Часть 2 (1/1)

Пятнадцатилетний Хэ Тянь получает от Хуа Би почти неощутимые подзатыльники, которые лишь приводят в беспорядок его волосы. Пятнадцатилетний Хэ Тянь это шалфей, приглушающий запах адреналина, и ярость сплавленная из никель-титана. Пятнадцатилетний Хэ Тянь - это рвущийся наружу эгоист и потребитель — он быстро привыкает к логичной закономерности того, что после выражения своенравия следуют определённые репрессии. Он быстро адаптируется. Ему кажется, что он имеет право позволить себе абсолютно всё — врываться в чужое пространство, разрыхлять внутренности. Поведение Хэ Тяня - это сплошь последствия внутреннего раздрая. Хэ Тянь целует Мо, и это что-то дурное. Он едва ли не вылизывает губы целиком, нагло проталкиваясь языком глубже — по самые гланды, в глотку, оставляя после себя привкус влажной земли. Гуаньшаня выворачивает фантомным ощущением копошащихся в желудке червей — его на мгновенье охватывает непонятная волна страха и униженности. Он резко отталкивает от себя настойчивые руки, резвящуюся наглость и эгоцентризм. Хэ Тянь ломает собою окружающее — это проявление его личной боли, комплексов и невозможности искупить неясную вину. А спектр эмоций Гуаньшаня в отношении Хэ Тяня довольно скуден — нелюбовь и привязанность, самолично привитая моральной подкоркой. Гуаньшаня дерут раскалённые слёзы, он смотрит с непониманием, презрением, с глупой пустотой внутри. И, кажется, он балансирует на тонкой линии между истерикой и тупым отчуждением.А на следущий день, во время беговой тренировки, Хэ Тянь затевает какую-то беседу на грани шутливого флирта, негромко перебрасываясь фразами — елейный смех Цзяня в ответ отрезвляет. Мо немного отстаёт, держась позади и просто блуждая взглядом. Под ногами скользко, земля будто пытается выскочить из-под ноги, сбивая ритм и вынуждая постоянно искать равновесие. Гуаньшань устаёт уже на шестом кругу. Пот льёт за шиворот, но Мо упрямо продолжает переставлять ноги.* * *Хуа Би с коротким замахом воткнул серебрянный кинжал прямо под рёбра, с нарочной точность в нескольких сантиметрах от сердца, и с упоением всмотрелся в исказившееся лицо. Гуаньшань рефлекторно вздрогнул, вопреки собственной установке не бояться. Он ощущал неправомерность своего нахождения здесь — будто насекомое, он прятался в тени и ворохе прогнивших вещей, смотря на запрет и не поддающееся детскому восприятию. Всё внутри него кричало о двойственности увиденного — черты человека смешались с деяниями Падшего. Внутри него всё ещё отголосками всплывала горечь утраты родителей, и эта боль могла сравниться лишь с животным страхом, который преследовал Мо в сновидениях всё это время в виде багровой радужки глаз, будто огненный ужас во плоти. В подвале пахло потом, мочой, влагой и кровью. Из освещения здесь лишь одинокая лампа, в самом центре потолка — её тусклый свет едва ли добирался до границ помещения. Чэн никогда не позволяет сюда заходить. Вампир сидел на массивном стуле, скованный серебром, абсолютно нагой и практически обескровленный. Он не издавал ни звука — кости фаланг на левой руке были раздробленны — это было видно по багровому оттенку кожи. Восстановление шло медленно, будто нехотя, каждый раз всё более продолжительно — крупные гематомы на корпусе, из-за прямых ударов, множество порезов на руках и ногах. Гуаньшань буквально ощущал кожей чужое, сокрытое внешне, раздражение. Карамельные миловидные черты лица были искаженны усталостью и смирением, кожа с серо-бледным оттенком выглядела высушенной и пожухлой — он прекрасно понимал, что от его ответов мало что изменится — из подвала он не выйдет. Он упрямо смотрел в пол перед собой, переодически шевеля пальцами ног, ощущая под ними поверхность влажного камня. Хуа Би не спешил — по завершении