Глава 10. (1/1)

Я просыпаюсь ночью от того, что хлопает от ветра открытая форточка. Кайл спит рядом, обняв меня одной рукой. Он просто очарователен во сне. Улыбаясь, касаюсь его губ легким поцелуем и осторожно вылезаю из постели, чтоб не разбудить парня.Накинув на себя банный халат, подхожу к окну, чтоб закрыть форточку. Почему-то спать совсем не хочется, и выглянув на улицу, смотрю на открывающийся мне с двенадцатого этажа вид. Сразу вспоминаю рассказ Китнисс о том, как они с Питом стояли на крыше, и о том, что он ей говорил. Мне кажется, сестре становилось порой легче, когда она говорила о Мелларке. А что, это неплохая идея...Я натягиваю на себя брюки и свитер и выхожу в коридор. Горят всего несколько ламп, но этого вполне хватает, чтоб сориентироваться по пути.Когда дверь с чердака на крышу открывается, мне в лицо ударяет поток свежести и прохлады. Я зажмуриваюсь, но через несколько мгновений понимаю, что мне это даже нравится. Ветер как будто выдувает всю дурь из головы, делая её чистой и ясной. Я перешагиваю через порог и оглядываюсь. Для меня оказывается сюрпризом то, что в этот поздний час я здесь не одна. Песчано-рыжие волосы развиваются на ветру и, словно плащ, покрывают почти всю спину.— Что ты здесь делаешь, Давид? — спрашиваю я, подходя и облокачиваясь на перила.— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, — улыбается парень уголком губ, повернувшись ко мне боком.— Задай, — пожимаю плечами.— Не буду. Думаю, ты сможешь ответить на него так же смутно, как и я сам.Какое-то время изучаю его спину. Не широкие, но сильные плечи, узкая талия, похожая на женскую, и слегка выступающие ребра.Наконец, отвожу взгляд и усмехаюсь.— Ты всегда такой проницательный, или только по праздникам?— По понедельникам, средам и четвергам, с девяти до пяти без обеда, — в тон мне отвечает он. И хоть я не вижу его лица, готова поспорить — Давид сейчас улыбается.— Хорошо, я учту.Мы какое-то время молчим. Я смотрю на машины, мелькающие внизу, фонари города, огни вывесок, стендов и реклам, мелькающие вдалеке картинки на огромных уличных экранах. Где-то там, внизу и в огромных высотках живут люди. Совсем не такие люди, которые я знаю. У этих совсем другая жизнь, с другими правилами выживания, моральными ценностями и жизненной позицией.Интересно, зачем Давид поднялся сюда в три часа ночи? А о чем думает, смотря сейчас туда, вниз?Я смотрю на его руки. Длинные пальцы, светлые, совсем не огрубевшие. Кажется, они не привыкли к тяжелому физическому труду. Тонкие запястья, чуть толще моих. Паутинка голубых венок проступает сквозь светлую матовую кожу. В этом парне так интересно переплелись мужественность и изящность, что для меня остается загадкой.Но в нем есть сила, которую уважают другие. Я не понимаю, в чем она заключается, но абсолютно уверена в ней. Хватит просто вспомнить, как он смотрел на Шерон. И как бы зла она не была тогда, не посмела ослушаться этого парня. Давиду хватило всего фразы, чтоб громила Барри тут же отпустил меня.— Ну, так что? В чем твоя загадка? — спрашиваю я, останавливаясь рядом с парнем и смотря на его четкий профиль на фоне звездного неба.— Какая загадка? — удивляется Давид, наконец, поворачиваясь ко мне.— Что заставляет людей слушаться тебя? — взгляд скользит по его лицу, цепляясь за мелкие детали. В уголке правого глаза маленький шрам. Светлая, почти незаметная родинка чуть ниже переносицы. След на нижней губе, как будто говорящий о том, что парень часто прикусывает её.— Даже не знаю, — пожимает он плечами, — Возможно, я просто вижу в людях то, что могут не все?Луч одного из прожекторов, находящихся внизу, на мгновение освещает лицо парня, отражаясь в его янтарных глазах. Да, согласна, эти глаза могут заглянуть глубоко, словно пронизывая душу насквозь.— И даже в Шерон? — усмехаюсь, опираясь на перила.Давид смеется, в рыжих волосах играет ветер, а луна и звезды освещают его красивую фигуру.— Да, — наконец отвечает парень, всё ещё посмеиваясь, — Даже в ней. Понимаешь, то, что произошло там, в зале...— Не надо, — я отворачиваюсь, — Не хочу об этом говорить.— Подожди, — Давид развернул меня к себе, заглядывая в глаза, — Прости, я всё понимаю, но прошу выслушать меня. Понимаешь, чтоб судить о человеке, надо хоть немного знать его. Шерон неплохая, просто у неё, как и у многих, есть свои скелеты в шкафу, не дающие спокойно жить.