Понедельник III (1/1)

Если бы Вячеслав Степаныч обладал хоть капелькой чувствительности и поднял бы на миг глаза, перед тем как вскрыть конверт, он бы рухнул от тяжести навалившихся на него взглядов: не было среди нас никого, кто бы не ловил сейчас каждое движение нотариуса, как если бы от одного только его вздоха зависела бы жизнь собравшихся. Хотя, разве не именно так оно и было?..С треском порвалась бумага.Странно, что ни у кого не лопнуло в тот момент сердца.Г-н Котьков поперхнулся. Похлопал глазами, чуть усмехнулся. Сжал конверт. Цепкий взгляд за мутным стеклом очков шнырял кругами по бумаге?— раз, другой, третий…Нотариус проронил, впервые?— с ярким проблеском любопытства и воодушевления:—?Однако…Борис Кондратьич широко, не скрываясь, улыбался своими бесцветными губами. Амалья Петровна перекинулась через стол, готовая или запрыгнуть прямо на него от восторга, или упасть под него от отчаянья. Лидия Геннадьевна не шелохнулась, быстро опустила глаза, ноздри ее раздулись. Макар запустил пятерню в волосы. Бедняжка Савина вряд ли понимала, что происходит?— глаза ее остекленели, лоб покрылся испариной. Старая княгиня, кажется, вообще ничего не услышала или делала вид, что не услышала. И не знаю, что вызывало в сердце моем большее смятение: вымученный, зарыданный, глубинный взгляд Севастьяна, или надменный, почти равнодушный с толикой презрения?— Александры Антоновны Бестовой. В Чиргине вспыхнула искра и разгорелась?— весельем. То, чего все страшились и еще боялись дать этому неведомому имя, его уже забавляло.—?Однако… —?повторил нотариус вконец восторженно.—?Вы, видно, посмеяться над нами хотите, милок! —?не вынесла Амалья. Котьков приосанился.—?Служу, чем могу, Амалья Петровна,?— заважничал он.—?Так вам платят не за то, чтобы вы нюни распускали! —?взвизгнула Амалья.—?Уймитесь,?— холодно обронила Лидия Геннадьевна, но дрожащие пальцы выдавали ее с головой. —?Вячеслав Степанович, будьте любезны продолжать.—??Однако?! —?заговорил с необъяснимым наслаждением Борис Кондратьевич. —?Вячеслав Степанович прокомментировал сложившееся положение именно так: ?Однако!?Пёс заурчал.—?Сколько можно! —?стол шатался под натиском Амальи Петровны. —?Объяснитесь!—?Что я и предполагал,?— продолжал Борис Кондратьич. —?Вы понимаете?.. —?почтибеззвучно, но так, чтобы все заметили, он обратился к Александре Антоновне. Ее алые губы дрогнули и искривились в надменной полуулыбке.—?Это что еще за намеки! —?вскричала Амалья.—?А ну хватит! —?воскликнул Макар. —?Довольно этой чуши!—?Вот именно, мой мальчик, знаешь, когда поддержать маменьку! —?голосила Амалья. —?Добрых людей обманывать…—?Ничего доброго в этом доме и в помине нет (и отец не стал бы обижаться на правду), но к делу перейти следует немедленно.—?Благодарю вас, Макар Корнеич,?— процедил Котьков, что едва не потерял власть над положением, заигравшись?— но яростный взгляд Макара приструнил нотариуса, он засуетился:?— Позвольте объясниться, дамы и господа, я употребил слово ?однако? только лишь потому, что это первый подобный случай на моей практике?— должно быть, в силу того, что не часто мне пока приходилось работать со столь знатными клиентами…—?Кончайте свое лизоблюдство,?— отрезал Макар.Котьков пожал плечами, снял очки и враз отрекся от былой елейности, сухо бросил:—?Что же, дамы и господа, я… я не могу огласить вам последнюю волю Его Сиятельства.Странно, что ни у кого не лопнуло в тот момент сердца.—?Не могу… пока. Сегодня,?— пользуясь обрушившимся молчанием, Котьков быстропродолжил:?— Видите ли, тут приписка… Заверенная юридически, все как нужно, дамы и господа, все как нужно, и этот момент обойти нам никак нельзя, раз уж на то пошло, я представитель закона…—?Короче! —?вдруг глухо приказал Севастьян, голосом надтреснутым от горя, и будто гвоздь прошелся по стеклу. Многие в тот миг неосознанно втянули головы в плечи. Нотариус перехватил бумаги дрогнувшей рукой, заговорил громче в ложной браваде:—?Дело в том, дамы и господа, что Его Сиятельство, Корнелий Кондратьевич, завещал огласить свою последнюю волю лишь через три дня после его похорон.Странно, что ни у кого не лопнуло в тот момент сердца.А в следующий миг они зашумели, словно чайки на прибое.—?Что за чушь!—?Не понимаю…—?Ах, хитрец! Поганец, братец, сумел подложить свинью напоследок!—?Что это значит?!—?Вот так номер…—?Это неправда! Да вы глумитесь! Лживый проходимец, да кто вы вообще такой, чтобы запрещать нам… —?завизжала Амалья Петровна.Вячеслав Степаныч позволил себе оскорбиться и неспешно принялся убирать все бумаги обратно в дипломат.—?Я говорю то, что есть, madame, вот вам крест,?— и он сделал донельзя нелепый жест, запутавшись в пальцах и в конечном счёте поправив воротник, совсем уж походя на индюка. —?Я?— представитель закона в этом доме, а потому рассчитываю на уважение!—?Как вы любезны, Вячеслав Степаныч,?— откликнулась Лидия Геннадьевна. —?Я не сомневаюсь, вы, конечно же, понимаете, какому испытанию вы только что подвергли нас, самых близких покойному…Котьков растаял.—?Лидия Геннадьевна, уверяю вас, ничего нельзя поделать…—?Но, стойте, дата похорон не оговаривается,?— вдруг заговорила Амалья,?— а что, если…Если она и остереглась завершить фразу в этой убийственной дерзости, то за нее постарался Борис Кондратьич:—?Сколь долго брат страдал от нашего паршивого общества. Разумеется, он жаждет обрести покой как можно скорее…—?Их Сиятельство уже распорядились о похоронах,?— бесстрастный голос Трофима был негромок, но донесся до самого отдаленного уголка залы, до самого глухого сердца. —?Всё состоится в среду утром, как уже обговорено с отцами… Вам, господин Вячеслав Степаныч,?— старик едва ли наклонил голову перед нотариусом,?— назначено прибыть в вечер субботы для оглашения завещания.Котьков не выразил ни малейшего удивления тому, что повелевать всем и вся в доме Бестовых продолжал мертвец?— прежде всего, покойный князь оставался важнейшим клиентом вятской нотариальной конторы, и причуды его должно было выполнять.—?Славно,?— кивнул Котьков и защелкнул портфель. —?Еще раз примите мои соболезнования. Дамы, господа… мое почтение.Они не успели ни вдохнуть, ни выдохнуть?— а судьбы их уцепили на волосок и подвесили над пропастью.Тогда я еще наивно разделял ?нас? от ?них?.Пока Торфим и Борис Кондратьич провожали нотариуса, дамы быстро куда-торазбежались; я же немедленно повернулся к Савине:—?Княжна, вам необходимо позаботиться о собственном здоровье…Она обратила на меня влажный взгляд черных глаз и, тихо улыбнувшись, хотела уже что-то сказать, как ее тонкую кисть накрыла могучая лапа брата.—?Моя сестра нуждается в покое, г-н Пышкин,?— отрезал он и поднялся, вслед за собой утягивая и Савину. —?А это я ей могу обеспечить. Со мной Виша в безопасности,?— она склонила голову ему на грудь, он же без усилий так и вовсе оторвал ее от земли, что пальчики ее выпачканных в земле ножек чиркнули по полу.—?Да вы, верно, знахарь, Макар Корнеич, коль сами разумеете, что за недуг скрутил вашу сестрицу,?— осклабившись, вступил Чиргин. —?Зубрите в Москве медицину?Макар вспыхнул.—?Я уясняю право, сударь, притом в Европе. И мой вам совет: не посягайте на частную жизнь людей, к чьим горю или радости вы не имеете совершенно никакого отношения!—?О, из вас получается знатный правозащитник,?— хмыкнул Чиргин, откинувшись на спинку стула. —?Кулаком в правонарушительническую физиономию?— действенный метод, а? Правда, несколько ретроградный.—?Весьма,?— отрезал Макар, ничуть не смутившись. Крепче прижал к себе Савину, будто тряпичную куклу в его объятьях, подумав, огрызнулся:?— А в моем доме и в моем присутствии этот метод?— первейший, господа.—?А то, как же иначе переходить ко второму, куда более радикальному,?прогрессивному,?— Чиргин клацнул зубами,?— дозировка свинца по восемь грамм на один лоб.Ноздри Макара раздулись, глаза потемнели.—?И ваш для этих целей особенно привлекателен, сударь,?— выпалил Макар,?— только прежде, чем продолжать разговор, извольте определиться, под какой личиной вы представляетесь! Так уж заведено меж благородными людьми: не таить друг от друга имён, иначе и разговор с самозванцем как с собакой будет!И, все с сестрой на руках, свирепо направился в сторону кухни. Чиргин расхохотался ему вслед без тени паники:—?Дивный комплимент, Бестов! Я польщен!Я кисло улыбнулся:—?Приветствую ваш энтузиазм, Чиргин. После этого нас выдворят отсюда еще скорее. И что за шутки с вашим…—?Полноте, Гриша,?— отмахнулся мой друг,?не дав мне окончить,?— после этого мальчишка не успокоится, пока не осуществит своих угроз, так что будет ратовать, чтобы нас на цепь тут посадили.Я давно уяснил: чем шире его оскал, тем серьезнее убеждение.Что же, то был его выбор?— пребывать в иллюзиях, на кои он был мастер; а я уже устал бороться с его мифотворчеством. И к тому же в тот момент я с нарастающей тревогой следил, как Макар на руках с Савиной, бедной, бледной, скрылся за дверью в кухню.—?Куда он поволок ее?.. —?пробормотал я, привставая.—?К бабке-ведунье,?— фыркнул Чиргин,?— кухарка присушит лавандой что бронхит, что артрит, и с богом.Я не выдержал и понесся следом за Макаром:—?Вашей сестре нужен покой и хороший врач! Пошлите же за ним в город, а пока дайте лекарств…Макар Бестов не слушал меня, ускоряя шаг. Макар Бестов был типичный самец, который просто-напросто метил территорию. Это мне говорил здравый смысл, армейский опыт и умудренность жизнью. Но оскорбленное достоинство вопило, что еще не столь смирен я и кроток, дабы прощать обидчиков своих и подставлять обе щеки. Чиргин перебил у меня право достойного ответа, но черт бы меня побрал, если б я позволил мальчишке хоть на секунду возомнить, будто я согласен прятаться за нахальными речами моего друга!—?У вашей сестры сильное недомогание, как же вы не можете понять!?—вскричал я в тот момент, когда Макар, с ноги открыв дверь, вошел на кухню. Я влетел следом.