Глава III. В Москве (1/1)

Шло время, а вести от государя так и не появились. До Петербурга доходили противоречивые сведения: утром докладывали, что юный император охотится в лесах неподалеку от Москвы, а уже к вечеру говорили, что он вовсе и не был возле старой столицы. Напрасно ждала царевна Наталья посланий от брата и надеялась на его приезд, напрасно писала ему и думала, что он вернется в Петербург. Наконец, она решила сама поехать в Москву, чтобы оттуда отправить вести юному государю. Быть может, так они быстрее дойдут? Надежда на скорую встречу не оставляла царевну и гнала белоснежных лошадей, запряженных в ее карету, вперед все сильнее и сильнее. Смотря на опустевшие поля и голые деревья, мелькающие за окнами, Наташа не переставала думать о Петре. В ее душе боролись смешанные чувства. С одной стороны она сетовала на Долгоруких и то, что они чрезмерно увлекли юного императора охотами и забавами. ?Они будто в плен его взяли?,?— мелькало в голове царевны. И чем больше она думала об этом, тем сильнее ей хотелось попасть в Москву и во что бы то ни стало отыскать брата, образумить его, напомнить ему о долге перед подданными, предотвратить ошибки, которые он может совершить, если не остановится… С другой же стороны, когда Наталья вспоминала о его непомерной страсти к охоте и к развлечениям, в ее душе поднималась буря негодования. Она ведь писала ему, столько гонцов отправляла, но все напрасно! Он же помнит о том, что у нее слабое здоровье, что она болеет, и не едет, не едет! Только ли Долгорукие служат этому причиной? А быть может, императору самому не очень-то и хочется ее увидеть, приехать к ней? В такие минуты Наталье хотелось тут же развернуть карету и приказать ехать назад. Обида сжимала ее сердце холодными когтями, заставляла забыть обо всем другом, отбрасывала куда-то в сторону иные мысли. Но нежные чувства в конце концов брали верх, и она продолжала смотреть на бескрайнюю пустынную дорогу, прижимая платок к побледневшим сухим губам, и ждать, когда вдали появятся золотые купола, послышится тихий звон колоколов, а воздух наполнится ароматом свежеиспеченных калачей и караваев?— когда вдали покажется Москва… Вслед за царевной, остановившейся по приезде в Москву в Лефортовском дворце1, в старую столицу перебрался и Верховный тайный совет. Признаться, и его членов также сильно тревожило отсутствие Петра. Разумеется, он и раньше выезжал на охоты, однако юный монарх никогда не задерживался так надолго. Минул октябрь, ноябрь уже стоял на пороге, но император все еще не вернулся. Посланные же ему письма от государственных сановников так и не получили ответа. Гонцы снова возвращались к отправителям, докладывая, что не смогли сыскать государя. Тогда вельможа бушевал: —?Как не смогли сыскать?! Это что вам, булавка или иголка? Император и самодержец! Найти! Найти во что бы то ни стало! Сильнее всего в таких случаях негодовал вице-канцлер Андрей Иваныч Остерман. Он часто навещал Наталью Алексеевну. От его взора не укрылось, что в последнее время царевна стала чувствовать себя хуже. Медикусы2 часто приходили к ней, выписывали разные лекарства, однако ни одно из них ее не вылечило. Они помогали, но лишь ненадолго. Надежда на ее выздоровление будто и была где-то рядом, однако отчего-то не показывалась. Здоровье сестры государя тревожило вице-канцлера. Однако большие опасения у него вызывали князья Долгорукие. Положение Остермана было шатко: как воспитатель он уже не мог влиять на Петра, а с Долгорукими в последнее время у Андрея Ивановича отношения совсем разладились. Правда, все-таки был один раз, когда император прислушался к нему: подписание приказа о назначении Дмитрия Голицына главой Камер-коллегии. Остерман убедил юного монарха простить князя за переписку с опальным Меншиковым и вернуть его в столицу. Голицын был истинным ?птенцом гнезда Петрова? и мог бы направить неуемную энергию нынешнего императора в русло дальнейших преобразований. Кроме всего прочего, князь обладал большим даром убеждения и красноречием, и все вокруг признавали это. Но, несмотря на столь крупные достоинства, у Голицына был роковой порок?