Праздничный Спешл! (1/1)

Небесные запасы снега казались бесконечными. Толстая мягкая, почти невесомая вата покрыла и город, где давно уже раскинулась втройне прославившая Франкфурт-на-Майне праздничная ярмарка (однако в эту предрождественскую ночь яркие палатки и деревянные магазинчики с подарками да украшениями были пусты, как и все улицы города), и особенно тихий, точно спящий пригород. Все дома здесь походили на неглубоко дремлющих котов: посматривали горящими окнами, что происходит среди сугробов и непроглядного снегопада, будто ленивая кошка одним глазком. За многие часы мирной, дружелюбной метели крыши превратились в сплошную глазурь, из которой высовывались, горя и мерцая, электрические лампочки, целые стада оленей Санты и он сам, помахивающий рукой из саней с тихоньким металлическим дребезжанием. Стекла покрывал морозный узор снаружи и тщательно вырисованные снежинки изнутри. На дверях висели венки из еловых ветвей, ягод, орехов и маленьких нарядных бантов.Дверь нашего дома не стала исключением. Металлическую арку вместо цветов обжили по очереди плавно загорающиеся разноцветные лампочки, частая сеть из этих же электрических гирлянд питала?— подобно сосудам?— черную черепицу, так что заваливший ее снег подсвечивался, точно по волшебству. Они же заменили листву деревьев в саду, отчего глубокой ночью, как этой, создавалось ничем не передаваемое впечатление, словно красочные несгораемые звезды танцуют под куполом черных ветвей средь снегов, радуясь благополучному прилету на Землю. У крыльца гостей и редких в это время года покупателей встречала пара снеговиков в полосатых вязаных шарфах: один с развеселой улыбкой чесал морковку-нос, второй?— с маниакальностью в угольках сжимал метлу, как если бы планировал вот-вот ожить и огреть ею любого бедолагу поблизости. Понятное дело, за создание этого парня отвечал Руперт…Как оазис посреди пустыни?— кусочек совсем других мест, вырванный откуда-то издалека и приживленный в окружении отсутствия жизни,?— в нашем саду зима впустую боролась с зеленым краем в просторной теплице. Только в ней игнорировалось наступление Рождества, не существовали никакие праздники?(само течение времени) и всегда сохранялось свежее, немного душноватое из-за высокой влажности лето. Выйдя как раз из этого мирка, я как можно скорее?— под хруст сахарного снега?— поспешил к задней двери дома; вязаная кофта с длинными, закатанными на запястьях рукавами грела считанные секунды на морозе, а далее кусачий холод смекал, как добраться через тесные зазоры между вязкой до покрытой мурашками кожи.На теплой, прогретой уютом кухне пахло остывающими медовыми пряниками и жареным миндалем. На коврике при входе я оставил обувь, чтоб на ней подтаял снег; в забавных толстых носках с оленями пересек кухню, обойдя круглый деревянный стол с парой стульев, вышел в небольшой коридорчик, отделяющий ее от гостиной. По левую руку молчала входная дверь, по правую в торжественной полутьме дышала лестница на второй этаж, под которую уходил узкий хвост коридора?— в туалет и кладовку. Перила обвивала искристая мишура, покачивались на неосязаемом сквозняке повязанные на нее деревянные фигурки снеговиков, снежинок, белок, оленей, украшенных елочек. Во всех комнатах этого дома в том или ином виде поселилось Рождество?— и только в гостиной оно раскинуло крылья, как гордо заявляющая о себе всему миру огромная птица!В кресле у горящего электрокамина в свете торшера сосредоточенно читал Руп. Серьезный научный труд в его руках не соответствовал ни кружащемуся в танце вокруг него празднику, ни надетому свитеру с наряженным сказочным лесом, освещенным голубым ярчайшим прожектором?