Часть 2 (1/1)

—?Лейла! О, слава Богу… Джек подбежал к сидящей на полу девочке, заметив, как сильно она вздрогнула, когда открылась дверь. Он обернулся на шедшего за ним Ренди, взглядом как бы давая понять, что лучше бы ему уйти сейчас, иначе Лейла вряд ли сможет вымолвить хотя бы слово. Как ни странно, это сработало, и тот удалился почти сразу, как только почувствовал себя лишним. Комната, в которой содержали Лейлу, была, на удивление, немаленькой, но довольно тёмной. Тем не менее, Джеку удалось разглядеть многочисленные неприятного цвета пятна на стенах и на полу, отчего он решил больше не придавать особого значения интерьеру помещения. Он обратил внимание, что у девочки были связаны руки и ноги, и тут же полез в её лежащую у двери сумку, где абсолютно точно должен был остаться нож. У Лейлы оказалась вывихнута рука, но, по её словам, ничего серьёзного в этом не было. Состояние её в принципе было довольно противоречивым. Ей вроде было радостно, что Джек здесь, причём с явного одобрения Ренди?— это значит, что смерть избежала её снова. С другой стороны, ужасно хотелось уснуть, или поесть, или заплакать. По крайней мере, ничего из этого сейчас ей сделать не удастся, особенно в присутствии индюка. Он начал было поспешно что-то говорить ей, но она тут же заткнула ему рот и попросила лишь об одном?— поскорее уйти из этого ужасного места. Ренди проводил их до пустого жилища. Домик был крошечный, даже меньше того, в котором Джек проснулся утром. Примечательно, что он был также довольно тёмным?— небольшое окно закрывала от солнца густая листва, а других естественных источников света не наблюдалось. Оставалось только зажигать небольшую горелку, либо довольствоваться свечами. Радовало только то, что эта комнатка была в полном распоряжении Джека и Лейлы, и им не придётся быть в абсолютном надзоре или же просто не иметь возможности уединиться хотя бы друг с другом. Всё равно пока держаться больше не за кого. Всю дорогу до нового жилища Лейла не вымолвила ни слова, ни на кого не смотрела, а только крепко сжимала ремешок сумки и глядела под ноги, как будто боясь упасть. Ренди снова был добродушен, хотя, конечно же, и Джек, и Лейла знали этот тон?— и он не сулил им ничего хорошего. Видя Лейлу, легионеры начинали шептаться между собой, что-то кричали, копошились. Девочка сразу поникла, ворча себе под нос, а Ренди улыбнулся во все тридцать два зуба, прошёл немного вперёд, так что люди начали обращать на него внимание, и громко заговорил:?— Ну кто же так приветствует новых друзей? У нас, между прочим, пополнение?— он указал на стоящих позади него Джека и Лейлу, и народ вокруг принялся недоумённо переглядываться. Ренди в насмешке приподнял голову и продолжил, обращаясь к ?новичкам??— Добро пожаловать в ?Легион Огня?! Лейла тут же дёрнулась, уставившись на него, потом перевела взгляд на Джека, который почему-то неловко улыбался. Люди вокруг особо не прореагировали на короткую речь главы, и тот демонстративно пожал плечами, продолжив путь. И вот, как только дверь за ним закрылась, и Джек с Лейлой остались одни, первый был незамедлительно прижат к стенке за воротник. ?— Ты чего удумал, мразина?! —?глаза у Лейлы горели яростью, как будто она готова была разорвать Джека на куски голыми руками. ?— Лейла, послушай… ?— Да ты уже заколебал! —?она его перебила?— Опять какая-то твоя гениальная идея? Почему-то как только ты находишься рядом, моя жизнь тут же оказывается на волоске! Не замечал такого? Только я думала, что Господь-Бог одарил тебя удачей, а самое главное, ещё и мозгами, но вот опять я здесь с тобой, можно сказать, просто жду, когда меня грохнут! Она тряхнула Джека со всей силой, что у неё осталась, так что он глухо ударился спиной о стену позади, и отвернулась, обхватив себя за локти. Она дышала громко, сквозь сжатые до скрипа зубы, и её спина и плечи поднимались и опускались в ритм её вздохов. ?