Голубь (1/1)

1Он сидел напротив, на колченогом венском стуле, и надменно-скучающим взглядом своим слишком уж пристально буравил стену над моим левым плечом. Точёные ноздри подрагивали, как у пугливой лошадки, тонкие губы чопорно сжимались в нить, и весь его вид говорил о том, как он меня презирает. Я же склонялся к мнению, что мне весьма и весьма с ним повезло. Ещё когда я заметил его издалека, ясно было?— то, что нужно. Вспомнилась обронённая как-то в полушутку в разговоре с Олей мысль. При виде него мысль эта, нежизнеспособная и идеалистически-эфемерная, подала ощутимые признаки жизни, и я решил рискнуть. Теперь, вблизи и при свете, всё становилось ещё интереснее. Лицо его, изнеженно-холёное, смутно показалось мне знакомым, но я всё не мог припомнить, откуда. В прежней своей жизни я бы на такого, разумеется, и не взглянул, но теперь это даже превзошло мои ожидания.—?Итак, чем обязан такому пристальному вниманию с вашей стороны?Отвечать он, конечно, не собирался, а я и не ждал, но голос сделал по возможности учтивее, даже самому от себя смешно стало. А этот, видать, ждёт, что я его буду убивать, бледнеет и нервно поглаживает одну аккуратную ладонь другой. Нет, положительно, я его где-то видел. Ещё задолго до того, как началась эта пошлейшая история.—?Вас арестуют,?— ровно произнёс он вдруг, собравшись с силами, но по-прежнему глядя в стену. —?Не думайте, что избавившись от меня вы окажетесь в безопасности. Про вас всё известно.Оказавшийся неожиданно приятным, голос его дрогнул, и я сразу понял?— врёт.—?И что же именно вам известно? —?я не удержался от улыбки. —?Моё имя, например, вы знаете? Но даже если и знаете, мне было бы жаль от вас избавляться. Почему-то мне кажется, что мы с вами должны понять друг друга.Пойманный голубок вскинул на меня озадаченный взгляд, пока что не веря в искренность моих слов. Я счёл наилучшим опустить глаза, будто бы его удивление меня в высшей степени огорчило.—?Агенту уголовного розыска нет нужды понимать бандита,?— он снова придал лицу надменное выражение. —?Не больше, чем требуется, чтобы его поймать.—?Ах, поверьте мне, иногда грань между ними слишком тонка,?— я драматично вздохнул и, поднимая голову, мельком успел взглянуть на часы. Времени было много, но в следующую секунду я вспомнил, что никуда не спешу. —?Полагаете, я желал себе такой судьбы? Но жизнь склонна поворачиваться неожиданной стороной.Я прошёлся перед ним в меру плавной походкой, и он невольно повернул голову ко мне и повернулся сам, слегка изменив позу. И тут меня осенило. Ну конечно… Мне определённо везло сегодня.—?Вы никогда не выступали на сцене? Вы очень напоминаете мне…Чёрт его знает, кого он мне напомнил, но я попал в точку, и он избавил меня от необходимости продолжать. В глазах его моментально что-то изменилось, встрепенулось, и тут же птичка растеряла изрядную долю своей спеси, с наивно-торопливым неверием произнесла:—?Да, ну конечно. Моя фамилия Загорский. Вы бывали на моём выступлении?—?Ах да! Как я мог забыть. Приходилось бывать,?— я добавил в голос покровительственных нот, и он ухватился за них, как ребёнок.—?И что же, вам нравилось?—?У вас редкий голос,?— тут я не приврал, голос был весьма недурным, хоть, разумеется, и не дотягивал до мастеров, с меня достаточно и этого, и я попробовал определить на слух:?— Чарующий тенор, совершенно чарующий.Лёгкая небрежность в моём голосе придала моим словам весу в его глазах, и он украдкой пожирал меня взглядом, потирая связанные руки. Я вспомнил, где видел его?— в какой-то бульварной московской газетёнке был напечатан его портрет в разделе анонсов, кажется, концерт в саду ?Эрмитаж?, но я конечно же не ходил, и в Москве-то был проездом, и было это ещё до войны. Нелепо помнить подобные глупости, но вот, пригодилось.—?Ах помню, ?Эрмитаж?, вечер, открытая эстрада… Как же это было давно. Странно видеть вас здесь в качестве агента уголовки. Даже в нынешнем водевиле это не ваша роль, и подобные перевоплощения не идут на пользу вашему таланту и красоте.