Глава V. Фавориты (1/1)

Не умре девица, но спит.(Матфея, IX, 24) Наутро гроб с усопшей царевной был выставлен для прощания в траурном зале. И хотя еще Пётр Великий запретил обычай плакать по покойному, в тот день под сводами Лефортовского дворца никто не мог сдержать слез: Наталью Алексеевну очень любили… Проститься с сестрой юного императора пришли все вельможи и дипломаты со своими семьями: как те, кто близко знал покойную царевну, так и те, кто видел ее всего несколько раз. Первым к гробу подошел император. Сейчас Пётр уже не метался, не кричал и не плакал навзрыд. Но в глазах юного монарха была такая пустота, словно вчера вместе с царевной умерла его душа, и осталось лишь тело… Пётр глядел на бледное, почти прозрачное, личико сестры, на ее тонкие ресницы, голубые прожилки у висков, и по его щекам бежали соленые длинные дорожки. Минуту он смотрел на нее помутившимися глазами, а потом, не отрывая взгляда, медленно перекрестился и поцеловал сестру в венчик1 на холодном высоком лбу. Отвернувшись, юный император направился к выходу из зала и, не дойдя до него пары шагов, вдруг покачнулся и стал терять равновесие. —?Ваше величество! —?к нему тут же бросились два лакея в черных ливреях2, но Пётр мягко отстранил их рукой. —?Оставьте… Оставьте меня… —?едва слышно произнес он. Лакеи послушно отступили в сторону. Смахнув с покрытого горячей испариной лба прядь волос, император медленно вышел из комнаты. После цесаревны Елизаветы к гробу стали подходить ближайшие родственники правящей четы: Лопухины и Нарышкины. Когда они попрощались с царевной, их место заняла княжна Голицына. Слезы застилали ей глаза. Сквозь них лицо Натальи казалось ей маленьким-маленьким, а сама она?— почти невесомой и едва различимой на фоне белого савана. Настя прерывисто вздохнула и перекрестилась. До последнего она верила, что царевна поправится, что ее болезнь отступит… В ее голове все еще звучал смех Натальи Алексеевны, она еще помнила тот блеск в ее глазах, живой и яркий, когда княжна рассказывала ей о жизни в Архангельском, когда они говорили о милом инфанте Карлосе, а теперь… Теперь не слышно ни голоса, ни смеха. Уже нет того сияния во влажных глазах, а кругом лишь черные тени, лишь мрак… Княжна наклонилась и слегка коснулась теплыми губами венчика на лбу царевны. Еще несколько секунд она глядела на нее, а после поправила на голове черный платок и направилась к выходу из зала. Переступив порог, она остановилась в коридоре, чтобы подождать отца, матушку, братьев и сестру. Обхватив руками покатые плечи, Настя сжала губы в тонкую линию и вздохнула. Наташа… И почему судьба так распорядилась? Почему она не осталась жива? Почему? Но быть может, теперь она будет счастлива? Кто знает? Может там, в райских садах, она уже стала ангелом с белоснежными крыльями? Ангелом, который будет рядом не только с юным монархом, но и с ней, и с другими. Пройдут месяцы, года, десятилетия, но ее облик будет жив. Он останется в сердцах тех, кто искренне любил царевну, и кого искренне любила она. Навсегда…*** Вечером, когда церемония прощания закончилась, и зал, где стоял гроб с телом царевны, опустел, император снова подошел к сестре и присел возле нее на колени. За окном уже растянулась ночная темень, и лишь здесь, в траурном зале, ее густую завесу разрывал теплый свет свечей. В зале было тихо, и только под его сводами раздавалось мерное чтение Псалтыря над усопшей. Пётр снова посмотрел на Наталью. Еще несколько месяцев назад они говорили, смеялись… Но сейчас она молчит, и никогда, больше никогда, он не услышит ее голоса, не увидит ее больших светлых глаз… Почему же он так пренебрегал ей? Почему не мог приехать раньше? Да провались к черту и эта охота, и эти погони за дичью по лесам, и пирушки в доме Долгоруких! Юный император прерывисто вздохнул и провел рукой по обивке гроба из серебряного позумента3. ?