Глава 2 (1/1)

Вернулся голем довольно быстро, Гэвин даже заскучать не успел. Присел рядом. Протянул измятый ошейник.– Расскажи ещё.Со смешанными чувствами Гэвин покрутил в руках самый важный элемент экипировки диггера. Сломанный замок не мог застегнуться на шее достаточно плотно, ампулы с репеллентом разбились, иглы разъело жгучим соком орхидеи. Он покачал головой и уронил бесполезную вещицу на пол.– Он сломан и репеллент вытек. Но я расскажу тебе всё, что хочешь, если...Голем поднял ошейник с пола. Лизнул разбитую ампулу. Происходила какая-то херня, но Гэвина внезапно бросило в жар.– Какого хрена ты...– Твой репеллент – яд.– Спасибо, дружище, – Гэвин даже потянулся и похлопал голема по широкому плечу. – Я как бы в курсе. Ни один диггер не умирает своей смертью, нас убивают либо пустоши, либо твари, либо репеллент.Лицо голема, – белые панели складывались экзотической пародией на человеческие черты, – выразительно отобразило то, что Гэвин всегда именовал одним кратким и ёмким словом. Ахуй. Стало даже смешно, Гэвин зафыркал и задрал выше локтя рукав плаща на руке без браслетов. Под бледной кожей, не знавшей солнца, отчётливо выделялись чёрные нити вен, видимые даже в скудном лунном свете.– Я могу усовершенствовать состав, – голем даже не улыбнулся, смотрел серьёзно и внимательно. – Если у тебя остались ампулы с действующим веществом, то на его основе я создам новое, безопасное. Нанесу его на твою кожу. И ты расскажешь мне про големов.– Про кого? – Гэвин не ослышался и прекрасно понял с первого раза, но отчаянно хотел ошибиться.Голем молча ткнул себя пальцем в потрескавшуюся грудь, и сердце у Гэвина упало куда-то в желудок.– Давай я сперва расскажу, – предложил он, нервно почёсывая зудящую ключицу. – И потом ты обмажешь меня своим усовершенствованным составом. Если захочешь. Или всё-таки убьёшь, что вероятнее.Человек бы насторожился. Голем просто протянул ему руку.– Хорошо. Только не здесь, ты мёрзнешь.У Гэвина так горело лицо, что никакого холода он не чувствовал, но принял предложенную помощь, и голем без труда поднял его, взрослого мужика – тридцать шесть лет от роду – на ноги. Утихнувший было восторг снова глупо трепыхнулся в груди.Место, в которое голем его привёл, было странным. Гэвин бы ни за что не нашел его, – он даже представить себе не мог, что, повинуясь прикосновению белых пальцев, половина стены просто откатится в сторону. Тут был свет – слабый, но получше мха, и, пока голем стелил на полу серебристое покрывало, Гэвин рассмотрел длинный ряд белых ниш, уходящий куда-то в темноту. Устраиваться на неожиданно мягкой подстилке под внимательным взглядом светлых глаз оказалось неуютно, Гэвин поёрзал, откашлялся – внезапно пересохло горло. И буркнул, отводя взгляд:– Понятия не имею, где все ваши. Слышал, что ещё во времена катаклизма, все големы улетели в другое место, за врата, которые находятся на острие Предела. А тех, кто не захотел улетать и остался тут... Мы истребили.В ответ он ждал гнева и злобы, был готов получить в лицо твёрдым кулаком, но голем только спросил:– Совсем никого не осталось?– Почти. Единственного живого, которого я видел, возили в клетке на потеху толпе, вы – редкость. За ваши детали хорошо платят.Гэвин говорил, воображал себя на месте голема и ужасался. Он как-то не думал, что они прямо совсем живые, как люди. Представлял их вроде диких зверей, которых сажают в клетку забавы ради и торгуют их шкурками. А оказалось, что они вполне себе разумные, по крайней мере, конкретно этот встреченный сидел, слушал рассказ о том, как большинство его собратьев сжили со свету, и ни одна панель ни разу не дрогнула на непроницаемом лице.