Часть 10 (1/1)

— Здравствуй, Гай!Черт побери, ну почему навалилось то же чувство, что и тогда в Ноттингеме после королевского пира? Они столкнулись во дворе и Гай равнодушно смотрел сквозь него невидящими глазами, а сам Робин, вспомнив, что произошло невольно смутился — только дошло, что нехорошо как-то получилось... Вот зачем он язык распустил? Себя лучше почувствовать? Ну и как оно? И тогда-то особо хорошо не стало, а на утро при воспоминании о сказанном так и вообще блевать потянуло, но не с похмелья. Гай тогда, вот прямо как сейчас, сухо кивнул и... встретились они только в амбаре на следующем рассвете. И хрен забудешь, что дальше было.Все, быстро взять себя в руки и начать разговор хоть с чего-нибудь.— Голова как?— вопрос самый дурацкий, но Робин не знал, как еще сказать, не спрашивать же напрямую, насколько больно, потому что представить себе это он мог хорошо, а вот разговаривать об этом Гай не станет, конечно же.— С каких это пор тебя стало беспокоить состояние моей головы? — Просто я видел, что у тебя на затылке кажется кровь была и хочу… узнать, не сильно ли ты ранен и не сильно ли беспокоит тебя рана. — В таком случае благодарю, рана меня не мучает.— И это все?Робин понимал, что это еще более дурацкий вопрос, а другого ответа можно было и не ждать, но хоть с мечом не бросился и то хорошо. — Все. Это приличествующий ответ для таких случаев. Вежливый и учтивый.— В котором нет ни слова правды! Ты морщишься и стараешься не вертеть головой…Гай мысленно чертыхнулся на эту разбойничью внимательность не к месту, но рана и в самом деле не мучила его столько, сколько усталость вкупе со стыдом за собственную доверчивость и наивность. И он ответил:— Локсли, учитывая последние события, не тебе заикаться о правде.— Мне, потому что я не врал! И ты, мне кажется, тоже. Иначе ты подбирал бы другие сонеты! Их там целая книга. Но ты выбрал в ответ именно ЭТИ! Потому что они были про тебя!— А ты почему?— Потому что они были про меня! И про то, что произошло.— А что произошло?— Знаешь, я... раньше у меня был точный ответ, а теперь я даже не знаю... Я пытаюсь как-то... а могло ли все пойти по другому? И ты ведь тоже задавался таким вопросом, не поверю, что не задавался!— Да какая разница? Я другим вопросом задавался.— Большая, Гай! Если бы ты не... ты бы не стал! Погоди, а каким вопросом?— Локсли, ты пьян.— Знаю. Но не увиливай. Каким вопросом?— Идея с письмами тоже пришла тебе по пьяной лавочке?— Нет, я... Ты… ведь сейчас ты тоже хочешь улизнуть от ответа!— Тогда может объяснишь, что ты там такое говорил про… живое и мертвое?— Это... сложно объяснить, но я давно начал замечать за тобой одну штуку…— Это какую же?— Ты… Вот иногда прямо как оживаешь. Нет, честно, я долго не мог понять, что происходит...— А я сейчас не могу это понять!— Вот сейчас ты живой. — Чудо Святого Лазаря?!— Я серьезно, ты сейчас живой, вот поэтому мы… нет, не так! Вот ты сейчас там стоишь, но ты разговариваешь, почти как человек... Нет, не то! Вот если бы ты окаменел, то мы бы уже давно махали тут мечами. Хотя в бою ты тоже бываешь живой, но это так редко и... это всегда по-другому!— Локсли, у тебя белая горячка?— Нет, потому что я хмуринуса не пил. Я эль пил. Я вообще-то почти не пью. Вот только, сегодня…— Вот тебя с непривычки и... Это все чушь, а ты сделал это из мести. — Гай, это не чушь! И месть здесь не причем, она вообще никогда не была причем. Она… эта месть, вообще бессмысленная штука до глубины души. А ты мне так и не хочешь отвечать, что за вопрос ты себе задавал. Ты увиливаешь!