Наташа… Милая Наташа, прости меня. Прости…??— прошептал юный государь и плотно сжал губы. Ночью ему приснился странный сон: он держал Наталью за руку, и они весело бежали куда-то. Светило яркое солнце, в кудряшках царевны прыгали душистые полевые цветы, и она весело смеялась. Вдруг Наталья отпустила руку Петра и, подобрав до коленей светлое пышное платье, побежала вперед еще быстрее. —?Наташа! Куда ты? Подожди меня! —?крикнул юный монарх и бросился за сестрой. Она бежала очень быстро и не оглядывалась. Пётр видел впереди ее завитые волосы, спину, широкие расшитые рукава платья и бежал еще и еще быстрее, но догнать сестру почему-то не мог. Так продолжалось какое-то время, пока юный государь и царевна не добежали до небольшой реки. Здесь Наталья остановилась и опустила платье. Подойдя к самой кромке воды, она взглянула на противоположный берег. На той стороне реки темнел лес, но он не был похож на страшную темную чащу: лес был молодой, свежий, зеленый и приятно шуршал на ветру нежными листочками, сквозь которые пробивались золотистые солнечные лучи. Царевна сделала шаг вперед. Ее парчовые туфельки тут же набрали воду, но она не обратила на это внимание и прошла дальше, придерживая одной рукой подол платья. —?Наташа, подожди! Я тоже пойду с тобой! —?крикнул император. Царевна обернулась. Откинув прядь волос с лица, Наталья мягко улыбнулась брату и покачала головой. —?Нет, Петруша,?— проговорила она. —?Тебе со мной не надо. Оставайся здесь. —?Но почему? —?спросил юный государь. —?Еще не время… Еще не время, Петруша,?— ответила царевна. Отвернувшись, она медленно направилась дальше. —?Наташа! Наташа! —?Пётр звал ее, но царевна не откликалась. Будто не слыша, она шла дальше и дальше, пока не оказалась на противоположном берегу. Коснувшись рукой березового ствола, Наталья снова обернулась и помахала брату, а потом скрылась среди зеленой листвы. Еще некоторое время Пётр продолжал звать ее и взирать с надеждой на противоположный берег, но царевна не появлялась… Только солнце продолжало игриво светить сквозь листву, серебрило водную гладь реки, а легкий ветерок сплетал меж собой зеленые ветви берез… Утром слуги нашли императора на полу возле его кровати с горячим, как уголья в камине, лбом. У него поднялся сильный жар, светлые волосы стали влажными от пота, а сухие губы бессвязно что-то шептали. С трудом приведя юного монарха в чувство, слуги быстро помчались за медикусом. Когда маленькая сутулая фигура Лаврентия Блюментроста вошла в комнату императора, обдав его утренним зимним холодом, Пётр уже пришел в себя. Медикус осмотрел юного государя, дал ему микстуру от жара и сообщил, что его состояние ввиду последнего события очень неважное. —?Ваше величество, вам лучше бы остаться во дворце,?— говорил он, пока накидывал на плечи шубу. —?Ваше здоровье… —?Нет,?— возразил Пётр,?— я пойду к Наташе. —?Как вам будет угодно, государь,?— вздохнул медикус. ?Я пойду обязательно. Я пойду к ней,?— шептал юный монарх, пока ему помогали надевать траурный камзол и кафтан. —?