Глава 18. (1/1)

В какой-то момент в его сознании еще мелькнула мысль: ?Что я делаю??, но в следующий Лестрейд уже бросился в омут с головой. Его язык столкнулся с языком Майкрофта, и это ощущение разом словно заставило расплавиться все его тело. Ноги ослабли, и Лестрейд с трудом удержался от того, чтобы навалиться на Майкрофта, который не отвечал ему, но впускал в свой рот, позволяя исследовать его. Руки Лестрейда бережно легли на напряженную спину и так же бережно прижали к себе. Майкрофт словно бы выдохнул всем телом, расслабляясь, и Лестрейд переместил левую руку на его талию, а правой осторожно погладил между лопаток, успев подумать, как долго он, оказывается, хотел чего-то подобного. Потом он отстранился, чтобы глотнуть воздуха и понять, куда нужно передвинуться, чтобы не упасть… В овощи сажать Майкрофта как-то не хотелось, и на раскаленную сковородку - тоже. — Достаточно! — руки Майкрофта отстранили, словно бы оторвали его от себя, и в них была та самая твердость, которую Лестрейд испробовал на себе еще в Вулидже.Он отступил к раковине, Майкрофт — в противоположную сторону. Делая большие судорожные вдохи, как будто его только что вытащили из воды и он никак не мог начать нормально дышать, Майкрофт практически сел на стол и тут же застонал и впился пальцами в больное плечо так глубоко, словно хотел вырвать его из тела. Лестрейд мысленно выругал себя последними словами.— Тебе плохо? Он сделал шаг к Майкрофту, но тот выставил вперед ладонь: не подходи.— Воды? Обезболивающее? Майкрофт, дыша сквозь сжатые зубы, прикрыл глаза.— Сделай одолжение, просто уберись сейчас из дома, — сказал он. — Прямо сейчас.— Ок.Лестрейд уже отодвигал засов на задней двери, когда Майкрофт стремительно вышел из кухни: — До темноты. Ты должен вернуться до темноты.— Там бродят очень страшные, очень голодные вампиры? — спросил Лестрейд. На лице Майкрофта мигом появилось привычное выражение: ?ну что за идиот??Лестрейд рассмеялся от облегчения и сбежал в сад. Он прошел несколько раз по дорожке взад-вперед, потом открыл дверь сарая, намереваясь поваляться в сене, но понял, что не выдержит и минуты, и пошел обратно к дому, точнее, к его соседской половине.Готовил на этот раз Эстебан. Хоакин смотрел на него сквозь открытое окно, притворяясь, что читает какие-то очень важные документы на экране ноутбука. Лестрейду он вроде бы обрадовался, по крайней мере, настолько, насколько дал себя прочесть. А вот Эстебан ему обрадовался точно, хотя и успел кинуть на Хоакина виноватый взгляд. После обеда отправились на море. Лестрейд уже немного успокоился, но все равно его мучили сомнения — действительно ли стоит идти купаться или лучше вернуться домой? Майкрофт ничего не сказал ужасного, но при этом прогнал. Что из этого было главным? Неправильно было то, что он сделал? Правильно? В какой-то момент все казалось таким… таким…Он застыл посреди лавандового поля и опомнился только тогда, когда Эстебан вернулся за ним. — Что случилось? — спросил он мягко.— Я поцеловал его, — Лестрейд закрыл лицо рукой. — А он? — в голосе Эстебана звучала улыбка. — Прогнал меня. Слушай, это не стоит обсуждения, честное слово.— Как хочешь.Но и до самого моря сомнения не отпускали его. Лестрейд перебирал в памяти реакции Холмса, пытаясь найти подтверждение своим словам о ревности, и больше не находил. Как ему могло такое показаться? И кольцо… Холмс снял кольцо с правой руки и надел на левую, чтобы показать, что он занят. Изначальный запрещающий жест. Должно быть, заметил его интерес. Но его интерес-то появился вот только что, какой-нибудь час назад. Утром ему и в голову не приходило, что… Что он что? Гей? Бисексуал? Нет, вряд ли гей. Женщины ему нравились не меньше, чем Майкрофт. А Майкрофт… Лестрейд отпустил Эстебана плавать, а сам уселся на тот же камень, что и ночью. Дело близилось к закату, потому уже не палило, да и легкий ветерок обдувал лицо. На берегу в бухте никого не было, но метрах в ста на волнах качались две лодки, из-за мыса доносился шум, веселые крики. Вдалеке плыл большой прогулочный катер, за ним виднелось уставленное коричневыми и зелеными контейнерами грузовое судно. И опять захотелось, прямо-таки ужасно захотелось, чтобы Майкрофт был здесь. Сидел на соседнем камне, опустив в воду босые ноги, и закатные лучи подсвечивали бы темно-рыжие завитки на его висках. Лестрейд, улыбаясь, сполз прямо в одежде в воду, оперся затылком об один камень, закинул ноги на другой. Надо же было не понять! А Майкрофт, конечно, догадался обо всем с самого начала. Может, поэтому и гнал. Потому что ему только озабоченного идиота не хватало сейчас… И все же на какой-то момент показалось, что Майкрофту хотелось тоже…Эстебан вернулся, уселся на камень над головой Лестрейда.