Глава 7. (1/1)

Половина девятого. Лестрейд не думал, что имело смысл ждать дольше. И персонал, и посетители кафе и так уже косились, а у него не было даже телефона - хотя бы сделать вид, что он играет, или книги. Только путеводитель, который он два раза прочитал от корки до корки, и хорошо, если запомнил хоть слово. Он не мог даже отойти в туалет, хотя и хотел уже очень давно, и только радовался, что все-таки не пил пива. Погода еще раз поменялась. Жара спала, солнце скрылось за облаками, и вечерний воздух после дождя был как-то по-особому прозрачен и приятен на вкус. Лестрейд загибал и разгибал обложку путеводителя и представлял, как этим самым прекрасным вечером тело Майкрофта Холмса выволакивают из машины в окрестностях Кельна, чтобы сбросить в Рейн. Тело медленно погружается в серую воду, а высоко в небе кружат вороны. Он пытался заткнуть воображение, но сегодня оно разыгралось особенно злобно, словно мстило непонятно за что (за то, что бросил рисовать еще в первом классе, когда повелся на насмешки одноклассника?). Все новые и новые картины приходили на ум. Вспомнилась даже прочитанная в отрочестве книга про различные виды пыток. Разумеется, она была с рисунками, с подробными описаниями, даже с несколькими цветными вкладками с фотографиями орудий пыток в музеях, и теперь уставший, издерганный мозг Лестрейда с каким-то невероятным садистским наслаждением применял все это к Майкрофту Холмсу. Особенно ему почему-то приглянулась дыба. Лестрейд понял, что задремал, когда ему привиделось, как Холмс лежит на дыбе, а он держит его за руку, уговаривая потерпеть, потому что ?все же будет хорошо?. Он встряхнулся, оглядываясь, тоже уставшая за день молоденькая официантка, видимо, студентка, сочувственно улыбнулась ему и ушла с подносом внутрь. Пытаясь перебить мозг, Лестрейд принялся играть в игру ?двести причин, по которым на столько часов мог бы опоздать Холмс?. Впрочем, он опять проиграл. Вконец измотанный, Лестрейд бросил очередной отчаянный взгляд на дверь в коридор, который, как он понял, вел к туалетам. Невозможно было не понять этого по довольным лицам тех, кто возвращался оттуда. Он подошел к соседнему столику и жестами спросил время. Часы на вежливо протянутом ему телефоне показывали девять пятнадцать. Еще чуть-чуть, и его мочевой пузырь лопнет. Четыре часа десять минут. И все же он знал, что не уйдет. Еще час и еще час, пока не станет слишком поздно и не закроют кафе. И завтра он придет сюда тоже. И… у него есть все время отпуска и, по милости Холмса, довольно большой запас наличных, в конце-то концов. Лестрейд выставил рюкзак на стол, на всеобщее обозрение, взял оттуда маленькую сумку, которую купил днем и в которой теперь лежал Глок, и наконец пошел в туалет.Когда он, возвращаясь, открыл дверь из коридора на террасу, его сердце замерло — за его столиком, спиной к улице, лицом к нему, сидел незнакомый мужчина. Лестрейд обвел взглядом соседние столики — в другом углу точно был свободный, табличка резервирования на нем отсутствовала. Лестрейд подошел к своему столику и сел, спуская рюкзак на пол. Мужчине было лет сорок. Кудрявый, рыжеволосый, короткая борода и светлые глаза. Крепкая фигура, мускулистые ноги, мозолистые ладони. На белой футболке была нарисована черным цветом кружка с пивом. Под ней по диагонали шла надпись на немецком. И какого хрена он тут делает? Случайный или… посланец? В любом случае паниковать рано. Лестрейд потянулся за путеводителем, чтобы убрать его в карман, но мужчина положил на него руку. — Француз, значит, — на хорошем французском, но с заметным акцентом, сказал он. Голос у него был до отвращения жизнерадостный. Лестрейд пожал плечами.