Пойду…? В день похорон погода стояла совершенно безветренная и тихая. Казалось, даже природа замерла и застыла в морозном воздухе, смотря посеревшими небесами глаз на столь безвременно ушедшую царевну. Так юна и хрупка! Только четырнадцать лет назад она пришла в этот мир и вот уже покидает его… Перед дворцом выстроилась траурная процессия. Священнослужители, вельможи, сенаторы, резиденты, цесаревна Елизавета и многочисленные князья, графы и бароны со своими семьями в безмолвии смотрели на вход во дворец, ожидая появления Петра. Тусклое солнце освещало их черные одежды и лица, притихшие в скорбном безмолвии. Наконец, появился и юный император. Он прошел вперед и остановился у крыльца, ни на кого не поднимая глаз. Пётр был неподвижен, казался каким-то неживым, и лишь изредка его тонкие плечи вздрагивали под темной меховой шубой. Император продолжал смотреть прямо перед собой до тех пор, пока в дверях не показался гроб с телом царевны. Тогда Пётр выпрямился и, не отрывая от него взгляда, направился следом за похоронной процессией в сторону Вознесенского собора?. Когда священник начал отпевание, Пётр почувствовал, как по его горячим щекам снова потекли слезы, а в груди защемило так, будто сердце поместили в холодные железные тиски. Его тонкие пальцы крепко сжали свечу. Они побелели от усилий, и желтая капля воска, сорвавшись, застыла на руке императора и сильно обожгла ее, но он не заметил этого. Стирая с лица свободной рукой мокрые дорожки, юный монарх продолжал смотреть на полупрозрачные веки царевны. Его глаза быстро перемещались то на ее голову, увенчанную диадемой, то на пышный парчовый подол платья, то на алую ленту и звезду ордена Святой Екатерины, то снова поднимались к лицу сестры. И вдруг она стала казаться Петру спящей, притихшей не навсегда, а лишь на краткое время. Вот сейчас она откроет глаза и взглянет на него, улыбнется, позовет его по имени… —?Наташенька, посмотри на меня… Посмотри, сестрица,?— прошептал Пётр. Его щеки вновь запылали. По спине и лбу мокрой змеей пробежал пот, колени задрожали, но Пётр не обратил на это внимание. Не услышал он голоса Лаврентия Блюментроста, не почувствовал и касания Ивана Долгорукого, который все-таки осмелился подойти к императору и положить руку на его плечо. Он продолжал просить Наталью посмотреть на него и очнулся только тогда, когда настало время опускать гроб в землю. Его крышка медленно накрыла лицо царевны черной тенью. Начали тихо постукивать молотки, вбивая в серебряный позумент и золотые кружева длинные железные гвозди, и каждый их удар гулко отдавался в ушах Петра: тук, тук, тук… Тело было предано земле. Замерли голоса священнослужителей, потухли свечи в руках провожавших царевну в последний путь, завершилось прощание… Император вышел из собора последним. Утренний мороз сковал его разгоряченное лицо, а дневной свет больно ударил по воспаленным глазам, и Пётр оступился на крыльце. И тут же, будто сквозь туман, он услышал возле себя тихий голос и почувствовал, как кто-то тронул его за руку: —?Ваше величество… Пётр поднял взор: на него сочувствующе смотрели голубые глаза княжны Анастасии Голицыной. Ее рука в теплой шерстяной варежке лежала на его запястье. Император пронзительно взглянул на княжну, и от этого взора ей вдруг стало так страшно, что она опустила руку и отошла назад, к братьям Сергею и Алексею. Слезы в глазах Петра высохли, губы и щеки уже не дрожали, но это безмолвие казалось ужаснее самых громких и истошных причитаний. Император посмотрел на нее пустыми прозрачными глазами, и по спине Насти пробежала такая дрожь, словно перед ней был не человек из плоти и крови, а холодный призрак… За поминальным обедом Пётр с трудом съел только то, что было необходимо по обычаю. Пил он или ел?— не имело теперь для него никакого значения, и единственное, что ему хотелось сейчас больше всего,?— это воссоединиться с Натальей. Цесаревне Елизавете было очень жаль и усопшую племянницу, и страдающего Петра. Его мучения с болью отзывались в ее душе, словно по ней ударяли тяжелым молотом. Да, они были в ссоре. Да, Елизавета была ветрена и не относилась серьезно к чувствам Петра, но как бы то ни было, она все же любила своего племянника и искренне желала ему добра. Елизавета в точности понимала его состояние, ведь не так давно тоже лишилась старшей сестры. Теперь с ними нет ни Анны, ни Натальи. Одна, черноглазая и темноволосая, дочь великого преобразователя, спала вечным сном в Петропавловском соборе, а другая?