—?В ?Эрмитаже? я выступал всего один раз,?— с идиотической прямотой признался он. —?Обыкновенно я пел по вечерам в ресторане Бакастова.—?Значит, мне повезло,?— я позволил себе держаться более развязно. —?Знаете, мы чем-то похожи. Я, офицер и дворянин, среди бандитов и головорезов и вы, блестящий, тонкий артист, среди грубиянов из угро. Воображаю, каково вам. Понимает ли вас кто-нибудь?—?Вы?— дворянин? —?меня неприятно задело удивление этого дурачка, но сейчас размениваться на такое было опасно.—?Да, потомственный дворянин. Видите, как повернулась жизнь? Я такой же чужой среди воров и налётчиков, как вы среди пролетариев.Он замолчал, задумался о своей судьбе. Ему это было полезно. Я дал ему время достаточно проникнуться осознанием собственного незавидного положения, подождал, пока заронённые мною зёрна дадут всходы, и только после этого подошёл к нему вплотную. Лицо у него было смазливым с налётом милой моему сердцу мягкости и драматизмом во взгляде. Не совсем в моём вкусе, но такие обычно нравятся. Такие привыкли нравиться. Знакомая залюбленность и обласканность, но этот Загорский не в таком положении, чтобы привередничать, и напоминание не было слишком живым, не ранило. Боль моя подождёт. Видать, за меня уже серьёзно зацепились, раз смогли где-то сесть на хвост. Нафиксатуаренные волосы во время потасовки слегка растрепались, очень кстати. Я осторожно привёл их в порядок, потом опустился перед ним на корточки и заглянул ему в глаза, позволив смотреть на меня сверху вниз.—?А ведь я мог убить вас,?— доверительно сообщил я, добавив в голос сожаления. —?И более того, я должен вас убить. Но я этого не сделаю.—?Почему? —?почти попавшись в силок, голубь всё ещё ничего не соображал, но тем лучше.—?Во-первых я не убийца, чтоб вы знали. А во-вторых убивать таких, как вы?— преступно вдвойне.В глазах даже защипало, благородно и строго заблестела влага?— не больше, чем нужно. Сестрица говаривала, что во мне умер актёр. Если перечислять всех, кто во мне умер, наберётся на кладбищенскую книгу средней толщины, но я, между прочим, был жив, и сегодня мне определённо везло.Я взял его руку?— получилось неловко, пришлось подхватить обе, рассмотреть. Мягкие. Овальные, заботливо отполированные ногти, не слишком тонкие, но аккуратные пальцы, вены почти не выступают, у большого пальца небольшой белый шрамик.—?Вы ведь аккомпанировали себе на рояле? Или я путаю?—?Конечно. Я всегда аккомпанировал себе сам.Угадал. Я поднёс его связанные ладони к лицу и прижался к одной из них губами, готовый к реакции, но её не последовало. Поначалу деревянные свои прикосновения я мог списать на неуверенность или благоговейный трепет, но успех надо было развивать. Ничего, один раз можно и унизиться. Но не переигрываю ли я?.. Я прижался к ладоням уже смазаннее и торопливее, взволнованно, рвано вздохнул и встал. Мусорок смотрел на меня удивлённо, и сложно представить, что думал про себя, но не делал попыток меня остановить. Я не ошибся в нём, и дальнейшее было уже легче, почти с удовольствием. Без какого бы то ни было перехода или паузы я нервно обхватил его за голову, склонился и поцеловал его в губы. Это было легко. Во-первых он был симпатичен и мягок, а у меня давно уже никого не было. Во-вторых ничего не мешало вновь закрыть глаза и представить лицо совсем другое, так, чтобы в груди слегка заболело. Теперь волнение можно было не играть, оно пришло само, и стоило лишь удержать себя от грубости. Он не похож, и в этом ему повезло. А губы у него были мягкие, тонкие, и он, хотя и не отвечал, но сидел так смирно, будто так и надо. Чем дальше, тем сильнее убеждаюсь, что у меня на таких нюх. Однако, стоило уже прерваться.Будто только теперь осознав, что творю, я отпрянул и посмотрел ему в глаза. Они были широко открыты и блестели, как ртуть. Даже если он и чувствовал фальшь, полагаю, он предпочёл бы сделать вид, что её нет. Слишком тонкой игры было не нужно, с такими, как он, нужно действовать проще и грубее, где им понять оттенков.