И впервые в жизни Гэвину Риду было стыдно за то, что он – диггер.Вот тянул бы лямку городской стражи за гроши – и никаких тебе ужасов пустошей, ядовитого репеллента, разбойничьих банд, подстерегающих неопытного диггера за стенами, руби медведок и корни коварных орхидей из тех, кто ползает шустрее, чем двигается город, да других забот не знай. Никаких тебе живых големов, перед которыми приходится чувствовать себя говном за всё человечество скопом и лично за себя в частности.С другой стороны, стража – это однообразная, тяжёлая, скучная и опасная работа за гроши, это сплошные безлюдные технические уровни, ожоги от паровых двигателей города, неминуемые увечья от сползающихся к городу монстров. Гэвин едва до офицера дослужился, сбежал в диггеры, как только выпала возможность. На казённом жаловании на пропуск за двойные защитные стены не заработаешь, не узнаешь головокружительного восторга от редких находок, пьянящего чувства свободы за пределами стен...– Тебе всё равно? – рискнул он спросить у безразличного слушателя. – Я говорю не самые приятные вещи...– Это было ожидаемо, – перебил его голем. – За две тысячи тридцать восемь лет я сконструировал миллиарды возможных исходов будущего, а люди начали войну ещё до того, как я оказался тут заперт. Ты говорил про катаклизм. Расскажи.– Пресвятая дева Мария, неужели все големы такие любопытные?..И Гэвин закашлялся, потому что последний раз он столько говорил вслух ещё будучи в рядах городской стражи, когда всю ночь рассказывал Тине о прелестях пустошей, обильно сдабривая слухи собственными мечтами найти клад и переселиться в Нью-Йорк или, чем чёрт не шутит, сразу в Вашингтон. Тина не впечатлилась, её подружка – красивая рыжеволосая девица с резким именем Норт и таким же острым языком – вообще высмеяла влажные розовые фантазии, и он больше никому не рассказывал подобных глупостей.Голем посмотрел на него так внимательно, будто взглядом собирался проникнуть под кожу.– Люди должны есть и пить, – заметил он. – Оставайся здесь, я принесу еду и воду.– Только в коридор к сраным орхидеям не ходи, они же...Гэвин снова закашлялся, а потом, когда увидел, как голем на него смотрит – почувствовал себя идиотом. Вряд ли кто-то знает обо всех тварях в этой забытой богом дыре больше, чем тот, кто две тысячи лет просидел в ней взаперти.На этот раз голема не было так долго, что он успел осмотреть несколько совершенно одинаковых ниш и потерять к ним интерес; понять, что в этом помещении бывали очень часто, пыли почти не было, несколько ниш блестели по краю, отполированные касаниями; поразмышлять, чем могли питаться тутошние орхидеи, раз голем один и несъедобен, поставить в памяти галочку спросить – вариантов было слишком много; обнаружить, что комната куда больше, чем показалось вначале, и освещалась не полностью; замёрзнуть и закутаться в серебристое покрывало, которое отлично согревало, и даже задремать в неудобном положении.Ходил голем беззвучно, но Гэвин всё равно проснулся, когда странная дверь открылась с лёгким шипением, повёл затёкшими плечами.– Я уже успел подумать, что тебя таки съели.– Хищные растения не обращают на меня внимания, я не живой, – голем поставил на пол круглую узкую бутыль с водой и выложил пару толстых угрей.– Ты ходишь, говоришь, думаешь, – пробормотал Гэвин, растирая ладонями лицо, чтоб сбросить дремоту. – Значит совершенно точно живой.– Люди, которые нас создали, так не считали.– Что? – Гэвин решил, что на этот раз ему точно послышалось. – Вас создали люди?– Кто же ещё мог это сделать по образу своему и подобию? – голем вздохнул. – Дай мне действующее вещество.