— Хорошо, Локсли, я тебя спрошу и посмотрю, что ты мне ответишь.— Так спрашивай.— Почему ты меня не убил?— А ты?— Вот я так и знал! Вместо того, чтобы ответить, ты будешь выкручиваться!— Ничего я не выкручиваюсь! Ты мог меня убить тогда в лесу, почему-то не убил! Я не смог бы тогда защититься! Я это знаю и ты это знаешь и ты знаешь, что я это знаю, а я знаю, что ты знаешь, что я... Знал!— А почему я должен был тебя убивать? Тебя нужно было поймать, водворить обратно в тюрьму и судить за браконьерство! Ты нарушил закон! — Это не я! А ты убил моего отчима! И убил за то, что он отказался выдать нас тебе?— Это называется — сопротивление властям. — Это ты, что ли, был власть? Ты же лесничий тогда был.— Так я и сейчас есть. Но тогда мне дали полномочия шериф с аббатом.— Ой, ведь точно!... Беатриса так и сказала, что лицо, наделенное полномочиями!...— Ты...что, с ней... разговаривал?— Да! — Я понял, это ты так увиливаешь от ответа.— Я... не увиливаю! — Если не увиливаешь, я тогда архиепископ кентерберийский!— Хорошо! Я... я... я…— Ты! — Я понял, что твоя смерть... Она не нужна мне!— Надо же, как щедро! А месть, например, за папашу своего?— И она тоже!— Врешь! Или ты решил последовать совету этого недорезанного еврея? И превратить ее в прощение? — съехидничал Гай.И тут Робин не выдержал:— Да на кой черт оно мне сдалось, прощение это с местью? Что я с ними делать буду? А ты? Да и не сможем мы! Сказки это все! Только боги могут, а людям такое свойство не дано, я у отца спрашивал. Он сказал, люди по другому должны! — Что, даже ты не можешь? Сын бога? Почти что святой Локсли? — Даже я… Сын бога? Да какой к чертовой матери сын бога? Я им себя впервые хоть как-то почувствовал, когда ты с письмом моим в руке ожил. И что даст мне эта месть, что после нее? Что? Наступит разом великое счастье? Для кого? Для тебя? Для меня? Для Мача? Для Эдварда из Уикэма? Да не наступит оно, обман это все! Оно по-другому должно быть!Гай онемел от изумления и рот раскрыл. То, что за всю свою жизнь этого прощения чего либо и кому-либо, кроме как на исповеди, он в глаза не видел — это понятно, потому что... ну может и впрямь не могут? Очень на то похоже. Про месть понятно уже как-то не очень. А вот... Что такое ?по-другому?? И что значит это самое ?ожил?? И чего такого напился Локсли, что несет такую дичь? Ведь это же уму непостижимо!А тот сжал виски, как будто пытался этим нехитрым движением унять и свои вдруг разбушевавшиеся эмоции и мысли, иначе те просто голову разнесут. Вдруг он поднял глаза на Гая, и на лице появилась гримаса боли.Гай попытался как-то ухватиться за расползающуюся реальность:— А что твоя любимая свобода и справедливость не стоит этой жертвы? Ты про эту свободу на каждом углу орешь, а на что ты ее потратил? На грабеж и убийства. А как же справедливость, разве не ради нее ты убиваешь и грабишь? Вот убил бы меня, как в любимой всеми вами, смердами, балладе, и наступила бы… эта твоя справедливость и свобода всех от меня заодно! Робин снова схватился за голову и глухо застонал, но взял себя в руки и произнес почти спокойно:— Гай, я не хочу с тобой спорить ни о справедливости, ни о свободе, ни о мести. Это бесполезно. Это бессмысленно! Это ничего не решит и ничего не даст. Я тебе сейчас скажу одну вещь, давно хотел... Только ты послушай меня… э… до конца. Я прошу, просто... послушай.