—?Простите,?— проговорил я сдержанно и сухо. —?Я не знаю, что на меня нашло.Я вытащил нож?— голубь напрягся и не отводил от него взгляда?— и торопливо перерезал верёвку. Потом нервно отбросил нож на стол и отошёл, отвернулся к окну, не делая лишних движений.—?Уходите,?— бросил я ещё суше. —?Я не способен ничего вам сделать. Можете вернуться с нарядом и арестовать меня, это моя ошибка. Я не могу разговаривать с вами как бандит с агентом. Наверное потому, что эта роль мне чужда.Я услышал, как он встаёт. Сердце у меня билось гулко и торопливо, почти до боли. Всегда любил риск, но такого, как сейчас, со мной не случалось давно. Всё остальное по сравнению с этим было карточной игрой. Если всё пойдёт не так, голубок этот изрядно прибавит мне забот…Приблизились его осторожные шаги, на плечо моё легла его рука, волос на затылке вопросительно и неуверенно коснулись его губы. Я глубоко вздохнул, и сердце снова забилось в своём обычном ритме.Умница.2Он пришёл ровно в восемь, как и договорились, как всегда?— ни минутой раньше, ни минутой позже, так что при необходимости я мог бы сверять с ним свой брегет. Как всегда разряженный, как на праздник, да ещё букет притащил. Этот его восторг был забавен, хоть и утомлял. Впрочем, мне он на руку. Цветы я принял небрежно и сразу отложил в сторону.—?Судя по наряду, ты сегодня выступаешь в Большом, не меньше,?— хмыкнул я. —?Или ты в таком виде ходишь по улице?Он замялся и промолчал, но быстро пришёл в себя и потянулся меня поцеловать. Это я ему позволил, и даже испытал некоторое удовольствие, но быстро отстранил его от себя и принял официальный тон.—?Доложи обстановку.—?Всё в порядке. Они идут по ложному следу,?— он поскучнел и заговорил с ленцой. —?Вчера я допрашивал одного ?свидетеля?, безрезультатно, как ты понимаешь. Полагаю, скоро всё закончится.—?Не расслабляйся раньше времени. А пока хвалю. Молодец.Он удостоился от меня лёгкого объятия за талию и снова просиял, тут же полез ко мне. Всё же я соскучился по теплу, и ощущать его в своих руках было приятно. Он напоминал мне большую ласковую собаку, что лезет в лицо и валит с ног, наскакивая на плечи, но сегодня ему можно было это позволить, да и сам я нуждался в отдыхе. Последние две недели выдались на редкость сложными. В иных обстоятельствах его хватило бы на одну, максимум?— две ночи, но теперь, хоть он и поднадоел мне, это было невозможно. К тому же за неимением лучшего это был приемлемый вариант, а когда он начинал раздражать меня, я гасил лампу и представлял совсем другое, то, от чего тоска переполняла моё сердце, но тогда я мог заставить себя. Совсем не тот голос, и эта чрезмерная покладистость и мягкость, и тело другое, но всё это отходило на второй план. В такие дни я бывал слишком резок с ним, но ему, кажется, нравилось, а у меня появлялись душевные силы, чтобы благодарить его, гладить и снисходить до комплиментов, а один раз я даже позволил ему остаться на ночь, хотя я не сторонник подобного. Даже при том, что имел специальную конурку для встреч с ним?— не дай бог кто-то увидит нас вместе?— куда он регулярно и являлся. Моя недоступность, к сожалению и к счастью, только распаляла его интерес и настойчивость. К счастью, потому что мне не требовалось дополнительных усилий, и редкие мои шаги и знаки внимания он ценил на вес золота. К сожалению, потому что эта обуза порой становилась нестерпимой. Когда я мельком рассказал об этом сестре, она смеялась. Иногда я подумывал о том, что лучше бы на моём месте была она, но так повернулась жизнь. Бывали вечера, когда я совсем не жалел о том, что она повернулась именно таким образом, но именно тогда его не оказывалось рядом. Окажись?