Глава 11. (1/1)

— Как не работает?Лестрейд от неожиданности даже забыл шорты натянуть, так и остался сидеть на кровати в трусах. Холмс неопределенно повел плечом.— Инсульт? — обалдело уточнил Лестрейд. Холмс промолчал, не поднимая головы.— Посмотрите на меня. — Тома, говори по-французски! — сердито сказал Холмс. Но все-таки поднял взгляд. Лестрейд вгляделся в него. Глаза Холмса казались ясными. — Что еще? — спросил Лестрейд, игнорируя приказ. — Слабость? Головная боль? Головокружение? Нарушение речи? Зрение ухудшилось? — Головная боль, — раздраженно ответил Холмс. — Была. Вчера. — Улыбнитесь. Холмс покорно выполнил требуемое. Улыбочка вышла так себе, детей в зоопарке пугать, но асимметрии Лестрейд не нашел. — Руку поднимите, глаза закройте.Холмс оторвал правую руку от ноутбука и поднял ее на уровень глаз Лестрейда. Она не дрожала, напротив, казалась такой твердой, что хоть сейчас отправляй Холмса в тир. Лестрейд позволил себе дотронуться до его пальцев. Они были ледяными. Холмс вздрогнул, но глаз не открыл. — С координацией все в порядке. Но нужен врач, чтобы определить точно, инсульт это или нет. Лестрейд вспомнил наконец, в каком он виде, и потянулся за шортами. Холмс посмотрел на него с вселенской усталостью. Потом развернул к нему экран ноутбука. Лестрейд прочел статью о медицине во Франции и выругался. Конечно же, у Холмса сейчас французский паспорт, но вряд ли к нему прилагается страховка. Так его в два счета раскроют. Лестрейд натянул майку, продолжая вглядываться в Холмса. Охренеть просто. Особенно если учесть, что головная боль и паралич могут быть не только симптомами, но и предвестниками инсульта. Что если Холмс загнется у него на руках прямо на трассе? При каких еще заболеваниях бывает паралич? Лестрейд вспомнил, как Холмс стал расстегивать рубашку и рука вдруг повисла. Наверное, поэтому его так и колотило, что он сразу понял — все это серьезно. А он, Лестрейд, списал невозможность двигать рукой на нечувствительность от слишком большой дозы обезболивающего. Но оно же не очень-то и подействовало. Стоп! Где-то он такое уже видел. Холмс казался полностью погруженным в ноутбук. — Обезболивающее, — сказал Лестрейд. — Вы вкалывали его сегодня? — Разумеется. — Сколько доз?— Две.— А вчера? До того, как вкололи две дозы здесь, еще вкалывали? — На каждой стоянке.— Вы шутите! — Конечно же нет. С обезболивающим у меня… к сожалению, такая же проблема, что со снотворным. Клаус подобрал мне то, что действовало на меня лучше всего, но и оно теперь оказывает очень слабое воздействие. — Холмс, вы идиот! — простонал Лестрейд. — Ваша рука — реакция на передозировку.— С чего вы так решили? — проигнорировав оскорбление, после небольшой паузы спросил тот. — Моей маме делали операцию, и врач ошибся с дозировкой. У нее потом отнялись ноги на целый месяц. Холмс на несколько минут ушел в себя. Потом снова застучал по клавиатуре. Лестрейд терпеливо ждал. Наконец тот поднял голову: — Пожалуй, я склонен с вами согласиться. Утром мне показалось, что к руке возвращается чувствительность. Позднее я списал это на то, что тогда еще не полностью проснулся. — Вот видите, — чувствуя себя так, будто ему только отменили смертный приговор, воскликнул Лестрейд. — Попробуйте обойтись без обезболивающего сегодня.— Боюсь, это невозможно. У меня очень низкий болевой порог, — пояснил Холмс, — я попросту не смогу работать. — Он помолчал. — К сожалению, в первый раз рана обрабатывалась наскоро. Она загноилась, и Клаусу пришлось вскрывать ее. Лестрейд кивнул. — Один день. Вы сказали, что сегодня мы в дороге. Это не требует умственной работы. Я — рядом, и всегда могу вас поддержать.— Вы… — Холмс скривился. — Как я могу положиться на вас, если вы все время забываете о такой простой вещи, как легенда?! Если вы приказы не воспринимаете всерьез!— Я не сказал никому ни слова за пределами этой комнаты, и сейчас говорю тихо, — запротестовал Лестрейд. Он перешел на французский: — И я знаю, что ты уже исследовал комнату на предмет камер и прослушки. Кроме нас здесь только молодежь, а они ходят так шумно, да и пол в коридоре так скрипит, что попробуй кто подойти к нашей двери, я бы это услышал. И ты заказывал номер сам, заранее, ты бы не заказал его в ненадежном месте. — Всегда может что-то остаться незамеченным. — Я не сделаю ни движения против твоей воли, — пообещал Лестрейд. — И мой французский достаточно хорош для того, чтобы в случае чего объясниться с водителями. Если, конечно, ты не успеешь им рассказать, что я — немой, — хмыкнул он. Холмс устало захлопнул ноутбук: — Хорошо. Когда мы выйдем на трассу, я