Кухня встретила нас перезвоном тарелок, шипением пара, треском масла и жаром, жаром, жаром свежим, жаром цветным, подвижным, и воплощением его стала крупная полная баба, что, перебегая из угла в угол степенно, без спешки, но скоро и проворно, и порождала всеобщую круговерть кастрюль, ложек, крупы, приправ, гренок и чая; она вертелась по кухне одна-одинешенька, но все вокруг фырчало, гремело и булькало с таким усердием, словно орудовал тут целый взвод поварят.—?Липонька! —?окликнул её Макар, но не так, как приказывают ленивому слуге, а как кличут ласковую няньку.Кухарка обернулась, поначалу меня не заметив, всплеснула руками: зоркий женский глаз тут же уловил неладное:—?Снова припадок! Вишенка наша…—?Више нездоровится,?— говорил Макар, укладывая свою драгоценную ношу на низкую скамью. —?Напои ее травами, Липонька, а потом я отведу ее в лес…—?Травы?! —?Небеса откровенно смеялись надо мной. —?В лес?! О чем вы думаете,юноша?! —?я бесцеремонно оттолкнул его и склонился над Савиной, которая слабо пыталась приподняться на локте. —?Не совершайте лишних движений, княжна, будьте в покое…—?Уберите от неё свои лапы! —?взревел Макар и схватил меня за плечи.Я вывернулся, и мы чуть не сцепились, но меж нами просвистело полотенце.—?Кончайте разбой!Кухарка встала меж нами, уперев руки в боки, совсем уж походя на чайную бабу, и удостоила меня открытым взглядом крупных пестрых глаз, захваченных в сеточку морщин. Я вдруг почувствовал, будто меня к стене прижали, и спустя пару мгновений обнаружил, что объясняюсь перед прислугой, словно провинившийся школьник:—?Позвольте, моё имя Пышкин, Григорий Алексеевич, штабс-капитан в отставке. Я?— товарищ Юрия Яковлича Чиргина, гостя Лидии Геннадьевны и давнего её друга. И я обязан доложить, что княжна Савина Корнеевна претерпела давеча сильнейший припадок, необходимо, чтобы её осмотрел врач, а пока, есть в этом доме аптечка? Ежели нет, я лишь схожу за своей и…—?Никаких чертовых пилюль! —?взревел Макар и снова оказался предо мною.?—Виша в жизни этих пилюль не глотала, ей только хуже будет! Кто вы вообще такой, чтобы командовать тут?!Я встал в полный рост, но это вряд ли уровняло наши шансы?— Макар пылал яростью, которую неловко было и сравнивать с моим негодованием. В этот миг на кухню вбежал пёс и, учуяв запах грядущей бойни, забеспокоился и зарычал.—?Ох, господа, успокойтесь! —?запричитала кухарка. —?Макар Корнеич, остыньте, Григорий Алексеич помочь желает!Ее увещевания вовсе не трогали нас: Макар явно вознамерился доломать мне нос, я же?— свернуть ему шею.—?Что вы оба сделали с моей девочкой?! —?в совсем другом тоне рявкнула кухарка, и мы подскочили от неожиданности: столько гнева оказалось сокрыто в этом мягком округлом теле пожилой уже бабы!Она же пухлыми своими руками растолкнула нас, не церемонясь, хлестнув полотенцем по Макару, присела подле Савины, потрогала ее лоб, взяла за руку, закивала самой себе?— и на наших глазах с губ нимфы сорвался легкий смех:—?Ах, Липонька!..—?Девочка моя, не бойся,?— негромко сказала ей кухарка. —?Видишь, твоииваны-царевичи переусердствовали, так тебе добра желают, что вновь чуть неотправили на тот свет! Но старая Нютка знает, как тебя приголубить, ну! Опять с тобой падучая приключилась?..Мы с Макаром тут же приготовились изложить истинную версию событий(которая, разумеется, у каждого сводилась к различному), но замолкли, прерванные поднятым пальцем кухарки, которая и взглядом нас не удостоила.Савина же слабо повела плечами и взмахнула ручкой:—?Ах, Липонька, да как это и приключается…—?Да ты измоталась вся,?— сказал Макар. —?Всю ночь, чай, бродила где! Я знаю! Куда ты поутру делась, сестрица? Сбежала от меня, а!Он опустился подле на корточки, но кухарка уже не пыталась отогнать его, лишь взглянула с ласковой укоризной, а он уже перехватил тонкую руку Савины и стал переминать пальчики-веточки.—?Мне какой переполох показался в ночи, Мака,?— откликнулась Савина рассеянно, а я столь же рассеянно все смотрел, как мелькают ее белые пальчики меж больших красных пальцев ее брата. —?Все бегали, голосили…—?А я спал все как убитый,?— хохотнул Макар.—?А вот я за тебя и не тревожилась, будто медвежонок ты спал, сладко, крепко…—?Так верно, отец в тот час и скончался,?— помрачнел Макар, причем с видимым усилием: с неохотой примял он во взгляде и жестах трепетную нежность к сестре надлежащей скорбью по родителю.—?А я и не знала,?— Савина пару раз моргнула, а потом светло улыбнулась?— мне:?— Это утром Григорий Алексеич рассказал.Макар будто опомнился, резко поднялся, навис надо мной, на что я отвечал ему неколебимой осанкой и громким словом, не давая ему и высказать вопроса:—?Да, это я оповестил Савину Корнеевну о печальной кончине вашего родителя. Тогда-то с ней и случился припадок.—?До чего вы довели мою сестру! —?взревел Макар.—?До наших комнат,?— раздался с порога голос, и Чиргин шагнул в кухню,?— где наш бравый капитан Пышкин самоотверженно спас юной княжне жизнь,?— он обернулся к кухарке и с широкой улыбкой воскликнул:?— Так, уже познакомились? Григорий Алексеич Пышкин, добрый мой приятель и сам себе боевой товарищ, прошу любить и подкармливать,?— он подмигнул мне и оскалился:?— Гриша, чтите и защищайте славную нашу Нюру…—?Анна Никитишна Липова,?— та с достоинством обтёрла руки о фартук и посмотрела на меня прямо, чуть поджав плотные губы. —?Я здесь за кухарку, за экономку, за простую служанку, так, раз на то оказалась воля хозяина, чтобы вы у нас погостили, то уж, господа, как что не так?— попрекайте меня, старую. Чем смогу?— услужу.Она говорила приветливо, но глядела сурово, придирчиво, оценивала, стоит ли вовсе растрачивать на меня любезности и силы. Однако, видимо, весть о том, что я немало услужил её любимице, смягчила Анну Никитишну, к тому же Чиргин добавил, склонившись к Савине:?— Тише, княжна. Кончина отца вас безмерно… огорчила… —?в уголке губ его сгустилась каплей яда усмешка,?— вам и вправду нужен покой. Благо, вы в надежных руках. Утешьтесь. Вон сколько охотников о вас позаботиться.—?Позабочусь о ней я,?— рявкнул Макар. —?И требую, чтобы мне доложили немедля, как же получилось, что так вышло!Я не был намерен отчитываться перед мальцом, Чиргин готовил выстрел очередной колкостью, но Савина опомнилась прежде:—?Ах, может, это всё молоко скисло?..Мы переглянулись.—?Княжна угощалась молоком,?— сообщил я,?— каюсь, мне следовало обождать, пока Савина Корнеевна откушает, прежде чем сообщать дурную весть…—?Ах! —?Савина закрыла руками лицо. —?Я ведь чашку, верно, разбила?..—?Верно,?— кивнула Анна Никитишна,?— да я уж все осколочки собрала и выбросила. Стало быть, такая ей судьба. Чашка-то была покойного вашего батеньки. Знак тебе, доченька, такой стал, что вдребезги… —?глаза кухарки затуманились слезой, и она захлопотала, приговаривая:?— И ерунда это всё, про молоко, за ночь не скисло б. А я сейчас тебе, Вишенка моя, настойку дам, для сил…Твердым шагом она отправилась к дальнему шкафу, над которым висели пучки трав. Я не намеревался оставлять Савину на самодурство Макара и кухарки и хотел что-то возразить, но тут одна мысль пронзила меня…—?Анна Никитишна,?— позвал я,?— отчего вы уверены, что чашка была покойного князя?.. Разве вы не пользуете сервиз?—?Ах, так оно так, сервиз,?— через плечо отвечала кухарка, помешивая какой-то отвар протухлого цвета,?— да каждому члену семьи на донышке буква имени выписана и кайма особо покрашена…Чиргин деловито тянул меня за рукав, но я отмахнулся:—?И вы уверены, совершенно уверены, что разбитая чашка была Его Сиятельства?—?Золотом чай крашена, одна такая.Руки мои пошли дрожью.—?И что же, как она… —?я пытался совладать с голосом,?— эта чашка, из неё и вчера Корнелий Кондратьевич пил?.. Что?..—?Каждый вечер, сударь,?— с раздражением говорила кухарка, опускаясь подле Савины с кружкой настойки,?— свежее молоко для барина доставали, чтоб в нём целебное снадобье для него развести, всё чтоб кашель его так не рвал ночью… Эта чашка самая большая, как раз по мерке, какую дохтура барину насоветовали…—?И кто принёс её утром сюда? —?вскричал я.Все удивлённо воззрились на меня, и Чиргин подсказал:—?Так, стало быть, Трофим, как Лидия Геннадьевна приказала прибраться в покоях покойника, уж простие мне словесные забавы…—?Не может… не может быть!.. —?повторял я, не в силах выдержать слегка изумлённую, но добрую улыбку Савины. —?Зачем же… О Савина Корневна, зачем же вы… Нет-нет, это не может…Под ногами путался пёс, и я, каюсь, отдавил ему лапу. Под визг и сумятицу Чиргин воспользовался моею слабостью и, откланявшись, решительно оттащил меня с кухни в тесный низкий коридор.—?Друг мой, времени слишком мало! —?заговорил он торопливо.—?Именно что! —?вспылил я. —?Эта чашка! Из неё же пил…—Покойный князь, о да,?— Чиргин закатил глаза,?— в этом-то наше затруднение: Корнелий Кондратьевич, великодушно признав нас за гостей, скончался, а Лидия Геннадьевна ни в какую признавать нас таковыми не хочет, и вот, нас ждут, дабы помпой вышвырнуть отсюда!В волнении руки его тряслись, глаза блестели настороженно, подбородок выпятился с вызовом, и мы, верно, стояли так друг перед другом, каждый со своею правдой, словно в зеркало смотрели. Его пыл, разумеется, оскорбил меня: он вновь находил развлечение там, где оно было неприемлемо, и своею забавой сбивал меня с толку, когда действительно требовалось трезвое рассуждение и скорое решение. Я махнул рукой:—?Верно, скатертью нам дорога.—?С какой стати!—?Вы вновь заигрались,?— холодно проговорил я. —?Мириться с вашими выходками порой даже забавно, но черта пройдена: уже вынудили меня поставить подпись в официальном документе?— как далеко вы готовы зайти, чтобы потешить свое самолюбие и удовлетворить потребность во внимании публики!.. Вы истратили свое время на пустой фарс?— ваше право, которое вы сами себе вытребовали. Но я больше терпеть не намерен и всецело разделяю негодование хозяев…—?