Глава 2. Лапти с подковами (1/1)
- А разве домовые бывают? - переспросила Фике, всё никак не приходя в себя от удивления. - Бывают, ещё как бывают! Всякие бывают: и большие, и малые, и толстые, как бочонки, и тощие, как жерди, и ловкие, и увальни, и хитрые, и простаки, и весёлые, и ворчуны, и недотёпы, и разумники!
У Фике аж голова кругом пошла. Вот ведь какие чудеса творятся! Рассказать кому - не поверят. Значит, это не сказки, что в России всё бывает! - А что ты умеешь делать? - спросила она, разгораясь любопытством. - Я? Ох, чего я только не умею! Петь могу, плясать могу, свистеть, выть волком, блеять овцой, мычать коровой, котом мяучить, собакой лаять, соловьём заливаться! А ещё сор из избы вымести, полы вымыть, посуду начистить, ножи наточить, петли смазать, лавку починить, печку подмазать, свечку... - Вот это да! - ахнула Фике. - Да ты настоящий волшебник! - А как же, - подтвердил Кузька, застенчиво ковыряя большим пальцем мягкий ковёр под ногами. - Только маленький ещё. Домовёнок я, счастье в дом приношу. Мал золотник, да дорог! Фике призадумалась, как она объяснит матушке, куда исчезла добрая половина пирожных с подноса. А заодно удивилась, как их столько влезает в Кузьку и как он сам умудряется не утонуть в этих башмаках, похожих на большие плетёные лодки. - А ты-то сама что умеешь делать? - спросил Кузька и, слизнув крем с пальцев, взял ещё одно пирожное. Фике опять стало неловко. Как это она, такая большая, оказалась такой глупой против маленького домовёнка! - Да пока, пожалуй, ничего такого, - призналась она, перебирая в пальцах Кузькины лапти. - По-французски говорю неплохо, по деревьям лазаю, в седле держусь... А так больше ничего особенного. Всему ещё буду учиться. - Как же так? - всплеснул липкими руками Кузька. - А олелюшки?
- Кто-кто? - совсем удивилась Фике. - Да вот эти самые! - рассерженный Кузька показал пальцем на блюдо с оставшимися пирожными. - На вид - трава травой, а изнутри-то, оказывается, пироги! Олелюшечки! Фике попыталась повторить новое слово, словно на вкус попробовала. - То-то же! - Кузька чувствовал себя настоящим победителем. - Ну да хватит уж, хорошего понемножку. А что ж матушка твоя, ведьма али как? - Это ещё почему? - обиделась Фике. Вот ведь неблагодарный: отмыла его, отчистила, накормила, а он теперь ещё и обзывается! - А как же она столько олелюшек ест, а не толстеет? Тощая, что твой палец! - Кузька показал свой мизинец, выпростав руку из-под длинного, ещё не высохшего рукава. Тут уж Фике звонко расхохоталась. - Да она просто такая и есть! Я тоже не толстею, - объяснила она, покрутившись во все стороны. - А что, разве надо? - Надо - не надо, а у нас в деревне все бабы дородные, как пышки! Хоть из печи вынимай да на стол подавай. А кто тощ да худ, того за немощного почитают. - Вот ещё, - фыркнула Фике. - Никакие мы не немощные! Кузька скатился с кровати и перекувыркнулся через голову: - Мал муравей телом, да велик делом! Уж на что у матушки твоей ручка мала, а лапти как возьмёт, да как жваркнет - всё равно что кувалдой! Фике так и опешила от такого количества непонятных слов. - Кузя, а что такое "жваркнет"? - Ну, наподдаст, врежет, отдубасит, поколотит... Словом, ох как больно! - А что такое "лапти"? Кузька аж присвистнул от удивления. - Вот невразумиха ты непонятливая! Сама их отмыла, отчистила, а теперь не признаёшь! - и ткнул пальцем в два плетёных башмачка в руках у Фике. - Вот же они, родимые! - Но у матушки таких нет! - удивилась Фике. - Ясное дело, у неё куда похлеще, - согласился Кузька. - С подковами, как у коня. Небось и у тебя такие же. А то думаешь, почему я тебя боялся? Приподняв юбку, Фике вытянула перед собой худые ноги в штопаных чулках и изрядно ношенных туфельках. - А чего их бояться? Туфли как туфли, и никого не жам... то есть не колотят. - Ну, добро, - смягчился Кузька. - А всё равно тебя ещё уму-разуму учить надо. Да, а как звать-то тебя, хозяюшка? - Фике. - Это Фёкла, что ли? - Да ты что! - звонкий девичий смех заставил Кузьку едва заметно, но всё-таки устыдиться. - Фике - это Фредерика.
- Федора, значит? - Да нет же! Фре-де-ри-ка, - объяснила Фике отчётливо, чуть ли не по буквам, отчего Кузька сам впервые почувствовал себя и тетёхой, и недотёпой. - Это не по-нашенски, что ли?