ритуала, Мастер первое время полностью контролирует новообращенного вампира. Иногда потомки могли взбунтоваться, но чаще всего они оставались преданными навсегда и выяснить имя Мастера зачастую было невозможно, но каждая такая попытка давала надежду. Мо мутило, но он продолжал упрямо смотреть на Падшего, наблюдать за его болью и не понимать, что же он в итоге чувствует от происходящего. * * *На улице уже начинало темнеть, а на лестничной площадке было слишком тихо. Чжэнси снимал часть квартиры, и если от входной двери у Гуаньшаня был одинокий ключ, то от крохотной комнаты в конце коридора — нет.Это всегда была теория правильного использования механических дефектов. Мо вставил отмычку и рычаг. Не придавая цилиндру вращательного момента, он вынул отмычку, чтобы почувствовать жёсткость пружин в замке. Придал цилиндру незначительный вращательный момент, вновь вставил отмычку, не касаясь штифтов. При вынимании отмычки он надавливал на штифты, чтобы преодолеть сопротивление пружин. Он постепенно увеличивал вращательный момент, пока штифты не начали проталкиваться. Удерживая вращательный момент постоянным, он прочёсывал в обоих направлениях штифты, которые не протолкнулись.Дверь с тяжелым звуком распахнулась — Гуаньшань поспешно убрал отмычку и рычаг в карман-кенгуру куртки и аккуратно шагнул внутрь. В комнате пахло перчённой лапшой с соусом табаджан и порошком — смесь этих запахов колола слизистую носа. Мо шмыгнул пару раз — глаза слегка заслезились. У самой двери на бетонной стене, покрытой тонким слоем блеклой краски висело зеркало. Гуаньшань бросил незаинтересованный взгляд на своё лицо. В отражающемся человеке было замешательство и настороженность — просачивающиеся отголоски. Ему следовало чаще смотреть на себя в детстве, тогда бы он не вызывал у себя столько непонимания от самого себя. Мо понимает как и откуда в Тяне появилось предупреждающее отвращение к Хэ Чэну — будь жив отец, Гуаньшань чувствовал бы к нему то же самое. Мо часто представлял себе отца в настоящее время — что бы он думал о нем или что бы сказал в определённый момент. Разница всегда была только в том, что слова отца в голове Мо подстраивались в зависимости от внутреннего состояния, но его слова, обращённые к отцу навсегда остались неизменными. ?Ты ведь действительно оказался слишком гордым, чтобы просто любить меня??Если бы отец не был рядом — мать была бы жива и трепетно целовала бы Мо в лоб перед сном. Видеть теперь в себе его черты тяжело. Мо кажется, что ему уже никогда не будет всё равно. За стеной раздался детский визг — Гуаньшань прислушался, отведя взгляд на прикрытое плотной занавеской окно — визг поспешно сменился на протяжный смех, затем лёгкий хлопок в ладоши, и повисла тишина. Мо поспешил прикрыть за собой дверь, предупреждая лишнее нежелательное внимание. Кровать была застелена наспех, будто бы Чжэнси куда-то торопился, но вопреки своим привычкам и манерам не мог оставить постельное бельё в непригодном виде. Гуаньшань бегло провёл рукой по махровому покрывалу — ледяное и чистое, с мелким жирным пятнышком на углу, которое так и не отстиралось. Низкая тумба у стены была покрыта слабым слоем пыли — две книги — стихи Ду Фу, издание тысяча девятьсот пятьдесят пятого года и роман ?