Глава 17. (1/1)

Холмс с ним пойти отказался. — У меня есть кое-какие дела, — сказал он. А Лестрейд пошел к соседям, и с удовольствием. И еще — с большим облегчением. Несмотря на то, что вроде бы все уладили, снаружи он чувствовал себя гораздо лучше, чем в доме, свободнее. Хоакин оказался его ровесником, высоким мужчиной с загорелым лицом и еврейскими чертами, с аккуратной лысиной и парой едва заметных продольных морщин на лбу. Он подавал продукты прямо из окна кухни, а Эстебан и Лестрейд накрывали на стол. На завтрак предлагались омлет с вялеными помидорами и ветчиной, круассаны с пастой из оливок и каперсов, а также киш с грушей и рокфором. Хоакин принес вино. В отличие от Эстебана он был молчалив и явно присматривался. Лестрейду не нравился его взгляд, но в обаянии ему, безусловно, было трудно отказать. Испанцы занимались юридической практикой и оказывали консультации по торговым сделкам с латиноамериканскими поставщиками, жили в Мадриде. Хоакин был состоявшимся адвокатом, Эстебан, несмотря на свой возраст, еще доучивался. В Прованс они приехали, когда он разделался с очередными экзаменами. Хоакином Эстебан откровенно восхищался, хотя, как понял Лестрейд, они были вместе уже несколько лет.— Лучше его нет в профессии, это правда! — мечтательно улыбаясь, говорил Эстебан, наливая Лестрейду второй бокал. — Слышал бы ты его речи в суде! Я просто с ума сходил, ловил каждое слово. И он ни одного дела не проиграл, любого мерзавца мог… На этом месте он под взглядом вернувшегося из дома Хоакина вдруг оборвал себя, виновато оглянулся и принялся расспрашивать Лестрейда о нем самом. Видимо, Хоакину не особенно нравилось быть предметом обсуждения. Лестрейд придерживался легенды, что работал в Аквиле и занимался космическими частицами. Он так вдохновенно врал, расписывая, как после землетрясения валялся в госпитале — спина с тех пор не перестает болеть, как потом вернулся домой в Лангедок и жил на небольшое наследство, что минутами сам начинал себе верить. Стремясь отвлечь внимание от своей персоны, он переключился на достопримечательности Лангедока, и вскоре его уже расспрашивали именно о них и в свою очередь принялись рассказывать об Испании, затем Лестрейд и Хоакин неожиданно нашли общую тему — футбол, а потом Лестрейд поймал на себе взгляд Майкрофта Холмса. Тот вышел из-за угла дома и смотрел на него так пристально, что Лестрейд с трудом вспомнил, о чем только что говорил. Он сразу почувствовал себя нашкодившим школьником и весь остаток завтрака ужасно нервничал и наверняка бездарно пытался это скрыть. По счастью, Холмс всего лишь съел кусок пирога, выпил один бокал и, сославшись на особенно трудную главу, ушел. Хоакин тоже их покинул. Эстебан и Лестрейд остались одни.Эстебан налил еще вина. — Леон так следит за тобой, — заметил он. — Если бы ты не сказал, что вы не пара, я бы никогда не подумал. Лестрейду тоже показалось, что Холмс пришел проконтролировать ситуацию, но это было понятным — мало ли что он тут может сболтнуть. — Видимо, он боится, что ты совратишь его ?подай-принеси?, — отшутился Лестрейд. — Я бы тебя и вправду посовращал. Хоакин не любит ходить со мной на море, а я не хожу один. А ты плаваешь. Мы ночью тебя видели в бухте. Пойдешь со мной вечером туда? Если тебя не смущает моя ориентация, конечно. Лестрейд окинул Эстебана взглядом, раздумывая, стоит ли ему чего-то опасаться с этой стороны, поймал ответный взгляд, не выдержал и улыбнулся. Потом посерьезнел:— Я не знаю. Надо Леона спросить. Вдруг я буду нужен ему?На том и порешили. К удивлению Лестрейда, на втором этаже работал телевизор, правда, без звука. Показывали велогонку Тур-де-Франс, как раз сегодня проходил этап в Провансе.— Я думал, ты работаешь, — сказал он, поднявшись вслед за Холмсом, открывшим ему дверь. Тот сразу же вернулся в кресло и поставил на колени ноутбук. — А как же ?самое главное для меня сейчас — максимально сосредоточиться??— Мне не нужно работать все время, — проигнорировал подколку Холмс. — Я жду сведения от Шерлока, потом обрабатываю их. Предпочитаю не делать выводов при недостатке информации. — Тебе нравятся велогонки? — Лестрейд поежился под взглядом Холмса. — Ну да, ты производишь впечатление машины, которой не интересно ничто человеческое. Холмс пожал плечами и вновь перевел взгляд на экран: — Мне нравятся гонки всех видов, нравится играть в шахматы, хотя, как ты сам понимаешь, в соперники мне годится только лучшая компьютерная программа. Я люблю хорошую еду и хорошее вино, мне нравится готовить, нравится водить самолет.