- По-немецки. Мы из Пруссии приехали, из Цербста. - А это далеко? - Кузька невольно поскрёб пятернёй в затылке. - Очень! - снова засмеялась Фике, сделав большие глаза. - Тебе такая даль и не снилась! - А ну как снилась? - возразил Кузька. - Мне много чего снится, да всего не упомнишь. Тут Фике наконец улучила момент, чтобы задать вопрос, который не давал ей покоя. - Кузя, а откуда ты знаешь мою матушку? И Шенк тоже... Как ты к нам попал? - Сдуру вляпался, - развёл руками Кузька. - На постоялом дворе в ваш сундук залез, а он возьми да и захлопнись... Надумали мы с друзьями в прятки поиграть. Афоньке водить как раз выпало. Ох и поискал же я, где можно спрятаться! А тут гляжу - сундук ваш стоит. Я в него и залез. Уж спрятался так спрятался! Афонька давно всех нашёл, а я кричал-кричал, об стенку ногами колотил-колотил, а они все точно оглохли...
Потешная Кузькина мордашка сразу погрустнела, нос сморщился, а на глаза навернулись слёзы. - Где ж мне их теперь искать-то? Нафаня заругает... - А Нафаня - это кто?.. Но тут кто-то снова постучал в дверь. Кузька мигом юркнул под кровать и натянул одеяло до пола. Появилась Шенк, чистенькая, аккуратная и деловитая. Увидев беспорядок на полу, она всплеснула руками, наговорила Фике каких-то чудных отрывистых слов, из которых Кузька ничего не разобрал, и принялась за уборку.
Оставив небольшой просвет между ковром и покрывалом, чтобы видеть происходящее, Кузька лёг на живот поудобнее и притих. Прямо перед самым его носом мелькнуло розовое облако и взметнулось в воздух: это Шенк подняла платье, испачканное сажей. Покачала головой, поохала, недовольно взглянула на Фике; та сделала ей умоляющий жест, который понял даже Кузька: не выдавай! Когда Шенк ушла, домовёнок вылез из-под кровати, расправил кафтан и заявил: - Эк вы все боитесь матушку! Видать, она и за такое жваркнуть может. - Да ну, - покачала головой Фике. - Вообще-то матушка хорошая, когда не сердится и не ругается. Она любит всё красивое, живопись, музыку ... И сама, когда в хорошем настроении, всегда поёт. А когда видит беспорядок, она всегда злится и ругается. - А жваркнуть может? Фике неопределённо пожала плечами, но поспешно напомнила, что здесь Кузьку никто не посмеет ни треснуть, ни жмя... в общем, поколотить. - А всё одно боюсь я твою матушку, не хочу ей на глаза показываться. Ну её! И уселся прямо на полу, смешно шевеля пальцами на босых ногах. Фике хотела было возразить, но и сама задумалась: кто знает, как матушка посмотрит на Кузьку? С её-то нервозностью и подозрительностью... Вряд ли она обрадуется при виде живого, самого что ни на есть настоящего домового. Ещё, чего доброго, крик поднимет, туфелькой бросаться начнёт - словом, как бывало обычно при виде крыс. Не со зла, конечно, а с перепугу. Но Кузьке-то от этого не будет легче - он, бедный, и так уже натерпелся. А она, Фике, уже пообещала, что его здесь никто не обидит. В дверь просунулось обеспокоенное лицо Шенк. Ей, видите ли, показалось, что здесь кто-то говорил. - Это я, - поспешно ответила Фике, схватив первую попавшуюся под руку книгу. - Мне просто вслух почитать захотелось. А сама боится и взглянуть туда, где только что сидел Кузька. Что будет, если кто-то ещё его увидит? Но Шенк, удовлетворившись ответом, снова ушла. Фике тут же обернулась и замерла: Кузьки не было. - Кузя! Кузенька! Ты где? Домовёнка и вправду нигде не было. На всякий случай Фике заглянула под кровать и в вазу, где он недавно прятался, но там его не оказалось. Зато откуда-то поблизости раздался знакомый голосок: - Ау, хозяюшка! - Кузя! - обрадовалась Фике, пытаясь понять, откуда идёт голос. - Ты где? В ответ послышался тихий смешок - и снова непонятно откуда. - А ты меня сначала найди! Знаешь игру в "горячо-холодно"? Если скажу "холодно", значит, там меня нету, а как скажу "тепло", там меня и ищи. Фике открыла шкаф и заглянула внутрь. - Мороз не велик, а стоять не велит! - сразу крикнул Кузька. Тогда Фике вышла в коридор и заглянула за дверь. - Эх, морозушко-мороз, на печи мужик замёрз!