О, разве вы не понимаете!.. —?вполголоса вскричал Чиргин, и отчаянье, в котором он заломил руки, превзошло всякую театральность,?— он гневался искренне.—?Я понимаю, что у нас нет никаких оснований задерживаться в этом доме и досаждать этой семье своим пошлым интересом к их частной жизни. Единственное дело, которое должно уладить?— это здоровье Савины Корневны, и как только я доложу об этом ответственному человеку, как только свижусь с доктором и переговорю об этом, меня здесь ничто более не держит.—?Увольте, Пышкин! Вы же сами поставили подпись…—?Вы довели меня до этого конфуза! —?взорвался я. —?Вся эта авантюра затеяна в болезненной ностальгии…—?Были годы, вы, капитан, брались за всякое дело, что дурно пахнет, выдумав себе красивый миф о вершении справедливости и человеческих судеб. И, признаюсь, я за него зацепился отчаянно?— но больше всего то было нужно вам: так вы знали, что ваша жизнь чего-то да стоит! И что же сейчас?— ищейке отбили нюх? Кончился порох в пороховницах? Или это попросту ленность, что сожрала вас с потрохами: вы обнищали умом и обмещали сердцем…—?Верно, вам стоит уже смириться с этим, друг мой,?— отвечал я, выдавливая скупую улыбку. —?Да, былого не вернуть?— я изменился, я иду дальше, я строю свою жизнь и несу ответственность за нее. И, видит бог, я счастлив буду, если вы найдете свое удовлетворение в нашей прежней деятельности. В вас достаточно силы для самостоятельности… Но какими еще цепями вы готовы приковать меня к себе?!Последнее вырвалось против воли?— но в порыве горестного бессилия, а ведь рука моего друга уже держалась за мой рукав. Сердце мое говорило: ?Зачем еще цепи ненужных обязательств и разделенного позора, раз меж нами уже есть крепчайшие узы дружбы…?, но Чиргин в остервенении клацнул зубами, хлопнул себя по бедру:—?Чудно, вот и проваливайте в свой Клин!—?Плёс…—?Да какая к черту…Нет, он не договорил. Осекся, отвернулся. Потому что и ему, и мне разница была важна.И я всегда помнил, что это ему первому оказалось дело до потерянного, разбитого, за борт жизни вон выброшенного несчастного, об которого вытерла ноги страна, что еще недавно принимала его клятвы верности и любви. Именно он проявил когда-то участие, оказал поддержку, протянул руку?— и отобрал мою бутылку себе, а меня пинком подтолкнул к достойному настоящему и светлому будущему. И оставался рядом, всегда, ни капли не завидуя той быстроте, с которой я вновь сделался достойным человеком, притом терпя мое ханжество. Я часто делался противен сам себе,?— но Чиргин тут же убеждал меня и заодно всех вокруг, что противнее его существа на свете нет. С улыбкой самоотречения творил иллюзию удобного мне мира, взамен требуя лишь снисхождения к его неисправимой никчемности. На деле же это я был жив исключительно благодаря его великодушию, с которым он заверил меня в своей обреченности и вот настаивал на уважении?— оставить на его совести осознанное саморазрушение. А я, мерзавец, как всякий благовоспитанный человек поспешил избавить его от своих посягательств на последствия губительного выбора, который он сделал еще давно, до знакомства со мною, совсем в детстве (как мне пришлось как-то узнать). И вот я трусливо и подло винил его в единственном, что, кажется, было ему дорого?— в привязанности ко мне.Я опротивел сам себе до зубной боли, а собственное поведение последние три дня только больше подтверждало мою низость. Но, видно, я родился под счастливой звездой?— сама судьба предоставляла мне случай заслужить прощение. Приступил я немедля же:—?Убедите меня,?— проговорил я медленно и тихо. Уловил его косой взгляд и повторил настойчиво:?— Убедите меня… Что мы не навредим, не сделаем хуже?— только поможем, как вы сказали, как в этом нашем мифе о справедливости и прочем, попросту говоря?— идеалистично, как вы презираете. Что этих людей… мы не используем для разрешения своих… затруднений… А поможем им, и, главное, убедите меня… Что наша помощь, которое мне, как и им, видится грубым и бесцеремонным вмешательством в их жизнь,?— что это действительно необходимо. Им, не только нам.Юрий Яковлич Чиргин смотрел на меня долго, молча, лицо его было в тени, и только узкая полоса света легла прямо через левый глаз, отчего тот выцвел до безжизненного голубого, словно облупившаяся краска, зрачок сделался крохотным, как рисуют куклам,?— а он все не моргал, и бровью не вел, только руки в карманах прятал и стискивал зубы.Улыбка его сделалась посмертная; он сказал:—?Это меньшее, чего вы можете требовать, Григорий Алексеич. Но и то вы получите сполна.И заговорил уже совсем другим тоном, деловито и сухо:—?Борис Кондратьич и Севастьян Корнеич намерены распрощаться с нами немедленно, но мы обязаны убедить их оказать нам и дальше свое гостеприимство…—?Раз так, пришло время наше инкогнито и рассказать, по какой именно причине Лидия Геннадьевна пригласила нас сюда…—?Ни в коем случае! —?категорично пресек Чиргин. —?Если мы собираемся остаться в доме и ворошить старые тайны, то какое доверие будет нам как к ищейкам!—?Но только так они поймут серьёзность дела! В конце концов, Лидия Геннадьевна переживала за жизнь своего супруга, покуда он не вступит в права наследства, и этого так и не произошло. Стоит зложелателям услышать, что в доме присутствуют представитель закона, следователь в отставке, и его…—?Ручная обезьянка, которая от рук отбилась,?— скривился Чиргин,?— вы…—?Это вы сказали! Я такого…—?Озвучиваю ваши мысли, они у вас на лице написаны! Но что за проигрышную комбинацию вы предлагаете!.. Вы устали и плохо спали, вы расстроены случившимся с юной княжной, так что я не настаиваю, чтобы вы мне подыграли; я прошу вас хотя бы не портить мне игры!—?Удручает лишь то, что для вас это как было, так и осталось?— игрой,?— выпалил я. Лицо моего друга побелело, но сердце мое уже ожесточилось?— раз уж повело меня на столь тяжелый разговор, глупо отступать. —?Если у нас здесь и есть какое-то дело, помимо здоровья Савины Корневны, то давнее, в котором мы оплошали. Нужно считаться с ней. С Моревной.—?Ах,?— улыбка на лице Чиргина окаменела,?— наш маленький должок. Зачесалась профессиональная честь, Григорий Алексеич? Мademoiselle обвела нас вокруг пальца, чтобы отделаться от нашего душного общества прикинулась мёртвой, и теперь явно не рада нашей внезапной встрече. С чего бы докучать даме, Пышкин?По его остервенению я понял, что он не расщедриться ни на одно трезвое словечко по этому вопросу, а потому не стал теснить его, лишь обернул оружие против него:—?Вот и я о том же, Чиргин. Лидия Геннадьевна указала нам на дверь. Ждёте, пока и она разыграет из себя что похуже, лишь бы вы перестали звать её Лидонькой и хватать за локоток?.. Она не хочет нас видеть, она отозвала свою просьбу. Что вам с этой семьи, Юра?К его спасению дверь распахнулась и возник Трофим, что пришёл по наши души:—?Юрий Яковлич, Григорий Алексеич, прошу вас в трапезную,?— надменно возвестил старик. —?Их Сиятельство и Их Сиятельство уже ожидают вас для беседы… —?мы прошли за ним в кухню, где кухарка всё ещё хлопотала вокруг Савины, и Трофим окликнул Макара:?—?Ваше присутствие, Ваше Сиятельство, также сочтено уместным.Макар громко фыркнул, не скрывая своего отношения к тем, кто же счел его присутствие уместным, но все же спрыгнул на пол и, в беззастенчивом жесте взъерошив сестре волосы, пронесся мимо нас в залу. Мы с Чиргиным, переглянувшись, последовали за ним.Облокотившись на каминную полку с бокалом виски в холеной руке и верным псом в ногах, Борис Кондратьевич что-то с тихой насмешкой говорил Севастьяну, который, сгорбившись, стоял уже в дверях, будто так и порываясь как можно скорее выйти вон.—?Дядюшка,?— Макар оперся руками на спинку стула. —?Севастьян,?— кивнул брату, который и головы не приподнял. —?Коль скоро объявлен слёт стервятников на семейный совет?..—?Ты наредкость лиричен, Макар,?— губы Бориса Кондратьича растянулись, обнажая желтые зубы,?— неужели родина Шиллера воспитала в тебе поэта?.. Экая пустая растрата средств… —?он ухмыльнулся и простёр к нам свободную руку. —?Что же, коль г-н Чиргин и г-н Пышкин столь любезно уделяют нам свое время, я не могу упустить этот чудесный шанс наконец-то цивилизованно познакомиться и… попрощаться,?— не давая нам и слова молвить, он заключил:?— Благодарю вас, господа, что повели себя, как подобает воспитанным людям, и задержались насытиться зрелищем смерти (да что уж там, так и вовсе имели удовольствие ее свидетельствовать),?— теперь, надеюсь, ваше любопытство более чем удовлетворено, а аппетит испорчен на несколько дней вперед: в таком случае, я приношу извинения за столь неподобающее поведение моего брата…—?Не задерживайте их, дядя,?— хрипло обронил Севастьян, не поднимая глаз. —?Или желаете, чтобы наш дом вконец им опостылел?..—?А по какому делу вы здесь были, господа? —?прямо полюбопытствовал Макар, высоко задирая подбородок и свысока окидывая нас взглядом.—?Я уже имел честь представиться, г-н Бестов,?— с прохладой отвечал Чиргин, моментально переигрывая интонации и манеры нашим хозяевам под стать,?— но вы изволили интересоваться особо…—?Некоторыми особенностями,?— подхватил Борис Кондратьевич. —?Некоторые вариации вашего имени… Впрочем, уверяю вас, сударь, нас настолько заботит ваше доброе здоровье, что мы скорее закроем глаза на всяческие неувязки… Ваше дело зваться хоть горшком, мы вас в печь насильно не пихаем, у каждого свои причуды. Наши вот?— вежливо настаивать на вашем отъезде и предлагать посильную помощь в сборах и проводах. Вы, конечно, приглянулись Йозефу,?— пёс завилял хвостом,?— и Амалье Петровне, но не станем же во всём потакать капризам созданий, обделённых разумом…—?Не премину ещё раз представиться,?— заговорил мой друг,?— покуда питаю уверенность в том, что нашему знакомству всё же суждено продолжиться. Моё имя?