8. Яна (1/1)

Красный огонек сменился на зеленый. — Добрый вечер, уважаемые жители и гости Российской Империи. Сегодняшний день должен был стать для кого-то первым днем на новом рабочем месте, днем, когда вы сделаете предложение возлюбленным, днем, когда вы отмечаете день рождения. К сожалению, все эти воспоминания оказались перечеркнуты варварскими действиями незаконопослушных граждан, решивших называть себя ?оппозицией?. Я уверяю вас: нет ничего общего между насилием и выражением своего мнения. Нет ничего общего между болью и вынужденными мерами. То, что произошло сегодня в столице — акт вандализма, бессовестная порча имущества и настроения людей, пришедших в парк развлечений, чтобы порадоваться и расслабиться. Это не ?оппозиция?, это противозаконные действия людей, желающих привлечь к себе внимание. Враги нашего государства есть и снаружи, и внутри, но ни к кому из них удача не повернется лицом. Наше государство построено на единстве и порядке, на доверии и любви. Преступники найдены и понесут наказание, соответствующее их действиям. И пока Фемида выносит свой приговор, я желаю вам беречь себя, доверять правительству и не поддаваться панике. Благодарю вас за внимание и желаю хорошего вечера, уважаемые граждане. Зеленый огонек сменился на красный. Комната, полная людей, выдохнула, и порыв ветра из окна вырвал нас всех из ожидания обращения. Я не сдвинулась с места, продолжая смотреть в одну точку: на погасший в скором времени огонек записи. Напряжение скользило между всеми нами с той самой минуты, когда первые новости об уничтожении колеса обозрения достигли дворца. В Михайловский были стянуты несколько сотен гвардейцев в ярко-синих мундирах — императорская гвардия. Сейчас в небольшой комнате размером в пять квадратных метров находилась вся прямая линия потомков моего дедушки. Ее Императорское Величество, бабушка, ютилась в самом углу, закутанная в теплый мех. Напряженно глядя в окно, она шептала молитву, едва шевеля губами. Наши с ней взгляды пересеклись, и она тепло улыбнулась, кивая на свободное кресло рядом. Когда дедушка закончил свою речь, его почти незамедлительно проводили в кабинет для совещаний. Спустя мгновение туда проскользнул и мой отец с братом. Ира нерешительно посмотрела в сторону тяжелой позолоченной двери, приобнимая себя за плечи. Она не могла унять дрожь в теле все эти несколько часов, натягивая длинные рукава сиреневого платья до самых костяшек пальцев. Мама опустила свою ладонь мне на плечо, поцеловала в щеку и удалилась из кабинета. Ира вскоре последовала за ней. Императрица кивнула остальным присутствующим, и, когда все оборудование унесли, мы остались с ней наедине. Я подошла ближе, усаживаясь прямо на пол и кладя ей голову на колени. Бабушка нежно потрепала меня по волосам, и я закрыла глаза, позволяя ей делать все, что вздумается. — Не волнуйся, mi ni?a*, — она продолжала гладить меня по голове, а у меня в горле нарастал ком. — Я много чего видела в жизни. Когда я вышла замуж за твоего дедушку, я даже не думала быть императрицей, помнишь? Я мысленно кивнула. — Но жизнь распорядилась иначе. Я видела двух Великих Княжон, представь себе! — ее голос потеплел, и мне показалось, что бабушка улыбнулась. — Таких разных, как инь и янь. Я застала шестерых императоров! О, какая насыщенная жизнь. И у тебя будет такая же, mi ni?a, обязательно будет. Не волнуйся из-за таких вещей. Твой дедушка сказал правильную вещь: у нас всегда были враги, но ни одному из них не повезло. Романовы до сих пор сидят на троне, и я не позволю, чтобы империя пала из-за каких-то дураков, считающих, что лучше анархия, чем сильная монархия. Вы должны быть сильными. Ты должна быть сильной. Наверное, я пролежала на коленях несколько десятков минут, прежде чем в комнату постучали и доложили о том, что дедушка готов уезжать. Ему незачем было здесь задерживаться, и я это прекрасно понимала. Все это прекрасно понимали. Впервые за несколько дней осени, оставшихся позади в этом