— Слушай, если бы я не сделал этого, мы оба точно были бы мертвы сейчас. Но…я правда знаю, что делать, просто дай мне сказать?— Джек заметил, что девочка перестала реагировать на его слова и вся как-то болезненно скрючилась?— Лейла?.. ?— Да что?! Что?! —?она крикнула так громко, что, казалось, стёкла в окне на миг задрожали. В её секундном взгляде перемешалось всё, что можно: и отчаяние, и злоба, и мольба, и страх, и много всего ещё. Она стала дышать чаще, громче, до боли сжимала губы и пальцы, старалась не шевелиться. Она всё ещё горбилась, и казалось, что с каждым вздохом тело её становится всё меньше и меньше, а сама она вскоре совсем пропадёт, потерявшись во тьме тусклой пустой комнаты прямо в логове заклятого врага. Джек не видел, дрожит она или нет, но какой-то страшный прерывистый отклик он почувствовал будто всей душой в это мгновение. Он хотел было подойти к Лейле, но она бросила в его сторону резкое и чуть слышное ?отстань? и ушла в дальний угол помещения, сев на пол. Он же, поняв, что остановить его у неё сейчас всё равно возможности нет, начал говорить: ?— Да, я сказал, не подумав. Но у меня не было выбора. И сейчас я действительно знаю, что делать. Ты…веришь мне? Лейла глянула на Джека из-под чёлки, обхватывая себя за прижатые к груди колени. Он стоял в паре метров от неё неподвижно, но она видела, как ему хочется рвануть с места и оказаться рядом. Его освещало лишь тусклое окошко позади, но даже так она смогла разглядеть уже до тошноты знакомый взгляд. Это был взгляд просьбы и надежды, от которого глаза у него сразу начинали отдавать каким-то глубоким светом, исходившим, казалось, прямо из его души. Красиво. И жалко. Лейла смиренно опустила голову, так что волосы начали липнуть ей на лоб, а Джек медленно подошёл к ней и сел рядом. Присутствие друг друга ужасно смущало их, и даже уже не потому что их отношения оставляли желать лучшего, а потому что друг другу они всё ещё были совершенно чужие люди. Впрочем, вернее было бы сказать не ?чужие?, а ?разные?. И Лейла прекрасно понимала, почему индюку было так важно уговорить её пойти вместе с ним. Вопрос был в том, почему сейчас, когда её терпение, казалось бы, совершенно иссякло, они до сих пор сидят рядом, как будто кроме общей беды их обязательно должно связывать ещё что-то?— покрепче эгоистичного желания выжить. Джек помолчал с минуту, а потом начал говорить тихонько, не напористо: ?— Ну, не надо… Смотри…- и Лейла слушала его так, как будто от этих слов зависело всё её существование. *** Холодный свет от фонаря поблёскивал на стекле и мерцал из-за брызгов воды. Капли бежали вниз, ударялись друг о друга, звонко барабанили по окнам, по асфальту, по стенам. Звук бегущей воды оглушал тишину, прогонял её прочь, пел свою песню всё громче и громче. Иногда среди мелодий этой песни можно было услышать быстрые шаги бегущих людей, их пропадающие вдалеке голоса. Даже ветер уступил воде всю власть над миром, тихо уснув в кронах деревьев и не показывая себя даже на минутку. ?Легион Огня? окутал страшный ливень. Джек подставил ладонь под падающую воду, и та сразу намокла и похолодела. Тихо вздохнув, он вышел из-под козырька их с Лейлой домика и осторожно огляделся. Легионеры за эти три дня, да и сейчас тоже, не покидали постов, которые им назначил Ренди, и всё наблюдали поминутно за новыми обитателями. Особых чувств их взгляды не выражали, так что Джек тоже решил проявить максимальную холодность. В конце концов, у него нет никаких причин прятаться от них. Пока что. Медленно гуляя по размывающимся дорогам, Джек чувствовал, как вода проникает под одежду, заставляя её неприятно липнуть к телу. Волосы тоже промокли насквозь, спутались. Бинт