Глава II. Фрейлина ее высочества (1/1)

Подготовка к торжеству заняла пару недель. На этот раз было решено провести бал в Екатерингофском дворце1, что с недавних пор стоял заброшенным, а теперь снова засиял в своей прежней красоте и великолепии. Иностранные резиденты, приглашенные на императорский бал, не уставали восхищаться пышностью и богатством обстановки и часто отправляли донесения ко дворам своих монархов о царившем при юном государе необычайном блеске и роскоши. Ввиду наступления осени танцевальный зал украшали нежные веточки рябины с гроздьями алых ягод, пышные букеты и венки из крупных разноцветных листьев. Багряные и золотистые, они казались огромной палитрой, расцветившей бальную залу, наполнив ее теплым солнечным светом, а ягодки-гроздья вспыхивали в нем сотнями крошечных огоньков. Бал открылся традиционным танцем?— полонезом2. Впереди шли император и цесаревна Елизавета, за ними Иван Долгорукий с царевной Натальей, а за их спинами?— сенаторы со своими женами и дочерьми, члены Верховного тайного совета, иностранные послы и дипломаты. Дамы блистали многочисленными украшениями, яркими тканями платьев, а их длинные пышные юбки всевозможных оттенков, казалось, слились в один большой пестрый хоровод. Каждая из них притягивала к себе восхищенные взоры кавалеров, которые тоже не отставали от своих спутниц по количеству цветов на их парадных кафтанах. Но ярче всех была цесаревна Елизавета. Ее золотистое платье, идеально подчеркивающее прекрасно сложенную фигуру, рыжеватые волосы, собранные в пышную прическу с множеством локонов, увитых жемчужными нитями, светлые глаза, белоснежная улыбка и задорный смех никого не оставляли равнодушными. Она казалась сотканной из солнечного света?— такой же легкой, игривой и теплой. И особенно восхищался ей юный император. Он смотрел на нее, но не мог вымолвить ни слова, хотя ему очень и очень хотелось сказать ей что-нибудь ласковое, приятное. Петру казалось, что еще чуть-чуть, и он под влиянием очарования непременно сочинит какое-нибудь стихотворение, воспевающее красоту и веселый нрав дорогой тетушки. —?Ты… красавица, Лиза… Красавица! —?с восхищением прошептал он, взглянув на цесаревну. Елизавета одарила мягкой улыбкой своего царственного племянника и, отпустив его руку, присела в поклоне?— танец подошел к концу. Пётр поклонился ей в ответ и с некоторым сожалением посмотрел вслед удаляющейся спине дочери великого преобразователя. Елизавета всегда была к нему добра и благосклонна, никогда не грустила рядом с ним, а с ее губ не сходила улыбка, но… не более того. Ни для кого не было секретом, что император сильно влюблен в свою красавицу-тетушку, а вот она… Нет, резвая и неугомонная дочь Петра Великого никогда не смотрела на своего пылкого племянника так же. Для нее он был всего лишь маленьким мальчиком, и где-то в глубине души Пётр все понимал, хотя и старался изо всех сил разуверить себя в этом, постоянно обращая на свою персону внимание цесаревны. Вот и сейчас: ему стоило бы открывать бал вместе с сестрой, как того требовали правила двора, но он предпочел протянуть руку Лизе и все ради того, чтобы она лишний раз улыбнулась ему, побыла рядом… После полонеза старшие по возрасту дипломаты и резиденты удалились в соседний зал, отделенный от танцевального высокой деревянной аркой с замысловатыми узорами, где уже был накрыт стол для того, чтобы гости могли вдоволь насытиться и наговориться. А разговоры у них были известные: женщины перешептывались о детях, домашних делах, моде и сплетничали, а мужчины рассуждали о политике. Молодежи же было некогда думать ни о том, ни о другом?