— непомерная гордость. Ни для кого не было секретом, что юный император обладал сложным характером. С ним отнюдь нелегко было найти общий язык, и он не терпел никаких возражений. Воздействовать на него нужно было мягко и плавно, чем так умело пользовались князья Долгорукие. Голицын же никогда не смог бы говорить с Петром, как они. И так надежды Остермана на князя оказались напрасными. Оставались царевна Наталья и цесаревна Елизавета. Но последняя не хотела вмешиваться в дела государства, и ей совершенно не было интереса до занятий племянника. К тому же в последнее время они с Петром были в ссоре. Виной тому были, конечно, Долгорукие. Зная, как Пётр привязан к своей тетушке, они нашли способ отдалить их друг от друга. Алексей Григорьевич пригласил по требованию императора цесаревну Елизавету на охоту. С ней приехал также и ее камергер Александр Бутурлин. На одном из многочисленных выездов князь подстроил им встречу наедине, а император в сопровождении Ивана Долгорукого как бы ?случайно? вернулся на то место, где охотники разбили шатер, и увидел цесаревну с ее камергером… в не совсем подобающем для их статуса виде. Пётр тогда пришел в неописуемую ярость. Следствием этого стали поспешный отъезд Елизаветы с охоты и скорая ссылка Бутурлина. За этот поступок Остерман не раз упрекал цесаревну в излишнем легкомыслии, но Елизавета не считала нужным оправдывать перед кем-то свое поведение. Андрей Иванович решил обратить свой взор на царевну Наталью. Она была единственной, кто смог бы образумить императора, убедить его пересмотреть свое поведение и… вернуть вице-канцлеру монаршее расположение. Уже много писем было послано Остерманом в леса Москвы о состоянии здоровья царевны и о делах государства, но ответы или же были кратки и сухи, или подолгу не приходили. Однако ни Остерман, ни Наталья совершенно ничего не знали о том, что большую часть этих писем Пётр даже не получал. Бросая в огонь сырые от вечернего холода бумаги, Алексей Долгорукий думал лишь об одном: как бы не упустить расположение императора и как бы поскорее соединить его со своей дочерью. Перемешивая угли в высокой печке-голландке, он бубнил себе под нос: —?Хворает сестрица? Дела стоят? Знаем мы твои уловки, Андрей Иваныч! Выздоровеет царевна, а на тебя я еще найду управу!..*** Почти все время царевна Наталья Алексеевна проводила в Лефортовском дворце в своей опочивальне. Теперь она редко выходила за ее пределы, оставаясь в кровати большую часть дня под наблюдением медикусов. После их ухода к ней, по обыкновению, заходила Анастасия Голицына. Наталью очень радовали частые визиты фрейлины. Садясь в кресло, что стояло напротив кровати царевны, княжна раскрывала какую-нибудь из принесенных с собой книг и начинала читать. Ее голос плавно разливался по комнате, заполнял ее всю и замирал где-то наверху под потолочными сводами. Наталья внимательно слушала княжну, стараясь не упустить ни единого слова, и лишь изредка прерывала ее негромким кашлем, после которого на белом батистовом платочке, прижатым к губам юной царевны, оставались красные капельки крови. Видя, что прописанные лекарства плохо ей помогают, Настя подумала о том, что было бы полезным показать царевну медикусу, который проживал в подмосковном имении Голицыных, в Архангельском. Она поговорила об этом с отцом, и вскоре тот привез его в Москву. Однако Наталью Алексеевну этот приезд не обрадовал. В последнее время на нее отчего-то накатила сильнейшая усталость. Она, казалось, была абсолютно равнодушна к действиям медикусов, к принятию лекарств и к надежде на выздоровление. В такие минуты Настя старалась ее подбодрить: —?Наталья Алексеевна, не печальтесь так! Я уверена, что Людвиг Иванович поможет вам. Вы обязательно поправитесь! —?Ты думаешь? —?царевна печально качала головой и смотрела на княжну потускневшими голубыми глазами. —?Конечно! Известно ли вам, что он уже дважды спасал меня? Причем в первый раз еще до того, как я появилась на свет. —?Как это? —?Произошло это ранней весной. Матушка уже ожидала моего рождения. Утром она вышла на крыльцо, чтобы приказать денщику3 батюшки запрягать карету. Лед на крыльце тогда еще не до конца растаял, она поскользнулась и упала. Открылось кровотечение, но Людвиг Иванович принес какую-то микстуру и кровь быстро остановилась. —?А во второй раз? —?спросила Наталья. —?Во второй раз, когда я заболела оспой. Мне тогда было только шесть лет,?— ответила Настя. Взглянув в ее чистое нежное личико, царевна улыбнулась. —?