— Самолет, ух ты! Ну а про меня ты все, наверное, знаешь, или не знаешь, но тебе неинтересно. На экране сразу несколько велосипедистов упали, и Лестрейд тоже теперь туда уставился. Впрочем, картинка тут же сменилась на велосипедистов, въезжающих в какой-то городок. — Никогда не смотрел велогонки. По какому принципу их вообще выигрывают?— В Тур-де-Франс двадцать один этап. Победа на каждом этапе сама по себе престижна. Гонку выигрывает тот, чье суммарное время на всех этапах будет наименьшим. Можно выиграть, не не победив ни на одном этапе, как Лемонд в 1990 году. Его, кстати, звали Грегори, как и тебя. Что ты еще хочешь знать? — А море ты не любишь?— Если ты надеешься затащить меня в бухту, то нет.— Как ты?..— Боже, Жожо, это уже не смешно. Ты не в той одежде, что был вчера, ты пахнешь морем, и к твоей шее прилипла водоросль. Лестрейд машинально стер ее рукой.Картинка в телевизоре сбилась, и Холмс открыл ноутбук:— Что еще?— Почему операцию отменили?— Потому что она была спланирована так, чтобы потерпеть провал.— Эээ… ну бездарно, конечно, да, но не настолько же плохо.— С учетом имеющейся у меня информации — настолько. Думаю, что Шерлок бы не обрадовался, если бы ты взлетел на этом складе на воздух вместе с остальными.Лестрейд вздрогнул:— Значит, была утечка…— Не в первый же раз. — Но кто? Джонсон?Он был рад услышать ?нет?. — Тогда кто?— Я не могу тебе этого сказать. Пока — не могу. И было бы хорошо, чтобы никогда не смог. Лестрейд кивнул: — Я понимаю. Холмс поднял на него взгляд и вдруг улыбнулся. Улыбка, правда, тут же сделалась отвратно кривой и перешла в усмешку. Лестрейду даже подумалось, не почудилось ли. — Нет, ты не понимаешь. Ты и десятой части происходящего не понимаешь. Не пытайся строить из себя крутого детектива. Это разгадать не под силу даже Шерлоку. — Так объясни!— А какой смысл? Но я могу сказать, что, если я не вернусь, ты будешь в безопасности и в следующей утечке в любом случае не будет нужды. — Подожди. Теперь я понимаю еще меньше. Почему… Постой! То есть ты хочешь сказать, что эта утечка была сделана, чтобы убрать меня? — Тебя, Донован, Диммока, Хартрайта, всех, кто лоялен Шерлоку и через него — мне. — Fuck! — сказал Лестрейд. — И кроме нас кто-то еще, да? Повсюду? Эти скандалы последних лет в Скотланд-Ярде: с масонами, с прослушкой от News, с использованием имен мертвых детей для прикрытия — везде после этого летели твои люди? Холмс поморщился: — Не везде, но вообще ты мыслишь в правильном направлении. — Как продвигается ваше расследование? — Продвигается. — Почему твоим противникам так важен твой провал? Что ты им не даешь сделать? И это ведь британцы, да? И европейцы? Не американцы, иначе бы ты не делал вид, что в Америку улетел?.. Холмс фыркнул: — Грегори, я им все не даю делать. Есть люди, которые просто мешают, что бы они ни делали. — А взрыв на Пэлл-Мэлл как-то связан с этой историей?— Связан, — Холмс захлопнул ноутбук и отставил его на стол, видимо, поняв, что от Лестрейда не отвязаться. — Там погибли мои люди. И некоторые наши иностранные гости, которые были на переговорах инкогнито. Я узнал о готовящемся взрыве за две минуты, но предупредить не смог. В переговорной комнате сигнала нет. Из персонала к телефону никто не подошел. Лестрейд встал и прошелся по гостиной:— Один в один как у меня в 92-м. Я узнал о бомбе на верхнем этаже дома, где произошло убийство, за минуту до того, как раздался взрыв. Погибли судмедэксперт, криминалист и два сержанта. У каждого из нас есть такая история: если бы пошел туда-то, тогда-то, сделал это, а не то, тогда кто-то не пострадал бы, был бы жив, не сошел бы с ума, не попал бы под автомобиль. Если бы ты чаще навещал маму, она бы волновалась меньше, и ее бы не хватил инфаркт. А если бы ты не наорал на соседа, он, может, не повесился бы в этот день.Холмс глянул на него почти с яростью: — С чего ты взял, что я нуждаюсь в утешительных душещипательных историях? — А с чего ты взял, что я рассказываю их тебе? Холмс промолчал. Лестрейд зевнул. У него слипались глаза.