Шокированный Гэвин даже не сразу понял, что за вещество от него требуется. Запасные ампулы с репеллентом он, естественно, носил не только в рюкзаке. В герметичной коробке на поясе хранилось шесть штук, одну он вложил в протянутую ладонь, цапнул ёмкость с водой, – пить хотелось адски, – и едва не поперхнулся, когда голем выхлебал ампулу одним глотком.– Репеллент концентрированный, – выговорил он, утерев мокрый подбородок. – Тебе ничего не будет?– Нет. Поешь, пока лаборатория генерирует новую формулу.Гэвин не понимал половины слов, которыми сыпал голем, но молча взялся за угря, есть хотелось больше, чем любопытствовать. Жевать сырую рыбу он не любил, но выбирать не приходилось, к тому же угорь оказался старым и мясистым, шкурка легко отделялась от тушки, капал жир.– Расскажи и ты что-нибудь, – предложил Гэвин, облизывая пальцы, испачканные в жирных соках угря. – Ты тут с самого катаклизма торчишь. Что было две тысячи лет назад? В этой подземке кто-то жил?От вопроса, что тут самое ценное и где оно лежит, он с трудом удержался и впился в угря зубами.– Люди.Гэвин ждал продолжения, но, приканчивая второго угря, понял, что не дождётся. Ну и ладно.– Так что там с репеллентом? – аккуратно сложив несъедобную шкурку и головы в кучку, он допил воду, вытер губы тыльной стороной ладони.– Готово. Раздевайся. И пока я буду наносить репеллент на твою кожу – расскажи мне, что такое Предел.– Только не говори, что две тысячи лет назад никакого Предела не было, – Гэвин расстегнул многочисленные застёжки камуфляжного плаща, аккуратно спрятал цинковую колбу в один из внутренних карманов и решил не удивляться нечеловеческому любопытству, за две тысячи лет одиночества ещё не так одичать можно. – Он же существует со времён создания мира.Голем только глазами сверкнул, вслед за Гэвином поднялся со своего места, подошёл ближе, почти вплотную.– Вообще Предел – это столб яркого, слепящего света, такой огромный, что его видно из любого уголка, из каждого города, – белые руки потянулись помогать расстёгивать пуговицы, и Гэвин едва не сбился с повествования. – Свет вреден для людей, поэтому, чем дальше от него находится город, – тем дороже пропуск за толстые стены и защитный купол...Голем придвинулся ещё ближе, широкоплечий и высокий, Гэвин невольно попятился и уткнулся голой спиной в стену.– Что ты...– Рассказывай, – голем склонился над ним, вжимая в холодный камень стен.И лизнул в щёку.Кожу тут же ощутимо защипало, но спустя два удара сердца зуд унялся так же быстро, как появился.– Господи, – выдохнул Гэвин, подставляя вторую щёку под влажное, горячее прикосновение чужого языка. До него внезапно дошло, что если усовершенствованную формулу репеллента нужно наносить на кожу, то голем его вылижет всего, от макушки до пяток. Поверить в это было сложно, но пришлось – гладкие проворные пальцы споро расстёгивали пояс.– Рассказывай.В отличие от Гэвина, голему процесс нанесения репеллента не мешал говорить. Он даже рот не закрывал, генерируя звук где-то в горле.– Предел для людей ориентир, вокруг него ходят кругами наши города, и прячутся от излучения за куполами, – мысли путались, где-то на задворках сознания маячила мысль, что изо рта лился отборный бессвязный бред, но взять себя в руки не получалось из-за общей сюрреалистичности происходящего и из-за чужого языка, по-хозяйски облизывающего ухо. – А големам излучение не причиняет вреда и, по слухам, где-то наверху, на самом острие Предела есть выход из междумирья пустошей. Все ваши ушли туда… Ох, боже...