Карна. Непосвящённый друг (1/1)

Своенравие Арджуны не простиралось так далеко, чтобы он решился возразить любому из старших братьев, хотя в течение рассказа Бхимы все губы искусал. Я отлично понимала, из-за чего: если бы Арджуне дали вставить хоть слово, Арджуна потратил бы возможность, убеждая Бхиму, что тот напрасно за него волновался и напрасно его от Карны спасал.— И тебе тоже удалось удивить меня, Бхима. А теперь, если Дхриштадьюмну и Драупади не слишком утомила эта история, позвольте, я к ней кое-что прибавлю от себя, — сказал Юдхиштхира, словно нарочно не давая извёвшемуся, молча сверкавшему глазами Арджуне и слова вставить.Я с удивлением посмотрела на Юдхиштхиру, который даже немного воодушевился, сел и вежливо отстранил служанок. Трудно было поверить, что Царь Справедливости, кротость и миролюбие во плоти, добавит некие упущенные красочные подробности о владении стихийными астрами. Но чего не бывает? Я знала, что Юдхиштхира и сам, пройдя обучение, владел несколькими видами небесного оружия и даже пресловутой запретной брахмастрой, хотя его познания в этой области и близко не сравнить было с незримым арсеналом Арджуны.Итак, желали мы того или нет, нам пришлось выслушать ещё и версию Юдхиштхиры, впрочем, он не стал пересказывать всё с самого начала. И обращался он не к нам с Дхриштадьюмной, а к братьям — про нас, кажется, все позабыли.Ещё перед выходом Арджуны на всеобщее обозрение, услыхав, как наставник принцев провозглашает, что, мол, лучше Арджуны нет в мире лучника и что Арджуна ему милее родного сына, — Юдхиштхира посочувствовал упомянутому родному сыну, Ашваттхаману. И не один Юдхиштхира, как оказалось. Что за человек этот Дрона, проворчал кто-то у него над ухом, вечно одно и то же, ни за что не желает наставник выбирать слова сообразно ситуации, и когда-нибудь это его погубит, матерью-Гангой клянусь — именно выбор слов! Юдхиштхира не стал оборачиваться: голос деда Бхишмы он узнал и без того и принял к сведению, что старший из всех Кауравов отошёл от царского места и теперь стоит не с сыновьями царя Дхритараштры, а с Пандавами. Видно, на всякий случай. Видно, общества наставника Дроны и наставника Крипы стало Пандавам почему-то недостаточно.Пока Карна заставлял небеса меркнуть, сиять и менять цвет, отправляя в полёт астру за астрой, Арджуна нетерпеливо крутил в руках лук и понизив голос допытывался у Юдхиштхиры:— Что ещё за бхута? Откуда он взялся на мою голову? С какой стати такой напор?— Это же сын Адхиратхи, — тихонько ответил ему старший. — Удивляюсь, что ты его не узнал.— А кто у нас Адхиратха?— Ты и Адхиратху не помнишь? Это нехорошо, младший брат. Полководцу следует запоминать простых людей и уж тем более не самых простых. Он, конечно, давно не бывал при дворе, и всё же...— Впредь собираюсь хранить в памяти и эти твои слова, и каждого метельщика, который попадётся мне в глуши на просёлке. Теперь, прошу, расскажи про Адхиратху и его потомство.— Тебе не придётся встретить метельщика в глуши на просёлке, милый Арджуна, — это ведь городской промысел. Что до Адхиратхи, это прежний колесничий махараджи Дхритараштры, наставник нынешнего, Санджайи, и махараджа ему всегда очень благоволил. Этот Адхиратха перевёз семью в Хастинапур из Чампы…— Из столицы Анги?— А этот Карна, сын Адхиратхи, всегда присутствовал на занятиях наставника Дроны, тёрся у других учеников за спинами и только после всех показывал усвоенное, если до него вообще раз в месяц доходила очередь, или ты не замечал, Арджуна? Я ещё понимаю недоумение Бхимы, хотя и Бхиме негоже!— Так вот почему он повторил всё то же самое, что и Арджуна? — осенило Накулу. — Один наставник — и знания ровно те же?— А я его тоже помню, этого Карну, — застенчиво проговорил Сахадэва.