Возведение в ранг духов?. Мо подошел ближе, замечая пластиковую фото-рамку, лежащую лицевой поверхностью вниз. Он поднял её, аккуратно кладя и удивлённо замер. Лицо Чжань Чжэнси было непривычно умиротворенным, он будто бы сдерживал порыв радости, покорно потакая девушке, которая пронзительно улыбалась. Мо показалось, что он даже может услышать её призрачный смех — а ещё, они были похожи. Как родственники и люди, пробывшие друг с другом слишком долго. Гуаньшань поднёс фотографию ближе, внимательнее вглядываясь — между ними явно была связь, но не та, что между ним и Хэ Тянем, или между Хэ Чэном и Хэ Тянем, вовсе нет. Это было что-то искреннее и прочное, связавшее их не по необходимости, а по обоюдному желанию. Он мог лишь предполагать природу их взаимоотношений и какими они были — возможно, на фотографии лишь случайный счастливый момент, а возможно, это лишь крупица счастья, выставленного на обозрение. Гуаньшань поставил рамку на место, повернувшись лицом к массивному дубовому шкафу, встроенному в стену. Его створки были плотно закрыты, если между ними и была щель, то её диаметр был не более миллиметра. Мо нахмурился, настороженно подходя ближе.Нутро вынуждало напрячься и сосредоточиться. Что-то щекотало диафрагму — инстинкт.Он имел представления о выносливости вампиров. Падшие намного быстрее, сильнее, выносливее и хитрее. Вампиры могли исцелить себя мгновенно практически от любых ран, но если они были нанесены серебром, то это заметно ослабляло действие регенерации. Чем слабее вампир, тем быстрее впадает в ярость. В допросе необходимо чередовать пытки с поощрением — мёртвых крыс достаточно, чтобы поддерживать вампира на грани реальности, но этой крови недостаточно, чтобы он мог полностью восстановиться. Вампиры не корчатся при виде Распятия — истинная Вера вызывает у них лишь смутную тревогу. Всё трепетало о серебрянном ноже, на чёрном поясном ремне в деревянных, обтянутых чёрной кожей ножнах, концы которых обделаны вороненой сталью.Мо выдернул его из ножен одновременно с тем, как одним точным выбросом руки открыл шкаф и тут же отскочил назад. На потёртый ковер вывалилось мягкое тело, покрытое гнилостными эмфиземами. Из него вытекала кровянистая жидкость, сопровождающаяся калейдоскопической смесью из гниющего мяса, чеснока и горелой плоти. Запах был настолько густой, что Мо едва смог сдержать тошнотворный порыв. Он закрыл нос рукавом куртки, вдыхая через ткань, и убрал нож на место. Поморщившись, он всё-таки подошёл ближе, внимательнее всматриваясь в тело. Рассечённое горло вполне характерно для убийства вампира.Мо и сам предпочитал так делать при удачном раскладе — выбивать ногу резким толчком и повалить грудью на землю; прижимать коленом спину, одновременно с тем хватая за ухо и вскрывая ярёмную вену и сонную артерию, делая разрез по шее от позвоночника к кадыку, а в завершении воткнуть нож в сердце под лопатку. Чтобы убедиться, Гуаньшань вытащил из переднего кармана вельветовой куртки крохотное карманное зеркальце и повернул его в сторону вампира так, чтобы и самому видеть отражение. Просто голодные вампиры отражаются размыто, заметно искажаясь. Мёртвые или голодающие длительное время вампиры не имели отражения вовсе. — Блядство, — прошипел он, раздражённо выдыхая и судорожно пробегая ладонью по карманам в поисках телефона. * * *— Господи, ну и вонь, — пожаловалась Сяо Хой, одновременно с тем помогая Мо поддеть край ковра и накрыть им тело. — Кто этот человек? И что ты вообще здесь делаешь?— Не имею понятия — его тело было всё это время в шкафу, — пробурчал Мо, рывком переворачивая труп. — Решил поддаться любопытству. У меня был дубликат только от входной двери — каким бы ни был независимым Чжэнси, друзья никогда не помешают, верно?