— Иди спать. — Нет, я хочу еще поговорить. А то потом ты хрен ответишь. — Обещаю, отвечу на все вопросы, на которые можно будет ответить. Иди спать. Лестрейд взглянул на него. Это было что-то новенькое. Да и вообще весь разговор был чем-то новеньким. Похоже, решив, что отвязаться от него, Лестрейда, нельзя, Холмс решил пойти на мировую. — Что такое? У меня что-то на лице? — тут же опровергнув эту теорию, раздраженно спросил Холмс. — Нет, — Лестрейд улыбнулся, сам не зная отчего. — Спокойного дня. Проснувшись, он некоторое время еще нежился в постели. Несмотря на маленький размер комнаты, кровать была слишком большой даже для двоих, настоящий траходром. На столике у изголовья стоял сухой букетик лаванды. Подтянувшись, Лестрейд на секунду зарылся в него носом, потом спустил босые ноги на нагретый солнечными лучами пол. Хорошооо. Он оглядел еще раз траходром и хихикнул. А у соседей кровати, наверное, маленькие, у них ведь всего две комнаты, вот они и используют стог. Боже, Лестрейд, куда тебя несет? Смеясь, он закрыл лицо ладонью. А еще они решили, что они, Лестрейд с Холмсом, пара. Быть парой Холмса, ооо! Интересно, кто из них был бы сверху? И где бы они трахались? У Холмса вот точно маленькая кровать. Наверное, выбрал такую специально, чтобы он, Лестрейд, его не трахнул. Испугался, бедняга, в самолете. Как будто, если бы Лестрейд захотел его трахнуть, ему бы помешала какая-то маленькая кровать. Нет, ну какая глупость — предположить, что Холмс может иметь к нему интерес!— Тааак! — он уставился в стену. Потом повернулся и посмотрел сначала в одно окно, потом в другое. Но ведь не может же этого быть, нет? Не мог Холмс?.. Это же Холмс! Стоп. Давай рассуждать логически. Холмс не гей. Судя по его виду, он вообще трахался лет двадцать назад, если вообще когда-либо трахался. Он с политикой трахается, ему незачем. — Да, как-то так, — кивнул сам себе Лестрейд. — Как-то так. Ладонь Холмса в его руке. Он не отнимает ее, хотя, если бы ему было неприятно, давно бы это сделал.?Если вы еще раз позволите себе подобное поведение в мой адрес, инспектор Лестрейд, об отставке даже речи уже не пойдет, ибо я вас уничтожу. Я. Уничтожу. Вас?.?Он хотел, чтобы ты улетел?.?…инспектор, ваше присутствие раздражает меня, мешает сосредоточиться?…?За друзей так не волнуются?.Холмс не хотел идти к соседям, но потом пришел. И сколько стоял еще за углом до этого, подслушивая? ?Если бы ты не сказал, что вы не пара, я бы никогда не подумал?. Да нет, бред. Конечно, Холмс волновался, они теперь связаны, и от безопасности Лестрейда зависит и его безопасность. Все это вполне объяснимо, кроме одного — попытки прогнать. Но и это можно объяснить — переволновался, решил, что лучше уйти одному, чем так волноваться на будущее, присматривая за телохранителем-детсадовцем. Все объяснимо. Вполне объяснимо без всякого сексуального подтекста, и поменьше надо слушать соседей-педиков, да… Холмс обнаружился в кухне. Повязав клеенчатый фартук, он активно орудовал лопаткой в сковороде, от которой доносился изумительный запах мяса. На столе были разложены почищенные и нарезанные баклажаны, помидоры, перец. — Если я пойду искупаюсь вместе с соседом, это…Холмс бросил лопатку в овощи и повернулся к Лестрейду.— С соседом? — скривился он. — Ты имеешь в виду, конечно, красавчика Эстебана? — Ну да. — А если я скажу, что против?— Тогда я спрошу почему. В бухте дно каменистое, трудно заходить в воду, не думаю, что там купается кто-то, кроме таких идиотов, как мы. Холмс вздохнул и закатил глаза. Он стоял совсем близко, и от него слабо пахло туалетной водой и каким-то лекарством. К его щеке пристало кунжутное семечко. Лестрейд сделал шаг вперед, протянул руку и осторожно смахнул его. Глаза Холмса расширились. Он приоткрыл рот, видимо, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл. Лестрейд слышал, как колотится его сердце. Или это он слышал свое собственное? — Эстебан был прав, — сказал он тихо.— О чем ты? — с недоумением и раздражением спросил Холмс, но назад не отступил.— О том, что ты ревнуешь. Чувствуя бешеный ток крови в ушах, Лестрейд приподнялся на цыпочки и поцеловал плотно сжатые губы. И когда они приоткрылись, скользнул языком внутрь.