Глава 12. (1/1)

Как часто люди ошибаются. Сегодня ко мне пришла ещё одна мысль по этому поводу.Все мы часть сетуем: "Мир жесток". "Мир несправедлив". "Нужно изменить мир". А потом жалуемся, что хоть и надо его изменить, да вот только силенок у нас на это маловато. И каждый раз, произнося эти слова, люди не понимают, как заблуждаются.Жесток не мир — жестоки люди, которые в нем живут. Несправедлив не мир — люди, которые его населяют. Мир такой, какой есть, никогда не меняется и не будет. Он прекрасен своей первозданностью. Мир остается самим собой всегда. Какая разница, какие джунгли — древесные или каменные? Они остаются лесом, в котором существуют свои правила. Как и тысячу лет назад — в них надо бороться за свое благо. Как и тысячу лет назад — здесь живут жертвы и хищники. Как тысячу лет назад — здесь побеждает сильнейший.Менять надо не мир — людей. И как раз таки изменить людей в наших силах. Для этого вам потребуется лишь тонна убеждения, сила воли и уверенность в том, что это дело стоит того, что отступать нельзя. Вами должен руководить принцип: "Кто, если не я?"Мы хотим жить счастливо и хорошо, в мире и справедливости, любви и взаимном уважении. Но при этом ждем, пока организовывать наше благо станет кто-нибудь другой. Ключевое слово — НАШЕ. Не ЕГО, ИХ или МОЁ. Ни в коем случае МОЁ. Один в поле не воин. Но порой толпа нуждается в том одном, который поведет их. Предводитель, направитель. Но один человек не может заменить всё войско.Все люди взаимосвязаны между собой. Надо найти лишь того одного, который готов будет потянуть за собой всю ниточку. Как при вязке шарфа. Шарф не свяжется из одной петельки, но он всегда начинается с неё, с самой первой.Так и с мыслями. Картина не состоит из одной задумки, но и без неё нельзя. Без этой первой ноты, сподвигшей взять кисть и выбрать определенный цвет. Революция в нашей голове не вспыхивает внезапно, но развивается с первой, порой даже слабой, но, постепенно окрепшей под воздействием других раздумий, мысли.

■■■— Ты уже решила, что покажешь распорядителям? — тихо шепнул мне Курт, пока мы стоим, прислонившись спиной к стене коридора.— Нет, — отвечаю я.Мой взгляд следит за кучкой профи в самом центре. Шерон стоит с краю без особого желания отвечает на вопросы собеседников. Видимо, у неё тоже нет сегодня настроения."Увидь в ней хорошее. Представь, что в ней есть хорошее", — как мантру повторяю я, стараясь подавить дикое раздражение, возникающее у меня, когда в поле зрения попадала девушка.Эта зарядка для нервов пока ни к каким результатам не приводила. Но я упорно пыталась найти ту тончайшую ниточку положительных эмоций, которые могла бы испытывать к Шерон. Безрезультатно. Единственное желание хорошенько съездить ей по лицу никуда не собиралось уходить. Даже печальная история о погибшем возлюбленном не вызывала у меня к ней жалости. Парня жалко, девушку — нисколько. А даже если и есть где-то в глубине души сочувствие — оно погребено под толстым слоем неприязни.В жизни каждого человека есть святое, неприкосновенное. То, что нельзя опорочить, оскорбить. Для кого-то это Бог, для кого-то любовь, для меня — сестра. И Шерон сделала всё, чтоб выдолбить между нами пропасть. Не думаю, что после того, что произошло в тренировочном зале, мы могли бы работать в команде.— Если не хочешь говорить, так и скажи, — с ноткой обиды буркнул Курт и отвернулся.— Прости, — я взяла его за руку, — Я не отмазываюсь. Я, правда, не знаю, что показать.Паренек недоверчиво посмотрел на меня.— Да ну?— Так точно, — вздохнула я, — И если ты сейчас мне скажешь, что я самый безнадежный трибут за всю историю Игр, который даже не смог придумать, что продемонстрировать распорядителям, я соглашусь не оспаривая.— Брось, Прим, — Курт сжал мои пальцы в своих, улыбнувшись, — Ты изначально не можешь быть безнадежным трибутом. Ты же Примроуз Эвердин. Та самая. Забыла, что ли?