уже не спасал всё ещё не зажившее ранение, так что ко всем неприятным ощущениям добавилась ещё и чуть слышная жгучая боль. Однако Джек был рад всему этому. Ему казалось, что дождь смывает с него недавние страх и волнение, которыми в последнее время была слишком сильно переполнена его душа. Он не замечал и холода, который несла с собой вода. Его грела мысль о том, что Лейла наконец смогла хоть немного успокоиться после двух бессонных ночей и сейчас преспокойно спит в тёплом и сухом месте, сытая и, в общем, даже отчасти довольная. Пока что о большем Джек и думать не мог?— а точнее, даже не пытался. Как-никак, на него всё ещё во все глаза пялятся легионеры. Проходя сквозь легион, Джек заметил на крыльце одного из домиков сгорбленного Ренди. Он сидел на ступеньках, положив локти на колени и мелко перебирал пальцами. Голова у него была опущена, поэтому вода капала со свисающей чёлки прямо ему под ноги, тут же соскакивая по ступенькам в маленький ручеёк и утекая в неизвестном направлении. Кроме рук он ничем больше не двигал, то ли пытаясь хоть немного предотвратить попадание воды под одежду, то ли, наоборот, наслаждаясь её движением, то ли просто плавая где-то в мыслях. Его лица не было видно, поэтому было трудно определить, в чём эти мысли могут состоять, да и каково в целом настроение главы. Оставалось только догадываться. Однако Джек решил рискнуть. Всё же, с чего-то нужно начинать. Осторожно разгребая ботинком грязь вокруг себя, он неспеша добрался до крыльца, постоял возле него, получше разглядывая человека перед ним. Он выглядел… замёрзшим. Почему-то именно такое слово пришло в голову Джеку. Может, из-за того, что ему самому было зябко, может, из-за неподвижности Ренди. А может, он чувствовал холод откуда-то изнутри него. Словно это не человек, а ледяная статуя, которая просто медленно растает, если начать согревать её. Иронично так думать, не правда ли? Джек позвал сидящего по имени, и тот, как ему показалось, даже слегка шевельнулся, но никакой больше реакции от него не последовало. Тогда он укутался получше в куртку, вжав голову в плечи и присел рядом, стараясь не стеснять Ренди своим присутствием. Он пытался понять, о чём может думать сидящий справа глава?— не иначе как наконец стало возможным разглядеть его лицо?— но в глазах он увидел лишь мутную пустоту, перемешанную с привычной грозностью и какой-то непонятной задумчивостью. Эта задумчивость выражалась в еле заметном блеске во взгляде, и никак нельзя было понять её причин. Хотя одно можно было сказать наверняка?— она уходило далеко Ренди в душу, и вызволить её оттуда будет нелегко. Если придётся вызволять, по крайней мере.?— Пришёл напомнить мне, какой я отвратительный человек? —?наконец заговорил глава, давясь какой-то по-странному болезненной усмешкой.?— С чего ты так решил? —?Джек приобнял себя за локти.?— Просто так. Почему-то в последнее время только и слышу от тебя, какой я ужасный тиран и убийца. Впрочем, не только от тебя.?— Может, потому что все и знают тебя, только как убийцу? —?в голосе Джека вроде и слышались нотки упрёка, но Ренди скорее обратил внимание на его спокойствие. Как будто он говорил очевидные вещи. Глава наконец решил пошевелиться и слегка выпрямился, поднял голову на собеседника. Ему было досадно, что его одиночество так бессовестно нарушают, да ещё и без особой причины. Джек ведь явно просто хочет подлизаться. Что ж, он выбрал не лучшее время. С другой стороны, кто в праве винить человека за то, что он просто хочет спасти свою маленькую незаметную жизнь. Он ведь и пришёл сюда за этим?— не правда ли, что каждый легионер желает подобного? До сих пор смешно было думать, что теперь именно такой статус носит Джек. И уж тем более это касается Лейлы.?— Кстати говоря. Как ты заставил её?Джек слегка поджал губы.?