У сундука заметно потеплело. - Ай, ай, месяц май! Теплый, а голодный... Ещё на пару шагов дальше наступило лето. КогдаФике наклонилась к камину, оттуда высунулась лохматая Кузькина голова и завопила что есть сил: - Горячо! Ух, как горячо! Удирай скорее, а то сгоришь! - Сам ты сгоришь, дурачок! - испугалась Фике и поскорее вытащила Кузьку из камина. Тот ещё не успел толком обсохнуть, а уже снова извозился в золе. - Додумался! Это же камин, печь комнатная! - А батюшки! - заорал Кузька и, выскользнув из рук Фике, юркнул поближе к медному кувшину. - Да разве ж печь такая бывает? - Бывает, ещё и не такая бывает! Пока Фике пыталась объяснить домовёнку, что такое камин, тот всё охал и причитал: - Ой, беда, беда, огорчение! Что ж мне теперь, горемычному делать?
Домик мне нужен, чтобы жить-поживать, добра наживать! Нашёл такое тихонькое, укромненькое местечко, чтобы никто, окромя тебя, меня тут не видал. Страх-то какой - чуть в печи не изжарился! Фике ласково обняла его и стала утешать: - Будет тебе домик! И никто тебя там не найдёт, и в печке сидеть не будешь. - Да я не печек боюсь, - признался Кузька, забираясь обеими ногами в лапти, - я огня боюсь. И матушки твоей страх как боюсь. Это она тут за хозяйку? - Нет, что ты! - замахала руками Фике. - Здесь императрица всем владеет... Её Величества это дворец! - Ах ты ж батюшки-светы! - ахнул Кузька, чуть не свалившись с колен Фике. - Не думал, не гадал, а в царские хоромы попал! А ты-то как сюда попала? - Вот чудак! - развеселилась принцесса. - Говорю же, меня просватали! Я скоро стану невестой наследника престола. - Царевича, значит? - Угу. - А где ж твой царевич? - Здесь, - вздохнула Фике. - Не знаю я, где его покои... А хочешь, по секрету скажу? Домовёнок с готовностью подставил ухо, заправив за него русую гриву. - Я и знать не хочу... А лучше бы и совсем не узнать. Фике вдруг стало так боязно, так тошно - хоть волком вой. Уселась на кровать, подтянула к себе колени, обхватила их обеими руками и горько заплакала. Кузька так и сел прямо на пол, озадаченно потирая чумазый лоб. - Так, чего-то не пойму я... За царевича идёшь, а белугою ревёшь.
- Не хочу я за него идти, - всхлипывая, выдавила из себя Фике. - Не люблю его совсем! - Вот те раз! - опешил Кузька. - А каков он собой, царевич твой? Глаз косой, рот кривой, а пузо мешком набекрень висит? Фике даже плакать перестала, как представила себе эту картину. - Ну и выдумал! - развеселилась она, утирая недавние слёзы. - А вот сам его скоро увидишь, будешь знать! Поразмыслив немного, Кузька вдруг хлопнул себя по лбу. - Семь бед - один ответ! Знаю, как твоему горю подсобить! - Ты что выдумал?
- Ай да Кузька, ай да голова! Пока ты сидишь, слёзы льёшь, а я уж придумал, как жениха твоего отвадить! - Да ты что! - испугалась Фике. - Так нельзя, Кузя! Совсем нельзя...
- А под венец можно идти, коль он тебе так не люб? - у Кузьки от возмущения аж воротник на рубахе встопорщился. - Нельзя, Кузенька, - Фике зашептала почти неслышно, - и отступать тоже нельзя... Мы же с матушкой за этим сюда и приехали! - Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты! - фыркнул домовёнок, и вправду болтая лаптями в воздухе. - Опять матушка! Говоришь, что не боишься её, а сама шагу ступить не можешь... Но Фике жестом показала ему молчать и пригладила лохматую голову. - Так надо, - коротко объяснила она и, достав платочек, стала вытирать Кузькины щёки от сажи. - Лучше скажи, почему ты опять такой грязный? Я же тебя только выкупала! - Тогда давай опять париться, - предложил Кузька, торопливо уточняя: - Ты только меня больше своей кусачкой не намазывай, а то ещё ослепну.
Пока Фике выливала в таз оставшуюся воду, домовёнок всё продолжал ворчать и возмущаться: - Матушка да матушка... Ишь ты, напугала! Подумаешь, какой страшный зверь...
- А что ж ты такой храбрый, а мыла боишься? - подмигнула Фике. - Это не я его боюсь, - Кузька пригрозил мылу кулаком, - это оно меня пущай боится! А на царевича твоего управу найдём, и никакая матушка мне не указ. - Вот хвастун, - со смехом покачала головой Фике. - Такой маленький, а такой хвастливый! - А ты не гляди, что я маленький, - разгорячился Кузька, важно сделав руки в боки. - Я ещё покажу, кто тут хозяин! Поглядим, что запоёт твоя матушка, когда я... Внезапно у самой двери послышался настойчивый женский голос: - Фике! Фике, дитя моё! Сколько можно там возиться? Нас ждёт столько дел! Всё это, конечно, поняла только Фике. А Кузька, хоть и не разобрал ни слова, сразу смекнул: - Матушка!