— Чиргин, Юрий Яковлич Чиргин, а что до имени, которое вы давеча услышали, так это моё родовое имя, которое я употребляю в официальных документах, но не пользую его без нужды. Однако же то моё имя оказалось знакомо покойному Корнелию Кондратьевичу,?— Бестовы, даже бледный Севастьян, не сумели скрыть мгновенного оживления, а Чиргин продолжал, как ни в чём не бывало:?— Я нашёл нужным представиться князю открыто, вплоть до формальностей, и мы обнаружили взаимопонимание… —?он выдержал паузу, которая отдавала театральностью, но безоговорочно определяла несомненную близость Чиргина и покойного князя в пику озлобленным родственникам. Довольный эффектом, в тоне надменном и холодном, Чиргин продолжил:?— Что же до того, что привело нас с Григорием Алексеевичем в ваш гостеприимный дом. Я с младых ногтей знаю супругу Севастьяна Корнеевича,?— кивок названному. —?Не более чем два месяца назад мой родитель скончался, и я сделался обладателем немалого наследства, которое хочу употребить как мне вздумалось, а именно?— вложить в недвижимость. Я намерен купить в окрестностях Вятки усадьбу, и оказался тут проездом по этому делу. Лидия Геннадьевна оказала мне честь своим приёмом, намереваясь помочь мне освоиться в жизни провинциала, а так как дружба наша крепка и проверена годами, я не могу оставаться равнодушным к несчастью, что постигла семью Лиды… вашу семью.—?Это все прекрасно, г-н Чиргин,?— Борис Кондратьич отпил из бокала и отставил его на камин, посмотрел на нас безо всякой усмешки, и черты его вмиг заострились и иссохлись:?— Но давайте начистоту: разве здравый смысл не говорит, что ваше присутствие в нашем доме при данных обстоятельствах крайне… неуместно?Чиргин и не дрогнул под его презрительным взором.—?Напротив, здравый смысл и банальное сердечное сочувствие говорят мне, что сейчас любая поддержка нужна как всем вам, так и Лиде особенно, а так как я волею судьбы являюсь ее близким другом…—?Не думал, что о близких друзьях принято забывать на десять лет,?— оборвал Борис Кондратьич. —?И за два дня в одном доме друг у друга под боком так ни разу и не поговорить.—?О, так вы друг Льдинки?—?запоздало воскликнул Макар с явным недоумением, перекошенным в откровенное неверие. —?Что же, Сеша, а не так пристально следил ты за своей благоверной?— к ней приставлена личная гвардия! —?и он расхохотался. —?Екатерина* в своё время не преминула воспользоваться таким положиением!..Севастьян наконец-то перестал рассматривать пол и перевел тёмный, запавший взгляд куда-то на уровень наших плеч и тихо сказал:—?Боюсь, господа, моя супруга приняла опрометчивое решение, пригласив вас в наш дом в столь неугодный для визитов дружбы час. Пожалуй, это стоит отложить до лучших времён.Я открыл было рот, готовый всё же на признание, притом возмущение на подобное обращение с нами как с какой-то швалью, так и наливало жаром мою грудь, но в последний миг я наткнулся на предостерегающий взгляд Чиргина. И сумел выдавить какой-то нелепый, дохленький агрумент:—?Сегодня юной княжне Савине Корнеевне сделалось дурно. Я присутствовал при этом, ей необходимо лечение, и мои наблюдения понадобятся…—?Григорий Алексеич?— врач,?— откровенно солгал Чиргин и грозно нахмурился. —?Пренебрегать ли его добрым советом, да сразу же как лечение вашего достопочтенного родича вышло неудачным?!Севастьян вздоргул и в муке закрыл глаза, но Борис со стуком отставил бокал.—?Трофим отвезет вас до города через час, вам этого будет достаточно для сборов? —?быстро и сухо проговорил он, как отдают армейский приказ, даже не выдерживая вопросительной интонации. —?Если память не изменяет, дилижанс ходит каждые семь часов?— успеете к…—?У меня есть другие приказания, Борис Кондратьевич, сударь,?— вдруг подал голос Трофим. Все разом оглянулись на него, не без труда отыскав его фигуру среди мебели.—?Это еще что! —?воскликнул пораженный Борис Кондратьич. —?Трофим, ты забываешься. Или сегодня умер не только мой брат, но и твоя способность к мышлению?—?Я служу дому Бестовых, сударь,?— бесстрастно отвечал слуга.—?И, очевидно, твоя служба сегодня будет состоять еще и в том, чтобы отвезти этих добрых молодцев до города.—?Не совсем так, сударь. Полагаю, мне следует проветрить у них в комнатах и забрать одежду на стирку, сударь.Все трое?— дядя и племянники?— в растерянности переглянулись, пока Трофим без единой эмоции договорил:—?Такова воля Их Сиятельства Корнелия Кондратьевича, сударь, я не в праве её ослушаться.Макар отошёл первым?— вновь расхохотался, только уже куда печальнее. Севастьян нахмурился, а Борис Кондратьевич цокнул языком и весело сказал:—?Твой хозяин мертв, Трофим.—?Но другого я не знаю, государь.Борис на миг забыл дышать. Вскинул брови. В отрицании замотал головой и поднял руку, приказывая дворецкому исчезнуть с глаз долой, издал смешок, чтобы сказать очередную колкость, но его прервали:—?Верно,?— молвил Севастьян. —?Я запамятовал, господа,?— он перевел на нас безжизненный взгляд и едва повел плечами. —?Вчера за ужином мой отец назвал вас нашими гостями. И приказал не отказывать вам в гостеприимстве…—?Севастьян, поди-ка приляг… —?не скрывая усмешки, заговорил Борис Кондратьевич.—?Пока не будет оглашена его последняя воля… —?закончил Севастьян и исподлобья оглянулся на Трофима?— и, поразительно, в ответ получил едва склоненную в одобрении голову.—?Твой отец мертв, Севастьян! —?воскликнул Борис. —?Разве это…—?Разве это имеет значение? —?громко осведомился Макар, совершенно не волнуясь, что на него воззрились в разной степени скрываемом удивлении пятеро человек. —?В этом вопросе, имеет значение? —?повторил он и, раздраженно отставив стул, выпрямился. —?Отец умер, но теперь хозяин дома?— мой брат, так о чем разговор, если его воля в том, чтобы вы, господа, остались под этой крышей! —?несмотря на эти слова, во взгляде его сквозила открытая неприязнь, но обратился он к дяде, а не к нам:?— Если Сеша считает нужным, чтобы вы гостили у нас до того, как формальности с завещанием будут улажены, то какой толк в этих разговорах. Тем более, что, вон, и отец так желал,?— Макар посмотрел на Бориса Кондратьевича, который весь пожелтел и стоял с приоткрытым ртом, и заключил:?— Мне это тоже не нравится, дядя, но это не повод терять лицо.На этих словах он, коротко кивнув нам с Чиргиным, снова удалился на кухню. Я обернулся к оставшимся Бестовым, но увидел лишь Бориса Кондратьевича, который теперь натянуто нам улыбался; Севастьян же словно сгинул. Я хотел уже что-то сказать, но старший Бестов молча вручил Трофиму свой недопитый бокал, не заботясь о каплях, полетевших на черный фрак слуги, картинно-учтиво нам поклонился и вышел. Следом деловито затрусил пёс, потрясая хвостиком-крендельком. День 26 мая, Лидия Геннадьевна БестоваПерестаньте врать, что Бог есть. Жив лишь дьявол.И он насмехается над нами. Насмехается.Стоило исполниться готовностью встретить судьбу, что состоит отныне в отречении, бедности и позоре, как рука палача дрогнула: топор вонзился в плаху в дюйме от головы. Которую я со всем смирением сложила. Екатерина терпела все притеснения достойно и умела действовать по обстоятельствам. Никогда не допускала, чтобы страх поработил её. Чем я хуже?Я не хуже, я?— плохая. Я все испортила. Я не успела. Не успела предупредить болезнь, что поразила мою семью изнутри и сгрызла, сгрызла, а я ничего не смогла сделать! Хотя пыталась. Думала, вмешательство со стороны выявит паразита и уничтожит, но нет, дьявол переиграл меня.Старый князь мертв, и нам только и остается, что склониться перед его волей…Которая так и не известна.Так и не была оглашена!Нас всех подкинули в воздух, словно семена, и только избранным удастся упасть в благодатную почву?— остальные же сгниют в придорожной пыли, забыв свет и воду.Избранные? Или же… избравшиеся?Старый князь мертв, предопределив наши судьбы, записав их черным по белому, запечатав красным воском. Но сам же бросил нам шесть дней, как кость голодной своре. Старик играется с нами. И его смерть была первым ходом. Это вызов. Он не пожелал слушать мои мольбы, чужие угрозы?— он просто принял все к сведению, и вот…В детстве мы играли в забаву: выстраивались в ряд, протянув сложенные лодочкой ладони, и одна из нас, что водила и подходила к каждой, проводя своими руками меж наших, должна была незаметно передать кому-то колечко. А все должны были следить, кто же счастливица. И успеть перехватить ее, лишь только водящая выкрикнула команду. Перехватить, удержать, не дать убежать с драгоценным призом.Это была веселая игра. Мы всегда смеялись.А теперь смеется один лишь мертвец. Насмехается над нами. Своими детьми, которых он разыграл.И я… я не могу не быть ему благодарной. Отсрочка необратимого, которое можно теперь… избежать?..Я?— женщина. Вода просачивается в любые щели. Темнота покрывает все. Пусть это установленные не мною правила, я сыграю по ним, как обязана играть всю жизнь?— не моя прерогатива ломать миропорядок, моя цель?— в нем выживать.И давать жизнь моему ребенку.Неизвестность, столь мучительная всем остальным, мое упоение?— я точно знаю, что терять мне уже нечего, значит, можно сыграть. И я…—?Вот вы где, сударыня. Я вас ищу. Все утро ищу.Надейся и верь, но не смей забывать, что дьявол за твоим плечом неотступно.…И вечный прихвостень, мерзкая псина… Вот травить бы в первую очередь…—?Что вам нужно на этот раз?—?Ответственности. Вашей ответственности.—?Но о чем можно с меня…—?Оставьте это. Вы прекрасно знаете, что ослушались. Мы говорили об этом. Как неловко получилось, что у вас столь короткая память. Мне напомнить суть нашего разговора?—?Оставьте это,?— оставьте меня! Тише, Лида, тише. Только что ты без сожалений приняла решение. От мысли?— к действию, нужно сделать первый шаг?— и им будет отступление. —?Я осознаю свою вину, вам ли не знать, что я пыталась все исправить! И я говорила с ними. Приказала уехать. Неужели они еще здесь?—?И они здесь останутся.Что?.. Нет-нет-нет! Я вижу в ваших ненавистных глазах тот же страх и ту же ярость?