скажу, куда мы направляемся. Если я не смогу действовать, тебе придется взять все на себя. — Отлично. Только не зови меня Тома. Второе имя, Жозеф, подходит к моему детскому прозвищу — Жожо. Вряд ли о нем есть что-то в моем досье. — Почему Жожо? — недоуменно спросил Холмс. — Понятия не имею. Так меня называл друг детства, здесь, во Франции, он давно умер. Прежде чем ответить, Холмс смотрел на него несколько минут, и Лестрейд снова почувствовал себя зверушкой. Но потом Холмс кивнул. — Приемлемо, — сказал он. Лестрейд еще никогда не ездил такими идиотскими маршрутами. Но Холмс был прав, не пользуясь общественным транспортом. Технологии распознавания лиц применялись уже кое-где в полиции. Кто знает, может быть, что-то внедрено и в здешних аэропортах, и на вокзалах. Темные очки и банданы, которые были сейчас на них, конечно, затрудняли опознание. А могли, в зависимости от ракурса, при котором попадаешь в поле зрения камеры, и не затруднить. Сегодня они продвигались быстрее. Придерживаясь направления на Марсель, следовали по дорогам вдоль скоростных трасс, привычно ловили одну машину за другой. Подбирали здесь пассажиров охотнее, чем на севере, — видимо, боялись меньше, чем на пустынных трассах в малонаселенных районах. Холмс страдал заметно, хотя и пытался это скрыть. Пот тек с него ручьями, несколько раз он явно был на грани обморока. Его тошнило, он не мог есть, и Лестрейд за весь день так и не смог заставить его проглотить ни кусочка. На обед они завернули во вполне человеческое кафе в городке Шабей за Валансом, и Лестрейд чувствовал себя последней скотиной, уминая пиццу с ветчиной. Ему самому, кажется, ничто не могло испортить аппетит. Когда они ловили машину на выезде, Холмс выпросил у Лестрейда рюкзак и кулем осел на него. Потом, уже в машине, Лестрейду показалось, что у Холмса стоят слезы в глазах, но, может, это была всего лишь игра света и тени. В этот раз отмалчивался Холмс. Впрочем, Лестрейд по своей работе привык слушать и умел это делать, так что его общение с водителями было и приятным, и интересным. Кроме того, он был счастлив оторваться за все предыдущие дни. Между сменами машин он проглядывал карту, выданную ему Холмсом, и привычка запоминать не подвела его ни разу. Ориентировался он легко, договаривался умело и в целом к вечеру был очень доволен собой. О том, в каком чудовищном напряжении он пробыл весь день, Лестрейд понял только на заправке за Авиньоном, где они оказались в десятом часу. Он сам чуть не заплакал, когда увидел, как Холмс шевелит рукой. Ночевали они в отельчике типа жит в одной из ближайших деревень, белом домике с синими ставнями. На общей кухне стояла микроволновка, и, затолкав Холмса в спальню, Лестрейд пошел греть пиццу, которой запасся в количествах очень даже немалых. На диванчике за выступом стены сидела парочка, по виду — студенты на каникулах, оба загорелые и белобрысые. Они закидывались пивом и увлеченно целовались. Лестрейда весело поприветствовали, но от занимательного занятия не оторвались. Он отвернулся и прислонился затылком к стене. Они молоды, беспечны и счастливы, потому что еще ничего не знают про жизнь. Им кажется, что все впереди, что любовь — это самое главное, и что если она есть, больше не будет никаких проблем. У них, конечно же, сейчас случится жаркий секс, а завтра они со своими рюкзаками поедут к морю, валяться на пляже и стаптывать обувь на мостовых маленьких городков, а вечером снова пить пиво в каком-нибудь жите и целоваться. Они, разумеется, не планируют свой маршрут, не боятся ночевок в дороге и злых людей, а еще в душе обязательно смеются над такими глубокими стариками, как он. Им кажется, что старики все усложняют, именно поэтому романтика, море, пиво и секс — не для них. Впрочем, может, они и правы. Он, Лестрейд, например, все усложнил еще в молодости, когда по кой-то черт решил, что сможет изменить мир. Поэтому у него свой секс — сейчас он пойдет долго и вдумчиво трахаться с перевязкой Холмса. И если повезет — обойдется потом без соответствующих ?эротических? снов. Вернувшись, он, однако, обнаружил, что Холмс уже спит. В этот раз у них был номер куда приличней, но зато одна кровать на двоих. Лестрейд поставил пиццу на тумбочку, присел рядом с Холмсом и минут пять еще раздумывал — будить, не будить… Холмс достаточно настрадался днем, может, если пропустить одну перевязку, то ничего? Перед этим они тоже сутки пропустили, и вроде все в порядке. В конце концов он поставил выданный хозяином будильник на полшестого, разделся, нырнул под покрывало, перевернулся на левый бок и почти сразу же уснул.