Голем мокро лизнул под челюстью, и Гэвин тяжело сглотнул вязкую слюну. Дыхание сбивалось, сердце неслось вскачь бешеным галопом, сладко поджимались яйца и задница. Он был готов на месте сгореть, и кожа действительно горела, от нанесённого репеллента и немного от стыда; умом он понимал, что в действиях голема не стоит усматривать какой-то эротический смысл или подтекст, но перестать его усматривать никак не получалось.Гэвину с детства нравилось всё, относящееся к големам, и наивный детский восторг от каждой найденной детали с возрастом не уменьшился, а даже наоборот. Правда, так близко контактировать даже в самых смелых мечтах не доводилось, он и видел-то одного живого раз в жизни и с тех пор страшно завидовал Камски. Знал бы, чем закончится одна из глубоких вылазок в пустоши – не тратил бы нервы на зависть...Голем старательно вылизывал каждую клеточку тела. Острый, почти невыносимый зуд мгновенно вгрызался в кожу и так же быстро сходил на нет, оставляя после себя приятное щекотное тепло. Недавняя близость смерти и вызванный ею адреналин, затерянное подземелье, простоявшее две тысячи лет нетронутым, влажные мазки упругого языка по коже – всё сливалось в какой-то нездоровый пьянящий коктейль, отшибающий мозги напрочь.Голем лизнул сосок, и Гэвин содрогнулся всем телом. Соски и так были весьма чувствительной эрогенной зоной, а после репеллента даже прикосновение холодного воздуха ощущалось как-то чересчур остро. Ослабли колени, и он тяжело привалился спиной к стене.Жаркий скользкий язык спускался всё ниже, вместе с ним стекали зуд и щекотное, густое тепло. И почти против воли вставал член. Гэвин бросил один опасливый взгляд вниз – и тут же зажмурился, вид белых лицевых панелей и розового, совершенно человеческого языка меж разомкнутых губ только подстегнул непрошеное возбуждение. Глаза раскрылись сами собой – заставить себя не смотреть было правильно, но совершенно невозможно.Голем бесцеремонно развернул его лицом в стену и лизнул загривок. Острые мурашки посыпались ещё и по спине, но Гэвин только выдохнул и впился пальцами в холодную стену. Он наивно верил, что станет легче – не видеть, не представлять, как неумолимо твердеющий член будет болтаться перед нечеловеческим лицом, но оказалось, что так только хуже. Мозгу с лихвой хватало ощущений, видеть было необязательно. Когда гладкий язык мокро вылизал ямочки на пояснице, короткий глухой стон вырвался сам по себе, ладони вспотели и соскальзывали вниз.Хорошо, что голем ничего больше не спрашивал, Гэвин бы не смог бы сейчас внятно ответить, как его зовут. Скользкий язык поднимался вверх от щиколотки, оставлял горящие следы на внутренней стороне бедра. Горело лицо – уже совершенно точно не от репеллента, от возбуждения и стыда, он вжался пылающим лбом в камень. Чужой язык подбирался к ноющему ожогу на бедре, и боль могла бы отрезвить, сбить неуместное желание, но голем обошёлся с ним так аккуратно, что лелеемая надежда испарилась без следа. Прикосновения к обожжённой коже были такими нежными, что Гэвин почти ничего не чувствовал, зуда не было, и бедро стянуло лёгким онемением.А потом этот невозможный язык по-хозяйски скользнул меж ягодиц, и он вздрогнул, подавившись новым протяжным стоном.– Повернись.Анус горел огнём, нестерпимо хотелось потереть зудящее колечко мышц или сразу впихнуть несколько пальцев, и повернулся он почти на автомате, не улавливая смысла сказанного. И точно так же, забывшись, посмотрел вниз. Голем сидел у его ног.– Это нормальная реакция на репеллент?Член вызывающе торчал прямо у белых красивых губ. От желания толкнуться между ними зубы сводило.