— Предложил небольшую сделку.?— Неужели? —?в голосе Ренди даже промелькнула искренняя заинтересованность?— не поделишься??— Ну… Пока что ты обеспечиваешь нам защиту, как и всем здесь. А если что-то произойдёт по нашей вине, ты позаботишься о том, чтобы её увезли как можно дальше отсюда. Желательно на тот конец материка. А я остаюсь здесь, в твоё распоряжение. Как…плата. Повисла минутная тишина прежде чем Ренди тихо рассмеялся. Он откинул рукой мокрую насквозь чёлку, и Джек заметил, что он не по-хорошему повеселел. Он поглядел сквозь влажный тяжёлый небосвод и слегка откинулся назад, облокотившись о ладони.?— Забавно. Я ведь всё ещё намерен убить вас. Джек поглядел на него искоса, пытаясь понять, говорит ли он серьёзно. По тону, да и по острому, меткому взгляду можно было ясно определить?— да, серьёзно. И не просто серьёзно, а даже с какой-то незначительной усмешкой, как будто это дело для него совершенно будничное, даже вынужденное. И что самое мерзкое?— явно необходимое. И снова пришлось задержать дыхание на какое-то время, чтобы унять дрожь в пальцах. Снова пришлось обратить взгляд на бегущую под ногами воду?— лишь только чтобы забыться на мгновение, очистить мысли. Чтобы не думать о страхе, о боли, о том, что, несмотря на внешнее безразличие, сердце у Джека замирало и набирало с новой силой рядом с этим человеком. Тем самым, даже малейшая мысль о котором возвращала его опять и опять к одному лишь воспоминанию?— запах только что произошедшего убийства, отравляющий голос где-то над головой и холодок металлического дула, упирающегося в висок. Понадобилось неопределённое количество времени, прежде чем Джек смог понять, как стоит ответить.?— Ты не сделаешь этого. Он почувствовал тяжёлый взгляд, отправленный ему прямо в спину. Послышался шорох мокрой одежды, и Ренди медленно наклонился вперёд, так что его лицо было примерно на уровне лица Джека.?— А ты смелеешь, как я погляжу. Ну и кто же мне запретит? —?послышалась горько-ироничная насмешка?— совесть??— Если её так зовут… И тут Джек словно сам почувствовал, как напряглось всё существо его собеседника, как он вжал пальцы в грязные ступеньки, как дрогнули у него похолодевшие губы, как осунулись плечи и наверное даже как вывернулся наизнанку желудок. Вся ненависть и злоба, вся тупая и нелепая обида сейчас словно комом окутали Ренди, и все эти чувства, исходившие от него, холодком по коже ощущал и Джек. И было непонятно, к кому именно обращено всё это?— к непутёвому коротышке или же к коварной судьбе, которой было всё равно, над кем и как издеваться. Дождь начал обжигать кожу, а его тихое бурление превратилось в ужаснейший гул, от которого закладывало уши и который отдавал резкой болью в висках. Дыхание перехватило, и появилось непреодолимое желание уснуть или напиться?— желательно, и того, и другого, и побольше. Кто бы мог подумать, что какие-то слова могут так сильно кровоточить на сердце. Очень метко. Очень не вовремя.?— Нет,?— голос у Ренди сделался мёртвым, каменным, угасшим. —?Её не так зовут. Он сделал попытку вздохнуть и понял, что сделать это теперь удастся только лишь в полном уединении. Каждая клеточка молила о каком-то действии?— резком, внезапном. Прямо сейчас нужно уйти. Ренди так и сделал. Он рванул с места, попытался сделать шаг вперёд, но ноги тут же понесли его назад, к двери в его комнату. Он повиновался им, стараясь не смотреть на Джека, который уж слишком притих за последние несколько секунд. Тот смотрел на главу внимательно, не упуская ни одного движения, как будто пытаясь узнать, не принёс ли он случайно с собой пистолет. Ренди подскочил к двери, схватился за ручку, хотел было как можно скорее скрыться внутри, но что-то заставило его слегка приостановиться и, царапая пальцами по древесине, произнести тише обычного:?