— луной. С другой стороны от камина на невысокой, но чрезвычайно пышной елке серебряным светом таяли электрические сосульки; ветви укрывала белоснежная, будто бы только что выпавшая мишура, салютом сверкали из-за бликов глянцевые шары и звезды, а на самой верхушке нарядной красавицы гостиную с живым любопытством осматривал большущий алый цветок?— Пуансеттия?— звезда традиционного немецкого Рождества. Удивительно, как чарующее своим видом растение из далекой-далекой Мексики смогло прижиться здесь, на совершенно чужом континенте… Хотя чему удивляться: я же считаю это место своим новым домом?— и уже довольно давно.Под потолком тускло, чтоб не перетягивать одеяло на себя, горели фонарики в виде ледяных звезд и снежинок. Тропки из них ?по небу? вели за рождественскую ель, к окну и подоконнику, на котором миниатюрные прекрасные стеклянные девы с лебедиными крыльями застыли в танце по снегу друг с другом. Ни я, ни Руперт не набожны, но эти ангелы влюбили нас в себя с первого взгляда во время свидания на рождественской ярмарке.?Это очень по-немецки?— ставить их у окна…??— сказал тогда Руп.?А что еще по-немецки? Я совсем не знаю здешних праздничных традиций…??Ничего,?— обаятельно улыбнулся он,?— в этом году у нас будет настоящее традиционное немецкое Рождество…?И потому неподалеку от ангелов, в почетном центре подоконника, вот уже четыре недели горели электрические свечи, установленные в нарядный еловый венок (по одной за каждую неделю, оставшуюся до Рождества), а в спальне у зеркала висел праздничный календарь, представляющий собой тонкую коробку с двадцатью четырьмя картонными дверцами. Каждое утро?— с первого декабря по сегодня,?— оставив постель, я подходил к нему, открывал очередную дверцу и доставал из рождественской игрушки, нарисованной на припорошенной снегом праздничной ели, маленький фигурный шоколад, всякий раз разный. Первым был заяц, последним?— колокольчик. Я не забуду эти два угощения никогда, потому что в первый день месяца испытал ни с чем не сравнимый восторг, получив от Рупа такой необычный подарок (о существовании которого и не догадывался прежде), а этим утром?— признаться, легкую печаль, ведь теперь мой сказочный ?Adventskalender? превратился в пустую, пусть и красивую картонку, напоминающую о сладостях стойким, невероятно соблазнительным ароматом молочного шоколада. На следующий год я подарю Руперту такой! И себя не обделю, конечно…К слову, о подарках…Поднимаясь на второй этаж, я волновался, хотя повода вроде бы не было. Я давил эту мысль усилием закаленной воли, однако в глубине души понимал, чего опасаюсь: что мой глуповатый, наверное, даже пустоватый подарок не понравится Руперту… Но что еще подарить человеку, который получил своими силами все, что когда бы то ни было желал? Разве что семью побольше… но думать об этом нам пока еще рано…Ступени закончили мелодично поскрипывать под тяжелой ковровой дорожкой. Я прошел мимо закрытой двери справа, комната за которой пока была переоборудована в мой личный кабинет (а после, через пару лет, неплохо будет сделать из нее детскую…), свернул в спальню слева и, остановившись между кроватью и напольным зеркалом, как можно скорее скинул одежду на мягкий ковер, залитый морозной полутьмой. За зеркалом, в тени высокого комода, пальцами вслепую я отыскал небольшой бумажный пакет. Подушечки коснулись нежнейшей синтетики, по нагой спине пробежал нервный холодок. Пусть это глупо и в каком-то смысле даже эгоистично, ведь радость от такого подарка получу и я в том числе, но если так я смогу удивить и, что важнее, отблагодарить Руперта за все… эта ночь станет прекраснейшей из всех!***Беззвучно я вернулся в гостиную, замер в дверном проеме, уперев одну ладонь в наличник, а вторую?— в бок. Руперт перелистнул страницу; не понятно было, заметил он мое присутствие и просто проигнорировал или погрузился в исследование настолько, что критически истончил связь с реальностью.