Кукла (1/1)

У сестрицы появилась новая кукла, славная кукла?— белокурый мальчик в матросском костюмчике, с румяным фарфоровым личиком. Среди толпы разряженных в пышные платья игрушечных барышень он казался чудом, диковиной, слишком хорошей и нежной для такой кричаще-яркой компании. Мика сразу положил на него глаз. Смотреть на то, как небрежно Оля таскает его за собой, бросает к остальным и иногда берёт в свои глупые игры не было никаких сил.—?Отдай! —?не выдержал как-то, попытался отнять и тут же получил пухлой сестриной ручкой по голове.—?С чего это? —?медные кудряшки возмущённо заколыхались, и Оля покрепче прижала вожделенную куклу к себе.—?Раз это мальчик, значит это для меня. А ты играй со своими девчонками.—?Ничего подобного.Отошла, преувеличенно аккуратно усадила мальчишку себе на кровать, преувеличенно заботливо расправила на нём матросочку и задумалась о чём-то. Потом подошла к сидящим в углу детской куклам, выбрала одну попроще и великодушно бросила брату.—?На, эту возьми.Одетая в сарафан и грубовато раскрашенная лупоглазая ?крестьянка? не имела ничего общего с тем, чего хотелось, и Мика сердито отшвырнул её в угол.—?Дура! Я же сказал, что хочу того.Рёв, ответное ?сам дурак?, таскание друг друга за волосы и прибежавшая на крики нянька. А с сестриной кровати тихо смотрел своими чудными серыми глазами игрушечный мальчишка и, кажется, всё понимал.Всё стало немило. Деревянный коник-качалка с гривой из пакли, игрушечный хлыстик и сабелька, и даже железная дорога с настоящим паровозиком мигом потеряли всю свою притягательность и блеск. Нужно было только одного. С каждым днём недосягаемая кукла казалась всё краше. Хотелось хотя бы коснуться её, но Оленька нарочно теперь стала всюду брать её с собой, ни на секунду не выпуская из рук. Оставалось только представлять прохладу гладкого фарфора и шёлк причёски, мягкость костюмчика и то, как приятно таскать его за собой на прогулку в старый усадебный сад, учить с ним вместе уроки, сажать с собой за стол и укладывать рядом в кровать?— прежде Оля этого не делала, но замечая, как горят глаза у брата, будто бы и сама начала ценить всю его игрушечную прелесть. Как-то гуляли вместе у заросшего ряской пруда, и Оля конечно опять была с куклой, которую теперь звали Ваней, и Мика невероятно мучился. Хотел даже вырвать Ваню из Олиных рук и забросить в воду, чтобы не травил душу, да и сестрицу проучить?— раз не хочет делиться с братом, то пусть ни у кого не будет,?— но стало жаль в последний момент. Ваня в своей чистенькой беленькой матросочке был ничуть не виноват в жадности своей хозяйки и вовсе не заслуживал гибели среди лягушек и кувшинок. Нет, его надо было беречь. В розовых, окаймлённых кружевами Олиных ручках он казался особенно недосягаемым и прекрасным. Мика, заранее угрюмо насупившись, сделал шаг к сестре.—?Отдай мне Ваню.Она удивлённо обернулась, подпрыгнули кудряшки. Глаза моментально стали хорошо знакомыми, вредными и хитрыми, и тут уж заранее ясно?— не отдаст.—?А ты мне тогда отдашь свою саблю.Вот он, желанный миг, блеснул, как чешуя прибрежной плотвички, и сам пошёл в руки. И тут же что-то внутри заупрямилось, упёрлось. Сабли было жалко. На кой ей сабля? Мике тут же представился сам он на своём деревянном конике, великолепный и сияющий,?— в одной руке Ваня, в другой сабля?— красота! Он намертво утвердился в решимости саблю ей не давать. Ещё чего.—?Не отдам.—?Значит, и Ваню не очень хочешь. А саблю мне и так купят, если я захочу,?— фыркнула сестра и пошла прочь, решительно переступая кружевными панталончиками и шурша подолом платья?— сама похожая на одну из своих бесчисленных кукол.Мика злился, но и секунды не было мысли уступить ей. Сабельку он теперь всегда носил с собой так же, как она Ваню. Чтоб не думала, что он пожалел, и вообще не очень-то зазнавалась. А через неделю примерно она прибежала в детскую, в одной руке с Ваней, а в другой, точно так, как виделось самому, со сверкающей новенькой саблей,?— выпросила всё-таки! —?и показала язык.—?Я же говорила, что мне купят! А ты сиди теперь со своей саблей.Это был крах. Моментально захотелось отдать ей всё?— и саблю, и коника, и даже железную дорогу, лишь бы получить Ваню, но было поздно. Мика страшно досадовал на себя за своё глупое упрямство, но не унижаться же перед ней! Олька теперь везде таскалась с саблей и хвастала ею на каждом углу, не забывая лукаво поглядывать на братца?— жалеет ли, что пожадничал, раскаивается ли? Даже про Ваню позабыла. Тут и созрел план, не план даже?