году, разыгралась страшная гроза. Телевизионщики даже полагали, что придется перенести обращение императорской семьи, если это возможно. Но дедушка оставался непреклонным. Я же продолжала дрожать. Дело было вовсе не в том, что меня больно напугала угроза, которую объявили преступники. В этот момент мои мысли находились не в парке и даже не во дворце. Мы сидели за обеденным столом, когда секретарь родителей сообщил о произошедшем. Никто из них еще не знал, кто находится в этом парке. Никто не понимал, почему я побледнела и как можно быстрее убежала в комнату, лишь бы связаться с ним. Наш маленький план трещал по швам и без угроз непонятно откуда взявшихся людей. И все обострялось тем, что все в семье словно бы ополчились друг на друга. В один момент доверие между людьми за столом испарилось, как дымка от маленькой свечки, и я не понимала, почему. Миша знал что-то, но разве он что-то бы сказал мне? От слова ?старший брат? в наших отношениях оставалось только ?старший?, предопределившее его высокомерие и закрытость от всех остальных. Кроме мамы, конечно. Дедушка был слишком серьезен, таков был его характер. А отец всегда отмалчивался, когда происходило что-то серьезное. После прямого эфира я медленно, словно бы ноги двигались сами по себе, дошла до кухни. Обычно в это время тут кипела лихорадочная деятельность, но сегодня поваров и слуг отпустили пораньше. Я не знала, связано ли это с произошедшим несколько часов назад. Не знала, боятся ли они за свою жизнь и за жизнь близких. Монархия, она ведь… не только императорская семья. Система тонко и искусно переплетенных в единое целое веревочек, благодаря которым самое большое государство страны держится, двигается, живет. Я не понимала, зачем кому-то потребовалось угрожать этой системе, выработавшей за почти четыреста лет существования идеальную схему, по которой может жить любой человек. И вообще, все это больше было похоже на какой-то сюрреализм. Но на кухне я оказалась не одна. Свет от небольшой лампочки над маленьким железным столом в углу падал на лицо Алекса. Он сгорбился над экраном телефона, лежащим на столе, болтая в руке стакан с водой (надеюсь). Увидев меня в дверях, брат выключил сотовый, расправляя плечи, будто бы мне показалось, что его лицо мрачнее тучи. — Я только за чаем, — равнодушно бросаю я, находя в шкафу заварку. Алекc морщится, будто бы уже давно разгадал, что мелькнуло в моей голове, стоило мне увидеть его этим вечером. Он спрыгивает со стула, берет чайник и набирает воду прямо из под крана, явно собираясь составить мне компанию в вечернем чаепитии. Его движения настолько выверены, что мне кажется, будто бы он проводит на кухне куда больше времени, чем положено. В ящиках я нахожу металлическую коробку с пресным печеньем, которое так обожает мама, а в холодильнике — свежие эклеры в шоколаде. — Как ты? — будто бы невзначай спрашивает брат, пока мы ждем кипятка. — Не знаю, — я пожимаю плечами, устало усаживаясь на край стула. — Нормально. Это были самые странные шесть часов в моей жизни.За двадцать лет моей жизни это — первое настолько наглое заявление оппозиции. Но я слышала, что, когда я еще не родилась, а Алексу было четыре или пять, остатки социалистов-радикалов напали на дом, в котором они жили. Вероятно, поэтому они переехали в Михайловский. Но я еще никогда не задумывалась об этом, а сейчас… ситуация, казалось, выходила из под контроля дедушки и отца. — Нас убеждают в том, что все под контролем, — сухо произносит Алекс; он даже не пытается скрыть своего раздражения, лишь крепче сжимая кулаки. — Но создается впечатление, что это нас контролируют. Как службы могли не знать о готовящемся нападении? Ни за что не поверю, что наша разведка работает настолько плохо. — Я говорила с бабушкой, — чайник щелкает, и Алекс оборачивается, пропуская мои слова мимо ушей. Пока он разливает кипяток по чашкам, я еще раз думаю, стоит ли говорить о том, настолько странно она вела себя. Ведь у Алекса никогда не было хороших