из разомкнутых губ тарабарщиной (1/1)

Прошло уже две недели. Первоначальная лихорадка усилий, призванных определить, что случилось, могут ли они что-то поделать, уже спала. Диана чувствует заклинание, которое крепко схватило Супермена, но не может снять его. Магия раздражает, она нестабильна, но все-таки магия не ложь, она — локальное изменение реальности, которое позволяет невозможным вещам стать правдой. Лассо тут неприменимо, а собственные силы Дианы так не работают. Виктор проводит сканирования. Он совершенно уверен, что с медицинской точки зрения с Кларком все в порядке, ничто физически не мешает ему очнуться. Артур отправился в Атлантиду, чтобы поискать артефакты, которые могут оказаться полезными. Барри два или три раза ударял Кларка своей скоростной молнией, а потом сделал виноватое лицо и ушел. Затанне не повезло. Обычно Брюс относится к удаче с презрением, но презрение приходится отложить в сторону, ведь они имеют дело с магией. Затанна приходит и уходит, и она единственная нарушает привычный ход вещей, в который вписался Брюс. Она перепробовала все, что знает, и несколько вещей, которые не знала до тех пор, пока не откопала их. Она связалась с Константином, но тот в лучшем случае ненадежен. Непонятно, сколько он будет сюда добираться, если вообще решит появиться. Брюса почти утешает то, что Кларк ничего не знает. Сканирования Виктора оказались полезными еще в одном ключе. Волны мозга Кларка, как и многое другое, поверхностно аналогичны мозговым волнам обычных людей. Виктор определил, что он спит. Спит и видит сны. Он не знает, что проходит время, не знает, что они пытались его добудиться и терпели поражение день за днем. Он в забвении. В покое. Поначалу Брюс подключил его ко всем медицинским аппаратам, которые не требовали пенетрации кожи, но все это продлилось лишь тридцать шесть часов, пока они пытались оценить его состояние. Супермен неуязвим для огромного количества физических опасностей, но это не относится к метафизике. Магия способна навредить ему, явно и мгновенно. Однако магия этого не сделала. И наконец Брюс сдался, отключил все и вывез Кларка из медицинского отсека. Покои Кларка расположены на верхнем этаже Зала. Кларк предоставил Брюсу карт-бланш, Брюс мог сделать все, что взбредет ему в голову: когда Брюс спрашивал о предпочтениях и уточнениях, Кларк моргал, пожимал плечами и говорил: — Да все в порядке, правда. Все, что ты сделаешь, мне понравится. Не волнуйся. Поэтому комната Кларка аккуратная и удобная. Она выдержана в скромных цветах голубого и медового, с яркими всплесками бежевого и кремового. Тут есть кровать, которой Кларк почти никогда не пользуется, — оно и к лучшему, учитывая, насколько Брюс был смущен и убит, когда покупал ее, несмотря на то, что он выбрал сразу несколько, и ничего особенного в ней не было — только будущая принадлежность. Но Брюс никак не мог не представлять владельца в этой самой кровати. И конечно, Брюс снес пару стен, полпотолка, только чтобы установиться огромные окна и превратить крышу в наклоненное под углом небо. Совсем не нужно постоянно следить за жизненными показателями Кларка, если он целый день спит на солнце. И Брюс совсем не сидит в его комнате и не смотрит на него. По крайней мере, не постоянно. Он проверяет, как Кларк, по утрам. Бесцельная привычка, но она утешает Брюса на глубоком, животном уровне, до которого Брюс дошел: он просто стоит и слушает, как Кларк дышит. У Брюса есть прямой доступ к видеозаписям Зала на телефоне, всегда был. Он может отправиться в офис Брюса Уэйна, посещать встречи Брюса Уэйна, ходить на мероприятия и время от времени делать паузу на то, чтобы посмотреть на состояние Кларка, — откуда угодно. Он возвращается в Зал перед тем, как уйти патрулировать — или почтить присутствием вечерние встречи Брюса Уэйна, и раз уж он там, вполне эффективным кажется зайти к Кларку, успокоить свои животные инстинкты так, что они придут в порядок и позволят ему сконцентрироваться. Когда он заканчивает свои вечерние дела, его часто начинает тянуть к ложу Кларка. Он злится на самого себя, но никак не может этому помешать. Лунный свет заливает черты Кларка совсем по-другому, чем солнечный; но они остаются неизменными. Мягкими, расслабленными. Мирными.