Я закатила глаза, давая ему легкий подзатыльник.— Да кто ж мне даст забыть то? Никуда уж теперь не денусь. А вот если ты мне ещё раз напомнишь, то я обещаю тебе жестокую расправу.— Неужели? — Курт оскалился. В такие моменты он напоминал мне маленького волчонка, — Забыла, кто в прошлый раз проиграл бой подушками?— Сдаюсь, — я со смехом подняла руки вверх, в знак капитуляции, — Но мы это ещё изменим.Мы с парнишкой захихикали, пихая друг друга в бок.Мимо проходил мужчина, из группы подготовки какого-то дистрикта. Вся его одежда была в разноцветных перьях. В них же были ботинки и спутанные волосы. А вид при этом у данного субъекта был донельзя надменный.— А ты слышала, что капитолийские ученые ставят опыты по скрещиванию живых организмов? Хочу представить тебе новую особь — смесь попугая с индюком, — шепнул мне Курт, и нас снова накрыло волной смеха, скрючив пополам.Это он хорошо подметил. Не только гордый вид, но и походка у "пернатого" была очень даже индюшачья — чуть отклячив зад и выперев грудь вперед.Мужчина резко повернулся в нашу сторону. Видимо, до его ушей долетел нелестный отзыв Курта. Губы его от возмущения чуть дрожали.Не знаю, что он этим хотел выразить, но нас с напарником это рассмешило только ещё больше. Мы уже откровенно давились смехом.Разноцветный субъект покрутил пальцем у виска и, развернувшись, обиженно поспешил скрыться с наших глаз.— Крути-крути, вдруг заведутся, — усмехнулась я ему в след.Я оказалась более удачлива. По крайней мере, моя реплика не дошла до адресата. А даже если и так, то он сделал вид, что не услышал.— Скоро наша очередь, — заметил мой напарник, кивнув на вход в зал. Из него только что вышел парень из одиннадцатого. Значит перед нами только один трибут, его напарница.— Ты волнуешься? — спросила я, глянув на Курта.Глупый вопрос. Конечно, волнуется. Вон, нервно перебирает пальцами и мнет край форменной водолазки.— Нет, — ответил парень.Ну, я понимаю. Не хочет показывать себя маленьким, боязливым мальчиком. Мужчина. Маленький, но мужчина. Все они такие. Не понимают, что бояться — это нормально. Не нормально, это когда человек на расстоянии шага от смертельной опасности, и говорит, что ему ни капли не страшно. В таком случае всегда хочется поинтересоваться — у него с головой всё в порядке?Но я ничего из этого не говорю Курту, только ласково потрепала его по макушке и, улыбнувшись:— Всё будет хорошо.Потом мы молчим какое-то время, пока дверь зала не открывается и не выходит трибутка из одиннадцатого. Мой напарник как-то необычно, часто моргает, поднимаясь с пола, где мы сидели рядом. Как будто ему что-то в глаз попало.— Всё нормально? — спрашиваю я, касаясь его.— Да, — кивает парнишка, — Просто нервы.Я улыбаюсь уголком губ. Ну, он признает, что волнуется — это уже лучше.— Удачи тебе, — потянув Курта за руку, чтоб наклонился, и легко целую в уголок губ.Он ласково проводит по моей голове ладонью.— Спасибо.Иногда мне кажется, что не Курт младше меня, а я его. Или он и правда так вырос за эти несколько дней? Там, на сцене площади Дистрикта Двенадцать я не зала бы этому мальчишке больше пятнадцати. Теперь же я смотрела на парня, которого не повернётся язык назвать ребенком.Минуты тянулись долго, я бы даже сказала — мучительно долго. Трибуты уже почти все разошлись, только несколько человек ожидали своих менторов.Я подумала о том, что мы с Хеймитчем так и не говорили больше, с того самого скандала. Он даже не пытался наладить отношения со мной. И про Курта забыл. А ведь сейчас самые ответственные моменты, может быть, от них зависит наша дальнейшая судьба на Играх. А Эбернетти все равно. Пьёт, небось, и считает, что прав.