отношений с этой частью нашей семьи. Но почему-то кажется, будто бы сейчас нам нужно доверять друг другу как никогда прежде. — Она ведет себя странно. Вспоминает о прошлом и… говорит, что мы должны быть сильными. Будто бы знает, что может произойти что-то еще хуже, чем то, что произошло. — Это просто старческий маразм. — Она все еще императрица, Алекс, — мягко поправляю я его, хотя наблюдать за тем, как он язвит по поводу моей семьи — не самое приятное дело. Крепкий зеленый чай на вкус как отходы. Я пересиливаю себя, чтобы не скривиться от отвращения. Не знаю, как персонал заваривает нам вкусный чай, но это явно не то, чем меня наделила природа. Брат даже не притрагивается к сладкому, грея руки о бортики большой темно-синей кружки с забавной надписью ?big bro?. Помнится, это был мой подарок на его восемнадцатилетие. Я решаю перевести тему. Тем более, меня разъедает любопытство изнутри. — Как прошло ?свидание?? Алекс цокает, откидывается на спинку стула и переводит взгляд с чашки на открытое окно позади меня. Его прищур — все еще одна из самых замечательных вещей, которые я когда-либо видела у мужчин. Я удивлена, что Алиса еще не пала жертвой его привычек, которые делают моего брата самым желанным холостяком в стране. Еще несколько лет назад эту позицию ?скромно? оккупировал мой брат, но ему быстро нашли правильную и красивую невесту, которая была бы хорошей женой, королевой и матерью. С последним, к сожалению, пока не сложилось. Но, признаться, Алексу статус ?мальчика на выданье? шел куда больше. — Ну, — он пожимает плечами, глубоко вздыхая. Я уже предчувствую долгий рассказ. — Ее семья беспокоится о ней куда больше моей. Стоило первым новостям появиться, так ее уже искали все родственники. — Никто не знал, где ты. — и мой аргумент кажется разумным до тех пор, пока Алекс красноречиво не смотрит на меня, а я не вспоминаю, что за каждым членом императорской семьи следят денно и нощно. — В любом случае, все прошло… нормально. Я надеюсь, что доходчиво объяснил ей свой план. Она не кажется совсем идиоткой, хотя ты видела ее парня? Я рассмеялась, вспоминая, как еще несколько дней назад Алекс выгрызал всю информацию, которую только можно найти, с различных сайтов. Как щипцами вытаскивал нужную ему информацию, лишь бы у него был лишний повод оскорбить ее. Такой смешной, честно говоря. Пока он рылся в архивных фотографиях и выстраивал цепочки несвязанных событий, я наблюдала за ним, иногда навещая после обеда. Алиса хоть и создавала впечатление умной и рассудительной девушки (еще и была адвокатом), но я тоже не понимала, как ее занесло в отношения с тем русоволосым парнем. И вообще я удивлялась вот чему: девушки без бессознательно ищут в молодом человеке копию своего отца. Отец Алисы Щербаковой был генералом с множеством наград, у него не было ни единого знакомства, ни единой веревочки, за которую можно бы было потянуть и повысить звание. Он всего добивался сам. У него не было ничего общего с парнем. И куда больше черт сходства я находила между ним и Алексом, как бы странно это не звучало. Оба служили, оба показывали свою независимость, оба любили свою страну. Хотя один, конечно, не показывал этого. — У меня плохие новости для твоего плана, — произношу я, вспоминая долгий и мучительный разговор, состоявшийся между мной и мамой еще до того, как в Михайловский приехали бабушка с дедушкой, чтобы записать обращение. — Они хотят приставить к каждому из нас телохранителей. — Твою же мать, — он закатывает глаза, громко и неожиданно ударяя по столу кулаком; я подскакиваю на месте. — Идиотское решение. Они собираются показать нашу слабость. — Телохранители из числа Мариинской Гвардии. Ты слышал о такой? Брат пожимает плечами, все еще рассерженный и раздраженный. Некоторое время спустя он нашаривает в кармане портсигар, и я спрыгиваю со стула, чтобы отойти подальше. Запах табака еще с самого детства не нравился мне, но что Алекс, что папа, что дедушка будто бы настойчиво игнорировали мои