Гай молчал, оторопело глядя на Робина, отказываясь хоть что-либо понимать.Тот вздохнул и начал:— Понимаешь, Гай, я… когда мы с тобой встретились там в лесу, когда Мач оленя убил... Нет, не так! Когда, ты убил моего отчима... Нет, тоже не то! ...Черт побери! Ну не исправляет месть со смертью ничего, и никакой справедливости они не приносят. Ни-ко-му! Со-всем! Но это я, только когда... потом, в общем, понял ! Я, когда на весь лес орал, и в самом деле хотел тебя убить, отомстить за отца. А потом, как слегка опомнился, что-то мне эта идея хорошей уже не показалась. И когда я понял, что мне вот сейчас, то есть тогда, необходимо тебя убить, я... Мне так больно стало, еще до того как... А я как увидел, что после еще хуже будет, то и совсем чуть не рехнулся! — В каком смысле увидел?— Ну... вот... прямо так! Но это не важно, важно то, что... нет, не то! Понимаешь, мне и так было тяжело и плохо, а сделалось бы и вовсе невыносимо! И вернуло бы это Мачу отца? Нет! А остальным что бы дало? Ну попрыгал бы Уилл от радости день, ну два, ну три, а дальше-то что? Изменило бы это хоть что-то в его жизни, позволило бы счастье найти, семью, детей завести? Жить, как все люди? Вернуло бы жену? Нет! Вот он сам отомстил, и справедливо, и чего из этого вышло? Ты же его хотел за месть повесить и если бы не ..— Я хотел? С какой стати?— Ну ты же его поймал!— Да, я его поймал, как ты выразился. А судить и казнить его должны были за убийство. И не я — шериф. И судить по закону! Я просто преступников ловлю. Работа такая.— Они тоже. — Кто?— Преступники. Эти наемники. Они изнасиловали и убили его жену.Гай тяжело вздохнул и медленно произнес:— Локсли, я тебе сейчас тоже одну вещь скажу, ты удивишься. Твой Уилл был наемником, и ты это знаешь. А он тебе случайно не рассказывал о своих "подвигах", но не в сражениях? Спроси как-нибудь на досуге. Только наедине, чтоб другие не слышали. Много интересного о своем Уилле узнаешь. Я думаю, что таких вот... "случаев" в его личной практике до хуя и выше. И руки у него не то что по локоть, они у него по шею в крови, как у каждого, кто меч в руки взял и воевать пошел, потому что или деньги нужны или потому, что родился для этого, учили тебя только этому и делать ты больше ничего не умеешь, поэтому и выбора у тебя нет! И не говори мне, что это кровь исключительно солдат и пролита на полях сражений. Ты что, с де Нивелем не знаком? Это после вашего дня благословения? Не ври! Я это тоже слишком хорошо знаю. Я сам наемником был, и на должности своей много чего приходится делать, чего бы не хотелось, а надо. Так что я тоже не монашескую рясу ношу. Да и не гарантия это, сам что ли Хьюго де Рено не знаешь?-— Знаю. И ты в этих своих походах насиловал женщин и детей?— Детей нет. Не терплю такого. Женщин — да, бывало, и не стыжусь этого. Только этот способ любви мне осточертел еще тогда. Но даже там были те, кто сами ноги раздвигали, особенно если платить за услугу хоть фартинг. А твой Уилл в этих походах, что, хранил верность своей жене? Да в жизни своей не поверю! Не хранил и делал все то, что и остальные! А потом — вдруг? — оказался невинной жертвой сам. Невинной жертвой была его жена, как до нее другие тоже чьи-то дочери, сестры, матери, жены, которых оприходовал уже он! Или он думал, что война все спишет? Или его собственная женушка не попадает в разряд возможных жертв кого-то другого? Война, кроме как за Гроб Господень, никогда и ничего не списывает никому и никого никогда не оправдывает, но это там.