— это осложнение, ответственна за которое я и только я, невозможно стерпеть!—?Вижу, вы целиком и полностью осознаете последствия своей ошибки, Лидия Геннадьевна. Теперь. Теперь, когда ваш муж лично распорядился, чтобы они оставались в доме вплоть до оглашения завещания.—?Вы смеетесь надо мной. Какая разница, что думает мой муж?— его слово не есть закон.—?Хотелось бы. И тем не менее, его даже поддержали. Я тешу себя уверенностью, что единственной на то причиной является неопределенность нашего общего положения. Король умер, но король еще не здравствует. Потому что не коронован!Потому что даже дьявол не ведает, кого именно надлежит короновать.Зато я знаю, кого следует. Я знаю, кто обязан наследовать покойному князю. Мой ребенок. Мой мальчик. Об этом я приходила просить, ради этого первый и последний раз в жизни опускалась на колени. Ради этого предала?— тоже ведь ребёнка, который тоже ведь чей-то ?дорогой мальчик?. Но старику должно было выбрать самому, кто же ему ближе. В этом деле невозможно произойти компромиссу. Le roi est mort, vive le roi*. Кровь за кровь. Останется только один.И сейчас, отступление, Лида. Отступление. Чем дальше отступишь, тем ближе станешь к цели.—?Полагаю, все еще уверены, что они?— мои приятели?—?И вам следует лучше отыгрывать свою роль, чтобы хоть кто-то верил в этот фарс. И мне бы хотелось дать вам дружеский совет, миледи. Актерство всегда давалось мне легко, и раз представился случай поделиться опытом… —?отступи физически, Лида, упрись в трюмо, склони голову: яви свою слабость, чтобы никто не заподозрил тебя в силе. Позволь пряному дыханию щипать ухо:?— Играйте старательнее. Вживитесь в свою роль, миледи. Утвердитесь в своей комедии и доведите ее до конца. Заставьте их поверить в вашу ошибку. Пусть они недоумевают. Пусть негодуют. Пусть суют свои носы куда не надо… Но если в течение этих непредвиденных шести дней вдруг окажется, что они что-то узнали, и негодование их связано уже не с тем, почему холодна овсянка, а с тем, почему холодно тело старого князя… Боюсь, у нас возникнут проблемы. Вы можете этого и добиваться, открывшись им, как и намеревались, когда писали (и все-таки изловчились отправить!) то письмо, но давайте уточним: да, проблемы возникнут у всех. Но у вас?— самые непреодолимые. Я знаю только понаслышке, но… говорят, как бы бдительна ни была мать… маленький ребенок все равно улучит момент попасть в неприятность.И закрой глаза. Так закрывается крышка гроба. Старику уже не выбраться оттуда.Так, первый ход уже сделан.После вмешательства Трофима, что положило конец спорам и утвердило наше пребывание в доме Бестовых, я отправился к нам в комнаты, чтобы взять лекарство для Савины: я не для того остался здесь, чтобы на моих глазах бедную девушку окончательно свели в могилу каким-то зельем. Судя по подходу, с которым относились к лечению в этом доме, оставалось только восхититься стойкостью Корнелия Кондратьевича, что сопротивлялся чахотке около полугода. Но что же будет со слабой девушкой?.. Тем более, после страшного подозрения, которому я нашёл подтверждение… С горечью я понимал, что не смогу убедить Амалью должным образом позаботиться о дочери и вряд ли Трофим послушается моего приказа привести врача в дом, но по крайней мере я надеялся, что как только мы выберемся отсюда, я сам уж договорюсь с лучшим вятским лекарем, чтобы тот наведался в злополучное именье и пронаблюдал запущенную девицу… Пока же я делал, что мог.С собой я привез маленький саквояж с медикаментами первой необходимости и, что главное?— коробочку от доктора Гауфмана, припасенную нарочно для моего друга. Ещё в Москве, затягивая потуже бечевку, я молил Бога, чтобы она так и осталась нетронутой. Однако за наш нелегий путь до дома Бестовых саквояж мой пришел в полнейший беспорядок, и лопнувшая верёвочка оказалась меньшим злом: я нашел аптечку, перевёрнутую верх дном, будто кто-то запускал туда свои лапы без моего ведома. Я подумал было, что это, может, слуга перекладывал зачем-то мои вещи, но… зачем? Я точно помнил, что после приключения с моим носом, обработав рану, всё аккуратно сложил,?— такая у меня была привычка к чистоте и порядку,?— так что же я наблюдал через пару часов своего отсутствия?.. Насупившись и отложив в сторону модное успокоительное для Савины, которым в грозу злоупотребляла моя жена, я педантично принялся раскладывать всё по местам, предварительно вытряхнув на пол.Отправляя очередную баночку в нутро сумки, я замер. Пошарил по полу, заглянул под кровать. Вновь выложил все содержимое на постель, пересмотрел.Нет, нигде не было. Хотя я точно помнил, сколько их было. Но сейчас больше… нигде не было. Только разломанная коробочка валялась под стулом.Сквозь зубы я выругался и покосился в сторону комнаты Чиргина. Подошел и дернул дверь, но та оказалась заперта?— мой друг оказался предусмотрительнее меня и, прежде чем мы ушли завтракать, позаботился, чтобы никто посторонний не пробрался в его покои. Я вновь выругался, взял лекарство для Савины, теперь уже закрыл и свою дверь, направился на кухню, чтобы позаботиться о юной княжне, намереваясь позже отыскать Чиригна и вытрясти из него всю правду.Однако на кухне я застал только лишь кухарку, которая на мой раздосадованный вопрос спокойно ответила, что ?дети ушли в лес?. Дав понять служанке, что я думаю о её благоразумии (точнее, о его отсутствии), я быстро вышел через черный ход на улицу.День 26 мая, Макар Корнеевич Бестов—?А теперь сюда.—?Пожалуй, я лучше останусь у вас в ногах, Ваше Высочество.—?Наверх!—?Я, как преданный хранитель священного древа Ее Высочества…—?Совсем уже разучился, да!—?А кто подхватит хрупкий стан Ее Высочества, если вдруг подует ветерок и сдует ее из ее гнезда…—?Ра-зу-чил-ся ла-зать! Ра-зу-чил-ся ла-зать!—?А кто будет щекотать ее за нежные пяточки…—?Прекрати!—?Неразумно, Ваше Высочество, свешивать свои прелестные ножки из гнездышка…—?Ой-ой! Хва-атит!—?А если Серый Волк придет и?— цап! —?за ножку, цап!—?Не могу больше!.. Прекрати-и!..—?Как прикажете, Ваше Высочество, как прикажете…Да, слезай. Я подхвачу тебя, Совушка моя, подхвачу и бережно, словно фарфоровую, положу тебя на теплую землю, на мягкую траву. Тебе нельзя еще, нельзя так резво бегать: вон, ты снова задыхаешься от усталости. Но все равно, здесь, в родном лесу, грудь твоя задышит ровнее, и голова прояснится, и ноги нальются силою земли, потому что ты?— жрица нашего Леса. Ты задыхаешься в Доме, который задавил нас всех своим булыжником и тоскою, многолетней тоскою.Но мы всегда знали, как сбежать прочь, верно?Заползали сюда, как червяки в сердцевину яблочка, и смачно жевали небесные просторы и пропасти леса. Ты была королевной зеленого лабиринта, а я?— твоим верным и храбрым рыцарем оленьего рога! И никто нам был не нужен, и могли мы забавы ради из бумажек братца Севашки наделать хрустящих лебедей, и ухватить пару горячих лепешек с кухни, пока Липонька делает вид, что не видит наших проказ, или стащить у старины Трофима связку ключей и пробраться в самый дальний закоулок нашего неприступного форта!.. И плевать нам с тобой было, что есть у нас родители, хоть и не совсем одни и те же.Когда же так случилось, что они забыли про тебя, милая моя сестричка? Когда упустили, что в этом проклятом доме смеет свободно дышать и бегать босиком маленькая девчушка? Мне-то часто отвешивали оплеухи. Но также часто о моем существовании имели настырность вспоминать.Как произошло, что мне посчастливилось познать жизнь, тогда как ты можешь лишь только мечтать о чем-то несусветном в своем одиночном царстве? Как получилось, что я имею жажду вырваться отсюда такую же сильную, как и желание уберечь тебя от всего, к чему ты, по неопытности своей и восторженности, так стремишься!Поверь мне, я возьму от того мира все что полагается за двоих. А ты оставайся королевной еловой глуши. Лучше пусть ты рассыплешься среди сосновых опилок, чем сгниешь в зловонном дыму порочного железного города. Я лучше буду носить тебя на руках по лесу, усаживать на могучие ветви, которые без усилия выдержат твое тонкое тело, и укладывать тебя не на перину?— на сочную зеленую траву. Лишь бы только то волшебство, которым ты воспламеняешь мою готовую сорваться с лезвия бритвы жизнь, вздыхало вместе с тобой и смеялось: и пусть сегодня чуть тише обычного, главное, чтобы смеялось.Я приспособился?— чтобы выживать, мне приходится жить на два мира. Я?— мужчина, и не могу отсиживаться в кустах. Я научился лучиться в свете и чернеть на самом дне общества, потому что положение младшего сына обязывает вертеться и из шкуры вон лезть, чтобы обеспечить себе достойное существование. Ты же и не вздумай стремиться прочь! Ты… причесать бы тебя, может, затянуть в корсет, поставить на каблуки, прицепить шляпку, вымыть и напудрить… О нет, нет, нет. Тебя проглотят, как жабы?— розу, хоть не роза ты, нет… дикий цветок терна, в его цветение?— вот он и цветет, кстати?— пусть он и останется диким.И помнишь же, как я стащил любимые и единственные мамочкины жемчуга, чтобы украсить ими твои плечи и пальцы, а ты отбросила их и упала в ромашковое поле, и это было самое прекрасное, что я видел за всю свою жизнь: скоротечную в пестроте рождественской петарды.—?Ты останешься здесь со мной, Мака?Ты спрашиваешь меня это каждый раз, и каждый раз я вру тебе в лицо. Всматриваюсь в черные глаза?— отражения белой души?— и говорю ложь. Но сегодня все изменилось.Сегодня утром… я тебя чуть не убил. Ты куда-то делась, пока я видел десятый сон в нашем гнездовье на чердаке, проспал смерть отца?— и смысл ли грустить о том, где я бы все равно ничего не мог сделать: я чуть не проспал твою жизнь, где я могу делать и делаю все, чтобы защитить тебя.А вместо этого я нашел тебя полуживую в постели чужака, бледную и слабую, словно птенец, разбившийся в первом же полете! И я потерял контроль?— потому что чуть не потерял тебя.