Знаешь, если бы ты не сказала, то я никогда бы не догадалась, что ты болела оспой,?— проговорила она. —?Все это благодаря Людвигу Ивановичу,?— произнесла княжна. —?Правда, у меня все же осталось два следа,?— добавила она. —?Здесь, возле плеча, и на спине.?— Настя закатала рукав платья, и царевна увидела на ее предплечье небольшую ямку величиной с копейку. —?Похоже, ваш Людвиг Иванович очень хорошо лечит,?— мягко улыбнулась Наталья, когда Анастасия опустила рукав. —?А почему вы так называете его? —?вдруг спросила она. —?Людвиг Иоганн Густафсон?— так зовут его на самом деле. Однако когда я была маленькой, то сама переиначила его имя. Я тогда никак не могла выговорить слово ?Иоганн?. А потом все так привыкли к этому, что тоже стали звать его Людвигом Ивановичем. Да и он не был против, — ответила княжна. —?Когда же он у вас появился? —?спросила царевна. —?Очень давно,?— Настя подняла глаза к потолку, а потом снова перевела взгляд на бледное лицо Натальи,?— еще во время Северной войны. Батюшка приметил его во время одной из военных кампаний, когда ездил в нынешнею Лифляндию?. У Людвига Ивановича были… странные разработки и свой взгляд на то, как нужно лечить ту или иную болезнь. За это он много раз подвергался гонениям и был вынужден бежать. Тогда-то батюшка и заметил его и пригласил переехать в наше имение. Ему показались интересными его взгляды, а в его методах он увидел большие першпективы. И, как выяснилось, не зря. Наталья Алексеевна, голубушка! —?Настя протянула руку и погладила царевну по плечу. —?Прошу вас, не стоит отчаиваться! Позвольте же Людвигу Ивановичу осмотреть вас. —?Ну, хорошо,?— Наталья слабо улыбнулась и едва заметно кивнула княжне. —?Пусть он осмотрит меня. Анастасия оказалась права: после осмотра и назначения нового лечения царевне стало гораздо лучше. Людвиг Иванович прописал ей весьма действенное и проверенное средство?— женское молоко. Она должна была пить его трижды в день, а кроме этого всегда держать себя в тепле и не попадать под сквозняки. Спустя несколько дней Наталья Алексеевна почувствовала себя бодрее и веселее. К ней вернулась ее прежняя живость, в глазах снова засиял блеск, а когда Настя приходила к ней, Наташа непременно просила ее снова рассказать что-нибудь об Архангельском, о праздниках, которые большая семья Голицыных устраивала в своем имении летом, весной и осенью, о зимних гуляниях… Так хорошо было слушать о них в тусклые осенние сумерки, когда косой дождь с мокрыми хлопьями первого снега бил в стекла Лефортовского дворца, а в печке-голландке уютно потрескивали березовые дрова… А однажды царевна поделилась с княжной своей давней, скрытой от всех мечтой. —?Настя… —?протянула Наталья, и на ее бледных щеках вспыхнул румянец,?— знаешь, есть у меня одна мысль… —?Какая мысль? —?заинтересованно спросила княжна. —?Помнишь бал, что Петруша провел еще в начале осени? —?Конечно, Наталья Алексеевна, помню,?— кивнула Настя. —?Был там один иностранный дипломат, герцог де Лириа. Он дал мне одну вещь. Она лежит там, в шкафу,?— царевна приподнялась на подушках и махнула рукой в правую сторону. —?Открой, и ты сразу ее увидишь. Настя встала с кресла и подошла к шкафу. Распахнув его деревянные дверцы, она присела перед ним и заглянула внутрь. Протянув руку, княжна взяла с нижней полки маленький круглый предмет. Ее взору предстал серебряный медальон, обрамленный по краю жемчужной нитью. В него был вставлен миниатюрный потрет черноволосого румяного юноши в голубом парчовом кафтане. Весь его облик, казалось, был создан из тепла, доброты и света, какие излучали его темные бархатные глаза. Настя лукаво взглянула на царевну и улыбнулась: —?Кто это? —?Это испанский инфант? Карлос,?— ответила Наталья Алексеевна и блаженно вздохнула. —?Правда красивый? Ах, Настя! Как мне хочется с ним познакомиться! Герцог говорил, что будущей весной инфант непременно приедет в Петербург. Он ему тоже обо мне многое рассказывал… — добавила она, мечтательно прикрыв глаза. —?Чудесно, это просто чудесно, Наталья Алексеевна! —?княжна положила медальон на кровать царевны и хлопнула в ладоши. —?Вы непременно должны познакомиться! Я уверена, что инфант Карлос будет вами просто очарован! —?Ты думаешь? Я ведь некрасива.?