— Да, да, мне сказали, что ты немой. А еще ты очень недальновидный, — заметил мужчина. — Например, ты носишь с собой оружие в стране, в которой его носить запрещено. — Он выразительно посмотрел на сумку в руках Лестрейда. — И поэтому тебе придется пройти с нами. И, пожалуйста, без глупостей, красавчик, иначе, сам понимаешь, тяжесть преступления увеличится в разы. Он посмотрел влево за спину Лестрейда, и Лестрейд, конечно же, оглянулся. Хотя мог уже этого не делать — тяжелая рука легла ему на плечо. Он подавил вздох и встал. Было совершенно ясно, что это никакая не полиция. А пытки, кажется, предназначались не только Холмсу. Что ж, когда он поступал в полицейский колледж, он знал, чем это может кончиться. Жизнь — она разная, бывает и такой. В машине Лестрейду, скованному наручниками и зажатому между двумя ?качками?, думалось совсем не о том. По-дурацки получилось с оружием. Великий Холмс чего-то не предусмотрел. В самом деле, как Лестрейд смог бы вывезти Глок из Германии, если в аэропортах сумки сканируют? Все равно пришлось бы выбрасывать в тот же Рейн и потом писать рапорт о потере оружия… Более стыдной вещи и представить себе невозможно. Он вспомнил тот день, когда получил пистолет. Это казалось таким большим, таким важным достижением. Действительно, почему он? Почему не Эмори? Но начальству было видней. Элизабет тогда так радовалась за него. Испекла свой фирменный пирог, а потом они пошли с этим пирогом в гости к друзьям семьи. Точнее, это был бабушкин фирменный пирог, киш лорен с мясом и луком, но даже маме никогда не удавалось испечь его так, как это получалось у Элизабет. Столько было праздников, столько всего уютного между ними, походов вдвоем в кино — держаться за руку весь сеанс и целоваться украдкой, если удается достать билеты на последний ряд. Элизабет всегда была немного старомодной, и это ему нравилось. Ее длинные строгие юбки, любовь к шляпкам, жакетам и шелковым чулкам. Кудри и ленты. И, конечно же, французская литература.Бабушка Элизабет обожала. Во Францию к ней они с Элизабет ездили всегда вдвоем, обязательно на две недели в отпуск, и еще иногда в течение года, когда он брал отгулы за счет дежурств. Потом бабушка заболела и умерла, а потом и у них с Элизабет все расклеилось. Совсем. И он никогда не понимал почему. Ведь не график же его был тому виной. Лестрейд прекрасно видел, как живут некоторые другие полицейские, не лучше и не хуже других. Кто-то разводится, а кто-то сохраняет счастливый, радостный брак на всю жизнь. Как, например, его наставник Дерек Марблз, проработавший в Скотланд-Ярде сорок пять лет и ушедший на пенсию четыре года назад. Лестрейд почувствовал сожаление, что давно не навещал его. Хотя вряд ли бы это прибавило ему ума…Они давно уже выехали за город. Машина свернула на грунтовую дорогу и вскоре въехала в ворота, а затем и в гараж. Через несколько минут Лестрейда ввели в дом. На первом этаже был огромный холл с гигантским окном во всю стену. В бело-серой комнате нестерпимо яркими пятнами выделялись кроваво-красные диваны. Мужчина задернул жалюзи. Лестрейда посадили на диван. Мужчина что-то сказал своим подручным, и они вышли. Сам он тоже ушел. Лестрейд устал так, что ему было абсолютно все равно, что происходит. Он знал, что бежать бессмысленно. Прямо на него смотрел глазок камеры, расположенной между картинами на дальней стене. Наверняка были еще и другие. Через несколько минут напряженной тишины он услышал, как от дома отъехала машина. А потом он сделал самое нелепое, что, наверное, можно было сделать в таких обстоятельствах — просто лег на диван и заснул.