— Меня не интересуют личные драмы Шерон. В любом случае, они не дают ей права оскорблять мою сестру.— Прим, возможно, ты не знаешь. Шерон доброволец. Она сама пошла на Игры, и делала это совсем не для защиты кого-либо. Шер заменила незнакомую ей девушку. Видишь ли, на прошлых Играх умер её любимый человек. Они хотели пожениться, когда бы им исполнилось по восемнадцать. Но Роберт погиб на арене год назад. Ты же знаешь, как это — когда любишь...От последних слов у меня что-то больно колет в груди, едко, неприятно и назойливо.— Ты говоришь это не тому человеку, — мой голос звучит сухо и безразлично.Нет, я не знаю, как это — когда любишь. Обозленная, жесткая и грубая Шерон знает, а я нет. И я чувствую себя эмоциональной калекой. Ну почему же я не могу? Это со мной что-то не так, или же просто мир сходит с ума?— В любом случае, я надеюсь на твое понимание, — отвечает парень, вновь облокачиваясь на перила. Смотрит куда-то вдаль, и в его зрачках мелькают уменьшенные копии ночного города.— Знаешь, если уж на то пошло, — я вздыхаю, посылая к черту здравый смысл, — У меня проблем не меньше.— Да ну? — Давид закусывает губу, и я понимаю, что правильно угадала происхождение следа на ней.— Я не могу разобраться в себе. Я делаю что-то, но не могу решить хотя бы для себя — правильно это или нет.Я подставляю лицо ветру. Мне приятно то, как его прохладные потоки лижут мне щеки, лоб, шею. От этого так легко и спокойно, и появляется возможность смотреть на вещи со стороны. Как будто это не я, а случайный, прохожий зритель.— Я не могу дать тебе точного совета, ведь не знаю деталей твоей проблемы, и вряд ли ты мне о них расскажешь. Но могу сказать только одно — никогда не делай того, чего тебе не хочется. Ведь самое страшное преступление в жизни — это предать себя, то, что внутри. Ничего не стоит того, чтоб мы переступали через себя.Я смеюсь. Сама не понимаю почему. В этом смехе чувствуются нотки некой насмешки, истерики и отчаяния. Но при этом он как никогда искренен.— Окей. Предположим, я не хочу участвовать в Голодных Играх. И что тогда?— Мы не можем менять то, что не зависит от нас.Какое-то время мы молчим. Каждый думает о своем. Я думаю о Кайле. Я его не люблю — вот что я знаю точно. Но вот хочу я или нет, чтоб он был рядом? В любом случае, парню будет больно. Велика вероятность моей смерти на арене. Но даже если я выживу, Кайлу будет не место рядом со мной. Я не его судьба, а он не моя.— Но порой мы можем пойти на риск и бросить судьбе вызов, — Давид крутит в тонких пальцах рыжую прядь.— Забавно. Я изливаю тебе душу, хотя через пару дней могу погибнуть именно от твоей руки. Или же ты станешь тем, чья кровь будет на моих руках.Воображение сразу рисует красочную картину.Песчано-рыжие волосы разметались в траве, некогда светлая кожа с золотистым отливом стала мертвенно бледной. В потухших и безжизненных, широко распахнутых миндалевидных глазах играют солнечные лучи. И даже в этот момент он был бы прекрасен. Этот миг пугающе красив в моем воображении. Завораживает своими контрастами и резкими чертами, четкими изгибами тела парня, выгнувшегося в предсмертных судорогах.— А ты этого хочешь? Хочешь убивать и умирать? — пристальный взгляд изучает мое лицо, и почему-то, на нем появляется улыбка. Грустная, печальная, с примесью боли, но от этого не менее светлая.— Мы не в силах изменить того, что от нас не зависит, — повторяю я сказанные ранее Давидом слова.— Но мы не должны переступать через себя, — голос парня звучит настойчиво, — Мы должны бороться.— Пора уже взрослеть. Верить в то, что можешь изменить мир можно верить в пять лет. И лучше эту мечту оставить в детстве. Иначе, потом будет сложней и болезненней встречаться с безжалостной реальностью нашей жизни.Я чувствую, как приятная свежесть постепенно превращается в пробирающий холод. Несмотря на свитер, кожу покрывают мурашки. Я отхожу от края, направляясь к выходу с крыши.— Так ты не собираешься сопротивляться тому, к чему нас всех склоняют? Не рискнешь поступить так, как тебе действительно хочется? — бархатистый, слегка охрипший на ветру голос доносится до меня на самом выходе.— Нет, я просто буду молиться, чтоб судьба не свела нас бою по разные стороны баррикад.Я быстро сбегаю по лестнице, стремясь быстрей попасть в свою комнату. Просто согреться в теплой постели, прижавшись к горячему телу Кайла. А уж что правильно, а что нет — я, так и быть, подумаю завтра.