— бальный зал был полностью в их распоряжении. Полонез завершился, промчались пестрым хороводом ketten-tanz2, аллеманда2, и был объявлен небольшой перерыв. Пока музыканты на верхней площадке, что возвышалась над танцевальным залом, отдыхали и настраивали инструменты, дамы и кавалеры разошлись по разным концам комнаты. Кто-то из них поспешил сделать приглашение на следующий танец, а кто-то, наоборот, отказать. Каждый из тех кто присутствовал здесь, был рад и счастлив?— балы любили все. Однако среди всеобщего веселья находился один человек, которому не было так же хорошо, как остальным?— царевна Наталья. Она сидела в кресле, обитом синим бархатом, и ни на кого не поднимала глаз. Заметив поникшие уголки губ сестры и ее опущенные длинные ресницы, Пётр оставил бокал с вином и подошел к ней. —?Что с тобой, Наташа? —?спросил император, присев в кресло рядом с царевной. —?Почему… Ты ведь должен был открывать бал со мной, Петруша,?— сказала она и, нахмурив тонкие брови, добавила, подняв глаза на брата:?— А сам танцевал с Лизой… —?Я так решил,?— строго посмотрев на нее, ответил Пётр. Бросив взгляд на середину зала, где стояла цесаревна, Пётр сжал под рукой парчовую ткань кафтана: снова рядом с ней этот Сашка Бутурлин! И чего он от нее все никак не отстанет?! Так и зыркает на цесаревну своими черными глазами! Даже для камергера3 Бутурлин слишком много на себя берет, слишком многое себе позволяет! Заметив возрастающий гнев брата, Наталья положила руку на его плечо и произнесла: —?Петруша, оставь его, прошу тебя. Ты должен владеть собой, беречь свое достоинство. Ее плавный голос подействовал на юного монарха умиротворяюще. Наташа права: он должен вести себя как подобает императору. Тем более что и Бутурлин, сказав Елизавете пару слов, куда-то спешно удалился. Вновь запели струны оркестра?— начали играть менуэт. Зная, что сестра любит этот танец, император повернулся к ней, чтобы попросить ее выйти вместе, но не успел: к нему, шурша пышной светлой юбкой, приблизилась Анастасия Голицына. —?Позвольте пригласить вас, ваше величество,?— проговорила она, сделав изящный реверанс. —?А вы что здесь делаете, княжна? —?нахмурился Пётр, взглянув на ее румяное личико. —?Как? Ваше величество, верно, запамятовали, что назначили моего батюшку главой Камер-коллегии? еще в начале сего месяца? —?ответила она. —?А я взяла ее к себе во фрейлины,?— улыбнулась Наталья. —?Петруша, станцуй, пожалуйста, с княжной,?— добавила она, выразительно взглянув на брата. —?Пусть она подождет,?— возразил император. Царевна покачала головой и что-то шепнула ему на ухо. Выслушав ее, юный государь нехотя встал с места и протянул руку княжне. —?Прошу, Анастасия Дмитриевна,?— сказал он и направился в центр зала. К императору и княжне присоединилось еще несколько пар. Оркестр наверху загремел, и танцующие стали расплываться по кругу. Пётр с легкостью выполнял повороты и шаги, а вот Анастасия едва успевала за ним, стараясь не оступиться и не споткнуться о длинный подол своего тяжелого парчового платья. —?Ваше величество,?— произнесла она, вспомнив их встречу в Петергофе,?— вероятно, в прошлый раз я вела себя не слишком учтиво. Прошу прощения. —?Что вы, я уже и думать о вас забыл,?— ответил Пётр, равнодушно взглянув на невысокую фигурку княжны. —?Но я надеюсь, что вы уже уяснили, как следует вести себя при дворе? — добавил он. И, не дожидаясь ответа, юный император сделал быстрый поклон, протянув руку следующей партнерше. Княжна нахмурилась и с тоской посмотрела ему вслед. —?Отчего ты так печальна? Анастасия подняла голову и улыбнулась: она увидела перед собой высокого 17-ти летнего юношу с правильными чертами лица, светло-русыми волосами и карими глазами. Это был Сергей Головкин?— средний сын канцлера? Гавриила Головкина. Анастасия знала его с самого детства: их отцы были дружны, и потому они часто играли вместе, а с взрослением дружба княжны и юного графа значительно окрепла. —?