— Теперь мне, кажется, вспоминается какое-то великовозрастное посмешище… Я ведь неотрывно смотрел только на наставника — и на указанные им цели. — Твоё знаменитое избирательное зрение. Так по нраву пришлось нашему учителю. Раз сказано целить в ястреба, ты видишь только голову и глаз ястреба. Арджуна, тебе предстоит не только сражаться самому, но и другими командовать. Нельзя стать хорошим сенапати, если будешь всё время смотреть поверх голов! Тебя гордецом прозовут!Сам Юдхиштхира, в отличие от своих младших братьев, узнал Карну сразу же, стоило Карне сделать первый шаг по арене: тот из многочисленных учеников Дроны, который всегда следил за успехами Арджуны, старался их превзойти, осваивал всё, что далось Арджуне. Но если Арджуна был любимчиком, то сына суты наставник Дрона допустил к обучению нехотя, только по приказу махараджи, не скрывая своего неблаговоления к навязанному ему незнатному ученику, и не того происхождения строптивец разругался с великим учителем и покинул учебный лагерь много раньше, чем Кауравы овладели военной наукой. А вот Суйодхана успел разглядеть за неродовитостью — даровитость, успел и расположить этого юношу к себе, и приблизить его — и всё в открытую, в обычной своей манере, ничуть не делая тайны из того, как дорожит обществом низшего.Карна наконец исчерпал свои возможности, опустил лук и соступил с колесницы, зато зрители тем сильнее разбушевались, одни скандировали ?Карна!?, другие — ?Арджуна!? Подобный рёву летней бури шум усилился настолько, что слова о дружбе, которыми обменялись Карна и Суйодхана сразу после стрельб Карны, никто толком не расслышал и не оценил.Теперь Юдхиштхира сопереживал уже Арджуне — молча, понимая, что любые слова бессильны прямо сейчас, в клокочущем вареве страстей. Младшего брата втравили в некрасивую историю, которая была Арджуне ненавистна как никому из присутствующих — само положение, в которое его загнали, а вовсе не Карна! Арджуна и вправду мечтал о благородных друзьях и благородных противниках, и если о вражде — то о вражде не менее великодушной, чем любовь. А ему навязали бессмысленное противостояние, потакавшее худшим пристрастиям толпы. Ах, Арджуна взыскивал от судьбы совсем иного: высокого соперничества, вражды-дружбы. Но Арджуне не оставили выбора, хотя он упорствовал до конца и даже после всего пытался переиграть случившееся и повернуть день иначе, выдумав рассказ о несбывшемся союзе — в противовес истории о несбывшемся поединке, хулительных речах и летавших вперёд-назад перекрёстных оскорблениях. В этой затее, в отличие от большинства его предприятий, удача Арджуне была не суждена.Когда дошло до разрешения простецу сражаться с принцем, Юдхиштхира выбрал из десятков присутствующих тех двоих, на выражение чьих лиц стоило посмотреть. Арджуна и Суйодхана с двух сторон обернулись к Дроне: Арджуна глазами, сложенными ладонями, всем подавшимся вперёд телом умолял, чтобы Карну допустили до поединка, а искрасна-карие, непроницаемо мерцающие глаза Суйодханы следили и только следили. А когда и Арджуна, и Дрона против всех ожиданий изъявили согласие, Суйодхана выискал глазами в толпе младших Кауравов Юютсу и что-то сказал незаконному брату, тот протолкался к Бхиме, а Бхима метнулся к Крипе. И можете ли вы себе представить, что в ответ на вопрос Крипы о семье Карны языкастый Карна разом набрал воды в рот? Сник и поскучнел как тот лотос, потрёпанный и размокший под ливнем, — и вдруг смолчал! Это Карна-то, который только что на каждое слово изыскивал десять? Тот Карна, который с лёту отшибал нападки любого из царских родичей? Тот самый Карна, который, как мы знаем теперь, требует именовать себя Радхеей, потому что матушку его зовут Радхой? Который кичится своей семьёй и её заслугами перед хастинапурским троном едва ли не больше, чем царский род — кровью Куру? К чему бы это, как вам думается?