просьбы не курить в моем присутствии. — Это особая гвардия, — произносит он, хмурясь. — Она была создана Марией Николаевной в 1938. Ты не читала учебники? — я мотаю головой, виновато опуская плечи; даже с моими познаниями в истории нашей семьи я ни разу не слышала о гвардии, созданной нашей родственницей. — У Императора Алексея не было детей, и некоторое время он не мог определится, кого из племянников назначить наследником. С одной стороны — старшим был Владимир, сын Анастасии Николаевны, и логично было бы завещать престол ему. Но с другой стороны, Мария была старше Анастасии, и, если исходить из правил престолонаследования, которыми руководствовались наши предки, нужно было назначить преемником ее сына, Александра. На стороне Анастасии Николаевны была почти вся аристократия. Ее сестра решила пойти по другому пути и собрать вокруг себя армию. Ее муж ведь был известным генералом во время Первой Мировой. Но ей было мало просто иметь связи с гвардией, она решила создать собственный полк, который бы защищал ее семью и только. Так и появилась… Мариинская Гвардия. — Поэтому они сейчас будут охранять нас? — Вероятно. Но я думал, что подразделение уже расформировано. Они не сказали, почему именно эта гвардия? — Мама говорила что-то про то, что теперь нашей семье угрожают со всех сторон, но я не поняла ее. И, — я несколько секунд медлю, чтобы окончательно привлечь его внимание. — Еще одна новость. Алекс вновь закатывает глаза и поднимает руки, всеми жестами показывая, что его трудно будет удивить. — Через неделю приезжает делегация из Испании. Король, королева и их сыновья, конечно же. Ты был прав, когда говорил мне несколько месяцев назад: стоило мне отметить двадцатилетие, как мама начала торги за мою руку. На несколько мгновений на кухне воцаряется тишина, а затем внезапно щелкает морозильная камера, из-за чего я нервно подскакиваю на месте. У брата на лице выражение полного непонимания и удивления, будто бы это не он втирал мне про династические браки и их бесполезность на примере прошлого столетия весь прошедший год. Если бы у меня в руках была камера, а момент был бы чуть менее серьезным, я бы сделала кадр того, как он медленно открывает рот, но тут же заглатывает воздух, как рыба, выпавшая на берег по чистой случайности. Но мои руки лишь были крепко сжаты под столом, а мысли не покидало одно: вот и до меня дошла очередь браков по расчету. — Да ну на… — его фраза обрывается, и он закрывает лицо ладонями, продолжая говорить сам с собой. Затем его озаряет, он смотрит на меня с неподдельной надеждой, совсем как тогда, в день моего рождения, когда мы приехали отмечать его всей семьей в дом тети на набережной. Лишь одно отличие — теперь его надежда перемешивается со страхом, потому что в этой семье всем известно: когда ты рождаешься девочкой, все, что от тебя надо — выгодный брак, который принесет пользу государству. — Они не посмеют! — выкрикивает он с чувством. — Тебе стоит только пожаловаться дедушке и все. Он же боготворит тебя, никто не пойдет против Императора. — Конечно, — я утвердительно киваю, но на лице появляется горькая усмешка. — Вот только он даже не будет знать об их приезде. — Что? — То самое. — я удобнее устраиваюсь на стуле, закидывая в рот невкусный кусочек песочного печенья; взгляд фокусируется на краешке столешницы со столовыми приборами, где заманчивым блеском переливаются ножи. — Завтра его кладут в стационар на лечение. Через три дня операция, после которой он будет восстанавливаться минимум неделю. Его старались не беспокоить все это время, и даже эта дурацкая ситуация с мятежниками… вредит его здоровью. — Что за операция? — посерьезневшим голосом произносит Алекс. — Что-то на голове. Поэтому, — я сглатываю, боясь даже вслух произносить возможный исход операции. — Он может даже не проснуться. Я киваю. По коже пробегаются мурашки. Еще никогда я так сильно не была в ступоре. С одной стороны — мое обещание брату помогать с расторжением его помолвки. Я