Я откинула голову на стену, вытянув ноги на полу. Мне даже показалось, что я задремала, пока на плечо не легла чья-то рука. Я решила не реагировать. Всё равно, кто это. Может, у человека хватит совести, и, увидев, что я сплю, уйдет? Но видимо, моё бездействие было слишком тонким намеком. Нос мне пощекотала кисточка волос склонившегося надо мною человека. Бьюсь об заклад — Мэгги.Я уже ожидала, когда девчушка окликнет меня, и тогда возможности сделать вид, что я не заметила чьего-либо присутствия, не получится.Но вопреки моим ожиданиям, Мэгги не стала меня тревожить. Возможно, не решилась меня будить, а может, поняла, что я не настроена на общение.Я почувствовала, что моей руки коснулась девочкина рука, а в следующий момент пальцы уколол угол сложенного листа бумаги. Я не двигалась пару минут, а потом, открыв глаза, не обнаружила рядом уже никого. Пожав плечами, я посмотрела на свою ладонь, в которую был вложен бумажный квадратик."Сегодня. В 12 на старом месте."У меня даже не возникло сомнения в том, кто это написал, и чьи записки стала бы передавать мне Мэгги. Интересно, что помешало ему лично передать мне послание? Всё таки, этот парень странный.Пока я в раздумьях вертела в руках бумажку, в дверях зала появился Курт. Он был немного бледный, а глаза какие-то испуганные. Парень, затравленно оглядываясь туда, где за дверью остались распорядители, направился ко мне.— Как ты? — спросила я, поднимаясь с пола и пряча в карман записку.— Честно — даже не знаю, — Курт провел по лицу, как будто снимая с него невидимую паутину, — Они так смотрят — это дико нервирует.— Мне пора, — я попыталась ему улыбнуться, но получилось, видимо, не очень. Лицо парня как-то потускнело.— Всё будет отлично, — испытал попытку приободрить меня напарник, — Иди.Я вздохнула. Хотелось бы верить.На входе меня слегка ослепило. Приглушенные в коридоре сегодня лампы, в зале светили на полную мощность. От рези в глазах у меня даже выступили слезы. Вытерев их рукавом форменной кофты, я направилась в центр, где был установлен стол и разместились распорядители. Их было четверо.Трое мужчин, один из которых известный Сенека Крейн. Женщина в сером костюме, очень необычно выглядевшим на представительнице Капитолия, который тяготел с яркости и пестроте. Можно сказать, что этот простой серый костюмчик противоречил самой сути столицы.— Приветствуем вас, Примроуз Эвердин, Дистрикт Двенадцать, — сухим, официальным тоном произнесла женщина.— Здравствуйте, — кивнула я, встав напротив четверки.Наступила тишина, которая постепенно начала затягиваться, становясь напряженной. Я стояла на месте, неловко переминаясь с ноги на ногу.— И так, дорогая Прим, что же Вы нам представите? — наконец нарушил паузу Сенека. При этом голос у него звучал мило и приветливо, добродушно.— Я не знаю, — честно призналась я, смущенно пожимая плечами.Я говорила правду Курту тогда в коридоре. Я так и не придумала, что показать комиссии. Я не умею хорошо стрелять из лука, как Китнисс. Я не умею хорошо лазить по деревьям или устраивать силки, быстро бегать или хорошо драться. Даже при нашей стычке с Шерон у меня, если честно, было мало шансов. Моим козырем стало то, что она не ожидала моего удара, и не успела вовремя среагировать. У меня нет никаких особых навыков и умений.— Я не знаю, — снова повторила я, смотря в пол, — Мне нечего вам показать.Распорядители переглянулись.— Это очень безответственно с Вашей стороны, юная леди. Вы хоть понимаете, что делаете сейчас? Вы лишаете себя возможности получить хороший бал и найти спонсора. Вас что, совсем не интересует, что подумают зрители? — голос "серого костюмчика" звучал возмущенно и как-то даже обиженно. Как будто я сейчас её саму лишаю возможности стать победительницей.Меня что-то перемкнуло внутри. Как будто открыли какой-то невидимый кран и сказали потоку слов: "Плывите".