Но ты жива. Жива, господи, жива. Все моя вина. Не доглядел. Не досмотрел.Я думал лишь о том, что явись мне хоть кто на глаза?— я им бы сердце ложкой выдолбил.Кто поднимет руку на тебя, от моей руки и погибнет.У тебя есть жизнь, Вишенька, сестричка моя, и кто покусится на нее?— покусается моими острыми клыками.И я ни капли не жалею, что тот человек, пусть он и клялся, что пытался тебе помочь, нарвался на мой кулак. Пусть неповадно будет зариться на тебя!Ты же как те хрустальные подснежники, о которых мы сочиняли сказки! Стоит к ним притронуться, так они завянут и обратятся в пыль?— помнишь? Стоит тебе выброситься в большой мир, который кажется тебе таким дивным и новым, как ты погибнешь. И я не допущу этого, сестричка. Пусть только для меня твоя жизнь цветет вечным белым цветком, но тем легче мне проследить за тем, чтобы никто не то что пальцем не коснулся твоих лепестков, а вовсе не посмел бросить на тебя взгляд. Даже восхищенный. От восхищения недалеко до желания.—?Ты раньше уезжал, потому что папа был жив, да? Но теперь… Ты же останешься здесь хозяином, Макарка.—?Что же ты говоришь, Вишка.Что же ты смеешься надо мной. Никогда я не противился участи младшего сына, с недосмотренного детства уяснил, что потомство вроде меня?— это эдакий побочный эффект. Может быть, у тебя на меня были совсем другие планы, пока я не убил свою мать. Правда, ты никогда не напоминал мне об этом, ни разу не упрекнул. В этом было твое великодушие древних королей? С них ты брал пример пустотного присутствия жесткости и холода, наполненного отсутствия любого подобия чувства. Ты не угнетал мое тело?— только мой дух, да и то, иногда, и, к счастью, ты сделал правильный выбор, выпустив волка на волю?— иначе он бы сбежал сам.Я не знаю, что ты сделал с моим братцем, я знаю, что ты его ненавидел. Не знаю, что тебе сделала маменька, но по крайней мере у нее есть я. Не знаю, что случилось между тобой и дядюшкой?— это ваше дело, и вас это устраивало.Я не знаю, что произошло с тобой такого, что ты стал таким… что ты был таким. За что же ты принудил себя к воздержанию и отчуждению, и почему я помню твои стихийные порывы отческой нежности, и тут же?— каменное?— нет, не безразличие, безразличен ты был к Севастьяну?— бегство. Ты запирался от моих любопытных ручонок и глазенок в своих покоях, ты смотрел мимо меня за завтраками все чаще, покуда я взрослел.А я взрослел и понимал, что в этой жизни у меня есть только две женщины, ради которых я не могу позволить себе стать тем, во что превратился Севастьян.—?Знаешь, я, наверное… Я думал, может пойти на службу.—?Куда?..Ах, как прелестно твое полное непонимание, как устроен этот мир. Хлопай огромными своими глазами и удивляйся, как брат твой говорит следующую глупость:—?А хватит уж загуливать по заграницам! Разве нечем мне послужить родимой сторонушке, коль родному дому я негоден вышел. Я, чёрт возьми, дворянин?— вот и офицерский мундир будет мне к лицу. Вот красавец будет твой братец, Вишка! Да еще и отличный стрелок?— совсем недавно я… Так-то, я проигрался какому-то паничу, а платить было уже нечем, ну и сказал: давай-ка стреляться, сударь! Но не дуэль, нет, просто вышли в ночь на улицу, на пятнадцать шагов, поставили друг другу на головы бутылки, и победил тот, кто чужую бутылку сбил. Как думаешь, кто не запятнал свое славное имя поражением?..—?Ты снова дрался.—?За честь семьи, Виша. За честь семьи.—?Что это за честь такая… —?морщишь носик, потому что никогда тебе не понять, да и не нужно, в общем-то. —?За которую тебя бьют. Это плохо, Мака. Нет тут ничего хорошего. И ты снова уедешь, снова будешь драться, пить, курить…—?Ну, курить я и здесь могу, дорогая. А если эти пришлые фаты смеют еще раз хоть глаза в твою сторону скосить, то наверстаю и первое. А так как маменька вся светится от счастья и наверняка закатит пир на поминках, то и до второго недалеко. А еще отец вчера перед сном сказал мне, что приказал приготовить его коллекцию?— может быть, выдастся свободная минутка, и мы ее с тобой опробуем. Все равно никому до нас нет дела.Никому нет дела до младшего сына и его полоумной сестрицы.Выйдя на улицу, я прошёлся по дорожке из белых плит, гадая, где же искать мне брата с сестрою, и внимание моё привлекли громкие, радостные возгласы, столь чуждые вековому молчанию этого Богом забытого места. Под вишней на скамейке я увидел Мишеньку и ту, которую утром сегодня назвали Александрой Антоновной Бестовой. Они беседовали, и беседа их была игрою; мальчик был явно захвачен происходящим: елозил, то и дело забирался с ногами на резную спинку; рядом в восторге вертелся терьерчик. Маленький Мика забрался с ногами на скамейку, чтобы было лучше видно. Рядом чутко следит за каждым его движением остроносый пёс. Приложив к глазам согнутые пальцы, Мика, словно через бинокль, устремляет куда-то свой блестяще-синий взор. Взор юного капитана этих бескрайних диких вод:—?На горизонте чисто! Отдать швартовые!—?Есть, мой капитан! —?легким кивком подхватывает тяжелая голова. Это она, дама в белом. Опустившись давным-давно на самый край скамейки, она широко улыбается и щурится на солнце. Но Мика как-то листал географический атлас и видел там картинки. Улыбку акулы и прищур тигрицы. Но поэтому он не волнуется: он прекрасно знает, что женщина на корабле?— к беде, но так рядом с ним воссела нереида. Значит, их ждет славное плаванье. Пёс, соглашаясь, задорно тявкает. —?Ложимся на левый галс. Курс на гребень мыса. Рулевой, отставить, сегодня я сам! —?и он плюхается на скамейку, крепко ухватив воображаемый штурвал. Жмурится?— слабый ветер, продирающийся сквозь стену деревьев, дует с востока?— можно ставить паруса.—?Что там?— за мысом, мой капитан?—?Бухта! Мы причалим там, чтобы выйти на остров.—?А что на острове, мой капитан?Он все же приоткрывает глаза и косится на нее подозрительным взглядом. Под ним она тихо смеется и прикладывает палец к губам:—?Я проверяла, помните ли вы истинную цель нашего рейда, мой капитан. Здесь сирены,?— мало ли, одна успела вскружить вам голову и сбить с толка!—?Никто не вскружит мне голову, никогда! —?если бы Мика доставал до земли, он бы непременно топнул бы ножкой.?— Мы идем за сокровищами, и я уже обещал ребятам крупную добычу! Карта при вас, штурман*?—?Всегда здесь,?— она касается пальцем высокого белого лба.?— И если следовать ей, нам необходимо отклониться на пару градусов правее… разве что вы собираетесь посадить нас на мель!—?Мы добудем сокровища,?— пыхтит Мика, заваливая руль в нужную сторону.?— Эй, там, на корме, подтянись!.. Мы добудем сокровища, и тогда…—?А что будет тогда, мой капитан?Слова спотыкаются на губах?— вдруг утрачивая свой смысл. Да и в чем он? Мика понимает, что не знает, как отвечать, но статус шкипера обязывает, и он как можно суровее объясняет:—?Будут сокровища?— все успокоятся. Мы должны подавить мятеж, – чуть ли не по слогам растолковывает он.?— Все переполошились, потому что…—?Потому что старый пиратский барон зарыл где-то несметные богатства, перед своей кончиной объявив, что достанутся они только самому сильному, смелому, смекалистому и сноровистому! Тому, кто не побоится бросить вызов не только людям?— стихии и судьбе, пойдет навстречу своим прошлым грехам, и не остановит его рок! Нашлись храбрецы?— или безумцы? Но и этого было мало барону: он провозгласил, что остров, на котором схоронен клад, через шесть дней уйдет целиком под воду, на корм морскому змею!Мика чуть не налетает на риф. Он заслушался?— и это она ли предупреждала его о сиренах, если сама такая?.. Сказка ее?— явь под прикрытыми веками, но ею и остаётся, даже когда он распахивает глаза?— вокруг он уже видит бескрайнее синее море. —?А потом барон пошел кормить рыб,?— говорит Мика и качает головой, молчит будто бы в скорби, но не удержавшись, вскрикивает:?— Но рыбы поперхнулись его костями!—?И что же сталось с его костями, мой капитан?Мика хмурится, но ответ находится на диво быстро:—?Их забрал одинокий лоцман*. Он сварит из них уху и накормит всю свою семью.—?Но, мой капитан, он же одинокий.—?Ну это не значит, что у него нет семьи.Он долго ждёт ответа?— и в нетерпении оборачивается на нее, и заглядывается. Что-то в ней неправильное. То ли чрезмерно громкие слова, то ли слишком заливистый смех, то ли сцепленные до синевы пальцы на коленях, то ли перебитое последней репликой мальчика дыхание. Она переводит на него взгляд, как будто впервые увидев, и, кажется Мике, оцепеневает. Мама тоже так цепенеет?— когда ей что-то не нравится. Мика механически втягивает голову в плечи?— он-то знает, что обычно следует за такими застывшими мгновениями, но ледяной смерч отчего-то не настаёт. Тогда мальчик цепляется за выбивающуюся из картины деталь:—?Вы плачете!—?Нет,?— поспешно отрицает она, неотрывно буравя Мику водянистым взглядом,?— нет, что ты. Слезы льют только малые дети. Просто иногда… солнце светит слишком ярко. Мы идем прямо против солнца, мой капитан! —?она приставляет руку ко лбу и оглядывается по сторонам.?— Посмотри, мой капитан, не сбились ли мы с курса!Мика вновь встаёт на скамью и устремляет свой взор через бинокль в противоположную сторону, к дому. И замечает подозрительное чужеродное судно, взявшее курс прямо на них! —?Полундра! —?кричит Мика, а позади тут же взвивается белое и вторит:—?Полундра! О, мой капитан, страшный пират намерен взять нас на абордаж! —?сильные руки с мужской грубостью разворачивают мальчика, вплотную к сверкнувших зеленью глазам.?— Чтобы спастись от него, нам придется разделиться! Я отвяжу шлюпку и поплыву за линию рифов, чтобы высадиться на остров и разбить там лагерь, поплыву одна, а ты останешься здесь, чтобы никто не заподозрил нас в этом маневре! —?Мика чувствует, как и по нему заструилась дрожь, которой объята нереида.?— Заклинаю, мой капитан: не поддавайся его речам. Он будет пытаться переманить тебя на свою сторону, но ты не выдавай секретов своего корабля, иначе он просверлит дыры в днище, и пойдешь ты ко дну!.. Запутай его, если сядет тебе на хвост?