Глава 3 (1/1)

— Смотри, сверху Хастинапур похож на игральную доску. Я больше никому не хочу отдавать тебя, Драупади.Хотя я меньше всего собиралась вслух возражать Арджуне, моя фантазия нашептала мне иное сравнение. Султаны и веера пальм в садах казались фигурками, сделанными для полководца, чтобы расставить их по карте. Солнце налилось алым, как кружок, нарисованный на ладони танцовщицы, неуместной гостьи в шатре полководца, и она с дивным медлением вела ладонью над землёй-картой, всё ниже и ниже, чтобы полководец позабыл о планах битвы ради ночных услад. А плоские или закруглённые кровли дворцов, домов и домиков Хастинапура были разбросаны перед нами почти до самого горизонта, как кристаллы, краски и драгоценные специи, рассеиваемые из этой лукавой, манящей ладони.В пору вечерней прохлады мы сидели на выступе дворцовой крыши, что недвижно плыл и летел вперёд под небом, рассекая сады. То было любимое место Арджуны — здесь он мог часами выстаивать в одиночестве под хлещущим ливнем или на палящем солнце, подвергая испытаниям тело и дух, а теперь делил его со мной.— Я больше никому не хочу отдавать тебя, Драупади, — повторил мне Арджуна, прижавшись колючей под вечер щекой к моей щеке. Я вдыхала его ореховый запах, сквозь полусмежённые ресницы смотрела на удивительно светлое, как жертвенная серебряная лампада горящее внутренним сиянием лицо, и словно вся жизнь моя сосредоточилась там, где моя кожа впитывала сдержанный жар другого тела… что он такое сказал?!Беря мою руку, всегда на всё согласную, и загибая на ней пальцы, Арджуна перечислил, не оставляя недомолвок:— Я не хочу отдавать тебя Юдхиштхире. Я не хочу отдавать тебя Бхиме. Я не хочу отдавать тебя Накуле. Я не хочу отдавать тебя Сахадэве. — (Четыре пальца из пяти оказались загнуты, остался один мизинец, и Арджуна поднёс мою руку к моим же глазам.) — Они все готовы от тебя отказываться в конце своего года, потому что ты им на самом деле не принадлежишь. По-настоящему ты моя жена, и больше ты меня не покинешь.Я в первый раз в жизни рванулась из рук мужа, и Арджуна сразу меня отпустил, но сам остался лежать, словно в ожидании, когда я снова к нему прильну. Трудно поверить, но мы ни разу до этого дня не растравляли нашу одну на двоих рану, обходя её молчанием.— Но мне придётся, — трудно дыша, возразила я.— Этого не будет, не печалься, — он тут же подался мне вслед и сжал ладони на моих плечах, стремясь передать мне свою уверенность.— Как такое возможно?— Ещё не знаю, но…— Неужели ты пойдёшь против своих братьев? Против семьи?Арджуна молчал, глядя сразу и на меня и вдаль, как он умел, пропуская мои волосы сквозь пальцы, взвешивая их на ладонях так, словно они были тяжелее и дороже агатовых ожерелий. Я поняла, что застала роковой миг решения. Мне следовало успеть, броситься в закрывающиеся ворота крепости и как можно скорее отговорить его. Иначе, наметив цель, избрав средства, он будет неостановим, как стрела в полёте. Но достойно ли прибегать к выученным уловкам и хитростям перед лицом любви?— Он был прав, — прошептала я.— Кто же это был прав? — свёл брови Арджуна, отстраняясь.— Юдхиштхира сказал мне когда-то, что ты не стал бы исполнять условия нашего брака, — потерянно призналась я. — Арджуна, забудь!— Что именно следует мне забыть, о дивно-правдивая: слова старшего, бесконечно чтимого, или моё намерение быть с любимой женой?Нелицемерная мягкость Юдхиштхиры умиротворяла и проливала в душу покой, тигриное притворство Арджуны вгоняло в жуть.— Я боюсь бесчестья! — попыталась я ответно передать ему свои страхи. Я решила действовать напрямик, не лукавя — как лукавить с любимым? — Я боюсь разрушить семью!— Этого не бойся, — беспечно засмеялся Арджуна, вновь протягиваясь на подушках и запрокидывая голову к прохладному небу — щекотные концы его волос распластались по моему плечу, отчего оно стало как никогда смуглым. — Мы же Пандавы, Кришни! Нас ничто не разобщит, никто никогда не рассорит. Одно на пятерых сердце, одна душа, но не одна жена, вот уж нет. Точно не поэтому будут помнить Арджуну и братьев Арджуны в будущие века.— Но Юдхиштхира сказал мне, что он сам боится того же!— Юдхиштхира, — прошептал Арджуна, убирая руку от моих волос. — Снова.Я дрожала как лист под ливнем.— Не волнуйся за него — вернее, не за него волнуйся, — вкрадчиво предложил Арджуна, перекатился резко, как в рукопашной, и вот он уже склоняется надо мной, пряди справа, пряди слева, глаза к глазам, причудливо искажённое предельной близостью лицо — но без привычной улыбки. — Я люблю нашего великого праведника. Я сумел принять его решение, сумел смириться. Сумею ли я смириться и принять, тёмная, когда пойму, что для тебя он стал первым во всём?— Ты первый в моём сердце!— Что-то непохоже.— Только ты! Но неужели ты думаешь… что мои мужья Юдхиштхира и Бхима, которые ждут… мои мужья Накула и Сахадэва, которые ещё не дождались…Ничего нельзя было поставить в упрёк Накуле и Сахадэве, но я угадывала по мельчайшим обмолвкам или оттенкам речи, что близнецы ни на день не забывают о своём браке.