Глава 4 (1/1)

Первый по красоте из юношей Индии привстал среди подушек и уползших покрывал, опёрся на локоть и повыше выгнул бровь — очевидно, так ему удобнее было присмотреться к женщине, которую он только что безуспешно попытался вовлечь в извечную игру. Поняв, что со мной что-то неладно, он тотчас перестал меня обнимать и принялся оглаживать, как пугливую лесную тварюшку. Я дрожала не столько от незнакомых прикосновений, сколько от нестерпимого стыда за себя.— Что не так, Кришни? Что случилось? — ласково допытывался Накула.Калёно-карие, медно-медвяные, его глаза вблизи были полны неистового свечения, как у рыжего мангуста, выбежавшего на солнце, и я не удивилась бы, сузься их зрачки в продольные чёрточки, как у этого зверька. — У тебя где-то болит? Ты ждёшь ребёнка? Не стесняйся, ты же помнишь — я лекарь.Я сделала над собой усилие, чтобы подобрать слова, не преуспела и показала отрицание отчаянными знаками.— Знаешь, просто так улечься здесь спать я не смогу, — развёл Накула руками на этот град беззвучных ?нет?, посыпавшихся, как тыковки с перевёрнутого подноса. — Но если тебе так легче, готов уйти или тебя отпустить.Я не оскорбила в своё время ни Юдхиштхиру, ни Бхиму, и Накула заслужил то же самое отношение. Но… с тех пор я изменилась, стала совсем другой Драупади. Я попросила Накулу остаться и заглянула в незнакомое сердце этой другой, пытаясь отыскать в его неузнаваемых серых переходах и выстуженных дальних покоях если не тепло, то хотя бы чувство долга. Я и не знала, что потерпевшая крушение любовь и утраченное счастье до такой степени перерождают людскую суть. Словно чёрные после пожара джунгли, заметённые пеплом, в окнах покинутого дворца — куда ни поверни… Но этот Пандава был ни в чём не виноват передо мной, и мне было известно, что в отличие от Арджуны все остальные мои мужья живут в строгом воздержании. А Накула… я спросила:— Мой господин, ведь я не первая для тебя?— Так вот что тебя беспокоит? Я тебя разуверю, — осторожно засмеялся этот знойный красавец. — Я всегда выбираю только самое лучшее, стал бы я разменивать своё счастье! Но слушай, раз ты не в настроении…Его догадки были всё дальше от истины. Я вздохнула и, собрав силы, выговорила признание, что Арджуна отверг меня, ?потому что мы поссорились?. Юдхиштхира не был сейчас моим мужем и не имел никакого права на мою откровенность, а вот у Накулы были все права. Я не могла совсем обойти молчанием причину того, что я так дичилась, была так холодна с законным мужем, иначе моя неотзывчивость стала бы преступлением против супружеских уз. Но тут же, в кольце рук Накулы, я беззвучно поклялась себе: что Арджуна поссорился с Драупади из-за Пандавов, вместо того чтобы поссориться с Пандавами из-за Драупади, — это не выйдет наружу никогда, ни при каких обстоятельствах.— Мой брат — всем аскетам аскет, — ехидно восхитился Накула. — Я, конечно, знал, что он способен на подвиги отречения, но по доброй воле отдалить от себя ту, о ком грезят все царства Индии… Послушай, если уж мы разговариваем об этом несносном Вибхатсу, давай нальём майреи.— И позовём музыкантов? — ещё осторожнее засмеялась я.— Их не хватало, — проворчал Накула.Мы посидели на краю кровати, маленькими глотками отпивая из одного на двоих кубка, кормя друг друга чёрными сливами, изо всех сил придумывая пустячные шутки и усердно избегая упоминать о Хлопковокудром, Белоконном, Всепобедном и прочее, и прочее. Пусть о нём говорит весь мир, но не в первую же брачную ночь Накулы обсуждать достохвальные качества его старшего брата! — Ты не выплакала все слёзы, Драупади, — вдруг, врасплох сказал мягко Накула. — Ты много горевала наедине, у тебя не было утешителя. Теперь иди сюда. Просто так, как пришла бы в объятия к брату.Неизвестно, рассчитывал он на это или нет, но я пролила вино и уронила сливу. Мы оба потянулись за нею, наши волосы смешались, и позже я обнаружила, что их невозможно различить по цвету, хотя мои слегка волнились, а у Накулы закручивались гораздо сильнее, свиваясь чёрными змейками, струйками и полукольцами.