— уведи прочь от мыса, главное, чтобы он не прознал, что это тот самый остров, где ждут нас сокровища! А теперь и я буду тебя там ждать!..И отсупает, и исчезает прежде, чем было бы неприлично не отозваться на возглас:—?Сударыня!Пиратский капитан врывается в тихую бухточку решительно. Облаченный в летнее светлое платье, пестрящий платком на тощей шее, концы которого полощутся по ветру, сам?— высокий, худой, быстрый и проворный. Не прошло и секунды, как он, ничуть не запыхавшись, в прыжке уж подле Мики, и эта стремительность подсказывает, как великолепно он умеет штурмовать порты и сжигать вражеские корабли. Глаза его цвета озорного бриза щурятся, словно царапает их соленый ветер, что бьет в лицо и взбивает темную прядь на высоком лбу. Неотрывно глядит пират вслед гарпии, ускользнувшей в полуденный зной.—?Она спаслась на ялике, сударь,?— не без гордости рапортует Мика.?— Вы опоздали.Пусть плотные губы поджимаются в досаде, глаза сверкают в усмешке:—?Дал фору, капитан Бестов. Я дал ей фору, потому что по привычке вижу в ней даму, тогда как на проверку она оказалась одной из самых отъявленных пираток этих морей.Мика в изумлении ахает, на что пират кивает:—?О да, капитан Бестов. Наверняка, она умоляла вас заговорить мне зубы, чтобы дать ей время скрыться в бухте, куда мой трехпарусник не зайдет… Но ведь у меня тоже есть шлюпка.—?Там рифы,?— вредничает Мика.?— Только настоящие моряки знают, как подойти, не напоровшись, а вы…—?А я готов добраться и вплавь,?— весело отвечает капитан, но смотрит на Мику донельзя серьезно:?— А кто они?— ?настоящие моряки??—?В этих водах?— только те, кто носит имя Бестовых, сударь! —?объятый гордостью, выкрикивает мальчик. —?И она?— одна из вас? —?громыхает выстрел. Но Мика и бровью не ведёт:—?Ну конечно, сударь.—?И давно ты это знаешь, Миша?А канониры-то постарались на славу. Ядро пробило брешь в корпусе, куда тут же хлынула волна сомнений, подмачивая порох, столь необходимый для ответа:—?Она… Она недавно… Я видел её дома… Иногда. Вечером, когда она спускалась к дедушке, чтобы он легче умирал. И все время в белом?— я думал, это привидение, мне папа рассказывал, что у нас в доме их должно быть по меньшей мере трое, но… Я сам к ней подошел и проверил! И руки у нее ледяные оказались, и она рассказала мне сказку, и велела называть ее Марой.Нельзя разобрать, нравится ли это пирату, или нет, но ясно одно?— он точно не скучает, увлекшись, кивает и качает головой, искренне вскидывая брови, и Мике приятно рассказывать эту жуткую тайну.Ведь призраки, оказавшиеся людьми и люди, казавшиеся призраками?— это должно быть хоть чуточку страшно! —?Мара сказала, вы попытаетесь меня обмануть и вызнать все наши тайны. Сказала, что она?— это самая большая тайна, и никто не должен знать, кто она такая, пока не придет час. Он пришел вчера, когда дедушка Корнелий назвал ее нашей кровью? Это поэтому он потом руку ее в своей крови испачкал? Мама говорит, что он теперь умер. И чтобы я сильно не грустил. Мама говорит, если сильно привязываться к людям, ничего хорошего из этого не выйдет, и если я не буду есть кашу, то вырасту совсем как папа. А дедушка Боря говорит, что это значит, что совсем не вырасту. Но это глупо. Вы видели, какой дедушка Боря низенький? А папа, он просто ходит, как гриф. Я видел в атласе. Это очень грустные птицы, которые клюют мертвечину. И они совсем не умеют петь, вы представляете?..Я наблюдал за их игрою увлечённо, пока не вышла занятная сцена: издалека возникла нескладная фигура моего друга; замечен он был не только мною,?— барышня, взметнув подолом, резко поднялась, что-то сбивчиво сказала мальчику и бросилась прочь чуть ли не бегом; следом бросился пёс.Хоть в кармане моем позвякивал флакон с лекарством для Савины, разговор с женщиной, которую мы на всех основаниях два месяца считали мертвой (как и весь остальной мир, для которого она когда-либо существовала), сделался моим приоритетом. Я погнался за нею, она всего-то завернула за угол дома, но к моему величайшему удивлению, я упустил её. Предо мною раскинулся сад, до ужаса запущенный, уже буйно цветущий, и перво-наперво мне пришло в голову, что она попросту притаилась за каким-нибудь кустом. Несколько смущённый, я помедлил, раздумывая, а будет ли уместен хоть какой-то разговор, если начался он с преследования и встречает явное нежелание одного из предполагаемых собеседников к какому бы то ни было контакту. Неспеша прогуливаясь по едва протоптанным дорожкам, я ещё надеялся как бы невзначай наткнуться на эту странную особу, и только мне показалось, что в яблонях мелькнуло что-то белое, как меня накрыл оклик:—?О, Григорий Алексеич!Я даже предпринял попытку мгновенного отступления, но Амалья Петровна оказалась проворнее туркменских степняков. Она легко побежала ко мне навстречу, объятая искренней радостью и тончайшим батистом.—?Госпожа Бестова…—?Ах, оставьте, Григорий Алексеич! Прошу вас, зовите меня Амальей, в крайнем случае?— Амальей Петровной, а с ?Бестовой?, ох, оставьте, как говорится, что было, то прошло, то бишь, мой муж?— он ведь умер!И она взяла меня под руку и рассмеялась смехом девицы, что босиком выбежала на рассветную росу.—?Госпожа Бестова…—?Амалья, Григорий Алексеич, Амалья!—?У вас прекрасный сад, я как раз собирался полюбоваться вон на те… кустики,?— я указал как можно дальше и едва не отбросить её ручку, но держалась она цепко.—?О, полноте, льстец! Наш сад?— не джунгли только в том, что по нему тигры не разгуливают! Хотя, и за них я бы не ручалась… В конце концов,?— подстроившись под мой чеканный, широкий шаг, она умудрялась мечтательно возводить глаза и помахивать рукою в сторону весеннего пышноцветия,?— что может быть высшим наслаждением, нежели первозданная красота!.. Ужели Эдем стригли под Версаль!—?Боюсь, тут я бесполезен,?— отрезал я,?— в Париже не бывал, Версаля не видал.—?Полноте, Григорий Алексеич! —?вскричала она. —?Я расскажу вам о Париже так, будто вы сами туда отправитесь! Я провела там лучший год своей жизни, лучший!.. А вы, любезник, ну-ка, принесите мне вон те пионы.И я уступил и сорвал те пионы?— четыре пышные бордовые шапки?— и протянул ей. Она перехватила их своей щуплой ручкой и засмеялась; в глазах ее куролесило безоблачное небо:—?Какие прелестные они к моему платью! Какие ранние они?— значит, и лето будет долгим, и будет жарким!..Она умело собрала букет, смеялась, а я смотрел на нее, женщину, счастливую тому, что ночью ее старый муж захлебнулся в собственной крови, и думал, что и правда, эти цветы прелестны к ее платью. Злой азарт разжегся во мне?— и, оглушенный ее ликованием, я остался подле и подстроился уже под её шаг, лёгкий и резвый. Она привела меня на веранду, к плетёным креслам и низкому столику с тарелкой фруктов. Амалья уговорила меня присесть, а сама заметалась, подыскивая вазу для цветов.—?Ну не в чайник же их ставить!Крикнула Трофима, но, конечно же, ее писка никто и не слышал. Посетовала на то, что звонки для прислуги во всем доме давно поржавели.—?А, да что уж,?— рассмеялась она и опустилась в кресло, потянулась к грушам,?— пионы стойкие, не засохнут. Им и у меня на коленях хорошо.Она любовалась, как пересекли темно-зеленые стебли атлас ее карминового платья, а бутоны как продолжение отделки легли на пояс.—?Ну,?— вздохнула,?— ох, Григорий Алексеич, как же любезно вы это мне их сорвали. Уж сколько лет ни один человек цветов мне не дарил. Кроме Маковки, конечно же. Он, я знаю, у деревни бросает экипаж, тут пятнадцать минут ходу, а потом идет сам, подбирает цветочки, и приносит, приносит… А однажды зимой, на Рождество, привез мне белые розы. И откуда он их достал! И как он их довёз!.. Они, конечно, все завяли и замерзли… Но всё же, сколько радости, хоть крошечка, крупиночка, а всё подарок любимым…Под налётом вульгарности жестов и бесстыдства взглядов, под грудой щербатых словечек, я вдруг увидел ласку и дружелюбие и в том узнал жену, нежный взгляд её, когда она разглаживала мне воротничок и повязывала новый шарф, наказывала, чтоб я не застудился, обещала, что будет ждать меня, непременно будет ждать.—…Маковка, он у меня такой, напористый, во что бы то ни стало?— а сделает, так, как уж на сердце ему ляжет. Оттого с отцом он не уживался, да было б Корнею до него дело… Вот рвётся теперь всё, а куда? Я вроде объясняю ему, что всё может теперь совсем иначе обернуться, но он упёрся, нет и нет, довольно-де с него этой ?кабалы?, то же мне, умник, как будто не устроили его за границу, чтобы там гулял себе как ветер в поле, и хоть кто потребует с него что! Я ему всегда говорила, ты, Макар Корнеич, княжьего рода, никому ни в чем не обязан, не объясняйся ни перед кем, оправдания унижают. Но больно он горяч…Говорила она это с такой гордостью, что её хоть и щуплое тельце нет-нет да раздулось, а лицо и грудь залила краска восторга. На такое я тоже, верно, вспыхнул, но уже от негодования, и нос мой прошибла боль. Стиснув зубы, нарочито беспечно я сказал:—?Вашему сыну прямая дорога в армию. Да на передовую бы. Однако полнейшее отсутствие хладнокровия, увы, как верно вы подметили, сыграет с ним дурную шутку. Как и презрение к авторитетам.Амалья взглянула на меня, захлопала глазками и спохватилась:—?Ох, вот ведь незадача!.. Право, неловко… Простите, простите Макару его горячность, Григорий Алексеич… Сильно он вас! —?она отложила пионы прямо на тарелку с фруктами, вмиг очутилась подле меня и, приподнявшись на мыски, всплеснула руками, вглядевшись в мой нос. —?Сильно! Слава Богу, хоть не сломан, у вас такой чудный нос, прямой, ах! А ведь удар у Маковки?— быка уложит! —?мне сильно хотелось встать и окончить это недоразумение, но она, прочитав мое намерение, запричитала и с неожиданной силой удержала меня в кресле, улыбаясь:?