— совсем юная?— в Вознесенском… После поминального обеда Елизавета подошла к Петру, но тот тихо попросил тетушку оставить его одного. —?Не суди меня, мой мальчик. Не надо… —?проговорила цесаревна и прерывисто вздохнула. —?Я не сужу,?— ответил Пётр и взглянул на Елизавету. И еще одни глаза с испугом посмотрели на императора, и еще по одной спине побежали мурашки… Не только Елизавете Петровне было жаль юного государя, но кроме нее подойти к нему в этот день никто не решился. Покидая дворец, все с сочувствием глядели на императора, ставшим в тринадцать лет полным сиротой, лишившегося всех близких и оставшегося один на один со своим горем. Совсем еще юный монарх… Да что там юный! Совсем еще мальчишка, на долю которого выпало такое испытание… Барон Остерман и князь Голицын с сыновьями, супругой и дочерьми покинули поминальный обед последними. У выхода из залы, где проводился обед, Анастасия чуть-чуть задержалась. Сделав вид, что поправляет подол платья, она украдкой взглянула на Петра?— тихого и бледного. Еще вовремя болезни Натальи Анастасия очень осуждала про себя поведение императора, однако теперь, увидев, как сильно ему плохо, Насте стало жаль его. Ей хотелось чем-то утешить Петра, поговорить с ним, сказать, что Наталья Алексеевна навсегда останется с ним, что лишь тело ее оставило этот мир, уснуло, а душа будет рядом. Но Настя не решилась подойти к государю, да и настала пора возвращаться домой. В коридоре Дмитрий Михайлович остановился, чтобы о чем-то поговорить с канцлером Гавриилом Ивановичем, а их дети направились к каретам. Спускаясь по крутой лестнице вместе с Сергеем Головкиным, Настя вздохнула и оперлась рукой о его протянутую ладонь. —?Я знаю, что вы были очень дружны с покойной царевной. Прими мои соболезнования,?— проговорил юноша. —?Да, Серёжа, мы были с ней близкими подругами. Я буду молиться за Наталью Алексеевну,?— вздохнула Настя. Дойдя до карет, они распрощались?— все так же тихо и печально.*** Со дня похорон царевны миновало несколько дней, а состояние Петра только ухудшилось. Медикусы уже начали опасаться за его здоровье. За это время он сильно изменился: похудел, осунулся. Из глаз исчез блеск, пропала прежняя живость. Теперь Пётр даже не был похож на самого себя: он словно стал бледной тенью, которая не могла найти себе места в этом мире… Пренебрегая советами лекарей, юный государь стал все чаще обращаться к своему неизменному спутнику?— вину. И хотя они мягко уговаривали его оставить эту затею, Пётр так и не прислушался к медикусам. Остерман знал о состоянии государя. Теперь он стал наведываться в Лефортовский дворец все чаще и чаще, и не только для того чтобы посочувствовать Петру: вице-канцлер заботился о своем положении. Сейчас император в скорби, это верно. Но придет день, когда он поднимет голову, когда наконец встанет. И вот тогда первым, кого он увидит, будет не Василий Лукич, не Алексей Григорьевич и даже не Иван, а он?— Андрей Иванович. Князь Алексей Долгорукий злился. ?Старая лиса Остерман! Чтоб его!??— с негодованием шептал он, расхаживая взад-вперед по своей опочивальне. Без сомнения, и у князя были во дворце свои глаза и уши, и он прекрасно знал обо всем, что там происходило, но в отличие от барона не приезжал к Петру Алексеевичу. Боязно… Василий Лукич тоже затих?— его совсем перестало быть слышно. Но был Ванька?— царский фаворит. Хотя и тот сначала заупрямился. —?Нет уж, батюшка,?