— Хорошая вода. У нас такой теплой воды никогда не было. — Он помолчал. — Знаешь, я очень долго не мог признать, что я гей. У нас в стране разрешены однополые браки, но я все равно очень трусил признаться, боялся разрушить свою жизнь, а в итоге получилось еще хуже. Сначала я просто ничего не понимал, не понимал, что то, что я чувствую к Хоакину, не просто глубокая дружба, даже женился, хотя и очень не хотел. Я к тому времени чуть ли не все свое свободное время уже в конторе проводил, только бы еще с ним побыть. Или даже просто быть там на всякий случай, вдруг он придет. А все равно ничего не понимал. А потом… ну а потом я трусил, не мог уйти от жены, и лучше даже не вспоминать, чем все кончилось. Она погибла в конце концов. Не из-за меня. Так получилось. Но она меня хотела убить. Я слишком далеко все это завел. — У меня нет трудностей с принятием собственной ориентации, — ухмыльнулся Лестрейд. — Да и вообще, на фоне всего остального… Он встал, разделся до трусов и пошел в воду. Во всей истории оставалось неясным только одно: по какой таинственной причине Майкрофт Холмс не убил его сразу после поцелуя. А ведь мог. В море, как обычно, было хорошо. Лестрейд бездумно плыл на спине, когда ему вдруг вспомнились слова Эстебана: ?Или даже просто быть там на всякий случай, вдруг он придет?. Да, должно быть, это было заметно уже в Кельне. Инспектор Грегори Лестрейд, пятидесяти трех лет, влюбленный (безнадежно?) в занимающего (или занимавшего) скромную должность в британском правительстве Майкрофта Холмса. Аминь. Обратно шли молча. Эстебан улыбался, Лестрейд старательно игнорировал мысли о том, как теперь общаться с Холмсом. Лаванда пахла одуряюще. У самого забора он не удержался и сорвал несколько веточек.— Цветы в честь прекрасной дамы? — ухмыльнулся Эстебан.— Заткнись! Отсмеявшись, они разошлись каждый в свой угол, но Лестрейд еще побродил вокруг дома, поднялся наверх к дороге, попытался разглядеть, не сидит ли Холмс на втором этаже, но увидел только мерцающий экран телевизора. Хотелось пройти дальше, в деревню, и с собакой потискаться - тоже, но солнце уже село, а испытывать терпение Холмса без конца он не хотел. Что-то смущало его в словах Эстебана, не давало покоя. Он перебирал их, насколько мог вспомнить, и никак не мог это что-то найти. — Почему ты назвал наших соседей сомнительными? — это было первое, что он спросил, когда Холмс пропустил его внутрь. — Неужели? — растянул в неприятной улыбке губы Холмс. — Может быть, ты наконец понял, почему я не хотел тебя отпускать?Лестрейд вздохнул:— Знаешь, при всей поганости твоего характера я бы хотел, чтобы это произошло по другой причине. Холмс застыл посреди прихожей, к нему спиной.— О, опять, — сказал Лестрейд устало. — Инспектор, я уничтожу вас за каждое неправильно сказанное вами слово. Да, я уже сто раз понял, какой я идиот и насколько неверно истолковал твои реакции. Можем мы все обсуждения этого как-то опустить? — Наверху. — Ок. Когда Лестрейд переоделся и вышел в гостиную, телевизор уже был выключен. На маленьком столике между креслами горела лампа под оранжевым абажуром, уютно рассеивая темноту. Ноутбук Холмса лежал у него на коленях.?Оборону выстроил?. — Так что ты хотел мне сказать?— С чего ты взял, что подобное твое поведение может быть для меня приемлемым? — Хм… Если честно, я вообще ни о чем таком не думал. Ну а почему бы ты не мог быть геем или бисексуалом? И, в конце концов, ты переодевался в женское платье в Лондоне.