Сяо Хой слабо улыбнулась, поправляя лацканы бесформенного пиджака, пошитого из тонкой ткани, которая абсолютно не держала форму. Гуаньшань молчал, мысленно прикидывая, сколько времени они потратят на то, чтобы убраться в комнате, избавиться от вампира и густеющего запаха копоти и гари. Взгляд некстати упал на низкую тумбу, на которой одиноко стояла потёртая дешёвая рамка с фотографией. — У Чжэнси есть сестра? Сяо Хой удивленно замерла, придерживая ковер, чтобы он не раскрылся обратно, и перевела беглый взгляд к фотографии, на которую смотрел Мо. — Чжань Цзы Цянь — ты разве не знал? — Нет. Мы не обсуждали… подобное. — Подобное — это семью? — едким голосом уточнила Сяо, искоса посмотрев на него. Мо не привык обсуждать своих родителей и ту часть жизни, которая была с ними связана. Однако, мог ли он позволить себе считать Хэ — семьей? Безусловно, в Мо вложили определённое количество ресурсов, энергии и внимания, но в его случае, на этом всё и кончалось. Низкий побелённый забор и покачивающиеся на ветру персиковые деревья, монотонные всплески водоёма с карпами кои — всё это одновременно родное, но не дом, в котором его ждут. Гуаньшань молчал, ощущая рыхлый ворс ковра, чувствуя исходивший от него запах пыли, вперемешку с гарью. Сяо Хой вновь перевела своё внимание на фотографию, где девушка ярко улыбалась, повиснув на Чжэнси. — Ей не нравилось, что Чжань всегда рядом с Цзянем, который по своей природе неосмотрителен. На этой почве они однажды поругались, чересчур глупый повод, как по мне, но тем не менее. Так и оборвали все связи, максимум — открытки на Новый год. Вот и называй теперь это ?семейными узами?. — Не думаешь, что она может быть в курсе, где он? — Нет, — голос Хой звучит куда более жёстко, чем ей хотелось и она отстранённо дотрагивается до ноющего шрама на ладони левой руки, идущего вплоть до локтя тонкой белесей нитью. — Чжань Цзы Цянь никогда не была посвящена в Протекторов и вряд ли вообще подозревает о существовании вампиров. Ты же знаешь, что упыри так или иначе всегда держат нас под прицелом — что, если своим визитом к ней ты приведёшь за собой опасность? Самое лучшее, что ты можешь сделать, либо просто заниматься своими делами, либо ненавязчиво продолжать поиски Чжаня. Без фанатизма, Гуаньшань. Давай закончим с этим побыстрее.Они делали всё механически, даже не перебрасываясь фразами. Вдвоём было несложно поднять тяжёлое тело, донести его до машины Сяо, чтобы она подожгла его где-нибудь подальше в лесу, а кости зарыла возле водоема. Молча кивнув, Хой оставила Мо один на один с кровавыми разводами на сером полу.До середины ночи он драил шкаф и пол хлоркой. Без особого энтузиазма он водил губкой, а неприятный до зубной боли запах отзывался в голове лишь тихим шелестом.Чжэнси не мог убить просто человека. * * *С Шэ ли было слишком тесно даже в одном городе, а сейчас они словно оказались заперты в маленькой комнате, где неминуемо столкнулись.С минуту они просто смотрели друг на друга. Змей улыбался, и в полумраке его улыбка казалась такой широкой, будто ещё чуть-чуть, и она растянется от уха до уха, как акулья пасть.К горлу подступила странная тошнота, Мо глубоко вдохнул и выдохнул. — Помнишь сказку про собачонку, которая поверила в себя? — неожиданно Шэ Ли звонко щёлкнул пальцами. — Помнишь. По глазам вижу. — Чего ты хочешь? — холодно спросил Мо. — Признаться, после того случая с твоим братом я испытал такое облечение, будто справил малую нужду. Застегнул ширинку и забыл. Семья — рычаг давления, не более. Мо даже не поморщился.Шэ Ли зачастую всё обставлял, по итогу, исключительно в свою пользу. Он знал, что никому не нравится. В обращённых на него взглядах не было ни доверия, ни сочувствия, ни благодарности, и в какой-то момент ему, наконец-то, стало всё равно на это. Во взгляде Гуаньшаня он всегда замечал жалость, которая была ближе к презрению, чем к доброте.