— сказал он, когда Алексей Григорьевич велел ему съездить к императору,?— вы теперь ближе к Петру Алексеевичу, чем я. И на охоту вместе ездили, и в карты играли. Не я должен ехать к государю. Схватив сына за воротник кафтана, князь прошипел в ответ: —?Да ты что, не понимаешь?! Ежели император от нас отвернется, то всем нам конец! Остерман с Головкиным и Голицыным съедят нас без остатка! Этого хочешь?! Но Иван лишь мотал головой и молчал. Однако выход все же нашелся. Как-то вечером приехал из своего имения Василий Лукич и, поговорив с братом Алексеем, изложил ему кое-какие соображения: пусть Иван поедет, но не один, а с Катериной. Даже если Пётр еще зол на них, Долгоруких, княжну он не прогонит. Если бы не несчастье с царевной, то кто знает? Может, Пётр уже и полюбил бы их Катерину… Алексей Григорьевич план одобрил и Ваньку вскоре уговорил поехать в Лефортовский дворец. А вот Екатерина стала сопротивляться. Она понимала, к чему клонят ее отец, брат и дядя и не хотела этого. В глазах княжны Долгорукой Пётр был хотя и царственным, но всего лишь ребенком. Однако Катерина все же подчинилась воле своего родителя?— не смогла взбунтоваться и отказать. Сидя в карете с братом Иваном, она лишь тихо вздыхала. Тяжелые завитые локоны падали ей на лицо, мешая взглянуть вперед, а кружево на новом платье неприятно кололо руки и тонкую шею. И чего ради она едет в Москву? Если бы Пётр испытывал к ней интерес, то позвал бы княжну сам. Стоило ему лишь приказать, и Долгорукие, не дав Катерине и опомниться, сразу потащили бы ее к юному императору… Княжна опустила глаза на руки и улыбнулась: в полумраке кареты на ее тоненьком пальчике блеснуло серебристым лучом изящное колечко. —?Что это у тебя? —?спросил Иван, наклонившись к сестре. —?Ничего,?— Катерина сложила руки на груди, и блеск пропал: это был подарок графа Миллезимо. План Василия Лукича был хорош, однако император в этот раз не захотел принять ни Ивана, ни Катерину. Но Долгорукие не сдавались. Время от времени царский фаворит приезжал во дворец вместе с сестрой, и Пётр однажды принял их. Хотя они и недолго пробыли у него, начало уже было положено. Теперь становилось ясно: государь не отвернулся от Долгоруких, и они еще в большой силе…*** Как-то раз Иван приехал из Горенок в Москву один. Екатерина не пожелала поехать с ним?— сказалась больной. Выйдя из кареты, молодой князь приказал кучеру ожидать его, а сам отправился к покоям императора. На этот раз он приехал не по приказу отца. До сих пор Иван выполнял все повеления и хотения Алексея Григорьевича, даже если они шли вразрез с его желаниями, но сегодня он сам решил приехать к Петру. Пару дней назад Иван стал непреднамеренным свидетелем разговора Алексея Григорьевича и его соглядатого, приехавшего из старой столицы. Проходя через сени в свою опочивальню, Иван услышал, как посланник князя говорил, что император чувствует себя очень плохо. Алексей Григорьевич тогда нахмурился и, дослушав посланного, отпустил его. Услышанное не выходило из головы Ивана, и тогда он решил еще раз съездить к Петру Алексеевичу, чтобы поговорить с ним. Нет, молодой князь не думал о том, как бы помочь своей семье вновь обрести влияние на государя: Иван искренне хотел поддержать юного императора. Но ему опять не повезло: во дворце сообщили, что Пётр Алексеевич уехал в Вознесенский собор и вернется нескоро. Когда князь сказал, что подождет возвращения юного монарха, ему ответили, что государь велел не беспокоить его. Поняв, что сегодня он императора не увидит, Иван решил вернуться домой. Князь направился к выходу из дворца. Спускаясь по лестнице, он заметил внизу возле нее невысокую женскую фигуру в соболиной шубе и белом