Потрескивали поленья в электрокамине… Уютная фальшивка, являющая большой прогресс Рупа в распознавании настоящего огня и галлюцинаций. С тех пор, как стресс из-за постоянного преследования со стороны властей исчез из его жизни практически бесследно, он почти не видит пламя там, где его нет, пусть реального огня сторонится, откровенно боится?— имеет полное право, если вспомнить трагичное прошлое… Так что рыжие языки, поглаживающие черные поленья на небольшом экранчике у пола,?— действительно грели, но душу, его и мою,?— осознанием того, что жизнь постепенно становится даже лучше, чем мы ожидали.—?Руп, Санта оставил тебе подарок,?— наконец, нарушил я молчание.Он вздернул брови, не оторвавшись сразу глазами от книги, заговорил, дочитывая абзац:—?Здесь подарки, сладости и игрушки, в Рождество приносит ?Weihnachtsmann?,?— ученым тоном поправил меня Руперт. —?Но по сути это тот же… —?хотел он продолжить, скользнул взором от страницы по полу ко мне?— и потерял дар речи от неожиданности, зато губы его растянулись в умиленной улыбке, задорно засияли темные, как космос, глаза. —?Выглядишь мило.Босые ноги чуть мерзли на голом темном паркете, и потому я вошел в гостиную?— лишь бы оказаться на массирующем стопы ковре. Светло-коричневый кигуруми оленя Санты сидел настолько свободно, что в каком-то смысле даже ?висел?. Неглубокий капюшон с вышитой на нем мультяшной оленьей мордой был накинут на голову; на макушке кривовато торчали короткие ветвистые рожки. На первый взгляд, вид действительно очаровательно нелепый! —?но…—?Ты глубоко заблуждаешься, если полагаешь, что это?— не сексуальный костюм,?— неторопливо, с глубокой томностью произнес я. Удивленный и готовый поражаться еще больше, Руперт отложил книгу на камин, откинулся на спинку кресла.В рыжеватом полумраке я сделал плавный шаг, вместе с тем расстегнув верхнюю пуговицу, череда коих тянулась от горла до самого низа. Купи я кигуруми по размеру, последняя пуговица сидела бы на уровне лобковых волос, но данный экземпляр, не то пижама, не то костюм, был мне великоват, и потому сдерживаемый крупными пуговицами глубокий разрез прерывался аж ниже мошонки.Проглотив краткий, легкий смешок, Руп опустил левую руку на мягкий подлокотник, подпер ею щеку. Его взгляд съехал к ямочке меж ключиц, которую секундой ранее скрывала синтетика. Столь пристальное внимание?— мощный комплимент! Глубоко польщенный, я сделал еще шаг?— расстегнул вторую пуговицу, благодаря чему тени и игра света от электрокамина да праздничной подсветки очертили мягкие линии между мышцами груди. Бедра вильнули сами собой, словно тело затягивал интуитивно известный танец; прежде отделенный от кожи тонкой воздушной прослойкой, материал кигуруми коснулся ее?— будто невидимые руки, едва дотронувшись, огладили голые ноги…Еще одна пуговица, еще один шаг. Руками я добавил натяжения ткани, и в расширившийся зазор скользнули напряженные соски. Я и подумать не мог, что это маленькое шутливое шоу на деле будет таким волнительным… Все отчетливее сквозь костюм вырисовывался силуэт увеличивающегося, но пока по-прежнему ?дремлющего? члена… Сердце участило свой ход, то и дело цеплялось за наполняющий и оставляющий легкие воздух, отчего дыхание сбивалось; жар согревал меня всего, пульсацией сосредотачиваясь в самых чувствительных местах, безмолвно умоляющих этого мужчину о ласке…Тяжело сглотнув, Руперт вымолвил:—?Я бы сказал, что ты меня убедил в истинности последних слов, но ты ведь в этом случае остановишься?.. А я этого уж очень не хочу…Между нами оставалась пара мелких шагов. Руп протянул ко мне руки, жадно притянул к креслу, и я склонился над ним, в последний миг успев расправиться с еще одной пуговицей. Горячие нежные губы припали к моему оголившемуся животу. Воздух в горле скомкался в тихий стон, и я выдохнул его, лишь бы не дать удовольствию ударить в мозг, точь-в-точь крепкий алкоголь. Ладони Руперта переместились под кигуруми, пальцы одарили микроскопическими молниями чувствительные бока. Наслаждающийся, как разморенный летом кот, я опустил потяжелевшие веки, спрятал лицо в мягкую каштановую шевелюру, и Руперт, оказавшийся прижатым к моей груди, обвел левый сосок раскаленным языком, вобрал в рот с пошлым влажным звуком, от которого жар головокружительно ошпарил мои щеки. Его пальцы терпеливо, без спешки, выталкивали пластиковые круглые льдинки через петельки?