— Как тебе трущобы? Здесь рассадник упырей. — Как долго ты следишь за мной? — Дня два. Мо никогда не был аккуратен с теми эмоциями, что вызывал в нем Змей. — Что тебе нужно? — Я просто хотел убедиться в том, что ты не замешан ни в чём лишнем, и чтобы ты увидел меня — сохранил эту встречу на ближайший месяц в своей голове. Не задерживайся в Гуанчжоу. Здесь тебе не рады. * * *В квартире был полумрак и угнетающая тишина. Но он чувствовал, он будто бы знал, что так и будет. Гуаньшань замер на месте и закрыл глаза. Глубокий вдох помог изобразить на лице подобие безмятежности, как если бы он действительно был безразличен к происходящему. — Малыш Мо. Гуаньшань медленно открыл глаза, неминуемо встречаясь взглядом с человеком, который никогда не стеснялся оказаться слишком близко. Мо неосознанно опустил взгляд вниз, наталкиваясь им на ладонь, на которой был шрам, нанесённый так же неминуемо, как и эта ядовитая привязанность между ними.?— Хэ Тянь.— От тебя пахнет мускатным орехом.Они впервые за всё это время встречаются глазами открыто и прямо, и что-то мелькает в выражении лица Тяня, что-то, что заставляет Мо почувствовать себя тем, кто оказался виноват во всём этом.Тянь лишь молча наблюдает, как он со сдавленным вздохом насаживается сверху. Гуаньшань нуждается в том, чтобы всё было болезненно и горько: он стискивает зубы, но всё равно опускается до конца, двинувшись, пока Тянь не укладывает ладони на его негнущуюся от напряжения поясницу. Мо запрокидывает голову, уходя от пристального взгляда серых глаз, которые были такими же грубыми как и всё происходящее сейчас.?Тянь толкает его на себя сильнее, поднимаясь ладонью прямо к лицу — Мо позволяет пальцам гладить и блуждать где угодно, скользить в рот, выглаживая слизистую, давить на зубы. Хэ Тянь, как и свойственно ему — просто берёт. Гуаньшань судорожно хватает губами воздух: он хочет вскрикнуть, и вместе с тем хочет, чтобы Хэ Тянь заткнул ему рот. Мо ощущает мягкое давление чужой руки, вынуждающее прижаться ещё ближе и остановиться. Он отзывчиво сдавливает член внутри себя, замирая, чувствуя себя обманчиво цельным и притом сконфуженным — ему тесно и жарко, но и слишком хорошо, чтобы пытаться отстраниться — он в лёгком смятении соскальзывает ниже и утыкается лицом в чужое плечо, ощущая запах жжёной полыни. Он слышит горький смешок у уха и упрямо не поднимает лица.?— Поэтому ты хотел со мной встретиться? Поэтому покинул Ватикан? Поэтому избегал меня? — со смесью холодности и нетерпимости спросил Хэ Тянь. Мо уязвлено хмурится. В конце концов, они оба знали точный ответ на эти вопросы. Потому, что он боится этого. Того, что между ними. Всё внутри него горит от неправильности происходящего, от чувства стыда, вины и предательства самого себя — он пытается отстраниться, но Тянь грубо не даёт ему этого сделать, забирая остатки воздуха. Он целует его с напором, едва ли не вылизывая губы целиком, нагло проталкиваясь глубже, чтобы мучительно медленно сплестись с языком, отчего во рту ощущается привкус сахарной вишни. Возбуждение становится болезненным, и Мо вновь насаживается на член,?медленно принимая его в себя, оттягивая это ощущение с какой-то жадностью. Внутри всё ещё неприятно горит, но Гуаньшань лишь зарывается пальцами в чужие волосы, стараясь приглушить этот гнойный огонь, который, казалось, если вырвется из него, то накроет собою весь Гуанчжоу.?Тот раз был единственным, когда Мо позволил себе дать слабину и поддаться эйфории желания — они как тогда, в юношестве, не позволяли себе обсуждать произошедшее и каким-либо образом предаваться воспоминаниям. Всё, что когда-либо было между ними, чему Мо позволял быть — иллюзия, искажённый мираж. Вялый шёпот на подкорке осмысления произошедшего заставляет почувствовать спазм давления в грудной клетке. Это не то, чего бы он хотел. Это блещет неопытностью и подростковой бессознательностью. Это безответственно, и слова, называвшиеся вечными, в итоге всё равно окажутся не таковыми. Тянь только усмехается и продолжает сидеть на кухне, как ни в чём не бывало — он выглядит так самодовольно, что Гуаньшань никак не может подобрать слова для описания представшей его взгляду картине, от одного вида которой сердце начинает колотиться как бешеное. Он на ватных ногах проходит вглубь квартиры, ощущая внутри себя неопределённость и что-то привычно-тягучее.