пуховом платке. Фигура изящно спахивала с рукавов холодные хлопья снега. Иван узнал ее: это была графиня Наталья Борисовна Шереметева. Странная была эта графиня Наталья: несмотря на совсем молодой возраст и природную миловидность, она не любила балов и ассамблей, предпочитая оставаться дома за хорошей книгой или музицированием, в то время как другие ее ровесницы обожали приемы и выходы в свет. Наталья редко появлялась на балах и светских раутах, и лишь однажды на одном из таких выездов Иван увидел ее. Так они и познакомились. Долгорукий спустился с лестницы и подошел к графине. Улыбнувшись, он проговорил: —?Приветствую, Наталья Борисовна. Шереметева подняла голову и мягко улыбнулась ему в ответ: —?И вам доброго дня, Иван Алексеевич. —?Что вас привело во дворец? —?поинтересовался молодой князь. —?Мой брат ехал к одному иностранному дипломату, и я попросилась с ним, чтобы нашего государя навестить. Ему, говорят, очень плохо,?— ответила Наталья, печально взглянув синими, как васильки, глазами в лицо молодому князю. Ивану стало ужасно стыдно. Даже Шереметевы знают о состоянии Петра, а он собрался к нему только сейчас! —?Вы напрасно приехали,?— вздохнул царский фаворит. —?Петра Алексеевича нет во дворце. —?Ах как жаль, что я его не застала… Хотела передать его императорскому величеству пирожки с лесной ягодой,?— произнесла молодая графиня и, повернувшись к своей служанке, что стояла позади, взяла у нее из рук блюдо с пирожками, обернутое для сохранения тепла белыми отрезами ткани. —?В вашем имении замечательно готовят,?— улыбнулся Иван, почувствовав чарующий аромат запеченных ягод и свежего хлеба. —?Это верно. Но в этот раз я решила сама испечь их для его императорского величества,?— улыбнулась Наталья. —?Вы пекли сами? —?удивился Иван. —?Да. Надеюсь, государю понравится,?— кивнула графиня. —?Но раз Петра Алексеевича нет, пойду, пожалуй, оставлю блюдо в покоях его императорского величества. Была рада увидеть вас, Иван Алексеевич,?— добавила она и, улыбнувшись, медленно направилась к лестнице. Несколько секунд Иван смотрел на ее невысокую фигуру, поднимающуюся по крутым ступенькам, а затем отправился к своей карете. Возвращаясь в имение, молодой князь смотрел на белые поля, стелющиеся по бокам дороги, и думал о состоянии государя. Надо бы еще раз съездить к нему, снова навестить, ибо это начали делать уже многие… И внезапно в его памяти всплыл запах запеченных ягод и синие глаза Натальи Шереметевой. Вот странно… Иван и не думал, что так чувствителен: чудесный аромат лесных ягод на миг вернул его в детские воспоминания, в тот безмятежный и веселый мир, в котором он, маленький князь, был невероятно счастлив. Иван вспомнил густые леса, поля, просторы и чудную маленькую землянику, которую так любил. Не велеть ли после приезда испечь с ней что-нибудь вкусное? А Наталья Борисовна… Своими руками стряпает пироги. До сих пор Долгорукий не слышал о том, чтобы какая-нибудь графиня вдруг сама что-нибудь приготовила. Удивительно… Вернувшись в Горенки, Иван столкнулся в сенях со своим отцом. —?Ты к императору ездил? Он тебя принял? —?взволнованно спросил Алексей Григорьевич. —?Я не застал государя,?— ответил Иван. —?Не застал? Где же он был? —?удивился князь. —?В Вознесенский собор уехал. К сестре… —?В Вознесенский? Ну, ничего-ничего. В следующий раз удастся его повидать… А ты молодец, Ваня,?— улыбнулся Алексей Григорьевич и легонько хлопнул сына по плечу. —?Все верно делаешь… Иван нахмурился. И теперь его отец ни о чем, кроме своего положения, не думал… Совсем ни о чем… —?Ох, батюшка! Доведет нас когда-нибудь до беды ваше властолюбие… —?вздохнул молодой князь. И, не став дожидаться ответа, Иван отправился к себе.