— Ну, будет вам, злюка… Макар… ну не злитесь на него, ну, простите ему, Григорий Алексеич, ради меня. А нос я вам залечу, всего-то ушиб сильный,?— она похлопала ресничками, завлекая, поиграла бровями, я отвел взгляд, а она уже продолжала:?— Макар просто слишком заботится обо мне, да и о…Отчего-то на имени родной дочери она замялась и махнула рукой, уселась, закинула ногу на ногу, покачала носком, словно добиваясь от меня презрения, и вдруг сказала тихо:—?Я должна поблагодарить вас, Григорий Алексеич.Я в недоумении обернулся на нее, а она ощипывала пион и нервно пожимала оголенными плечами:—?Верно, я была слишком легкомысленна, утром, всё думала ни о чем… То есть о чем, о чем, конечно, ведь Боря отправился за Котьковым, вот я и волновалась, волновалась… Я совсем и не думала, что с… ней может что-то нехорошее случиться.Я пристально (и, полагаю, с укором) посмотрел на ее склоненную белокурую головку, а она всё лепетала:—?Ну, бегает она целыми днями по паршивому лесу, все бегает, да там и черт ногу сломит, а мне-то что, я же за ней ходить везде не могу… Девица она большая уже, не следить же мне за ней, как пастушке за овцой! Но у неё это с детства… Как-то уж сама обходится, когда рядом никого нет, вы скажете, мы запустили… Её как-то наблюдали врачи, когда Корней этим интересовался, но… Впрочем, скоро это всё разрешится.Я поджал губы: отношение этой женщины к собственной дочери вызывало во мне горячее возмущение. Но я нашёл в себе силы процедить:—?Дай Бог, всё разрешится благополучно,?— чуть не прибавив, что после Амалье Петровне пристало бы заняться здоровьем дочери, окончил с вымученной вежливостью:?— Боюсь, новое знакомство повлияло на Савину Корнеевну не лучшим образом. Это нам пристало просить прощения, что обеспокоили вашу семью в самое неподходящее время.—?О, что вы! —?воскликнула Амалья. —?Ничуть! —?она весело взглянула на меня и, верно, подивилась моей угрюмой физиономии и скованной фигуре, потому замахала руками и настойчиво пододвинула мне тарелку с фруктами. —?И не стесняйтесь, полно, чувствуйте себя как дома!.. —?весёлый смех оборвался, и улыбка прониклась горечью. —?Пристало ли мне говорить так, мне, что за двадцать пять лет так и не назвала это место домом… Не упрекайте меня в лицемерии, Григорий Алексеич, да и прямотой не попрекайте. Я вижу, вы человек чести, а потому вольны смеяться надо мною, как и презирать всё, что вы видите тут заместо гостеприимства и должных манер… Увы! Мы разучились, а может, никогда и не умели?— принять, приласкать… Ох, я была уверена, что вы уедете тут же, после того-то скандала! Умудрился ж Корней напоследок задать жару… А мы даже не извинились перед вами, господа. Вот такие уж мы… Не обессудьте! В дурной час вы прибыли… Ну, уж в чём застали. Но я, право, завидую Лидоньке. Добрый друг в такое время… Хотела бы я, чтобы тут был Эдик… Ах, это мой брат по тётушке…Я чуть было не сказал, что знаком с ним. Спохватившись, подумал, как подозрительно выглядело бы наше с Чиргиным заочное знакомство с семейством Бестовых, но что-то переменилось у меня в сердце, когда я увидел подлинную грусть в глазах Амальи и услышал, как ласково она говорит уже о своём ?Маковке?, которому ?нечего обременять себя такой старухой?.—?Занятно, сударыня,?— медленно заговорил я,?— но я имею честь знаться с вашим братом, Эдуардом Витальичем.Тут же я осознал, что всё-таки подставился, уступив секундному чувству: ведь она упомянула лишь только краткое имя своего родственника, что никак не могло бы подсказать мне его личность, разыгрывай я нашу легенду, что оказался тут исключительно за компанию с Юрием Яковличем. Однако Амалья, изумленная, слишком обрадовалась, чтобы достаточно размыслить о моей промашке; встрепенулась, разве что в ладоши не захлопала:—?Да ну! Неужто! Ах! С Эдиком-то!—?Как тесен мир! —?вскричал я, натужно улыбаясь. —?Кляну события, при которых нам довелось свести знакомство: давным-давно, уж десять лет назад, в скалистых степях, где я служил, и ваш брат…—?Ах, помнится, он много путешествовал по Азии! —?подхватила Амалья. —?Куда-то его занесло… Но как же! С вами?..—?Мы попали в окружение степняков, а он был при дипломатической миссии, но вот, всех сослуживцев его мы уже потеряли, а надо было пройти через ущелье… Мы шли вместе, он да я, и немало помогли друг другу… Разумеется, пути наши разошлись, я долго не ведал, что с ним сталось, но бывает, что людей накрепко связывает пережитый ужас и не утерянная в тот миг человечность.Амалья глядела на меня чистым небесным взором и тонко улыбалась. На миг вся шелуха будто слетела с неё, и я увидел пред собою немолодую уже, утомленную женщину, однако сохранившую сердце горячее и трепетное, что, верно, билось неимоверно, отчего и пунцовели её щёки.В ту секунду я готов был поклясться, что она видит меня насквозь.Но она не стала обременять себя умозаключениями; переложила цветы, повела плечами, заверещала:—?Ох, как это пронзительно! Ах, как это замечательно! Мы с Эдиком переписываемся, я вот написала ему с утра, надеюсь, он успеет приехать к похоронам… Как славно было бы, чтоб вы свиделись!—?Увольте,?— выпалил я, верно, чересчур резко, но добавил так же категорично:?— Мы ни в коей мере не станем обременять вас и ваше семейство впредь своим присутствием. Совершенно верно: мы прибыли в печальное время, крайне неподходящее для визитов. Уверен, Юрий Яковлич уже сполна оказал внимания Лидии Геннадьевне, встреча старых друзей?— что может быть лучше, но всему есть граница. Мы уезжаем немедленно!—?Но что же это! —?вскричала Амалья Петровна, не на шутку обескураженная. —?Как можно! Григорий Алексеич, ну, полно вам! Это вы всё ещё злитесь на Макара и желаете меня проучить за неподобающие манеры!—?Я абсолютно серьезен, сударыня. Если вам будет угодно, мы воспользуемся вашим гостеприимством в более подходящий момент. Нынче же попросту грех обременять вас нашим обществом.—?Ваш визит?— лучшее, что случалось с этим домом за последнюю четверть века! —?воскликнула Амалья. —?Да, мы отвратительные хозяева, да только потому, что разучились принимать гостей. В конце концов, мой покойный супруг завещал вам остаться, и, чаю, это одно из немногих мудрых его решений! Поглядите на нас, Григорий Алексеич! —?она заломила руки, смахивая с уголков рта усмешку. —?Забитые мужчины, напуганные женщины, желторотые птенцы, старики… Говорят, если долго пребывать в тени, внезапный луч солнца напрочь сожжет глаза! Вот так и мы?— сидели в пещере, глодали кости, а тут вывели нас на простор, разложили лакомства… Ух, что начнётся!.. А на вас смотришь, говоришь, и хоть вспоминается, как меж приличными людьми-то подобает…—?Ну, будет, будет вам. К чему эта клевета… Мы уедем потихоньку, а в лучшие времена, когда всё уляжется, как-нибудь уж… Если вы настаиваете… А что до тех формальностей по приезде приказчика… Забудем, забудем. Такая трагедия, все экзальтированны, а мой друг, он… он до смешного легко теряет всякую выдержку, он очень впечатлителен, к тому же сентиментален, он очень волнуется о Лидии Геннадьевне, прямо-таки печется о ней...— О да! — подхватила она и поджала губки. — Лидонька действительно нуждается в достойном утешении, а ваш друг старается усердно. — Полноте! Вы же понимаете, сколь обременительны и неуместны его старания… Это всё дурные, тщетные надежды, но как это глупо и некстати! Вы бы лучше помогли мне урезонить его, а не подливали бы масла в огонь, Амалья Петровна!Глазки её понимающе сощурились. Я едва удержался, чтобы не промокнуть лоб платком, до того взволновался, что она тут же напишет Хоботу обо мне, о Чиргине… Вот бы вышла неловкость!.. А то и скандал!.. ?Жандарм в отставке посягает на частную жизнь высокой фамилии?. ?Ветеран Туркестанских походов?— ушлый проходимец, запустил цыгана расхищать княжескую усадьбу?.Амалья же вдруг сказала такое, отчего мои пальцы онемели.—?Ну да. Вы же тут ради него.Кажется, я выдавил что-то жалкое:—?П-прошу прощения?—?Вы так чутки к злополучной моей дочери… —?медленно заговорила она,?— так остро за неё распереживались, хоть видите первый раз в жизни, и я сразу поняла, что вам такое к сердцу очень близко. Слишком близко… —?она вздохнула, и под её вздохом я скрыл свой. —?Так вышло, у самой меня здоровье лошадиное, а Боженька в назидание окружил меня недужными… Дочь?— от рождения больна. Сейчас вот, уже сколько, как кошмарный сон?— супруг… Поверьте, Григорий Алексеич, уж поверьте,?— в глазах её стыла подлинная грусть,?— я знаю, каково это?— быть рядом, а помочь не в силах. Да вот только мой грех?— в том, что я их, несчастных, не жалею ничуть. Гореть мне за это, гореть ведь, а перед вами даже краснеть со стыда не краснею?— разучилась. Перед вами-то, а вы… —?она закрыла глаза и покачала головой,?— я вижу, вижу… Понимаю. Говорите, друг ваш желает остаться, чтобы утешить подругу детства, а вы-то сами в утешении нуждаетесь. Простите уж мою прямоту, но я ведь вижу, мне это знакомо. И никак не помочь. Ведь никак?.. Знаю, вижу, уже предрешено. Ну, так у каждого, и у нас с вами, но, право, горько, когда столь явно. Мне вот невыносимо на это смотреть. Но вы-то рядом остаётесь. Вы-то жалеете его, друга своего. Особенно сейчас, когда времени осталось совсем ничего. У меня оборвалось сердце, и я отвернулся. Отчего-то не нашлось во мне смущения и гнева, чтобы протестовать, чтобы вскричать о лжи и мерзости её слов. Этому омертвелому смирению своему я ужаснулся более всего. Я знал, что она говорит правду.И ничем не мог возразить.______________[1] Екатерина II?— русская императрица, пришла к власте посредством дворцового переворота, совершенного при помощи верной ей гвардии. Узурпировала власть своего мужа, который вскоре скончался при невыясненных обстоятельствах.[2] Штурман?— обычно исполняет следующие обязанности: прокладывает курс, исчисляет перемещения и отмечает передвижение на карте.[3] Лоцман?— специалист по проводке судов, знающий местные условия плавания.