— Наталья бросила взгляд в конец комнаты, где за ширмой для переодевания виднелась часть зеркала, и взглянула на свое отражение. Княжна внимательнее посмотрела на царевну. Нет, она была абсолютно неправа. Хотя Наталья не обладала яркой внешностью, и у нее были неправильные черты лица, но, несмотря на это, никто не смог бы назвать ее дурнушкой. Доброта, мягкость, отзывчивость, врожденная грация и большие светлые глаза в полной мере компенсировали все ее недостатки. От Натальи никто и никогда не уходил с поникшим лицом и с тяжестью на сердце. Она могла найти приветливые слова для всякого, кто обращался к ней, и это делало царевну не менее привлекательной в глазах окружающих, чем других ее ровесниц. —?Вы не правы, Наталья Алексеевна,?— возразила Анастасия. —?И я уверена, что вы непременно понравитесь инфанту. —?Может быть,?— царевна улыбнулась и поудобнее устроилась на подушках.*** Прошла еще пара недель. Москва и окрестные села стали покрываться белым пуховым ковром?— зима медленно и верно начинала вступать в свои права. Она несла радость и веселье всем, кого встречала на своем пути, обещала скоро покрыть все свежим пушистым снегом и расцветить окна ледяными узорами. Княжна Голицына радовалась предстоящим переменам. Каждый день она входила в опочивальню к Наталье Алексеевне, принося с собой слегка морозную утреннюю свежесть и румянец на нежных щеках. Ходя взад-вперед перед кроватью царевны, она рассказывала, что с каждым днем на улице становится все свежее и свежее, а снег выпадает все чаще и чаще. Но Наташа не разделяла ее радости?— ей вновь стало хуже. Даже женское молоко перестало ей помогать. Из голубых глаз исчез блеск, щеки снова покрылись бледностью, и лишь изредка на них вспыхивал румянец, однако теперь он был лихорадочным. Настя старалась отвлечь ее от грусти, вспоминала об инфанте Карлосе, но Наталья стала ко всему этому равнодушна. Вновь ее мысли занял брат?— юный император. Она и прежде думала о нем, однако за разговорами и улучшением самочувствия не так часто обращалась к нему в своих мыслях. Теперь же Наташа снова думала о Петре. Но она не сердилась на то, что он вот уже три месяца подряд безвылазно пропадает в подмосковных лесах. Нет, теперь она боялась, что попросту не увидит его, не доживет до его возвращения. Такие мысли царевны, становящиеся все чаще и чаще, пугали Настю, и она решила снова поговорить с Людвигом Ивановичем о состоянии Натальи. После осмотра, который он проводил дважды в неделю, Анастасия вышла из Лефортовского дворца следом за ним и по дороге к карете спросила, отчего же царевне вдруг стало хуже. —?Людвиг Иванович, как это могло произойти? Прежде молоко помогало ей, но сейчас лечения как будто вовсе и не было… —?Царевна страдает чахоткой, барышня,?— проговорил медикус. —?Эта болезнь может преследовать человека всю жизнь. Однако с ней можно бороться и можно жить, если не запускать лечение… Но, увы! Выяснилось, что мы, к сожалению, начали его слишком поздно. —?Неужели… —?в светлых глазах княжны блеснули слезы, и она с мольбой взглянула на высокую сухощавую фигуру медикуса: —?Прошу, скажите, что… —?На все воля Божья,?— произнес тот,?— но молоко царевне обязательно стоит пить. Нового средства я пока не могу придумать… А вам стоит поберечься, дорогая княжна,?— добавил он. —?Надеюсь, вы не забываете пить лекарства, которые я велел приготовить для вас, чтобы вы не заразились от Натальи Алексеевны? —?Нет-нет, я все пью так, как вы и велели. И на здоровье свое не жалуюсь, — ответила Настя. —?Это хорошо, однако если царевне станет еще хуже, вам следует повременить с визитами во дворец. Княжна и медикус дошли до кареты. Взявшись за ручку, Людвиг Иванович задумчиво взглянул на Анастасию и проговорил: —?Сдается мне, что дело не только в чахотке: юную царевну будто что-то терзает. Если бы ее терзания прекратились, то она наверняка бы пошла на поправку. Настя нахмурилась. —?Не забывайте о лекарствах, барышня,?— договорив, медикус кивнул ей и сел в карету. Кучер щелкнул кнутом, и через несколько минут она уже скрылась за поворотом дороги. ?Терзает?,?