Отрывок второй. (1/2)
С другой стороны костра засмеялись, звякнул бодро котелок, послышались шаги. Рядом со мной на землю опустился Влад, протягивая дымящуюся чашку с супом – консервы, для сытности размешанные с крупой и проваренные в кипятке, - и ложку. Я не привык есть такую еду, но это было вкусно – в меру солено, немного жирновато, но главное, что горячо и питательно.
Я беру из его рук чашку и молча ем, а он молча сидит рядом, неторопливо прихлебывая из своей и похрустывая сухарем. Мне сухаря не положено, но он всегда отламывает мне половинку своего. Беру и сухарь, грызу, ломая зубы. Вкусно.
Ко чувствует запах еды и шевелится. Он подползает ко мне, в животе у него громко урчит, и я даю ему отхлебнуть из своей чашки. Вскоре поспевает и его порция, он ест торопливо, иногда звонко задевая ложкой края металлической кружки. С ним сухарем никто не делится, и я отламываю кусочек своего. Влад всегда хмурится, когда видит это, но ничего не говорит.
С другой стороны костра шумно, там шутят и смеются, но мы к всеобщему веселью не приглашены. Через десять минут мы все умываемся, и Влад трубит отбой. Первым на дежурство заступает долговязый Шон, и хоть нам с Ко он не нравится больше всех, спать, когда он на страже, очень спокойно.
Мы с Ко лежим в обнимку под одним одеялом, другое расстелено под нами, больше запасных у солдат нет. Нам удается заснуть на несколько часов, но потом мы просыпаемся от холода и в бессильных попытках согреться жмемся друг к другу. Долго это не длится.
Меня выдергивает из зябкого кокона Влад и позволяет забраться в свой спальный мешок, накрывает сверху моим же одеялом, а Ко забирает к себе отдежуривший Шон. Ко безумно его боится, и я его понимаю. И радуюсь, что Шон проникся своей пугающей симпатией не ко мне. Мне было очень спокойно с молчаливым, вдумчивым, уверенным в себе Владом. Командир, прирожденный лидер, он произвел на меня впечатление справедливого и достойного человека. Чувствовалось, что все бойцы в отряде не просто следуют его приказам, а действительно уважают командира и прислушиваются к его словам. Авторитет Влада был заслужен годами и проверен самыми разными ситуациями, не удивительно, что я подсознательно симпатизировал и тянулся к нему.Поначалу мне было неприятно спать в такой близости с ним, я, ослепленный горем, винил его во всех смертных грехах, мне было противно от того, что я насквозь пропитываюсь теплом и запахом этого убийцы. Но потом понемногу начал успокаиваться и перестал отталкивать его руку помощи. Я стал спокойно засыпать, уткнувшись ледяным носом в его горячую шею, и больше не стеснялся прижиматься к нему. В этом не было ничего непристойного, как мне показалось с самого начала, он просто пытался меня согреть. И я с благодарностью согревался, с неохотой отпуская свою живую грелку, когда приходила его очередь заступать на дежурство.Они были здоровыми зрелыми мужиками: Влад молодо выглядящий русский, Павел украинец с сединой в волосах, Шон неопределенного возраста британец, Родриго – смуглый и улыбчивый испанец, а Ксан замкнутый, но добродушный египтянин. Колоритная компания, но сейчас и не такое встречалось в городах. А нам с Ко совсем недавно стукнуло восемнадцать. И, как и все азиаты, объемами и пропорциями мы не блещем. Влад вообще в первый день сказал – дети, и с тех пор именно так к нам и обращается: детишки да мелюзга.
Нам не было обидно. Пусть лучше считают нас детьми, но защищают. Я надеялся, что они не будут просто так убивать детей. Если мы не дадим им причину. Мы с Ко, наученные трагичным опытом товарищей, старались ее не давать.От Влада всегда пахнет немного мылом и немного потом. Запахи эти не резкие, не противные, я уже привык к их терпкости и, кажется, они даже действуют на меня успокаивающе. Бриться он ленится, утруждая себя этим нехитрым занятием только раз в три дня, а щетина у него растет быстро. Она колется, царапает мой лоб и щеки, когда мы спим, но и к этому я тоже привык.
Он мне не враг. Он хорошо ко мне относится. Возможно, ему даже жаль, что все так получилось. Но и подружиться, сблизиться мы не можем. Это слишком сложно, невозможно, неправильно. Есть такое понятие, как субординация, к тому же, мы совсем разные, из разных миров. Он солдат, а я техник, за всю свою жизнь даже курицы на бульон не забил. А еще я не мог перестать думать, глядя на его руки, на его спину… он мог быть именно тем, кто нажал на курок. Кто выстрелил в Ёджи или в Номубасу.
Они специально не говорили нам, кто это был, кто из них убил наших друзей. Их было пятеро, стрелять мог кто-то один, а могли и все одновременно. Я понимал, почему они молчали и с самого начала пресекли допрос – пока наши ненависть и жажда мести абстрактны, всем нам нечего опасаться, но как только они будут направлены на кого-то конкретно… Будет разрушен с трудом установленный хрупкий мир. Они пытались уберечь нас от глупостей, себя – от еще большего морального давления с нашей стороны. Давали нам возможность идти за ними, не мучаясь мыслями о мести убийце. Но я, как ни старался, не мог перестать гадать, кто же из них…- О чем задумался? – голос Влада вибрацией чувствуется в его груди. Я на секунду приоткрываю глаза, захваченный врасплох, но почти сразу же опускаю веки и тихо вздыхаю.
- Так, ни о чем, – отвечаю шепотом. Не хочу, чтобы другие слышали наш разговор, а они точно слышат все – ночь тиха и безмолвна.
Влад понимает меня и дальше тоже говорит шепотом, наклоняясь к самому моему уху. Щетина на его подбородке неприятно царапает висок, но я терплю.- Если есть что-то, лучше скажи.
- Зачем? – спрашиваю в ответ. И придерживаю обидное ?Тебе??Влад молчит какое-то время, и когда я уже отчаиваюсь получить от него ответ, легонько пожимает плечом. Моя голова лежит у него на руке, он дышит мне в затылок и согревает своим дыханием.