Что ж, после дарения царства вторая, заново прозвучавшая взаимная клятва в вечной дружбе между никому здесь не известным чудо-воином и наследным принцем Куру грянула в должной тишине — и столь возвышенный обет купил все сердца, не исключая сердца Арджуны.К Карне вышел отец, благословить его золотую удачу и принять от него дань сыновней любви, и всё пропустивший Бхима затеял последнюю отчаянную попытку остановить поединок, забросав новоявленного раджу язвительными словами. Последовавшая за сим отповедь Суйодханы Бхиме и всем возможным недовольным оказалась не просто громогласной и долгой. Монолог Суйодханы подчеркнул как прекрасное образование наследника, так и его умение владеть вниманием высших и низших, используя последовательно всё многообразие приёмов. Суйодхана не только придумал сравнить происхождение героев с истоками рек, он принялся один за другим подыскивать примеры из древности, без которых никакой спор не обойдётся, начал сыпать именами мудрецов и божеств, притянул к делу гром и помянул огонь, увёл свой бесконечный монолог в выспренние сферы… А затем внезапно турнул слушателей с облаков на землю, закончив совсем не так, как завершают пандитские словопрения, — а именно предложил любому, кому не нравится его, Дурьодханы, отличный, на совесть проведённый обряд, взойти на колесницу и натянуть свой лук ногами!Юдхиштхира слушал, запоминал и молча восхищался тем, как построено и просчитано воздействие этой речи. А шутливая её концовка вкупе с великодушием и истинно индийской щедростью Суйодханы, пожалуй, впятеро добавила наследнику популярности в тот день. Так сын Дхритараштры, будущий правитель Куру, под конец дня умудрился стать настоящим героем Рангабхуми, затмив Арджуну, Карну и их небесные зарева. — Арджуна, Бхима, — старший Пандава увлёкся и говорил не так размеренно, как всегда, — неужели вовсе навыворот вы поняли происходящее? Суйодхана хотел удержать и приблизить Карну, столь одарённого и искусного, возвысить его, дать ему особое положение и упрочить его верность, и нашёл для этого лучший способ — возложить на его голову корону Анги, родины Карны. Я позже говорил ему, что Карна не слишком подходит на роль царя, и вовсе не потому, что родился не у тех отца с матерью, но только зря я в это дело вмешался.— А сейчас ты разве скажешь, что из Карны махараджа получше, чем из змеи верёвка?— Нет, я и сейчас не переменил мнения: даром что Карна старше всех нас, он пылок, не удерживает язык и скор на обиды, если даже забыть о полном отсутствии подготовки к царским обязанностям. Но вот уж где Суйодхане меньше всего требовались мои советы… впрочем, распоряжаются за ангского раджу всё равно советники из Хастинапура.— И стоило затеваться, — буркнул Бхима.— Но если бы Суйодхана попросту явился к махарадже с просьбой вручить его другу царство, то вышел бы с отказом. Другое дело — когда сын махараджи воззвал к отцу при огромном скоплении народа, разыграл пьеску с унижением благородного незнакомца и внезапно вспыхнувшей сердечной дружбой.— Но разве пьеска была лживой? Карна до того успел выпить не одну чашу унижений, мы сами видели это у Дроны, а Суйодхана нелицемерно заключил эту дружбу с сыном низшего, и какая разница, на Рангабхуми это случилось или раньше, — обычно голос у Сахадэвы глуховатый и задушевный, но только не тогда, когда он отстаивает что-то затронувшее его за живое.— И, конечно, махараджа Дхритараштра не захотел прилюдно осадить любимого наследника. Такому мы не в первый раз свидетели.— Хотя в конце того дня, ручаюсь, Суйодхану ждал весьма непростой разговор с отцом, — насмешливо уточнил Накула.