Впервые за два года (1/1)

Рядом с двумя такими живыми совершенствами, как Юдхиштхира и Арджуна, трудно пришлось бы любому, я выяснила это на себе, а уж неидеальному Бхиме было трудно втройне. Младшие сыновья в царской семье становились кто полководцами, кто советниками и посланниками, и Бхима весьма достойно разбирался в военном деле, но Арджуна, уступавший ему ростом и телесной мощью, оставлял его далеко позади в меткости и владении любым оружием, кроме булавы, превосходил, по всеобщему мнению, и хитроумием на переговорах, и живостью мысли, и умением вдохновенно набрасывать планы битв и с блеском их выполнять — о нём говорили, что сражения он намечает, словно песни или пьесы слагает! И Бхима принимал это неравенство благодушно, как данность. Он под конец уже совершенно обезоружил меня тем, как легко мирится со своим положением, как кротко относится к тому, что Арджуна потеснил его со второго места на третье. Но уступчивость Бхимы ограничивалась кругом семьи: любящий и долготерпеливый с младшими, трепетно почтительный к Юдхиштхире и Кунти, осторожный со мной, как с жасминовым цветом, для всех внешних он превращался в нашего защитника, свирепого без милости.Ничуть не умеряя своего обожания, в конце принадлежавшего ему года Бхима расстался со мной на удивление просто, и я ещё больше потеплела к нему из-за душевной щедрости его и широты — хотела бы я сказать, что и сама такова. Бхима до того волновался в своё время о том, отдаст ли меня Юдхиштхира, что даже пришёл спрашивать об этом деликатном деле, а сам уступил меня словно бы и не переживая, только твердил перед близким расставанием, что следующие четыре года так и будет считать дни, как считал движения гребня, и что я буду очень счастлива с Арджуной, добавляя ?хотя, может быть, и не сразу?.С ним мне можно было осторожно говорить обо всех моих мужьях: и о старшем из братьев, про себя сверяя и дополняя мои наблюдения, и о тех троих, кого я ещё почти не знала. В последний месяц я особенно много расспрашивала об их общем детстве — всё было важно, но я в первую очередь запоминала привычки и пристрастия одного из пяти. Любит ли Арджуна сладкое? (Нет, всегда отдавал свою долю младшим.) Юдхиштхира не пьёт молоко, Арджуна тоже? (Не молоко, Кришна приохотил своего друга к пахте.) Жизнелюб ли он? (Ещё какой, ценит все удовольствия мира тем больше, чем непреклоннее умеет от них отречься, когда приходит время.) Когда кто любит вставать, кто рано, кто позже? (Арджуна всегда просыпается раньше всех, с первыми лучами, а то и затемно.) Кто ещё любит чатурангу, только ли старший? (Пока не появилась ты, Юдхиштхира играл с Сахадэвой, а вот Арджуна холоден к этой забаве, и знаешь, какими словами он отказывается? ?Если мне захочется поупражняться в стратегии, я развяжу войну?.) И так бесконечно.И вот я дождалась дня, который казался мне невыносимо далёким, а когда он наступил — невыносимо долгим. Бхима за общей трапезой сам объявил, так, словно сам ничего не терял и ни о чём не сожалел, только чуть дрогнувшая улыбка его выдала:— Арджуна, сегодня после заката начинается ваш с Драупади год.С показным почтением Арджуна выслушал, склонил голову и помолчал, после чего вновь повернулся к Накуле — до того они обсуждали преимущества кашмирцев в сравнении с бахликами парой и четвернёй. Спорщики не горячились, а смеялись, толкаясь плечами и фыркая, словно сами оказались в упряжке, потом спор перерос в шуточную потасовку, взрослые воины хуже мальчишек принялись валять друг друга по коврам, а стоило Кунти свести брови и сказать полслова, как Арджуна подхватился на ноги, за руку поднял брата, они забрали пару мечей у стражников и ушли разминаться.Тем вечером мне правильнее было оставаться у себя не только после заката, но и весь день, и всё же под конец я не усидела в четырёх стенах и выскользнула в сад, над которым две трети неба заполонило высокое розовое сияние — такое случается только под вечер после дождя или между двумя дождями, когда облака могут принять самый невозможный оттенок и напоминают растёртые по небу краски. Жара спала, странное свечение исходило ниоткуда и отовсюду, сам воздух, казалось, стал видимым. Отчётливые облачка, повисшие перед солнцем, словно клубы пыли, поднятые скакунами сурьи, обзавелись огнистыми краями и перемычками, задержавшиеся на листьях и перилах дождевые капли переливались и перемигивались так, словно все до одной царицы полуострова развесили по ветвям свои грайвы и грайвейи, ни одной не оставив на дне сундука, а на восточной, светло-голубой стороне неба ввысь уходили две радуги и едва угадывалась третья: первая сияла как любимая жена, вторая — как мать наследника, окружённая уважением, и последняя — как нежной тенью отысканная в памяти детская любовь. Пока солнце не накололось на чёрные взъерошенные вершины деревьев и не проплавило в них полукружье, я стояла среди вздохов и трепета, слушая журчание воды, возню и вскрики засыпающих птиц, неравномерное падение капель, глядя в чудесную даль, беззвучно прося кого-то о счастье.Впервые за два года я провела ночь одна.КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