Назавтра не успела я проснуться и протереть глаза, как Накула потащил меня смотреть громадного будто слон полуседого тигра, который содержался у него в отгороженной части парка. Мне муж входить запретил, а сам вошёл в ограду к чудовищу, трепал его за загривок и щекотал под челюстью, вкладывал руку между жёлтыми клыками и ложился ему на спину, обхватив за шею. Я чуть с жизнью не простилась от ужаса, но Накула заверил меня, что знает звериное слово и за него можно не бояться. И действительно, павлины при его приближении распускали хвосты и танцевали, лошади переставали уросить и артачиться, а волки и соколы, содержавшиеся прямо в его покоях, повиновались его приказаниям как звери-слуги из сказок, разве что не отзывались человеческими голосами. Однажды я нечаянно наступила старому леопарду с испортившимся характером на хвост, и он даже не тронул меня, а вместо этого громко зашипел на Накулу, жалуясь ему, и получил в утешение хозяйский смех и ласку.У Накулы было меньше обязанностей по сравнению со старшими братьями, и он часто проводил со мной не только ночи, но и дни, придумывая праздники с музыкантами, танцорами и певцами для нас двоих и больше ни для кого. В его личных покоях размещалось даже не одно, а несколько высоких зеркал из дорогого сплава наилучшей полировки, причём он до смешного любил смотреться в самое обширное из этих зеркал вдвоём, поставив меня перед собой и любуясь нашим общим туманным отражением из-за моего плеча. Чаще всех и самыми яркими мазками он подводил глаза и красил губы, а притираний мне пришлось заказывать для себя вдвое больше — он пробовал мои и, протестуй не протестуй, расхищал всё, что понравилось. В остальном четвёртый брат обладал теми же качествами, что и другие, — вникал в нужды людей, был неизменно щедр, открыт, бесстрашен и прямодушен, одним словом, истинный Каурава. Как скрытые горные жилы показываются только в неприступных ущельях, так некоторые отталкивающие черты человека выходят наружу только наедине с самыми близкими или самыми слабыми, с детьми и женщинами — но и в Накуле, как ни в ком другом из своих мужей, я не открыла никаких тайных пороков.Благодаря моей откровенности Накула знал, что я нуждаюсь в утешении, и обращался со мной чутко и строго, чуточку как лекарь. Помогая мне впустить в свою жизнь изменения, он укладывал меня поперёк кровати и разминал одну часть тела за другой, ладони его, полные удивительной мягкой силы, словно собственной жизнью жили, вливая в меня покой и бодрость. Позднее, когда стало ясно, что мои душевные раны мало-помалу заживают, он уже скорее притворялся врачевателем, чем был им всерьёз.В один из дней месяца чайтра Накула прислал за мной хиджру, который вывел меня с женской половины и проводил в покой, где собрались все пятеро братьев и Кунти. Я выбрала самую дальнюю от Арджуны асану и по всем правилам фортификации выстроила между нами оборонительное сооружение из подушек и валиков, но помещение, куда меня привели, было слишком тесным, раз в десять меньше, чем величественный хастинапурский зал собраний, и здесь все Пандавы оказались достаточно близко ко мне. Закованный в доспехи своей правильности Юдхиштхира улыбнулся жене брата милостиво и отстранённо, Бхима поставил передо мною блюдо с виноградом и инжиром и велел прямо сейчас начинать есть, а то ему сквозь меня видно Сахадэву, Сахадэва только вздохнул. Я обнаружила, что в своём затворничестве успела стосковаться по всем братьям, мне недоставало каждого из них, а не одного Арджуны, который делал вид, что ни меня, ни его здесь нет.— Драупади, ты часть нашей семьи, поэтому мы пригласили тебя на семейный совет, — пояснила Кунти.— Моя жена ещё ничего не знает, — заметил Накула, пересаживаясь на мою асану. — Мы не виделись с ночи, я ни о чём не успел проговориться во сне. — Я невольно улыбнулась этим собственническим приёмам.— Сегодня, — сказал Юдхиштхира, — в малом царском совете, в доверенном кругу объявили о двух вещах. Первое — о том, что над Суйодханой скоро будет совершён обряд царского посвящения — известны препятствия, но найдутся и возможности. И второе — о том, что мне хотят выделить в правление отдельные земли.