Кларк изредка двигается. Немного меняет положение. Его магический сон, судя по всему, неестественно глубок. Он не переворачивается на бок. На его лице не появляется даже проблеска выражения. Он просто молча лежит. Он жив. Он в порядке. Его полностью, ужасно, невыносимо нет. Две недели. В ретроспективе, это просто чудо, что Брюс продержался столько, не сломался и не попытался сделать ничего раньше. Стоит поздняя ночь. Брюс закончил патрулирование. У него болят мышцы, он слегка устал. В него несколько раз стреляли. Костюм, разумеется, не допустил настоящих повреждений, но на грудной клетке у него синяки. Он принял душ, переоделся, ему нужно покинуть Зал и вернуться в дом у озера. Он этого не делает. Он поднимается по лестнице, с трудом делая каждый шаг, но все-таки не поворачивает назад и заходит в покои Кларка. Кларк лежит там, в точности как Брюс оставил его днем. Сейчас на небе облака, луна тонкая и идет на убыль. Комната плохо освещена, и Кларк выглядит как полусформировавшееся бледное пятно на постели, черты его лица сложно разобрать. Несмотря на это, сердце Брюса сокращается в груди совершенно без спроса. Брюс пересекает комнату и смотрит на Кларка. Эта мысль уже приходила ему в голову. Конечно, приходила. Он до сих пор испытывает легкое отвращение к себе за то, что даже начал о таком думать, но в то же время он может обвинять себя только до определенного предела, ведь с культурной точки зрения он просто обязан узнать эту сказку. Гребаная магия. Брюс закрывает глаза и сглатывает. Было бы глупым полностью отмести одну из неопробованных опций. Да, она звучит по-идиотски, да, все внутри Брюса сжимается от страха от самой возможности, от ловушки, которую она в себе таит. Провал окажется нейтрален, его можно будет списать на то, что данное заклинание функционирует совершенно по иным правилам, отличным от размытых представлений, знакомых Брюсу. Провал будет болезненным, он будет заслуженным, послужит наказанием за чувство собственной значимости, за высокомерие, за то, что он позволит себе, пускай даже на одно мгновение, подумать о том, что его чувства несут в себе такую важность, такую значимость. А успех…Успех послужит обнажением столь экстремальной уязвимости, что Брюс едва способен начать ее рассматривать. Вполне реально предпринять меры, напоминает себе он. Обнажение стоит ограничить одним врагом, над которым он установил вполне реальный контроль: собой. Он оставляет покои Кларка. Можно устроить небольшой инцидент; вчера он обнаружил небольшую уязвимость и с тех пор работает над ее устранением — это небольшой, но заметный сбой в работе систем безопасности Зала, и он явно может вызвать временный глитч. Брюс не собирается позволить камерам погаснуть в тот момент, когда он беспомощно смотрит на лицо спящего Кларка. Он идет в комнату с оборудованием. Для стороннего взгляда он работает над частью брони, которая приняла на себя выстрелы, он открывает схему костюма на одном из терминалов в тот момент, когда все взаимосвязанные системы безопасности здания вдруг перестают работать. В комнате с мониторами никого нет. Никто даже не заметит до того момента, пока Брюс не найдет свидетельство об ошибке при просмотре записей утром; потом он пошлет сообщение, чтобы уведомить остальных членов Лиги, и мрачно усадит себя за стол, чтобы решить проблему немедленно, а не работать над ней урывками. Он оставляет броню на месте и возвращается наверх. Он даже не знает на что надеяться. Да, будет просто прекрасно, если он сможет разобраться со всем самостоятельно, так просто, даже если в целом сама идея о том, что природа магии предлагает такое легкое решение, неприятна и оскорбительна. А теперь пришло время действовать, и ему кажется совершенно очевидным, что это все самообман — хоть на секунду поверить в то, что это и есть спасение, что болезненная увлеченность Кларком на самом деле имеет хоть какую-то практическую ценность. А говорить, что она может быть сопоставима по силе с заклинанием, которое уже две недели держит в плену Супермена, просто глупо. Но такая возможность есть, пускай и очень слабая. Если рассматривать техники съема заклинаний, эта безвредна, не несет в себе риска, для нее не требуется ничего особенного: никакого оборудования, никаких предметов, никаких знаний. В данной ситуации окажется еще более глупым не попробовать ее. Брюс делает глубокий вдох и усаживается на край кровати. Белье чистое, мягкое, сине-голубое, в бесцветной темноте оно кажется темно-серым. Брюс выбирал оттенок сам. При отсутствии указаний со стороны Кларка не было никакой причины не побаловать себя. Он