Я принесла императору извинения за свои слова. Помнишь, я рассказывала тебе? —?ответила Анастасия, переменив правую руку на левую. —?Неужели он не принял их? —?удивился юноша. —?Он ответил, что и думать обо мне забыл,?— княжна повела плечом и слегка нахмурила брови. —?Настя, право, не стоит тебе из-за этого грустить,?— граф слегка сжал ее тонкие пальчики и улыбнулся. —?Не омрачай свое личико такими думами,?— поклонившись, Сергей кивнул следующей даме, а к Анастасии шагнул новый партнер. Пронеслись бешеным галопом англэз2 и контраданс2. Выйдя из танцевального круга, Иван Долгорукий пригладил рукой растрепавшиеся светло-каштановые волосы и направился в соседний зал, но, не пройдя и пяти шагов, столкнулся со своим отцом. —?Все танцуешь? —?с плохо скрываемым раздражением спросил Алексей Григорьевич. —?А император, гляди-ка, опять возле этой Лизки вьется. —?Да что вы, батюшка! Бога ради, не привяжу же я его к себе… —?начал было Иван, но старший князь прервал его: —?Привяжешь, ежели понадобится. Ты, дурень, для чего к царю приставлен? Чтоб вино с ним распивать да по лесам носиться? Твое дело какое? Не допускать чужого влияния на императора и приучать его к нашей фамилии! И за Катериной получше следи,?— Долгорукий снова нахмурился и взглянул в сторону танцующих. —?Уж сколько времени прошло, а она все со своим Миллезимо милуется и к императору ни ногой. Иди-ка, подтолкни ее. Сурово взглянув на сына, Долгорукий скрылся в обеденном зале. Иван снова посмотрел на танцующих. Впереди кружилось несколько пар, среди которых находилась его младшая сестра?— княжна Екатерина. Напротив нее был и предмет недовольства Алексея Григорьевича?— родственник австрийского посла Вратислава, граф Альберт Миллезимо. Он был довольно привлекательным молодым человеком не слишком высокого роста, тонкого телосложения, с черными, будто две смородины, глазами и каштановыми кудрями до плеч. Миллезимо что-то шептал княжне, а та весело смеялась, и ее очаровательное личико покрывалось нежным румянцем. На них невозможно было взирать равнодушно. Искренние улыбки, нежные взгляды, говорившие о сильных взаимных чувствах, не могли не вызывать у окружающих умиления?— так были хороши молодой граф и прекрасная шестнадцатилетняя княжна. Но на краткий миг Миллезимо вдруг посерьезнел. Взглянув в сторону императора, который танцевал неподалеку от них с цесаревной Елизаветой, он покачал головой: —?И какой же по счету этот бал? В столь юные годы ваш государь ведет такой неумеренный образ жизни… и совсем не думает о делах государства. —?Разве балы вам не по нраву? —?улыбнулась княжна. —?Да и зачем ему думать? Найдется, кто за него подумает… —?Екатерина кивнула в сторону обеденного зала, откуда раздавались оживленные голоса ?верховников? и сенаторов. Миллезимо улыбнулся и взял княжну за руку. Едва он наклонился к ее розовому ушку, как музыка стихла. Разочарованно вздохнув, граф сделал поклон, а Екатерина реверанс. —?Уж больно прыток ты, Миллезимо. Граф обернулся, и его взор наткнулся на князя Ивана. —?У нас с благородными девицами при всех не любезничают,?— договорил тот и, подойдя ближе, кивнул сестре. Та ничем не выдала своего недовольства. —?Ступай-ка, Катюша, пригласи Петра Алексеевича на танец,?— сказав это, Долгорукий махнул рукой в сторону императора и сердито посмотрел на княжну. Екатерина уже хотела возразить ему, но Иван предотвратил это: —?Иди, сестрица. Уважь желание нашего батюшки. Катерина нехотя повернулась лицом к кругу, где еще пару минут назад танцевали пары, и, заметив Петра, направилась к нему. —?Князь, поверьте, мои намерения относительно вашей сестры честны,?