— секундный порыв, когда они оба носились по саду, играя в прятки, а потом Мика упал, разбил коленку и был спешно уведён няней в детскую. Пришлось вытерпеть обработку ссадины йодом под уговоры не реветь, зато потом, когда няня ушла к оставшейся на улице Оле, все страдания были вознаграждены, коленка прошла сама собой и слёзы моментально высохли, когда взгляд упал в угол?и там, среди кукол, медведей и зайцев, лежал совершенно позабытый Ванечка, брошенный кое-как. Ясное дело, если просто забрать его себе, Оленьке он тут же снова станет интересен и позарез нужен. Оставалось спрятать.Впервые схватил его, прижал к себе лёгкое игрушечное тельце, но любоваться было некогда?— сестра могла вернуться в любой момент. Прятать, конечно, следовало на чердаке, в комнате она враз найдёт. Засунув Ваню под куртку, как котёнка, Мика тихо, стараясь не привлекать ничьего внимания, выскользнул за дверь детской, прошмыгнул по дому и по скрипучей лестнице поднялся на чердак. Здесь, среди кучи каких-то старых вещей, лежавших так, наверное, ещё во время Наполеоновских войн, Ваню найти было невозможно, да никто и не стал бы искать. Подойдя к маленькому окошку, единственному источнику света, Мика вытащил куклу из-под куртки и наконец-то рассмотрел. Сейчас она показалась ещё прекраснее, чем прежде?— в меру тяжёленькая, она приятно и удобно ложилась в руки, фарфоровые щёчки были точно такими прохладными и гладкими, как и представлялось, матросский костюмчик сидел выше всяких похвал, ротик слегка улыбался лукаво и глаза смотрели почти осмысленно. Показалось, что Ваня благодарит за то, что Мика забрал его из пёстрой кукольной компании и тихо радуется, что теперь принадлежит ему, а не Оле.Потянулись дни, наполненные сладкой и радостной тайной. Каждый день Мика улучал минутку, чтобы подняться на чердак и проведать Ванечку. Сажал его рядом с собой, рассказывал ему сказки и делился произошедшими за день событиями, а то и просто любовался им и прижимал к себе. Пыльный чердак, конечно, был не лучшим местом для такой славной вещи, но Мика выбрал чистый и сухой угол, притащил на чердак ненужную коробку, устроил Ванечке кроватку и был за него относительно спокоен. Сестра, как и ожидалось, обнаружила пропажу далеко не сразу, день на четвёртый. Тут же позабытая игрушка вновь стала самой нужной и любимой. Оля, конечно, сразу поняла, в чём дело, но Мика округлял честные серые глаза, удивлённо хлопал ресницами и божился, что не брал. Поиск в детской, во время которого всё было перевёрнуто вверх дном, тоже не принёс результата. Оля после этого несколько дней не разговаривала с братом и пыталась следить, но Мика предусмотрел такую возможность и к Ване пока не ходил. Тем желаннее была встреча, когда сестре надоело искать, нашлись дела поважнее и игрушки поинтереснее, и Ваня наконец-то был забыт. И снова потянулись счастливые дни. Когда Оля была занята какими-то своими девчачьими делами, Мика непременно убегал на чердак. Невозможность владеть Ваней в открытую немного печалила, но и в их общей тайне была своя прелесть. Мике казалось, будто он спас Ваню от вражеского полководца и теперь укрывает у себя, и это тоже было вроде игры.Как-то жарким летним вечером сидел с ним у распахнутого чердачного окна, причёсывал его позаимствованной у сестры кукольной расчёской и рассказывал о том, какой у него есть конь и какая сабля?— жаль, что Ваня не может посмотреть, а может быть, и стать его оруженосцем. В самом деле, жаль было, что нельзя взять Ваню и сбежать с ним куда-нибудь на улицу, засиделся он на этом чердаке. Может, получится как-нибудь незаметно…Когда Мика услышал скрип двери, прятать Ваню было уже поздно. В дверях стоял вражеский полководец в казачьем костюмчике, купленном к сабле и вызывавшем у всей родни стойкое умиление. Сейчас, конечно, Ваню будут отнимать, а если это не получится, позовут подкрепление в лице няни. Бой был неравный, и оставалось одно?— прижать Ваню к себе и зареветь. В носу защипало. Вражеский полководец приблизился и остановился, уперев руки в боки.—?Господи, какой же ты у меня дурачок. Забирай его, так и быть.От счастья Мика даже отложил Ваню, подошёл к сестре и поцеловал её в прохладную щёчку.Теперь Ваня неотлучно был рядом. Мика везде, как и мечталось, брал его с собой: гулял с ним по дорожкам усадебного парка, обсаженным вековыми липами, лазил по деревьям, катал его на коне, укладывал спать рядом и читал ему книжки. Первые недели были похожи на эйфорию, так славно было каждый день видеть эту красоту, держать её в руках и везде водить за собой. В его лице был и внимательный молчаливый слушатель, и всему покорный товарищ по играм, и просто красивая вещь, на которую даже смотреть было приятно. Уж как Мика его берёг! Сдувал пылинки, мыл его фарфоровое личико, случись где-то запачкать, не бросал куда попало. И нарадоваться не мог на своё сокровище, доставшееся с таким трудом.