опирается на ладонь и касается лица Кларка другой рукой. До этого момента он не позволял себе подобного. Этому не было никаких оправданий. Его собственное отчаянное, эгоистичное желание почувствовать успокоение от физического присутствия Кларка было слишком иррациональным и в расчет не шло. Но боже, как же хорошо это сделать. Как же хорошо сидеть так близко, смотреть на него, впитывать его, быть на время свободным от границ, которым Брюс обычно жестко следует. Как же хорошо, когда тебя не замечают, когда ты не имеешь значения, даже для Кларка. Брюс закрывает глаза, наклоняется — просто чтобы прижаться виском к виску. Его подбородок трется о темную неровную двухнедельную поросль. Она слишком длинная, чтобы быть щетиной, но слишком короткая, чтобы быть бородой. Брюс уже думал о том, стоит ли сломать собственные правила и осторожно побрить Кларка, о том, что будет хуже: если Кларк проснется, узнает, сколько провел во сне, и поймет, что его брили, или если Брюс не сделает этого, молчаливо сдастся и поймет, что его собственная осознанная осторожность победила его. — Проснись, — шепчет Брюс, хотя Кларк никак не может его услышать. — Проснись, черт бы тебя побрал. А потом он поворачивается к лицу Кларка, трется о колючую щеку, на ощупь находит рот и целует его. Насколько он знает, хватит и простого касания. Не нужно никаких экстравагантных жестов. Простого прикосновения сомкнутых губ будет достаточно. Но если когда-то у него будет возможность испытать полную гамму чувств, позволить себе быть тронутым ею, это сейчас. Он целовал Кларка глубоко и размеренно. Он лизал губы Кларка, пока тот не размыкал их, посасывал язык Кларка, проводил своим языком по зубам Кларка, медленно кусал нижнюю губу Кларка, пока та не становилась красной, мокрой и опухшей. Он принимал поцелуи Кларка с готовностью, не колеблясь, брал все, что Кларк хотел ему дать. Но нежность, уважение, ничем не сдерживаемая преданность никогда не входили в игру. Кларк почувствовал бы их — почувствовал бы их и был бы только рад. Для него подтверждение взаимности чувств оказалось бы последней каплей. Отсутствие его на нынешний день — это то, что удерживает Кларка, почему он не бросается на шею Брюса. Да, именно поэтому Брюс ничего не делает. Но сейчас наступили те обстоятельства, в которых Брюс может быть уверен: Кларк ни о чем не узнает. Брюсу позволено, и он этим пользуется. Он отстраняется не поспешно. У него горят глаза, он зажмурился. Он дышит. Он вцепился зубами в собственную губу, он встает и заставляет себя подождать. Он надеется. Он презирает себя за это. Он зол, он в отчаянии, он зол на себя за то, что в отчаянии. А потом Кларк вдыхает глубже, резче, и его дыхание замирает, это слышно на всю комнату. Он дышит совершенно по-другому, чем дышал во сне — неглубоко и размеренно. Он двигается. Его бровь неуверенно нахмуривается. Он просыпается. Когда Кларк открывает глаза, в комнате нет и следа Брюса. Системы безопасности Зала сами замечают неисправность и перезагружаются — как раз вовремя; камеры фиксируют первый неуверенный полусфокусированный взгляд, который Кларк бросает на комнату. Он поднимает руку, чтобы потереть глаза, он неловко встает и оглядывается по сторонам, ничего не понимающий, мягкий со сна, в полном одиночестве. Поцелуй не должен был сработать. Но сработал. И самое худшее — это придает значение происходящему. Это приносит удовлетворение. Непознаваемые арканы, правящие миром магии, бросили взгляд на Брюса, на его чувства, измерили их и сказали: да. Да, это правда. Это правда, это истина, это сила. Это что-то да значит…Не значит. Не может значить. Он отказывается признавать это. Он отказывается быть насколько эгоистичным, чтобы предположить, что его озабоченность Кларком означает, что он может требовать от Кларка что угодно, что эти чувства нужно раскрыть Кларку, что в них нужно признаться, как будто они стоят времени или внимания Кларка. Да, Кларк именно так и подумает, но Кларк постоянно допускает ошибки. Благополучие, безопасность и счастье Кларка стоят намного больше для Брюса, чем возможность пересечь расстояние между ними. Чтобы обеспечить их, нужно просто молчать и ждать, пока Кларк наконец не сдастся. Но — сработало. Сработало, с помощью своих чувств он разбудил Кларка. И да, конечно, это вынуждает его перестать презирать себя, потому что оказывается, что чувства к Кларку обладают вполне полезными свойствами. Гребаная магия.