собиралась потратить на это все силы, потому что никогда не бросаю свои дела на полуслове. С другой стороны — ощущение неизбежного конца своей свободной жизни. Стать испанской инфантой — не худшая перспектива, пыталась успокоить себя я. Но я ведь всегда мечтала найти человека, которого бы полюблю просто за то, что он есть, а не потому, что так сказали родители. — Черт, — шепчет брат, усиленно массируя виски. — Да мы в полной заднице! Это получается… он должен прийти в себя как раз к объявлению моей помолвки? Идеально высчитано. Браво. Но испанские принцы… господи, это еще хуже, чем Англия. О чем думала твоя мать? — О выгодном браке, разумеется, — я пожимаю плечами. — Я думаю, нужно смириться. Давай сначала решать твою проблему, хорошо? Это более близкое будущее, чем мое. А я… как-нибудь переживу. — Ты с ума сошла?! — Алекс вскакивает с места, обходит стол и разворачивает меня к себе. — Так не пойдет. Я… хотя бы знаком с Алисой, а ты увидишь этих испанских идиотов в какой, третий раз в жизни?— Ты знаком с ней? — я вытягиваюсь, удивленно глядя на него. Некоторое время он медлит, мотает головой и что-то неслышно бурчит себе под нос. Кажется, выбивать из него признание — бессмысленное дело, по крайней мере, сейчас. — Давай так. Я буду решать проблему с Алисой, а ты сфокусируешься на испанской делегации и дедушке, хорошо? — он выглядит настолько убедительно, что мне на мгновение кажется, будто бы он даже рад открывшейся возможности побыть с ?невестой? один на один. Но я тут же отметаю эту мысль от себя: в конце концов, этот же человек еще несколько дней назад был готов угробить репутацию бедной девочки, лишь бы выкарабкаться из ямы под названием брак. — К тому времени, как приедут испанцы, я уже планирую познакомить ее с семьей. — Так быстро? — вновь удивляюсь я. — Они все равно дали нам всего неделю. Еще и эти телохранители… они все портят, но переживем как-нибудь. А пока… сделай мне одно последнее одолжение: узнай у Иры, разговаривал ли с ней кто-то в последнее время об отсутствии детей, хорошо? — Ты думаешь, нас женят потому, что у них с братом нет детей? — Хочу убедиться. Поможешь? — Да, конечно, — я киваю, немного устало улыбаясь. Мы проводим на кухне еще некоторое время (почти не разговаривая), убираем посуду и расходимся по комнатам. Всю следующую ночь я рисую в своей голове картину завтрашней встречи с новыми телохранителями, а мозжечок чешется от предстоящего разговора с испанскими принцами. Во мне нарастает одновременный страх за империю — возможно, впервые за долгое время страна останется без уверенного командира за рулем. И как некстати эти мятежники… полиция ведь так и не выяснила, что за организация ответственна за эту вывеску. И лишь страшные буквы красной краской написанной на белоснежном полотне возникают прямо перед глазами: монархия падет, монархия падет, монархия падет. ***Когда члены Мариинской Гвардии прибывают в Михайловск, Алекс уже уезжает, напоследок подмигивая мне. Мне хочется обладать такой же выдержкой, как и он, но пока я лишь разбита всеми новостями, продолжаю нервно хрустеть пальцами. Это невероятно раздражает маму. За сегодняшнее утро она уже трижды касается моих рук в надежде успокоить, но это действует скорее прямо противоположно. Три черные машины с флагом на номерах останавливаются во дворе замка, из каждой выходит по пять человек в черных костюмах и таких же черных рубашках. Они выстраиваются в ряд по росту (хотя кажется, будто бы их выбирали на подбор: все одинаково стройные, высокие и коротко стриженные), и когда из первой машины выходит дяденька постарше — седина кажется единственной вещью, которая отличает его от остальных гвардейцев — все, как один, салютуют ему. — Красавцы, — мечтательно протягивает мама, дергая меня за локоть. — Вот тот, видишь, — она указывает на третьего по счету молодого человека со светлыми, почти белоснежными волосами. — Это твой телохранитель. Кажется, Эмиль. Я едва не прыскаю от смеха, сдерживаясь в последний