— Хотите правду? Мне плевать, что будут думать обо мне зрители этого жалкого кровавого убоя. И мне всё равно, что сейчас вы думаете обо мне. Хотите знать, что меня сейчас действительно волнует? Меня волнует то, что сейчас далеко отсюда, в Двенадцатом Дистрикте осталась моя сестра, которую сейчас некому даже утешить. Меня волнует то, чтоб она окончательно не сошла с ума, увидев меня на арене. Меня волнует то, что в течении этой недели, или даже меньше, погибнут двадцать три ни в чем невиновных человека. Детей, которые теряют детство в глазах буквально за день. Детей, которых вы ради своего увеселения стравливаете и заставляете убивать друг друга. А ведь у них могли бы быть жены, мужья и уже свои дети. Да только не будет, — я смотрела в глаза женщины. Они были тоже серого цвета, неприятного и грязного, — И другие люди бояться создавать семьи. Потому что вам никогда не понять, что это значит — провожать своего ребенка или любимого человека на арену, на верную гибель тела и души. И вот поэтому мне абсолютно плевать, что обо мне подумают.Я развернулась, и быстро зашагала к двери. Благо, никто не стал меня останавливать. Промчавшись мимо Кайла и Франции, пришедших за нами с Кутром, я бежала по коридору, повторяя про себя: "Мне абсолютно плевать".

■■■Кидсен Роучер холодным взглядом проводила выбегшую из зала девушку. Женщина недовольно пожевала губами, повернувшись к своим коллегам.— Возмутительно. Что позволяет себе эта особа? Она что думает, что раз она сестра победительницы, то ей всё можно? Если так, то девушка крупно ошибается. Я требую, чтоб Примроуз поставили низший бал. Она уже вошла в историю Игр, как дважды выпавшая. А теперь попадет снова, как первый трибут, получивший ноль.Двое мужчин переглянулись и, пошептавшись, закивали, поддерживая Роучер.— Мы согласны. Девушка повела себя неподобающим образом, и при этом не показала нам никаких своих навыков.— Вот и замечательно, — кивнула женщина, — Раз мы обо всем договорились, то я отдаю бумаги для оглашения результатов.Она уже стала подниматься со стула, как с крайней стороны стола раздался твердый голос.— Я возражаю.Сенека Крейн поднялся со своего места, отдергивая идеально выглаженный пиджак цвета баклажана.— Простите, что? — Роучер непонимающе уставилась на мужчину.— Я возражаю против того, чтоб ставить мисс Эвердин низший бал. Мне совсем не показалось, что она его заслуживает. Я требую, чтоб ей была присвоена девятка.— Что?! — теперь "серый костюмчик" была не удивлена, а возмущена, — На каких основаниях, Крейн?!— Эта девушка не стала махать перед нашим носом ножом или прыгать выше потолка. И на арене это совсем не главное. Истинно опасный противник не тот, кто сможет проткнуть тебя своим копьем, а тот, кто в силах заставить тебя это сделать самому. Примроуз заставила меня на мгновение почувствовать себя действительно мерзавцем, и, поверьте мне, это уже что-то, да говорит.— Сенека, мы не можем идти на поводу у этой девчонки только лишь потому, что в тебе взыграло какое-то там сентиментальное чувство. И я настаиваю...— Ты можешь настаивать, сколько тебе будет угодно, Кидсен, — прервал Роучер мужчина. Его тон был спокоен, но холоден, — Но пока что главное слово здесь за мной, и пока ещё я здесь главный распорядитель.— Но я бы на твоем месте... — начала было Кидсен.— Ты не на моем месте. Хотя порой я вижу, как ты хочешь его занять. Разговор окончен, товарищи, — Крейн посмотрел на своих коллег, показывая взглядом, что разговор окончен.Двое мужчин не возражали. Им было, если честно, как-то все равно, какой балл будет у этой девочки.По Кидсен Роучер было видно, что она с большим желанием бы высказала главному распорядителю, что думает о нем, но ввязываться в новый спор не стала. Решила отложить его на следующий раз. И в этот следующий раз, как надеялась женщина, Крейну не сойдут с рук это его самоуправство.