— Её…не так звали. И он растворился во тьме пустой комнаты. *** Вой помертвевшего ветра становился всё более зловещим и жутким, его звуки проносились свистом в ушах, от которого хотелось просто перестать что-либо слышать и забыться сном опять. Этот ветер гнал прочь всякий мусор, какие-то вещи, непонятные ошмётки, странные листы бумаги и другие предметы. Деревья, однако, оставались недвижимы порывами, а всё так же смиренно огибали красно-чёрную железную ограду, потемневшие домики, покрытый трещинами асфальт. Пожухлая трава мерзко отблёскивала, как будто кто-то обмазал её чем-нибудь скользким, и металась по земле, так что создавалось ощущение, что она вся сейчас вырвется с мясом из серой почвы. Вдалеке слышался глухой грохот?— это гремели ворота легиона. Удары были не по-хорошему ритмичные, и как назло, этот ритм шёл в такт с биением сердца, шум которого отдавал в ушах острой, скребущейся хрипотой. Только этот хрип и свист ветра слышал Ренди, стоя на крыльце, которое ещё вечером накануне летний дождь мягко умывал своими слезами. Его пальцы ловили на себе удары воздушного потока, уносящего всё тело куда-то вперёд, завлекая в невидимую ловушку. Совершенно не хотелось повиноваться, не иначе как разум сковал непреодолимый страх и трепет, который отдавал леденящей стужей в колени. С другой стороны, возникало огромное желание бежать, но бежать прочь от этого места, скрыться в неизвестном направлении, пусть голова и была пуста, и никаких больше мест, кроме этого, Ренди не мог вспомнить. И было странно желать такого?— ведь это его собственный легион, место, которое он с такой заботой оберегал и лелеял, которое абсолютно точно любил, глубоко и преданно. А всё потому, что этот самый легион был совершенно пуст. Ни души не слышал он среди этого мёртвого ада, явившегося ему сейчас. И не было никого ни здесь, ни где-то поблизости, ни в целом остальном мире. И никогда не было. Ренди не мог вспомнить ни одного имени, ни единого лица, которое он мог знать. А знал ли он? А знать человека?— это как? А кто такие люди?.. Ренди тихо сглотнул, чувствуя, как сухо стало в горле, и наконец смог воспротивиться силе, заставлявшей его не двигаться. Он не слышал шума своих шагов, но он вроде бы шёл, даже уверенно шагал. Он искал глазами хоть что-то, что могло бы зацепить его память и мысли, но всё было неизменным: тёмные домики, блестящая трава, страшные завывания ветра и абсолютно бессмысленный человек, владеющий всем этим целиком и полностью. И не было никаких гарантий, что это всё произошло не по его вине или даже прихоти?— не было чувства сожаления, совершённой ошибки или переосмысления. Были только страх и пустота. Ренди поднял голову к небу и тихо вскрикнул. Небосвод весь был чист, но имел цвет густо-алый, тяжёлый и сковывающий. Никакие облака не были достаточно смелы, чтобы тревожить его, но Ренди почему-то знал, что если бы они и появились, то непременно приобрели бы чёрный оттенок, и они бы смеялись над ним, таким жалким и одиноким. Всю эту проклятую несуразность, которую уже с трудом можно было назвать небесами, окоймляло грязно-жёлтое светило. Оно смотрело на главу тоскливо, осуждающе, но как будто скучающе. Словно у него были какие-то другие дела, намного более стоящие себя, чем наблюдение за потерянным существом, оставшимся мёрзнуть под его тягучими лучами. Ренди вздохнул пару раз прерывисто, претерпевая раздирающую боль в груди, и почувствовал, как падает на спину. Он свалился неслышно, как мячик, и стал руками и ногами барахтаться на дороге, не в силах отвести глаз от ужасного солнца, которое как будто бы душило его за горло. Он не мог понять, кричал он или нет, ведь не было ясно, зачем кричать, и если звать на помощь, то кого звать? А если просто кричать, от страха или непонимания, то