Так продолжалось с неделю. Ванино присутствие уже вошло в привычку. И только проснувшись, Мика уже не хватал его первым делом с такой радостью, чтобы потом весь день не выпускать. Он просто спокойно знал, что Ваня есть и никуда не денется, и это хорошо и правильно. Как же иначе? По-прежнему можно делиться с ним секретам и брать в какие-то свои затеи. Оля поглядывала с интересом и как будто спрашивала себя, не зря ли подарила такую хорошенькую вещь, не поспешным ли было решение? Но, кажется, не жалела. А Ваня оставался всё таким же, каким и был. Разве что на матросочке появилась пара зелёных пятнышек от травы. Но слушал он всё так же внимательно, всё так же со всем соглашался и послушно играл во все игры, был верен и предан, как никто другой.Через месяц это уже начало надоедать. В самом деле, не надоест ли, когда кто-то всё время слушает и ничего не говорит и не делает? Способности у Вани оказались небольшими?— сидеть, молчать и смотреть своими серыми глазищами, и к ним Мика привык, быстро их раскусил. Сам-то он, конечно, вкладывал несравнимо больше,?— и сказки ему рассказывал, и на конике катал, и гулять водил, да и, в конце концов, отвоевал его у сестры, а в ответ что получал? Ну, готовность выслушать. Красоту, которой приятно хвастаться?— смотрите, дескать, что у меня есть. И только. Хорошо, конечно, если бы Ваня был живой. Тогда он мог бы делать за Мику уроки и выполнять его поручения. Он бы во всём слушался Мику и боготворил бы его. Да и играть с ним было бы не в пример интереснее. А так?— кукла и есть кукла. Постепенно Мика стал чувствовать себя обманутым. Как если бы на Рождество получил в подарок большую, красивую и яркую коробку, пустую внутри. Но это даже не подарок, это сам он, Мика, его добыл, вложив столько переживаний и сил. Отказаться же и просто отложить Ваню в сторону он уже не мог из принципа, вот и продолжал всюду таскать его за собой, всё больше злясь на него. Хотелось выжать всё, что он в принципе способен дать, раз уж столько трудов и надежд на него потрачено. Но Ваня по прежнему не давал ничего, так и оставаясь простой смазливой пустышкой. Стоило ли придавать кукле такое значение? В самом деле, он ведь не живой. Он и слушать не может, это только Мике казалось, что он слушает.Погружённый в эти размышления, Мика сидел на полу в гостиной и уже безо всякой нежности гладил Ваню по волосам. Паровозик и то интереснее, он хотя бы ездить умеет. Коник качается, а сабелькой можно рубить наросшую за усадьбой сныть. А это всего лишь глупая кукла, как и все Олькины куклы. И она ведь знала. Потому и отдала так легко. А брату не сказала, из вредности или из любопытства. И вот теперь он сидел и не мог придумать, что делать с этой раскрашенной бездушной болванкой. Забрасывать его к прочим надоевшим игрушкам было всё-таки обидно, но добыть из него что-то ещё интересное не представлялось возможным.Решение пришло само. Прежде Мика никогда не снимал с него матросочку, но теперь стало интересно, как устроена вся эта подлая обманка, что так дразнила мальчишеский глаз поначалу. Дело ведь в костюмчике?— без него это такая же кукла, как и те, что ничуть не привлекали… Тельце оказалось белым, тряпичным и мягким, а уж к нему были прикреплены фарфоровые ручки, ножки и головка. Прикреплены прочно, но всё-таки не намертво. Стоило дёрнуть чуть посильнее и подцепить нитки ножницами, и рука легко отделилась. Точно так же легко отделилась и голова, но тельце всё ещё интриговало?— вдруг хотя бы там есть что-то интересное? Вдруг там что-то спрятано, и это и есть тайна?Внутри оказалась вата. Она некрасивыми, неаккуратными клоками расползлась из рваного надреза и никаких тайн в себе не таила. Мика оглядел плоды своих трудов?— отброшенный в сторону матросский костюмчик, фарфоровые ручку и голову, лежащие отдельно, и раскромсанное туловище,?— и вдруг заревел, хоть и сам не знал, чего ревёт. Но почему-то теперь казалось, что он потерял самое дорогое и важное, что когда-либо было у него в жизни.На плач прибежала сестрица. Мика решил, что сейчас его будут бить, и заревел ещё громче, но Оля подошла и небрежно тронула фарфоровую голову туфелькой.—?Дурак,?— спокойно сказала она. —?Мне ещё купят, и я тебе больше не дам.Развернулась, чтобы уйти, и уже в дверях обронила снисходительно, как спасение и надежду:—?Няньке скажи, пускай зашьёт.