— сказал Людвиг Иванович. И он, и Анастасия, да и все остальные прекрасно знали о причине ее недомоганий. И если поначалу все просто сетовали на легкомыслие императора и тлетворное влияние на него князей Долгоруких, а в особенности царского фаворита Ивана Алексеевича, то теперь в открытую стали недовольно обсуждать это. Сама Анастасия не раз становилась свидетелем такого рода обсуждений: в их имение часто приезжали графы, бароны и князья, недовольные произволом, чинимым кланом Долгоруких. Однако, что они могли сделать? Ведь Долгорукие устраивали это не сами, а с позволения императора. Как пойти против монаршей воли? Но князь Голицын и канцлер Головкин были настроены решительно. —?Гавриил Иванович, нам с тобой нужно в ближайшее время непременно поехать к Петру Алексеевичу. Довольно! Пора, наконец, прекратить это безобразие! Если понадобится, я сам императора из их рук вырву! —?негодовал князь. —?Ты прав, Дмитрий Михайлович, прав,?— соглашался граф. —?И ведь не только в охотах дело… Долгорукие хотят через него править государством и всеми нами, а императора каждый день развращают не только вином, но и, по слухам, совсем не детскими забавами… Слыша все это, стоя за закрытой дверью, Настя вздрагивала. Царевна Наталья всегда отзывалась о брате с такой нежностью и теплотой, а звук его имени всякий раз вызывал на ее губах искреннюю улыбку. Настя и сама помнила Петра, его светлое лицо с мягкими и благородными чертами, гордую осанку, манеры. И вдруг она слышит о совершенно иной стороне его жизни… Но ей было трудно представить среди этой сатурналии, среди этих бешеных погонь за дичью по лесам и бесконечных пирушек того юного Петра, того императора, которого она видела в Петергофе и на балу. Нет, разумеется, он тоже был виноват в том, что происходило, однако, быть может, царевна и ее ближайшее окружение правы: мальчик-император попал под дурное влияние. А меж тем Наталье стало еще хуже. Теперь у нее часто начинался жар, а приступы кашля с примесью из сгустков крови иногда не отпускали ее по несколько минут. Во избежание заражения, теперь к ней перестали пускать посетителей, и даже Анастасии, несмотря на то что она была ее близкой подругой, строго-настрого запретили приезжать к царевне. Дмитрий Михайлович и сам был против того, чтобы дочь появлялась в Лефортовском дворце, а потому настаивал на том, чтобы она оставалась в Архангельском вместе с остальными домашними: старшими братьями, сестрой и матерью. Однако Настя не могла найти себе места из-за волнения за состояние Наташи. Чтобы успокоить ее, князь посылал каждое утро во дворец гонца, который всякий раз привозил одни и те же сведения: состояние царевны без изменений… Но однажды в Архангельское прискакал гонец от Людвига Ивановича, который теперь снова находился в Лефортовском дворце. Гонец передал, чтобы Дмитрий Михайлович и княжна Анастасия собрались и как можно скорее приехали в Москву. Точно такое же сообщение получили и другие вельможи. Выслушав гонца, князь приказал тут же готовить карету, и уже через полчаса из Архангельского в старую столицу во весь дух летела четверка вороных коней. Примчавшись в Лефортовский дворец, Дмитрий Михайлович и Анастасия, даже не сняв верхней одежды, быстро поднялись на второй этаж. Идя по коридору в сторону опочивальни царевны, они еще издали заметили возле ее дверей канцлера Головкина, Андрея Ивановича Остермана и других вельмож. Подойдя к ним, Голицын быстро спросил: —?Что случилось? —?Царевне очень плохо, князь. У нее сейчас ваш медикус, — ответил Остерман. На пару минут воцарилась тишина, но внезапно Настя и все остальные вздрогнули: за дверью послышался сильный кашель, прерываемый хрипами и шумными вздохами. Княжна закусила губу, чтобы подавить слезы отчаяния, и посмотрела на окружающих ее вельмож. Они в безмолвии склонили головы и опустили глаза: все понимали, что, возможно, это конец… Через несколько минут шум и кашель за дверью стихли. Дверь скрипнула, и в коридоре очутился Людвиг Иванович. Часть его лица была закрыта белой повязкой, а от рук пахнуло резким запахом спирта. —?Как царевна? —?рядом с медикусом тут же очутилась невысокая грузная фигура вице-канцлера в сером напудренном парике. —?Отправьте гонца к императору. Велите сообщить, что ему нужно срочно приехать,?— ответил тот. —?Уже отправили,?— отозвался граф Головкин. —?Ну же! Что там? Что еще нужно сделать? —?князь Голицын выступил вперед и нахмурился. Медикус снял повязку. На краткий миг в его темно-зеленых глазах блеснули слезы, а морщинистое лицо побледнело. Взглянув на князя, он лишь тихо вздохнул: —?И позовите священника…