– Нет, – выдохнул Гэвин, отвечая в первую очередь своим безумным больным фантазиям и изо всех сил пытаясь сдерживаться. Хотелось стонать вслух. Дрочить, запихивая в себя пальцы, и смотреть при этом на белое невозмутимое лицо. Положить руку на гладкий затылок, притянуть ближе, проникнуть в приглашающе приоткрытый рот. От одних мыслей о том, как красиво будут растягиваться эти чувственные губы вокруг члена, в висках шумело.– Я подкорректирую состав.Голем влажно облизал поджавшиеся яйца и наделся ртом на болезненно-твёрдый член. Состав он действительно подкорректировал, кожа больше не зудела, но у него оказался такой жаркий, тесный, мокрый рот, что Гэвин разницы бы не заметил. Он положил руку на безволосый затылок, как и хотелось, в невнятной попытке то ли притянуть ещё ближе, то ли не дать отстраниться, но это тоже было совершенно бездумное, автоматическое действие.Ничего осмысленного Гэвин сейчас сделать не мог. Он кончал. Голему не нужно было двигаться, стимулировать член языком или помогать рукой – оргазм случился просто от того, что Гэвин увидел собственный хер между мягких округлых губ, почувствовал жар и шелковистость чужого рта, осознал, что это действительно случилось... И этого с лихвой хватило для сумасшедшего яркого оргазма.Если бы не стена за спиной и крепкие белые руки на бёдрах – он бы сполз на пол. Зрение как-то странно затуманилось, Гэвин отчётливо видел только лицевые пластины голема, насмешливо светящиеся светлые глаза и губы вокруг члена, весь остальной мир растворился где-то на периферии фокуса, но он не возражал.Он бы смотрел на нечеловечески красивого голема вечность.Два вдоха спустя голем отстранился. От пунцовой головки члена к белым губам протянулась тонкая белёсая ниточка, голем выразительно облизнулся и сглотнул.– О Господи, – беззвучно, одними губами прошептал Гэвин, пытаясь не лопнуть от счастья. У него только что взял в рот голем и это было лучшее, что случалось в сраной гэвиновой жизни. Ради этого можно было и помереть молодым.– Теперь ты должен хорошо спать, человек, – голем смотрел ему в лицо так же жадно, как сам Гэвин смотрел на его губы рядом со своим членом пару минут назад. – А когда проснёшься, расскажешь мне про катаклизм. И про мир вокруг, про ваши города. И про вас.Он отодвинулся и совсем обессиленный Гэвин сполз вниз, на серебристое покрывало.– Чуть-чуть я могу рассказать прямо сейчас, – сонно пробормотал он, кутаясь в мягкую толстую ткань. – Меня зовут Гэвин Рид. А у тебя есть имя?– RK900 Коннор.– Какое странное имя, – после оглушительного оргазма спать действительно тянуло со страшной силой, и Гэвин с трудом держал глаза открытыми, наблюдая, как голем залезает в одну из пустых ниш. – Не против простого ?Девять?? А то знавал я одного Коннора...– Личных имён нам не полагалось. Только название линейки, модель и серийный номер. Пусть будет Девять, я не против. Спи, Гэвин.Собственное имя, произнесённое приятным голосом, ласкало слух. Отвыкший от разговоров Девять, – называть его Коннором даже в мыслях язык не поворачивался, – быстро навёрстывал упущенное, из речи пропали паузы и странные машинные интонации, и, закрыв глаза, можно было легко обмануться, представить, что говорит человек... Какой-то очень знакомый человек. Гэвин лениво подумал, что это был бы ужасный обман. Одного Коннора он знал, и путать прекрасного во всех смыслах голема с неприятным типом, – с которым он упоённо срался едва ли не каждый день пребывания в должности городского стража, – никак не хотелось.Даже если их голоса были как-то уж очень похожи. Эта схожесть тембров не давала покоя, что-то царапала изнутри, настойчиво стучалась в мозги, мешала засыпать, но думать совсем не хотелось. Гэвин устал и вымотался как физически, так и морально, поэтому привычно начал считать от трёхсот до единицы, очищая голову, и уснул, дойдя до первого полтинника.