— расстегивали кигуруми до конца…Прежде, чем мой привставший член вынырнул бы из пижамы и коснулся уздечкой внешней стороны материала, я нашел в себе силы бережно оттолкнуть Рупа и со всем изяществом, какое только имелось, отвернулся от него. Заведя правую руку за поясницу, позади бокового кармана я нащупал язычок молнии и потянул за него вбок. Ниже крохотного премилого оленьего хвоста ткань расходилась быстро, оттягивалась вниз под собственным весом: восхищенно расширившимся глазам Руперта открывались ягодицы и бедра… Отчего-то слишком чувствительный в эту волшебную ночь, я физически ощущал его свинцовый изучающий взор, как если бы он скользил по мне, сочился по коже подобно воде! —?мышцы напрягались, а мои попытки расслабиться лишь заставляли анус призывно подергиваться… Наконец, ладони Рупа опустились на ягодицы, чуть раздвинули их, словно он оценивал меня?— как вещь… Окружающий нас холод подчеркнул теплый выдох Рупа, прогулявшийся и по колечку мышц, и по такой беззащитной промежности… Не дойдя до поджавшихся яичек, тепло угасло. Я надеялся в любой следующий миг почувствовать язык или хотя бы еще один глубокий выдох, что так же случайно меня обласкает, однако Руперт медлил, испытывал свой подарок на прочность…И на этот раз я высвободился из его рук. Опустился на ковер у камина?— в ногах мужчины, которого люблю… Из карманов я достал небольшую коробку и яркий желтый тюбик.—?Презервативы?— клубничные, а лубрикант?— с ароматом банана,?— поведал я, откинувшись назад на локтях и слабо оцарапав кончиком тюбика широко разведенные ноги. —?Попробуешь ?фруктовый салат??..Его самоконтроль, как я и рассчитывал, пал жертвой моего соблазнения. Оставив нагретое кресло, опустившись передо мной на колени, Руперт стянул свитер вместе с майкой и отшвырнул их назад. Мы целовались так страстно, как будто снова не виделись год; столь ненасытно прижимались друг к другу, словно отстранись мы хоть самую малость?— и мороз, живой монстр, проберется в наш дом, воспользуется тончайшей нитью одиночества. От моих пальцев на крепкой обнаженной спине Рупа оставались белые следы, затухающие точно угли в электрокамине. Мне невыносимо было промедление, так что пока он избавлялся от брюк да толстых носков со снеговиками, я, обняв его за шею, оцеловывал щеки Руперта, шептал слова любви на нескольких языках (запомнить было несложно то, что так часто слетает с его уст), играл кончиком языка с его ухом, посасывал мочку?— упивался каждым его напряженным, спертым выдохом…Все шло так, как и должно было! —?Руп распаковывал свой подарок под елкой… Мой голос все чаще незримым салютом наполнял гостиную: придерживая обеими руками поднятые ноги, притянутые ближе к груди колени, я таял от двойной стимуляции! Отгороженный от меня натянутым, расстегнутым с двух сторон кигуруми, Руперт сосал член медленно, но сильно, с неповторимым напором ласкал языком головку и уздечку, настойчивым нажимом одаривал устье уретры, словно рассчитывая так растянуть отверстие и вогнать в него язык. Пара пальцев ускоренно трахала задницу, внутри клокотал лубрикант!..—?По…жалуйста… хватит!..?—?взмолился я, опустив ноги ему на плечи, и Руперт учтиво послушался. —?Хочу… кончать, так же безумно желая тебя… как сейчас… но чувствуя тебя внутри…?—?не мог я никак отдышаться.