На столешнице стояла початая бутылка с алкоголем, а в руке Тяня болтался почти пустой бокал. — Подай, — Хэ Тянь указал взглядом на чистый гранённый бокал, стоящий возле Мо, на противоположной стороне столешницы, и, отсалютовав ему своим, точно таким же, опрокинул в себя остатки виски. Гуаньшань аккуратно придвинул пустой стакан ближе к Тяню, смотря, как янтарная жидкость тянет за собой шлейф спирта и горечи. Хэ Тянь подал наполненный наполовину бокал Гуаньшаню и, убедившись, что тот сделал несколько хороших глотков, удовлетворённо усмехнулся. Мо с глухим стуком отставил бокал в сторону. В горле всё обожгло и засаднило. Они оба молчали, и эта гнетущая тишина между ними делала пространство квартиры ещё уже и душнее. — Не думал, что так случится, но я скучал, — наконец произнёс Тянь. — Тебе просто было скучно. — Думаешь? — Тянь нахмурился, но голос его звучал нарочито небрежно, будто бы он принимал критику в сторону плохо сыгранных чувств. Отчего-то Мо было неловко находиться здесь, рядом с Хэ Тянем — это была замкнутая зависящая роль, которую он раз за разом уступчиво принимал.— В чём дело? У тебя вновь проблемы с оборотнями? — спросил Гуаньшань просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Все мои проблемы с оборотнями из-за тебя, — ехидно сказал Тянь, — но нет. Просто хотел наконец увидеть тебя. — Неужели, — скептически произнес Мо, сглатывая горько-солёный привкус от выпитого.— Представь себе. Гуаньшань фыркнул — ожидать, что у Тяня будет ощущение уходящей из-под ног земли было бы слишком наивно и глупо.Было проще тогда, в отсутствии Хэ Тяня, позволять себе смотреть пустым взглядом вникуда — неподвижно находиться на месте и отпускать эмоции волнами. Ему бы сейчас глотнуть воздуха, чтобы прийти в себя, но давняя тоска кислым привкусом оседает во рту. Он уже не помнит того, что их связывает. Общее отрочество или крупица понимания чувств друг друга. Мо был никем в его отсутствие. Он уже не помнит, как больно было, когда Хэ Тянь уезжал, но он всё ещё ощущает, порой, тяжесть этих эмоций, они, будто призраки прошлого, неудобные секреты в шкафу — всегда следуют за ним, а он бежит от них. И сегодня, сейчас — когда сгустились сумерки и через огромные окна можно было утонуть в небе, он вновь ощущал удушье в груди. Они из раза в раз догоняют.Ему вдруг перехотелось продолжать этот разговор, но вопреки желанию, он спросил:— С чего бы? Из мнимой жалости или чувства вины? Тянь спокойно улыбнулся. Он довольно резко сделал решительный шаг вперёд, отчего Мо неосознанно отступил назад — Тянь теснил его к столешнице с разделочной доской. Гуаньшаянь сглотнул, упираясь поясницей в ледяной край столешницы. Он ощущал нагоняемое неудобство: запах металла и чего-то горького, исходящего от Тяня. Он чувствовал, он будто бы знал, что так и будет. Они привычно соприкоснулись лбами, и Мо почувствовал чужое дыхание на своём лице. Тянь уверенно укладывает ладонь на щеку Гуаньшаня и тянет к себе. — Мы семья. А всё-таки семья всегда на первом месте, верно?— С тобой трудно разговаривать, — Мо поднимает взгляд, который сразу натыкается на неопределённую улыбку. Однако, в тоне голоса и даже во взгляде есть что-то такое, что делает Тяня чужим. Мо едва ли может вспомнить, чтобы видел его таким: привычным и вместе с тем по-странному напряжённым. — Почему же? — рука, мягкая и практически невесомая, проезжается по чувствительной коже за ухом, в беглом прикосновении.— Потому что это бессмысленно. Гуаньшань не замечает, как бессознательно поддаётся руке.