— А я думаю вот о чём, — добавил Сахадэва, пока Юдхиштхира отпивал из кубка чудесной чеканки подслащённую и подкисленную воду. — Суйодхана заранее знал, что первую роль в тот день Дрона отвёл не ему, а Арджуне. Но только ювараджа не слишком почтительно подменил замысел наставника своим собственным замыслом.— Но Карна мог Арджуну убить!— Уж конечно, Бхима, — улыбнулся брату Юдхиштхира, — Суйодхана не желал потерять никого из своих небеснооружных! Ни друга, ни брата! Карна должен был получить царство, но вовсе не такой высокой ценой. Вот почему не только Карна, но и Суйодхана, и Юдхиштхира смотрели в тот день на солнце.— Он? Ещё и ты? Зачем?— Из всех один Карна поднимал глаза на солнце, волнуясь, успеет ли он вступить в поединок, и как мог торопил события. А Суйодхана тянул время до заката своей речью, чтобы до поединка дело не дошло. Я и не сомневался, что у Суйодханы всё хорошо обстоит с глазомером и чувством времени, что он сможет расчесть, когда сурья уйдёт за край земли и время всех сражений закончится. Он всех переиграл, наш ювараджа — и тебя, уж прости, Арджуна, и любезного друга Карну, потому что открыл ему только половину своего замысла, и обоих почтенных наставников, и даже Бхиму с Юютсу!Переждав возгласы удивления, награду для рассказчика, он продолжал:— Суйодхана прирождённый человек власти, он искусен каждого из многих направить по той дороге, которую для него выберет. И когда этот лев захочет показать тяжесть лапы и остроту когтей, благо, что мы будем стоять рядом с ним, а не напротив.— А у Юдхиштхиры мысль тогда появилась, что нет на земле держателя лука, подобного Карне, — дерзко пропел что-то мне неизвестное Арджуна.— И напрасно ты думаешь, Бхима, что я был равнодушен, — Юдхиштхира словно бы мимо ушей пропустил этот выпад Арджуны, и только на последних его словах я поняла, что отвечает он вовсе не Бхиме. — В тот день я был взволнован не меньше твоего. Но если тебе конец дня принёс успокоение, то мне — вечную тревогу. Смутила меня не угроза жизни Арджуны — и близко не было никакой угрозы, мой брат оставался в безопасности, словно голова его покоилась на коленях матери. Другое устрашило меня, то, до чего никому больше нет и не было дела.— Устрашило? Разве для кшатрии слово, брат?— Нет, но я не постыжусь признаться: с самого дня испытаний на Рангабхуми в моём сердце гнездится один страх.— Ты всё же боишься этого Карну? — вскинулся Арджуна. — Боишься, что нет на земле равного ему человека с луком?— Не Карну. Того, что появилось с его приходом.— Его лук, Виджайю?— Есть в мире кое-что и пострашнее Виджайи.— Уж не брат ли Суйодхана — твоё ?пострашнее??— На той арене я увидел призрак чудовища, — сказал Юдхиштхира так тихо, что нам пришлось податься или подойти ближе к нему, чтобы слышать следующие слова. — Стоило Суйодхане и Бхиме ударить булавой о булаву, как зрители разделились надвое и запросили крови. Словно в центре страшной, невиданной битвы, я слышал со всех восьми сторон света призывы: ?нападай!? ?рази!? ?сильнее!? ?достань его!? ?заходи слева!? ?размозжи голову!? ?долой правила, бей по ногам!?, — негромкий голос нашего Дхармараджи противоречил яростной жути его слов. — А когда толпа не получила желаемого, потому что распорядитель разнял булавщиков, эта же толпа бурно приветствовала Карну как соперника Арджуны, обоим стрелкам затуманила головы рёвом, заставила вскипеть их кровь, натравила одного на другого.И, снова приближая воду к губам, Юдхиштхира в тишине договорил:— Меня пугает готовность чуть что делить весь мир — и нашу семью, нас, Кауравов, — на добрых и злых, на любимцев молвы и презренных, на оживших дэватов и асуров. Пугает бездумное желание увидеть воочию битву Индры со Вритрой, повторённую на земле. Как возможно такое в Индии? И что будет, если кто-то оседлает это чудовище и сделает его своим ездовым зверем, подседельным ваханой?