— возможно, я был бы даже более ласков с ним, но все наши свидания обговорены заранее и строго дозированы, хоть он порой и просил униженно о более частых встречах. К счастью, он не знал, где меня найти в иное время, иначе я не отвязался бы от него. А работал он, к слову, хорошо, и на него я мог положиться. И ещё?— иногда он мне нравился.Преследующий меня проклятый образ сегодня был особенно силён, это сам я, каюсь, призвал его к жизни. Не мог отделаться от мысли, что было бы, будь он жив и будь он рядом, на месте этого легавого, и как было бы… Задумавшись, я чуть не придушил Павла, и даже слегка устыдился, даже поцеловал в качестве извинения в плечо, хоть и не сторонник подобных нежностей. Когда я отпустил его, он вопреки обыкновению не стал лезть ко мне с объятиями и поцелуями, а сел на край постели и закурил. В темноте белела его гладкая спина.—?Чего недовольный такой? —?я был рад, что на постели стало посвободнее, хотелось прилечь, и настроение моё поднялось, и я даже коснулся его спины.—?Я довольный,?— ответил он своим вечнопечальным голосом.—?Уж не жалеешь ли, что связался со мной? —?я ущипнул его за бок.—?Нет, о чём ты. В его голосе я уловил недостаток уверенности и слегка обеспокоился. Этого ещё не хватало. Не перегнул ли я палку? Рукой я много ласковее скользнул по его рёбрам и требовательно потянул его к себе.—?Ну иди ко мне, раз не жалеешь.Он торопливо выбросил окурок и упал около меня, будто только и ждал приглашения.—?Ты очень красивый. Тебе хорошо со мной? —?тихо спросил он и томно развалился рядом, ожидая, очевидно, что я буду его гладить или обниму.—?Неплохо,?— снисходительно бросил я. —?Было подарком судьбы встретить тебя. Такого нежного и талантливого.—?Когда-нибудь я спою тебе,?— нежно пообещал он, не дождавшись объятий, и уголка моих губ коснулись его, мягкие. —?А когда мы уедем, я буду выступать в кабаре, где-нибудь на Монпарнасе. И у тебя всё будет хорошо, как ты этого заслуживаешь. Ты похож на принца. Я буду тебя охранять.В темноте не было видно, как я поморщился. Всегда оставался осадок, хоть я и не чувствовал вины перед ним. Этот олух сам виноват.—?Ты веришь, что всё может быть хорошо?..3Рука ещё болела от отвешенной ему оплеухи, в голове шумело. Дело было так скверно, что временами я забывал о его присутствии и начинал бормотать что-то себе под нос. Павел сидел, не поднимая глаз. Однако же, он чуть не вывихнул мне запястье, когда я его ударил…—?Как ты допустил? —?повторил я ещё раз свой вопрос, хотя больше меня сейчас интересовало, что делать.—?Я не знал. На неё вышел другой следователь, я не имел понятия о его делах.—?Ты видел её там? —?я безнадёжно совал ему под нос сестрину фотографию.—?Нет. Я ничего не знал,?— тихо проговорил он, прикрыв тяжёлые веки и делая каменное лицо. —?Разумеется, если бы я знал, то не допустил бы.—?Должен был знать,?— я прошёлся по комнате, убогая обстановка которой теперь вызывала ещё большую брезгливость. —?Что теперь делать? Думай.—?Я вытащу её оттуда,?— он поднял наконец на меня глаза, возмутительно спокойные для такой ситуации. —?Попрошу с ней поработать, поговорю. Может, получится устроить побег.—?Не ?может, получится?,?а либо получится, либо я не смогу больше тебя видеть. Теперь уходи, мне не до тебя.Через несколько дней, в течение которых я медленно сходил с ума, мы встретились вновь, и он выглядел слегка повеселевшим. Первый раз я так страстно желал встречи, но старался этого не показывать, и принял его насколько можно холодно.—?Теперь я занимаюсь её делом,?— довольно и лениво проговорил он и прикрыл веки, ожидая от меня похвалы. —?Скоро придумаю что-нибудь.—?Надеюсь, ты не вызвал подозрения своим рвением?—?О нет. Следователь сам отдал мне дело. Сказал, что был знаком с ней прежде, по всей видимости?— имел роман, и ему тяжело.—?Кто, скажи на милость? Может, я знаю его. Но насколько я помню, у неё не было романов с полицейскими, а тем более с нынешними агентами.—?Алексеев Евгений Петрович,?— буднично сказал Павел. —?Он не из полицейских, он был офицером императорской армии, потом красным командиром, а теперь направлен к нам.