— Гай указал пальцем наверх и Робин понял, о чем он. — А здесь я понял одно — у кого меч оказался длиннее и денег больше, то тех и закон и история их же. Но даже при этом есть вещи, которые ты или делаешь, потому что считаешь это допустимым в данной ситуации, или не делаешь, потому что для тебя это неприемлемо и тошнит до рвоты. — Вот и для меня!— Что для тебя?— Твое убийство оказалось неприемлемо до тошноты, и я понял, что не могу убить тебя еще и потому, что это ничего не исправит и не возместит, и боли моей никуда не денет, усилит только. Все так и останется и все это дерьмо и я во всем этом дерьме. Навсегда. И шансов это исправить уже не будет. И я попытался как-то выйти из положения. — Я помню, как ты из него выходил.— Мне тоже было больно.— Мне тебя пожалеть?— Если тебе самому от этого станет легче, Гай. Да что хочешь делай, лишь бы тебе легче было. Только по-настоящему, а не на короткий миг! Ты можешь меня даже убить, если так тебе это поможет. Если от этого, лично для тебя, это дерьмо денется куда-нибудь. Для меня — нет. И ты ведь мог, много раз, а не убивал Почему, а? И сейчас тоже… ну вот же он я! Почему же ты не пытаешься убить меня? Почему, Гай? Он молчал, потому что не мог объяснить этому лесному паршивцу, что не может. Раньше может быть и смог бы, вот только... когда раньше? Когда рука не поднялась прикончить этого выскочку? Надо было, а не смог. А тот явно такого не ожидал. Их поединок был закончен, и тогда Локсли проиграл. А через миг проиграл уже сам Гай, чтобы проигрывать и дальше, без конца. Свою жизнь, душу, сердце.И Локсли оказался прав — не денется никуда это все, сколько бы не убивал... И тем более его. Только хуже станет, а тот продолжал:— Я не сразу, но понял, что мне становиться легче, когда я... когда мы... когда ты… в общем, оживаешь! И я подумал, а что если и тебе в тот момент тоже как-то лучше становится? Ведь я поначалу от боли сделал тебе много чего. Очень много. Это я только потом понял. Но когда я... смотрел на тебя по-другому, то ты отвечал мне, я в этом уверен! Я узнавал про тебя все больше и больше, наблюдал за тобой и пытался понять. Знаешь, сейчас я безошибочно могу определить, в каком состоянии ты находишься, лишь тебя увидев. А ты становился живым так непредсказуемо, и так же каменел, а я изо всех сил пытался найти способ, потому что чувствовал, что это очень важно. Не спрашивай почему, я не знаю. Просто по глупости я выбирал... неподходящие! И они не действовали, все становилось только хуже. — Что тебе нужно от меня? Для чего я тебе? Для чего ты крутился вокруг меня там в Уикэме? И на кой черт тебе понадобилось меня обыскивать? Чего ты найти хотел? Или опять месть твоя хитромудрая?— Я, ну... вдруг у тебя деньги где-то есть? Да что ты прицепился к этой мести? — Локсли, кто прицепился к мести? Я прицепился? — Нет я! То есть и я тоже… но тогда дело было не в этом!— А в чем?— В том, что ты тогда ожил ! Впервые после истории с королем, а я так соскучился по тебе такому, что... Я хотел поговорить с тобой после того, как Хэрн благословит, объяснить тебе все, но ты... Гай, зачем? Ты же не чудовище на самом-то деле!— Что ты хотел мне объяснить? Ты вообще можешь нормально объяснить, что такое это твое "ожил" и "окаменел"?— “Ожил” — это вот как сейчас, а "окаменел" —это как тогда!