есть ли смысл кричать, когда сам не можешь слышать свои крики? И как только Ренди начал об этом думать, ветер рванул сильнее, унося его с собой в глубь легиона, и всё нарастал, когда он пытался хвататься за асфальт и землю. Его тело тормошило так, будто он ничего не весил, был лишь пёрышком или даже пылинкой, для которых любое дуновение становится новым испытанием. Ренди не переставал метаться, держался из последних сил, и в конце концов решил, что противостоять он больше не может, что смирение опять станет его последним ответом на все вопросы. Он набрал побольше воздуха в лёгкие, посмотрел на свои закровившие и содранные до мяса во всех местах ладони и прикрыл глаза, расслабляя онемевшие пальцы. И как только он отпустил всё, что могло ещё хоть как-то спасти его, вся боль ушла, осталась позади, тут же забылась, как и всё остальное. Ветер постепенно перестал металлически свистеть, и превратился в лёгкий, успокаивающий бриз, безмятежно летающий вокруг. Запахло чем-то приятным, причём почему-то мокрым, но определённо родным, необходимым. Открывать глаза было приятно, Ренди даже почувствовал какое-то нетерпение, тело сразу наполнилось силами, вновь стало ему подвластно. Страшный легион на его глазах уходил куда-то в небытие, а вокруг возникали аккуратные дорожки, мощёные промокшим камнем, причудливой формы клумбы, а среди них?— деревья разных размеров и густоты, и абсолютно на всех из них листва окрашивалась в рыже-пламенные цвета. В кронах засыпала вечерняя роса, которая капала на белоснежные цветы в клумбах, и от неё их оттенок становился чище и нежнее. ?Они распустились! Да, распустились!??— подумал Ренди, сам не осознавая, почему именно этот факт в первую очередь встревожил его, сидящего посреди этого безмятежного мира. Когда он поднялся, то тут же ощутил, как его плечи укрывает что-то мягко-тяжёлое и тёплое. Оно тянулось дальше к локтям и ладоням, доставало до пояса. Как только Ренди ощупал себя, то понял, что одет уже не в привычную ему рубашку, а в старенький свитер и довольно увесистую, явно зимнюю куртку, которую он, видимо, носил осенью только потому что другой у него и не было. Да, конечно, именно так! По-другому и быть не могло, точно так всё и обстояло. И в парк этот?— безусловно, парк! —?Ренди пришёл сам. Оделся, взял связку ключей и проездной, покинул скучную и тесную квартиру и пришёл. Он знал, какой сегодня день, мог наверняка определить, который час, и даже безошибочно бы назвал ближайшую улицу и номера автобусов, которые следуют от неё. А что легион? Он не имел понятия ни о каком легионе. Он мало каким ещё знанием мог похвастаться, кроме этих, совсем уж мелочных. А что другого нужно знать, когда вся жизнь только и состоит, что из квартиры, улицы, автобуса и зимней куртки? Но Ренди знал, что сегодня, именно в этот день, в эту минуту, он ищет. Ищет свою новую жизнь, может, не лучше предыдущей, но определённо отличную от неё. Только вот что-то мешало ему. Как будто сам он не мог вспомнить, где эта жизнь его поджидает. Ему нужен был кто-то, кто напомнил бы ему, где он зарёкся встретиться с ней. Поэтому он стал искать, бродя по бескрайнему парку, по этому ансамблю из красок, запахов, пятен, брызгов воды и света. Он не помнил, сколько ему понадобилось времени, но вскоре его слух задели звонкие детские голоса, смеющиеся и резвящиеся. Маленькие дети, лет по шесть или по десять, прыгали по лужам в резиновых сапожках, плескались друг в друга, бегали всюду и везде, собирая огромные для них листья и раскидывая их по дороге и газону. Ренди подошёл к ним с долей робости, пытаясь не спугнуть, но, видя, что малышня совсем не смущена его присутствием, попытался позвать кого-нибудь из них.?— А вы не видели? Не видели вы её? —?всё спрашивал он у мальчиков и девочек, носящихся тут и там. —?