момент. Был в моей жизни один француз, которого звали так же. Когда я впервые была в Париже с Соней, он поклялся, что позвонит после нашей насыщенно проведенной на улицах города ночи, когда он с пылом рассказывал мне о достопримечательностях столицы. Пропал с моим кошельком, куда я предусмотрительно положила все карточки. Правда, тот Эмиль был брюнетом. Мы выходим во двор, и я предусмотрительно опираюсь на колонну, скользя внимательным взглядом по каждому из них. Статные, красивые, невероятно серьезные. Возможно, телохранитель станет первым серьезным мужчиной в моей жизни. Серьезным, в плане характера, конечно же. — Полковник Каверин, — отец выходит вперед и пожимает руку седовласому дяденьке. — Спасибо за оперативность. Приступим сразу к знакомству? Тот кивает, и начинается ?знакомство?. Иру позади меня прямо-таки трясет, и мне хочется прямо здесь спросить, что так волнует ее. Но она опережает меня, бесцеремонно цепляясь за локоть и едва не падая. Сколько раз я говорила ей не надевать туфли с неустойчивым каблуком, столько же раз она меня игнорировала. — Еще один человек, который будет вмешиваться в личную жизнь. — ее голос дрожит, хотя она стоит в теплом бежевом пальто, а шею скрывает темно-фиолетовый платок. Мне всегда было интересно, почему она ходит как монашка, хотя ей всего тридцать. — А что, кто-то уже вмешивался? — бросаю я, вспоминая о просьбе Алекса. Ира качает головой, но на вопрос не отвечает. Конечно, мне бы ее скрытность.Наконец-то, очередь доходит до меня. Но полковник шепчет на ухо что-то отцу, и тот поджимает губы. Мама недоверчиво косится на оставшихся гвардейцев, особенно концентрируясь на белобрысом Эмиле. Но внезапно полковник произносит: — Боюсь, у нас некоторые изменения в составе. К Ее Императорскому Высочеству будет приставлен другой, но вовсе не менее прекрасный гвардеец. Максим, подойти, — он делает жест рукой, и шатен с большим носом и густыми бровями, кажется, не менее удивленный, чем все остальные, подходит к нам. — Это Максим Каверин. — Ваш родственник? — переспрашивает мама, и в ее голосе сквозит язвительность; кажется, смена моего телохранителя сильно задевает ее. — Мой племянник, — сухо произносит седовласый. Максим переводит взгляд на меня, очень бегло рассматривая с ног до головы. Его глаза задерживаются всего на мгновенье — дольше не положено по правилам. Я замечаю, что он немного похож на своего дядю, хотя его и отличает круглая родинка на щеке, слегка прикрытая щетиной. Вскоре все гвардейцы оказываются представленными, и полковник прощается с моим отцом. Я бросаю взгляд на Иру, возле которой оказывается Эмиль. Он кажется приветливым, но не сильно навязчивым, так что я в какой-то степени рада за невестку. Первыми внутрь заходят родители Алекса, почти сразу нашедшие общий язык с гвардейцами. Михаил некоторое время разговаривает с отцом, пока его телохранитель терпеливо ждет любого дальнейшего приказания, а мама почти сразу цепляется за локоть своего гвардейца, предлагая ему променад. Я закатываю глаза, тяжело вздыхая: она не меняется даже сейчас, когда мы находимся в такой опасности. — Какие-либо приказания? — произносит Максим тихим настойчивым голосом. Мне вовсе не нужно смотреть на него, чтобы угадать, что его раздражает эта работа. Охранять девчонку, которой только что стукнуло двадцать, это ведь куда хуже, чем заниматься бумажной волокитой рядового офицера. — Вам не положено говорить, пока я не разрешу, — я поворачиваюсь к нему, улыбаясь и складывая руки на груди. Теперь моя очередь осмотреть его с ног до головы, и мое счастье, что я могу делать это хоть весь день. — Сейчас ко мне приедет мастер маникюра, через два часа у меня встреча с подругами на Невском, а вечером я собираюсь на вечеринку. Все поняли? Максим сжимает челюсти, вежливо улыбаясь. Не находя ни единого слова, он просто молча кивает, и я усмехаюсь, поражаясь его выдержке. — Тогда пойдемте, — разворачиваясь на носках, произношу я. — Поможете мне выбрать цвет ногтей.