Часть 6 (1/2)

— Значит, ты в самом деле встречал его? И сражался с ним, но не мог победить — хотя ему тоже пришлось нелегко...

Они беседовали. В отличие от недавней беседы с профессором Глаубом, говорил Макс, порой едва успевая облекать в слова накатывающиеся образы, ощущения, мысли, а Ганс молчал. Насколько Макс успел заметить, окружающие не отдавали себе отчёта в том, что Ганс молчит. Их разум само собой подразумевал, что если они получили извне какую-то информацию, то она пришла со словами. Не было это и телепатией, чтением мыслей. Нет, вблизи Ганса сама реальность разворачивалась, обнажалась, сбрасывала пласт культуры и переходила в чистое первобытное состояние, когда не существовало разделения на субъекта и объекта, когда мир был целостен, и для понимания его не нужно было слов, понятий, идей. Так посреди буйной зелени альпийского луга пробивается вдруг наружу клык материнской скалы, камень, для которого это многообразие жизни — не более чем свежий налёт. Гансу не нужны были слова, в его обществе человек на время будто перенимал способность видеть мир таким, какой он есть, понимать его само собой.

Макс тарахтел, потому что иначе никак не мог уразуметь этого прямого подхода к реальности, стыдясь, с одной стороны, несовершенства слов-подпорок, их убогости, как средства выражения действительности, с другой же стороны, постепенно осознавая, что именно человеческая отделённость от объективной реальности даёт ему свободу, возможность быть человеком, что Ганс в них, людях, и ценит.

— ...не то чтобы я не понимал, что вы — совсем разные существа, но мы как-то привыкли относить вас к одной категории: нелюдей.

Вампиры, оборотни — объединяла их разве что человекоподобность и, пожалуй, сила. Вампиры были нежитью, нашедшей способ, уйдя из жизни не переходить в мир иной, зацепиться за грань между ?здесь? и ?там?, обманывая смерть с помощью чужой крови, не возрождаясь к жизни, потому что переход в эту сторону невозможен. Оборотни же были воплощением жизни, неистощимой, бьющей ключом энергии природы, в них сочеталось самозабвенное жизнелюбие зверя и разум, не человеческий, но и не уступающий оному, свои непоколебимые понятия о чести и леденящая кровь жестокость, но не нарочитая, извращённая людская прихоть, а жестокость природы, жестокость хищника, добывающего пищу, отстаивающего территорию.

Но их, оборотней, оставалось всё меньше, по мере того как отступала перед цивилизацией дикая природа, утрачивали простор пересечённые городами и дорогами леса. Другим же, вампирам, исконно больше зависящим от людей, чем от окружения, оказалось легче приспособиться к городской жизни, к цивилизации, к мудрёным человеческим уловкам.

— Так они есть даже в Берлине?

Нет, нигде поблизости. Дракула, старейший, ещё мог тягаться с матёрым оборотнем, но не его мелкие сородичи. Разнеженные беспомощностью своих жертв, в страхе бежали они перед суровой силой Зверя.

— И всё же ван Хеллсинг и его соратники нашли способ покончить с Дракулой?

Молчание — вернее, туман и неопределённость. Да, слухи о том, что замок в Трансильвании опустел, ходят, но какая судьба постигла немёртвого графа — загадка. Этот человек нашёл на него управу, но как удалось совладать со старейшим вампиром, опять же, неизвестно.

— А теперь он в Англии. Зачем англичанам понадобилось переманивать к себе именно этого профессора? Как специалиста по редким болезням — но отчего никто другой не получил подобного приглашения? По протекции влиятельных друзей — не исключено... Но очень похоже на то, что это связано с его познаниями о вампирах; вынудил же кто-то всю их компанию притвориться, что произошедшая на самом деле история была всего-навсего хитроумным розыгрышем. Не хотели наводить панику? Или кто-то стремиться использовать познания профессора для достижения бессмертия?