Я, кажется, забыл, потерял. Вы не знаете? Не видели? Только вот никто из играющих детей никак не прореагировал на слова Ренди. И он искренне не мог понять, почему?— говорил он достаточно громко, да и в принципе было странно, что наличие взрослого человека среди таких малышей не вызывает у них особых эмоций. Предположить, что дети по какой-то причине просто не видят Ренди, было нельзя, потому как периодически он ловил на себе их взгляды, а кто-то даже пытался обрызгать его из лужи или осалить за игрой в догонялки, крича громкое ?Ты водишь!?. Не успел Ренди как следует обдумать этот вопрос, как понял, что, в общем-то, он сам ростом не превышает половину детишек. И с каждой секундой казалось, что они становятся больше и больше, как и весь остальной мир. Парк как-то заметно побледнел, поредел, и маленькие люди, играющие в нём, тоже постепенно уменьшались в количестве, оставляя после себя только отзвуки яркого, весёлого смеха. Скоро эти звуки начали пропадать, исчезал и мир вокруг, а Ренди всё не мог перестать чувствовать, как всё его существо становится ничтожнее с каждой секундой. И в только в самом конце он понял, что именно он сам растворялся в пустоте, а не парк, и уж тем более не малыши, прыгающие по лужам. Они все в порядке, они радуются и живут, как и прежде?— а он, и только он, оставляет их без своего присутствия навечно, безвозвратно. ?Я умер? Да, конечно, я мёртв??— подумал Ренди, пытаясь улавливать вокруг себя ещё хоть какие-то ощущения. Но не оставалось ничего, что могло бы заставить чувствовать себя существующим. Опять вернулась боль, но больно не было, опять появился страх, но нечего больше было бояться. Была только белоснежная бездна, в которую он провалился. Но теперь он не был намерен сдаваться, он почему-то знал, что всё ещё может найти то, что искал. Надежда заставила его поверить в то, что он всё ещё есть, может, в более неопределённом месте, но всё же есть. И вот, боль наконец стала осязаема, она ворвалась как вестник чуда, веры и жизни, за который только нужно ухватиться. И Ренди ухватился?— первый вздох прошёлся обжигающе по всему тому, что было внутри, и из-за этого невольно вырвался крик, совсем уж живой, прямо младенческий. Ренди дышал, ощущая, как двигается снова грудная клетка, как течёт по лёгким воздух, как от них бежит кровь по сосудам, как эта кровь огибает мышцы, кости, и как вдруг стало легко размышлять, понимать. От всех этих заново родившихся чувств заслезились глаза, и Ренди утёр их рукой, улавливая каждое прикосновение. И он начал звать её, уже совсем близкую. Она окружала его, звучала тихой мелодией в душе, растворялась приятным шорохом в разуме. И она… пела. Песня эта определённо точно была ему знакома. Да, он слышал её где-то, сам напевал, очень давно, но до сих пор знал наизусть. Он почему-то начал думать о тихом лесе у СезБурга, о его звуке и запахе, хотя сам никогда не знал, что такое этот СезБург, как выглядит лес, как он пахнет, как звучит. Однако её песня абсолютно точно была им услышана именно там и нигде больше. Пение становилось всё громче и громче, и Ренди уже как будто сам мог уловить его, поймать рукой. Он стал искать, направляясь вслед за мелодией, и сам не заметил, как принялся напевать в такт ей. Он любил её до безумия, жил ей, кричал ей громче, смеялся, когда она вдруг звучала ярче и нежнее, засыпал под неё, когда она угасала и оставалась лишь свистом тихого ветерка, но знал, что если она пропадёт, то и ему придёт конец. Он в конце концов уже и сам не мог понять, была ли эта песня чем-то посторонним, но очень близким и родным, или же исходила изнутри него, прямо из души, и он просто вторил ей, счастливый, что способен на это. Вскоре он стал не только слышать песню, но и видеть. Видеть её. Именно она пела ему сквозь белёсую тьму, плакала с ним, жила рядом и оставалась для него всем. Его жизнь была коротка, неощутима, но именно поэтому она была с ним каждую секунду?