— О том, что тебя больше не хотят видеть рядом с Суйодханой.— Это справедливо, — повёл ладонью Юдхиштхира. — Если мне недостаёт мудрости, чтобы поладить с молодым царём, я буду только гневить его и вредить делам правления.— Брат моего мужа Дхритараштра, — примиряюще вмешалась Кунти, — сказал, что долго надеялся сохранить Юдхиштхиру при дворе Хастинапура. Но, поразмыслив, махараджа признаёт, что человеку столь высоких достоинств, какими наделён его старший племянник, следует править самому, а не стоять у трона.— А Суйодхана сказал, — прогудел Бхима, — что если уж он Карне подарил царство, то милейшему кузену Юдхиштхире надо подарить никак не меньше парочки царств. Он, кажется, как никто другой доволен этим решением, уж не он ли на нём настоял?— Э, надо же когда-нибудь признать вслух, Юддха, что вы не уживаетесь, и Йодха готов предложить тебе любое отступное, чтобы духу твоего не было на хастинских советах.— Только вот что. Если уж здесь упомянули царство Карны… в Анге было тогда безвластие и грызня претендентов.— Именно. Карне, после того как он отстрелялся на испытании и прибыл в дарёные владения, пришлось изрядно постараться, чтобы прижать к земле головы всех змей и восстановить мир, и право своё на кровавую тилаку и на тень от белого зонта он доказал дважды и трижды.— Но сейчас во всех джанападах сидят либо наместники, назначенные Куру, либо союзные цари, и чтобы освободить трон для Юдхиштхиры, кого-то из них придётся со всем уважением спихнуть с нагретого местечка.— И дед Бхишма, — закончил Накула, — предложил Юдхиштхире самому выбрать, какую из земель, подвластных Куру, ему выделить как наместнику или радже.— А Юдхиштхира взял время на раздумье, — развёл руками Бхима. — Мы все считаем, что его выбор будет лучшим из возможных, а он спрашивает совета у нас.— Это дело касается не только меня, но и всей семьи, решение должно быть общим.— И теперь мы смотрим кто на Вангу…— Кто на Аванти — мне нравится, как расположена тамошняя столица.— А Юдхиштхира хочет вообще отказаться, потому что не желает никого смещать.Во всей комнате не было ни клочка ткани или пальмового листа, каждый из царевичей держал политическую карту нашего великого полуострова, со всеми его царствами, провинциями и протекторатами, от океана до океана, пред оком разума. Мысленно я с жаром поблагодарила своего отца за хороших учителей. С лица Юдхиштхиры я как буквенное начертание читала, чем кончится дело: этот праведник не займёт чужой трон. У него не набралось бы столько кшатрийских прозвищ, сколько у несравненного Арджуны, но одно было — Аджаташатру, ?не имеющий врагов?, и вложенный в это прозвище воинственный смысл он всею жизнью своей выворачивал наизнанку. Юдхиштхира отказывался видеть в людях врагов и отказывался становиться чьим-либо врагом.— Что скажешь, Драупади?— Просите Кхандавапрастху и независимость, — сказала я — как в реку в одежде бросилась. Для меня эти слова были естественным продолжением давних размышлений о Юдхиштхире и его месте в мире, но вслух они прозвучали неожиданно.Все глаза обратились на меня — даже Арджуна соизволил заметить моё присутствие и посмотрел вопросительно.— Кхандава совсем маленькая! Есть области больше. — Бхима свёл свои толстые пальцы почти вплотную, показывая незначительность названного мною края.— Это ведь почти пустыня, вечная сушь! У Куру нет даже представительства в этом захолустье, и наместника нет. Кем брат будет править, змеями и ракшасами?— Не обещаю ракшасов, — пальцы Арджуны огладили изгиб плеча распрямлённого лука нежно, как девичье плечико, — но разбойниками Кхандава кишмя кишит.— А откуда там разбойники? Если область безлюдна?— Не безлюдна. Это фронтир, в тех краях пытаются закрепиться первопоселенцы, люд сильный и предприимчивый, но им приходится непросто — никто их не защищает, не поддерживает, и воды мало.— Вот что там точно есть — это важные дороги.