…Мы занимались любовью с упоением. Умирая от наслаждения в тесных объятиях. Плавя кожу прикосновениями и каплями спермы. Взаимно выпивая друг друга раз за разом через поцелуи влажные, частые, почти бесконечные. Мы не испытывали холода, согретые животным сексом, а после, придя в себя, укрывались вместе клетчатым пледом, который я купил для Руперта, упаковал в бело-красно-зеленую блестящую бумагу и положил под елку. Прижавшись щекой к его широкой горячей груди, видя снегопад за стеклом?— на фоне бездонного черного неба, слыша жизнеутверждающий стук сердца самого близкого человека из всех, я поймал себя на мысли, что, наверное, это и есть лучшее описание для любви: ?Когда под единым пледом вы переплетаете замерзшие ноги, поглаживаете друг друга пальцами?— и чувствуете, что пазл наконец завершен. Все детали на месте…?Когда за окном начало потихоньку светать, Руп заметил, что я засыпаю?— одной ногой уже где-то там, далеко. Позвав по имени так, как умеет только он, Руперт поцеловал меня в лоб, гладя по спутанным волосам.—?Приятно… —?обронил я с улыбкой.—?Проснись. Спина будет болеть?— поднимайся.—?Неприятно… —?карикатурно погрустнев, ответил я. Глубокий вдох должен был приободрить меня, но вместо этого я вдохнул, кажется, лишь больше дремоты. Пришлось по-кошачьи потягиваться на ковре пред камином… Довольно приятная сторона незатейливой жизни питомца! —?…У тебя сейчас будто гнездо на голове,?— по-доброму усмехнулся я.—?Что значит ?будто?? —?с дурашливой серьезностью возмутился Руперт. —?По весне там вылупляются птенцы. —?Извернувшись, он вытащил из тени елки украшенный алым бантом конверт и вручил его мне. —?Раз уж ты успел подарить мне уже два подарка, получи свой основной, а остальные?— по мелочи?— распакуешь после завтрака.Заинтригованный донельзя, я тотчас сел; плед сполз до пояса, но Руперт заботливо накинул свою половину мне на плечи. Мне хотелось разодрать конверт ногтями в клочья! —?ведь это первый подарок от Руперта мне на Рождество! —?но, боясь испортить столь ценную вещь, пусть мне пока и неизвестную, я оторвал боковой краешек конверта, а получившуюся тончайшую бумажную полоску бросил на плед. Рядом я вытряхнул содержимое конверта, отложил его и в полнейшем недоумении поднял ближе к глазам два авиабилета.—?Это… —?удивился я, однако вовремя вспомнил о благодарности:?— Спасибо тебе огромное за подарок! Мы… Мы что, куда-то летим?..Молча Руперт легонько постучал пальцем по одной из строк на верхнем билете.—?Что-то я окончательно перестал что-либо понимать,?— пробормотал я. —?Это билеты сюда? Не отсюда?..—?Они не для нас. Я подумал, ты соскучился по людям, которые были тебе семьей столь долгое время… а теперь оказался на другом полушарии?— чудовищно далеко от них… В общем, если хочешь, отправь электронные версии этих билетов Линну и Джошу: пусть приезжают на праздники?— примем их по высшему разряду.—?Боже… —?прошептал я, глядя на билеты как на найденные в саду бриллианты. —?И ты согласен на это? Ты же некомфортно себя чувствуешь, будучи долго окруженным чужими людьми…—?Да,?— пожал он плечами. —?Но, во-первых, эта парочка дорога тебе, а стало быть, и мне они не чужие. А во-вторых… —?Он на секунду замолчал, потупив взор; всколыхнулась гладь черной воды в глубине его зрачков… —?Кирен, в твоем лице я вновь обрел семью… Раз ты сделал мне такой щедрый, казалось бы, невозможный подарок, меньшее, чем я могу отблагодарить тебя,?— вернуть в твою жизнь искренних и верных друзей.Я глядел на него, переполненный испытываемым счастьем… Раньше, во всех прежних отношениях, я и не допускал, что возможно так сильно, так глубоко и отчаянно кого-то любить; что заслуживаю ответной заботы, быть в чьем-то сердце неоспоримым ?номером один?…—?Frohe Weihnachten, meine Liebe… [С Рождеством, любовь моя…]?—?приник я лбом к его лбу.—?Frohe Weihnachten… Danke dafür, dass es dich gibt… [С Рождеством… Спасибо за то, что ты есть…]