— чтобы не потерять ни мгновения. Но как только она появилась рядом, ему стало очень горько, и он сам не мог понять, почему. Может, оттого что до этого он не мог видеть её всю и точно знать, что она рядом, а может оттого, что даже так он не мог коснуться её?— такую близкую и необходимую. Она была прямо перед ним такая, какую он её и помнил. Он хотел прижать её к себе, ощутить её тепло, удостовериться, что больше она не пропадёт, но стоило ему только протянуть к ней руку, как она тут же хватала одну лишь пустоту, а пальцы жгло так, что вскоре послышался тошнотворный запах палёной плоти. От этого запаха становилось дурно, рассудок мутнел, и было невероятно жарко уже не только в ладонях, но уже и по всему телу. Его схватила какая-то безумная удушающая лихорадка, от которой было больно даже дышать, но он не прекращал тянуться к ней. Ему не верилось, что она была так близко, а он не мог почувствовать её?— у него оставалось лишь ощущение того, как кипящая густая кровь мерзко стекает по локтям от ладоней, оставляя тёмные волдыри на коже и капая затем вниз.Она смотрела на него жалобно, с сожалением, но не переставала улыбаться. Она знала, что случится что-то необратимое, поэтому пыталась убедить его в том, что она не страдает, что она счастлива. Она только повторяла какие-то слова, всё громче и громче, и конце концов он смог их разобрать.?— Отпусти! Отпусти на свободу! —?кричала она, постепенно растворяясь в его сознании.?— Как я тебя отпущу? Скажи мне, как? —?отвечал он ей. —?Ты и так свободнее всех живущих. Но даже после этих его слов она не прекращала повторять громкое ?Отпусти?, словно требуя, умоляя. Он корчился от боли, но не повиновался ей, как будто знал, что если прекратит бороться, точно погибнет. Он не взирал и на то, что её очертания становились всё бледнее, расплывались, стихали, хотя нельзя отрицать, что это его пугало до смерти. Ему начало хотеться спать, уснуть навсегда, и она пропадала всё дальше, растворялась окончательно, и только её голос мог быть для него знаком того, что она до сих пор рядом. За него он хватался рассудком?— как иначе, если сейчас для него это была вся его жизнь? В какой-то момент ему стало понятно, что её исчезновение?— лишь вопрос времени. Не имея больше никаких сил претерпевать боль, он поддался своей сонливости, провалился в неё с головой, закрывая глаза. Мир для него исчез совсем, опустел окончательно. И лишь в последнюю секунду, когда он ещё помнил себя, она вновь оказалась рядом?— и на миг он осознал, что наконец может, может к ней прикоснуться. Он вдохнул глубже, потянулся, видя её прямо перед собой, но его пальцы вдруг кольнуло до костей, а она рванула к нему каким-то мелькнувшим незримым светом, и это было всё, что он помнил перед тем, как темнота заглотила его целиком……Ренди вскочил с места, не понимая, где находится, но его колени тут же встретили преграду, и он свалился на бок с грохотом. Его голова встретилась с жёстким полом, а рядом упал стул, на котором он, по всей видимости, и спал. ?Задрых прямо за столом… Никогда такого не было??— подумал он, выравнивая дыхание и бегая взглядом по потолку, который всё ещё метался перед ним нечёткими пятнами. Постепенно реальность вернулась к нему. Он почувствовал, что вся его одежда промокла от пота, голова полна какого-то нездорового жара, а пальцы?— уже без страшных ожогов, слава небесам?— подрагивали, скребя по паркету. Мутными всплесками в памяти он восстанавливал кусочки своего сна, но они шли как-то медленно, тягуче. Единственное, что он помнил из самого его конца ярко и даже до сих пор будто бы чувствовал?— холодное прикосновение на собственных губах.