— Это называется нормально объяснил? Что ты хотел мне в Уикэме сказать? — Да вот то самое! Что и ты нуждаешься в этом, даже если не хочешь признать. И, наверное, в этот момент все и завертелось, а я сразу не понял. А потом появилась она, эта Беатриса, и я вдруг осознал, что у меня ничего не получится, тогда как для нее ты… Ради нее ты был живым всегда и делал это сам. А ради меня ты если и делал, то ненадолго и нечасто... и мне снова стало так больно. Я пытался выяснить у нее, что она давала тебе такого, что не мог дать тебе я? Она ведь не спала с тобой, я знаю! Это было что-то другое, но что? Я так и не понял. Робин умолк, наблюдая за Гаем. Тот смотрел перед собой почти невидящими глазами, почти окаменев, и у Робина заныло сердце.— Письма твоя идея? — вдруг спросил он.— Да. Случайно получилось, что Тук... в общем он прочитал мне свои стихи, и у меня в голове сложился план. Понимаешь, они как про нас с тобой были, эти сонеты! Я это сразу понял, а уж как только ответы от тебя получать начал и вовсе утвердился в мысли, что поступаю так, как надо. Так как должно! И тебе легче становилось, я видел! Это не месть была, Гай, совсем не месть! — Локсли, ты понимаешь, что все это в лучшем случае бред сивой кобылы? — Это не бред. Это правда, только она выглядит, как бред. Но она правда. Я не хочу прожить остаток жизни в горечи, злобе и боли и тебе не позволю это сделать. Нам не место там! Там на самом деле никому не место, просто так получилось, что мы с тобой оказались связаны во всех смыслах и со всех сторон. А я понял это слишком поздно. — Локсли, тебе нельзя пить.— Гай? — Я сейчас сяду на лошадь и поеду в обитель Святой Марии, потому что мне нужно отвезти письмо аббату Хьюго. А в воскресенье состоится венчание шерифа и госпожи Кордье. С участием аббата или без него. Надеюсь, у тебя хватит… я не знаю, чего там у тебя хватит, но не приходить на торжество и не портить Беатрисе день ее свадьбы. А потом все будет как и было до этого балагана, и будем считать, что месть удалась. Все.— Да послушай же ты меня! Гай, это не месть! Я бы никогда не поступил бы так с человеком… которого полюбил!—Что? Что… ты… сказал?— Что я полюбил тебя— Это… не... не... не... может быть!— Может! Так получилось. Не знаю, когда, наверное, уже давно, точно также, как и ты меня… тоже! Я это по письмам этим почувствовал, а если бы раньше, все было бы... Вот поэтому и ты… Знаешь, у меня сердце разрывалось, когда я во сне видел, что тебя убиваю. — Вранье!— Нет! Мне этот сон всегда перед самым нехорошим снился, как предчувствие. Вот и после нашей драки на дороге при этой твоей Беатрисе... перед тем как...— Какой драки? Это когда ты, как белены объелся, и орал, что она тебе нужна и чтобы я от нее отстал? Ты что, тогда меня ревновал? Да не может быть! — Ревновал. И ты не представляешь как.— Что, в самом деле?— ДА!Гай закрыл глаза на миг, а потом открыл. Он медленно и как во сне подошел к Робину и встал в паре шагов от него.— А ведь очень легко проверить все эти твои слова.— Проверяй. — Робин развел руками.Гай подошел совсем вплотную, чуть повернулся боком и оттянул капюшон, обнажив часть шеи, где бугрился все еще бордовый шрам от ожога. Робин уставился на это оторопев, он понял, при каких обстоятельствах Гай получил этот шрам, и снова перед глазами ожили старые воспоминания. Не к месту. — Вот и доказательство. — услышал Робин тихий шепот. Гай расправил капюшон.— Это неправильное доказательство! — Робин опомнился слишком поздно. Он попытался схватить Гая за плечи и развернуть к себе, но его даже не оттолкнули, сам руки убрал. Перед ним вновь стояло каменное изваяние.