— Миллезимо проводил нежным взглядом тонкий стан своей возлюбленной и повернулся к Ивану. —?Я уже говорил с вашим отцом о том, что хотел бы… —?После, граф, после,?— царский фаворит махнул рукой и, оставив Миллезимо в одиночестве, отправился приглашать на танец цесаревну Елизавету. Едва он отошел от графа, как из соседнего зала снова показалась фигура князя Алексея Долгорукого. Увидев сына, стоящим возле цесаревны с бокалом вина в руке, он раздосадовано плюнул себе под ноги и вернулся к столу. Сев рядом со старшим братом, Василием Лукичом, он налил себе рюмку водки и тут же залпом выпил ее. Поморщившись, Долгорукий взял с соседнего блюда пару виноградин и быстро зажевал ими горький привкус. —?Ты чего это, Алёшка? —?спросил его Василий Лукич. —?Да Ванька мой! Драть бы его надо, совсем от него никакого толку! Только и знает, что вино распивать да по девкам шляться! —?Ванька твой шалопай известный,?— согласился Василий Лукич,?— однако в нашем деле он хороший помощник. Влияние его на государя известно?— Пётр Алексеевич в нем души не чает, да и дело свое мой племянник хорошо знает. Смотри, брат, и пяти минут не прошло с вашего разговора, а император уж с нашей Катериной танцует. Алексей Григорьевич привстал из-за стола и вытянул шею. Действительно, Пётр и Екатерина изящно кружились в первых рядах. Ну а рядом был конечно он, Ванька. Чуть поодаль танцевала царевна Наталья с каким-то иностранным резидентом, а рядом с ними Сергей Головкин и княжна Анастасия Голицына. —?Не к добру это, Вася,?— пробормотал Алексей Григорьевич, сев на место. —?Что не к добру? —?Приезд Голицына — вот что! И кто только сподобил императора назначить его главой Камер-коллегии? Жил он себе в своей Митаве, так нет же! Раз, и понадобился для чего-то… Голицын?— фигура влиятельная. Как бы не отвратил он от нас Петра Алексеевича… А ну как Остерман тому причиной? —?князь Долгорукий взглянул на другой конец стола, где сидели вице-канцлер? и его жена. —?Да не каркай ты, Алёшка! Голицын в фаворе надолго не задержится?— нрав у него не такой. Гордый он, Гедиминович?. А Остерман… —?Василий Лукич взглянул в плоское лицо брата и усмехнулся, отчего его темные тонкие усы вытянулись еще больше,?— Остерман давно уж растерял свое влияние на государя как воспитатель. Да и что он сделает? Андрей Иваныч один, а нас, Долгоруких, много. Ты лучше императору предложи поохотиться у нас в Горенках. Известно ведь, Москва там — не Петербург. Леса богатые, дичи всякой много. Танцы и балы?— это хорошо, да только в своем имении куда лучше… Нет там царевен всяких и княжон, кроме нашей Катеньки. —?Верно… Верно говоришь, Вася! Ну и голова ты, брат! —?рассмеялся Алексей Григорьевич. Ему вдруг стало ужасно весело, и неясно, что послужило тому причиной: немалое количества вина, выпитое князем за сегодняшний вечер, или же слова Василия Лукича. Но, так или иначе, он уже забыл о Голицыне и об Остермане. Долгорукому начало казаться, что еще чуть-чуть, и император непременно влюбится в Катерину, попросит ее руки, а там… Грезы о блестящем будущем стали являться князю одна за другой, и в них он сам решал судьбу государства, а Голицын, Остерман и канцлер Головкин сами бежали к нему просить милости… Как хорошо придумал брат Василий! И все это должно сбыться! Все сбудется непременно! До сегодняшнего дня Долгорукие не выпускали из рук удачу, не покинет она их и теперь. Ни за что не покинет!..*** Потянулись серые дожди, с севера примчались холодные суровые ветра. Небо покрылось темными тучами, а деревья в садах и лесах совсем облетели, сбросили свой яркий багряный убор. Все готовилось отойти ко сну, накрыться пуховым белым одеялом, чтобы пробудиться с первыми весенними лучиками и вновь расцветить все яркими красками. Здесь, в Петербурге, в ?