— И вдоль всех дорог, — кивнул Арджуна, — они самые: разбойники хуже всяких ракшасов. И как бы не хуже — лесные племена и кланы. Махараджа не одно уже десятилетие пробует их объединить и заключить с ними мирные соглашения, но толку от них не добиться, и от разбойников они мало чем отличаются, не прочь пограбить. Без охраны, десятикратной против обычного, по этим землям проезда нет.— Вот видите. Всем известны великие достоинства арьи Юдхиштхиры и его братьев. Если его назначат наместником процветающей провинции, все мы проведём долгие годы в праздности и довольстве. Но лучше пусть Юдхиштхира явит свои таланты и превратит Кхандаву из диких и опасных земель в цветущие, сделает так, чтобы запустение сменили поля и города.— Но почему независимость? — спросил Юдхиштхира, не торопившийся с восклицаниями.?Ты — чакравартин, стань тем, кем тебе подобает быть?, — хотелось ответить мне.— Чтобы раз и навсегда устранить двойственность в вопросе наследования Куру, — сказала я вслух.Взгляд Кунти я почувствовала на себе так, словно мне промеж бровей, к начертанному там знаку агни, прижали раскалённый уголь.— Панчали из Панчалы, — медленно спросила Кунти, — уж не хочешь ли ты вбить клин между Кауравами и моими Пандавами? Драупади Яджнясени, говори, не привела ли ты на эту беседу тайком Друпаду Яджнясену, своего отца?— Кришна Ягьясени, — опустив глаза долу, шёлковым голосом ответила я, — заботится только о славе своих мужей и о благе подданных. Я, Панчами, а не Панчали, не отвечаю за расчёты своего отца и не дам себя в них вовлечь.— Мне это мало нравится, дети, — сказала Кунти. — Мы, старшие, как могли старались уберечь равновесие между вами, а такое предложение опасно расшатывает мир и добрые отношения.— Готов согласиться с доводами Драупади, — живо возразил Юдхиштхира. — Мама, мы все знаем о святости родственных уз. Если на тронах Хастинапура и Кхандавапрастхи окажутся двоюродные братья и их потомки, Кхандава, сейчас невыгодное и тяжёлое бремя для Куру, на долгие десятилетия станет дружественным ей соседним царством, а потом благодаря союзам через брак мы вернём её в состав Куру. Мы знаем, что в рукопашном бою или любовной игре порой стоит разжать объятия, а не усиливать их. Так Хастине сейчас выгоднее отделить Кхандаву и обрести её в новом качестве.— Если Панчали хочет славы, — подал голос Арджуна, — будет ей слава. Я поддерживаю её предложение. Эта женщина даже более честолюбива, чем некий Арджуна, а такого поди добейся. Верно, Кхандава невелика, но за нею лежит Матсья и другие недружественные области, с которыми у Куру вечное немирье. Цивилизовав Кхандаву, мы двинемся дальше, завоюем эти области и установим мир на западе и на севере, чем и занят Карна на юго-востоке. Недаром мы тут через слово поминаем Карну — стыдно нам изнывать от безделья, принося Куру меньше пользы, чем он. Поднять Кхандавапрастху — это способ отплатить дяде Дхритараштре, деду Бхишме и брату Суйодхане за воспитание, любовь и щедрость, и лучшего способа я придумать не берусь.— Но у Куру нет сейчас намерений воевать с Матсьей и окрестными царствами, — озадачился Бхима. — Я слышал на совете, что махараджа больше озабочен югом, чем западом. И он связан войнами, которые уже ведёт для Хастинапура Карна.— Вот на это и нужна независимость, — подхватил Накула. — Наше начинание и наша ответственность, от Хастинапура официально не потребуется ни ресурсов, ни дипломатии.— Это были слова истинной раджни, — восхищённо сказал Сахадэва. — Драупади, в тебе столько огня, что хватит сжечь всю Кхандавскую пущу!— А что ты скажешь о самом замысле, а не о жене старшего брата, Сахадэва?Сахадэва ответил так быстро, словно только и ждал вопроса:— Счастье и процветание, разве что произойдёт нечто немыслимое и… и там, где будут звучать слова о крови, где кровь будет явлена напоказ и запах крови будет витать в воздухе, отрекутся от крови, чтобы уже не вспомнить о крови до тех пор, пока реки крови не хлынут шире Ганги с Ямуной.Многократно повторённое слово прозвенело зловеще и нагнало мрачности, Сахадэва растерянно тронул пальцами губы и глянул на свою руку с таким недоумением, словно ожидал увидеть багряный след.— Чересчур мудрёно, чтобы сбылось, — в наступившей тишине объявил Бхима, и все мы с облегчением рассмеялись.