Я был близок к обмороку, но заставил себя держать лицо. Прошёлся, постучал по столу, будто размышляя, остановился. Руки дрожали, и я стремительно пьянел.—?Что ж, я доволен тобой. Теперь осталось довести дело до конца. Ступай.Он посмотрел на меня вопросительно, и я всё же поцеловал его. Пусть всё это?— лишь примитивные реакции нервов, обман, обусловленный природой, но теперь Павел казался мне симпатичнее, чем когда либо. От потребности побыть одному меня трясло. Когда он вышел, я упал на кровать, пытаясь справиться с этой дрожью, пронизывающей всё существо, но она только усиливалась. Я был несчастен и счастлив одновременно, и эти две силы разрывали меня, так что я даже забыл о сестре. О, снова эти мучения и мысли о существующем, но недоступном. Когда я думал, что он мёртв, я мучился этим, но мог успокоиться в бездействии, понимая, что ничего уже не изменить. Как я был счастлив теперь, зная, что он жив, но как ненавидел его за это! Не мой, подлец, как-то умудрился выжить, бог знает где и с кем гуляет теперь, и где-то вдали от меня колотится его глупое горячее сердечко. Можно попробовать осторожно, между делом выяснить о нём у Павла, но, зная нашего драгоценного Женечку… Можно наверняка сказать, что Павел почти ничего о нём не знает кроме необходимого, а тем более?— где он шляется и чем живёт. Разве что под предлогом его отношений с сестрой я могу наудачу задавать более смелые вопросы, не выдумывая объяснений. Я снова был пленён и захвачен мыслями о нём, так что даже когда Павел пришёл в следующий раз и обрисовал мне план побега, всё никак не мог сосредоточиться и почти не переживал за Олю?— на Павла можно было положиться, он всегда устраивал всё в лучшем виде. Её я увижу уже завтра. А вот увижу ли когда-нибудь Алексеева? От желания отомстить ему за все страдания у меня тряслись руки. Я почти чувствовал под пальцами его горячую гладкую кожу, и в глазах мутилось, настолько отчётлив теперь стал его образ.Пребывая в этом глупом мороке, на следующий день я даже не сразу осознал, что говорит мне шофёр, которого я отправлял к Загорскому для осуществления плана, и теперь явившийся почему-то один, хотя должен был застрелить дежурного, подхватить Олю и приехать с ней. ?Выбежали из подъезда без неё, живые, но напуганные, расслышал слово ?застрелилась?, уехал…? Когда я понял, что это значит?— чуть не убил его самого. Но впрочем, не он был виноват.Когда явился Павел, я уже смог немного прийти в себя. На этот раз он даже не закрывал лицо. Я был настолько опустошён, что не испытывал желания его бить, но это было необходимо?— слов для него у меня не осталось. Только когда силы меня покинули, я опустился на стул и выслушал его рассказ. Пока ещё было не слишком тяжело, но я знал, что с каждым днём будет только хуже. Но он моих чувств и моей слабости не увидит.—?Ты больше не хочешь встречаться? —?закончив, спросил он самое идиотское, что можно было придумать.Вид у него был жалкий. Из разбитой губы сочилась кровь, на лбу ссадина, сидел тише воды ниже травы. Я погорячился, хотя он и заслужил. Или нужно было отхлестать его по спине, но никак не по лицу, а теперь пойдут разговоры в угро. Он должен был просчитать все варианты, но такого предвидеть не мог даже я. Хотя говори я с сестрой?— может и почувствовал бы что-то не то. У меня не было сомнений, что с изящным планом она справится и рука её не дрогнет. Ей бы не помешали, агентов было всего ничего, четверо, и одним из них был, по словам Павла, влюблённый в неё юнец, а ещё два были на шофёре. Но что она сама сделает такой выбор, зная её, я бы никогда не подумал. Куда уж этой дубине. Терять его, как бы то ни было, я не собирался. Он был мне ещё нужен. Нужен… У него просто не будет иного выхода.Не поворачивая головы и не глядя на Павла, я бросил ему, как незаслуженную подачку:—?Я могу дать тебе шанс реабилитироваться.Руки мои снова задрожали.