Петровом парадизе?, осень ощущалась по-особенному. Город словно напускал на себя мрачную задумчивость, будто тосковал по ушедшим теплым денькам, смотрел на все, насупившись, и осторожно прислушивался к тихим вздохам Невы и шуму серых волн Балтийского моря. Монплезир и Екатерингоф опустели?— последние пару месяцев балы и обеды в них совсем перестали проводиться. Император по совету Долгоруких отправился на охоту в Горенки, оставив дела на попечении Верховного тайного совета. Он появился в нем всего пару раз, а потом спешно умчался на охоту в леса близ Москвы. Совет продолжал заседать и разбирать накопившиеся дела, но уже без императора. Цесаревна Елизавета переехала в свое любимое село Покровское. Там она развлекала себя тем, что собирала вместе крестьянских девушек и пела с ними песни, водя хороводы. Возможно, так цесаревна старалась заглушить в своем сердце затяжную тоску: не так давно из Голштинии пришла печальная весть?— ее сестра Анна Петровна скончалась вскоре после родов. Цесаревне не с кем было поделиться своими переживаниями: фрейлины и служанки не поняли бы ее, а камергера, Александра Бутурлина, сослали в Малороссию. Переехав в Покровское, Лиза надеялась найти в нем душевное спокойствие. Однако в Петербурге царевна Наталья никак не могла найти покоя. Да она, пожалуй, даже и не пыталась. С тех пор как император уехал с Долгорукими на охоту, она почти не видела его. Из-за этого юная царевна очень переживала, а ее здоровье стремительно ухудшалось. Откуда-то взялась слабость, а кашель, не проходящий с лета, вдруг начал усиливаться. Прогуливаясь с Натальей по опустевшим садам, княжна Голицына думала о том, что император, должно быть, совершенно бесчувственный и избалованный мальчишка, раз столько недель не навещает сестру. Да и цесаревна Елизавета не лучше… Ни разу не приезжала к племяннице, не писала ей. Но Наталья никого не винила. —?Нет, Настя, Петруша очень добр и совестлив. А то, что он был холоден с тобой, так того определенные правила требуют… —?Но все же… Вами было написано столько писем, и ни на одно не пришел ответ,?— Анастасия нахмурилась и повернулась к царевне. —?Боюсь, что брат даже их не видел. Эх, Петенька! Не тех он себе нашел товарищей… Не тех и не там… Настя ничего не ответила. Она могла бы снова возразить царевне, но не стала этого делать. И не столько из-за того, что этого не дозволял ее статус, сколько из-за того, что не хотела лишний раз ее расстраивать. В последнее время Анастасия стала единственным человеком, которому Наталья могла доверить свои мысли и переживания. Конечно, были и другие фрейлины, но большее доверие вызывала почему-то именно она, хотя Настя ничего особенного для этого и не делала. За пару месяцев пребывания при дворе, княжна научилась безукоризненно следовать установленным правилам, однако неизменным по-прежнему осталась ее привычка всегда говорить то, что она думала. Этим юная княжна очень походила на своего отца, и, возможно, поэтому ее так ценила царевна Наталья Алексеевна. Настя взглянула на посеревшее небо и прислушалась к далекому, едва уловимому шуршанию ветра. —?Вернемся во дворец? —?предложила она, взглянув в бледное лицо своей спутницы. —?Да, пожалуй,?— ответила Наталья. Поправив меховую накидку на покатых плечах, она задумчиво посмотрела на Анастасию и произнесла: —?А Петруше я попробую снова написать. Я верю, я знаю, он обязательно приедет ко мне. Настя покачала головой и невесело улыбнулась. Нет, не одна царевна Наталья напишет Петру Алексеевичу. Еще не один человек пошлет в подмосковные леса своего гонца, закутанного в шерстяной плащ, и еще не одно письмо будет блуждать по дорогам в окрестностях имения князей Долгоруких…