— Твои мужья? — моё напоминание ударило в цель, и слишком сильно. — Да ведь тебе нравится быть женой пятерых, — словно сам себе не решаясь поверить, по слогам выговорил Арджуна.— Нет, — ужаснулась я. — Нет же, нет!Мы оба вскочили и теперь стояли лицом к лицу. Я в первый раз видела, как глаза Арджуны сверкают настоящим гневом — и сразу, без подготовки, гнев этот обращён против меня, обрушен на мою голову! Ни с Юдхиштхирой, ни с Бхимой я не ссорилась, но с Арджуной даже не сомневалась, что ссориться мы будем, и не раз. Вот и первая размолвка, и такая серьёзная! Что он теперь сделает, осыплет меня горькими словами, накажет днём или двумя разлуки, потерянного совместного времени, столь недолгого, столь бесценного? Арджуна обвёл меня с ног до головы таким взглядом, словно металл протравливал — а спустя миг я сквозь пелену слёз увидела его удаляющуся спину. Я тут же решила, что примирюсь с ним при первом же его движении навстречу, любой ценой, что сразу сдамся и соглашусь на всё. Пусть как угодно поступает со своей семьёй, рвёт с ними, восстаёт против них или заключает иной договор, а я готова быть с ним во всём, до конца.Но случая примириться мне так и не представилось. Арджуна сделал свой выбор за одно мгновение: как в первый раз он отказался от меня бесповоротно, так случилось и повторно. Позднее я узнала, что это было одной из знаменитых его черт: способность принимать решения, меняющие судьбу, за то время, которое требуется просверку молнии в небе.Далеко не сразу я смогла понять и поверить, что моё необъятное счастье оборвалось и осталось в прошлом вот так разом, за единый миг. Разве я питала дурные намерения? Разве я не стремилась ко всеобщему благу? И вот плоды — мой муж покинул меня, не оставив мне возможности исправить ошибку. Так я на собственном опыте получила подтверждение старой терпкой истины, которая гласит, что выбор в чужую пользу и доброе побуждение вознаграждается только в сказках.Вибхатсу. Отвернувшийся. Отрешённый. Брезгающий. Презревший. До невиданных высот отточивший искусство бесстрастного отказа. Мне следовало бы понимать лучше!Увы, слишком мало нам было отпущено времени, и, радуясь друг другу и растворяясь друг в друге, вкушая радости плоти, блуждая по распадкам и высотам страсти, слишком мало мы вели разговоров, слишком недостаточно успели сблизить и приладить друг к другу души. Нам казалось, что мы одинаково думаем обо всём и на всё смотрим, что наше полное согласие даже и не требует слов, и мы не научились приходить к одному решению с разных сторон.И что самое худшее, последний взгляд Арджуны высказал подозрение, что моя самозабвенная любовь — не для него одного, что такова я со всеми.Арджуна так точно отмерял слова и никаких чувств не пускал на лицо, что посторонние могли догадаться о чём-либо только по моему несчастному виду — я справлялась куда хуже. Вот только по ночам он больше не появлялся у моего ложа и не присылал за мной. Один раз я потрясла все устои и без приглашения, без провожатого ночью сумела попасть к нему в комнаты, но они пустовали до утра, и новых попыток я не затевала.Последний месяц третьего года я провела взаперти, видя вокруг себя только женские лица. Только один раз Юдхиштхира вызвал меня из антахпура и спросил, не хвораю ли я, не ношу ли под сердцем дитя, наконец, не обижает ли меня Арджуна. Я ответила, что Арджуна идеально исполняет обязанности супруга, сын от любого из моих мужей есть самая заветная моя мечта, а моё здоровье и благополучие благодаря Пандавам неизменны.— Драупади, — настаивал Юдхиштхира, — я не прошу тебя ни о какой нескромности, но ты можешь рассказать мне всё до того предела, который отмеришь сама, и я помогу тебе как муж, или деверь, или второй наследник Хастинапура, — выбирай.Я склонилась перед ним, дотронулась до его прекрасных туфель, из белой кожи самой тонкой выделки, расшитых бисером и жемчугом, и ему пришлось меня отпустить.Назавтра во время ужина слуга положил передо мной мои любимые панчалийские гречишные лепёшки. Я помертвела, поняв, что Юдхиштхира что-то сказал Бхиме, что двое моих не-мужей обсуждали меня. Но стряпня Бхимы была такой вкусной, а намерение утешить меня, написанное на грубоватом, нарочито отвёрнутом лице, таким искренним! Ни от кого из этих двоих я не услышала больше ни слова, однако блюда, знакомые мне с детства, так и продолжали появляться среди других: то сладкие луглу были поджарены не на обычном гхи, а на горчичном масле, то тушёные овощи обильно сдобрены зеленью пажитника, папоротника и крапивы, или с кухни приносили целый поднос жареных кусочков сладкого теста с фенхелем, или остро-кислый до невозможности соус-чатни из семян конопли с лимоном и перцем, который никто, кроме меня, не смог толком отведать, или все ели просяную кашу вместо обычного риса. Год закончился, и за мной пришли от Накулы.