Холмс поморщился:— Я как-то переодевался в полевого командира сербских террористов. Это же не сделало меня одним из них. — Кто знает?— Твое чувство юмора оставляет желать лучшего. Я бы на твоем месте почаще задумывался, что и кому ты говоришь.— Мне следует рассчитывать по возвращении на понижение до констебля за то, что мне нравится целовать тех, в кого я влюблен? Холмс казался совершенно обескураженным. Лестрейд вдруг вспомнил, что оставил цветы в своей комнате. Он сходил за ними и поставил в вазу на столике. Холмс сузил глаза.— Полагаю, мне стоит подчеркнуть, что подобные проявления твоих чувств совершенно неуместны. Могу я рассчитывать на то, что это не повторится? — Ты боишься, что я буду набрасываться на тебя и с особым садизмом насиловать всякий раз, когда увижу тебя в фартуке и с лопаткой на кухне? Нет. Я буду страдать от неразделенной любви молча и в конце концов издохну в муках на коврике у твоей двери поутру. Холмс закатил глаза. — Все в порядке, Майк, правда. Я приличный мальчик и не распускаю руки там, где не следует. Холмс только вздохнул.— Так что там с соседями?— Что ты заметил?— Не знаю. Может, это полная чушь, но… Эстебан сказал, что у них никогда не было такого теплого моря. Но в Испании оно теплее, чем здесь. И еще он говорил про речи Хоакина в суде, но юристы, сопровождающие сделки, не произносят речей. — Браво, инспектор! — Холмс даже улыбнулся, и на этот раз его улыбка точно не была кривой.Лестрейд почувствовал, что краснеет. — Так кто они? Это чем-то угро…— Нет. Нам — нет. Скорее уж мы им. Он передал Лестрейду ноутбук. На его экране красовалось лицо Эстебана, только здесь он был с короткими волосами и ?голливудской? бородой. Заголовок статьи гласил ?Адвокат-убийца добрался до своей жены?. Минут двадцать Лестрейд читал и перечитывал, как Педро Бегхьо, партнер (во всех смыслах) скандально знаменитого адвоката Гильермо Грациани, застрелил сначала своего тестя, потом убил торговца оружием, который продал ему пистолет, а теперь следы его присутствия обнаружились и в квартире его недавно убитой супруги. Судя по снимкам, Гильермо Грациани также жил во второй половине дома под именем Хоакина. — Бред какой-то! — сказал Лестрейд, возвращая ноутбук Холмсу. — Эстебан… Он задумался. Представить, что этот симпатичный парень с лучезарной улыбкой… — Мориарти тоже улыбался, — мягко заметил Холмс.Лестрейд вздохнул.— Мориарти мне сразу не понравился. — Он вздрогнул от отвращения. — Я его видел у Молли. Относил ей печень, которую стащил Шерлок. Джим крутился в лаборатории, и у меня было стойкое ощущение, что с такими, как он, скользкими типами дела лучше не иметь. Но Эстебан… он такой, знаешь, невинный, что ли… искренний… переживающий за все.Холмс печально усмехнулся:— В этом мире многие вещи, Грегори, не то, чем кажутся.— Как ты их вычислил?— Ну, во-первых, вчера мы говорили по-испански, — лениво, в духе ?это было проще простого?, ответил Холмс. — Я заметил, что Хоакин произносит некоторые слова с придыханием, к тому же его гласные более певучие, чем у испанцев. Кроме того, Хоакин один раз сбился и произнес слово так, как могут говорить только в Латинской Америке — с ?ж? вместо ?й?. А у Эстебана слишком правильный, слишком хороший испанский. Сегодня я услышал, как Эстебан говорит про речи Хоакина. Я предположил, что Хоакин не консультант по сделкам, а адвокат по уголовным делам, и забил в аргентинский гугл: ?Знаменитые адвокаты Аргентины?. Лестрейд кисло улыбнулся. — Его речи действительно очень хороши, — продолжал Холмс. — И лекции тоже. По крайней мере, из того, что нашлось в youtube. И, в отличие от Эстебана, он не находится в розыске. — В международном? — Эстебан? Нет. — И… что ты будешь делать?— А ты? — Я? Я бы с удовольствием занялся с тобой любовью, но, поскольку это невозможно…Удивительно, но Холмс, хотя и метнул на него нечитаемый взгляд, промолчал. А еще у Холмса вдруг заполыхали щеки. Устраиваясь спустя несколько часов в постели, Лестрейд вспоминал, как тот встал и, сославшись на срочное дело, захватил ноутбук и ушел к себе. И чем дольше он думал об этом, тем больше ему казалось правильным поцеловать Холмса еще раз.