Часть 9 (1/1)

Утро принесло дополнительную головную боль от похмелья и два сюрприза. Сюрприз первый предстал Гаю в виде собственного начальства, одетого в какие-то поношенные, но в молодость свою весьма приличные вещи, явно с чужого плеча. Тот заявился под утро с видом благостным и довольным, как кот обожравшийся на кухне сметаны и, вытянув ноги перед камином, заявил:— Гизборн, я женюсь!— Слава Богу, — пробормотал Гай, поморщившись от боли в голове и отхлебнув из кубка.— Кстати, про Бога, сейчас я напишу письмо моему брату, и вы его отвезете.— Да, милорд.— А на словах передадите, что на этот раз старый перечник не отвертится. Или он самолично венчает нас с Беатрисой или пусть готовит приличный... Гизборн, вы поняли, что вы должны ему сказать?— Э... м... приличный?— Да. Приличный подарок, а не то, что он попытался всучить мне на прошлый день рожденья.— Да, милорд.Но в благостные планы шерифа вмешался сюрприз номер два. Один из стражников доложил о том, что у ?Трех сарацинов? нашли мертвое тело. Так что поездка с письмом для аббата слегка отодвинулась в перспективах... до следующего дня.Гай хмуро разглядывал валяющийся посреди заднего двора труп. Вот что за место такое вечно тут что-нибудь да происходит! Честно попытался думать про обстоятельства смерти этого цирюльника, про то, где искать непонятно куда подевавшегося еще с вечера помощничка убиенного. Покойника тут все знали, три квартала к нему ходили бриться и стричься, несмотря на то, что и то другое он делал отвратительно. Его помощник был не лучше, тот еще чернявый помазок с сальной мордой и блудливыми глазами. Вечно у него эти глазки бегали, а на роже подобострастное выражение аж смотреть тошно.Ну что поделать, какая душонка, такая и морда, вот только почему на морде Локсли тогда было столько растерянности и даже можно сказать, что и ужаса? Вот о чем он думает? Тут надо думать, как описать согласно новым правилам место преступления и жертву, а не про морду Локсли вспоминать. Вот и солдаты кого-то тащат, нет это не "помазок" еще какой-то хмырь, которых тут как крыс. Хмырь оказался тем, кто в ранних утренних сумерках споткнулся о труп. Вот и повод отвлечься от ненужных никому мыслей. Вытащив из сумки кусок пергамента, на котором он для памяти записал новую последовательность в составлении протокола, Гай попытался сконцентрироваться, помянув при этом недобрым словом того, кто эти новые правила придумал. Ну вот вместо того, чтобы написать, как оно на самом деле, приходится изгаляться, можно даже сказать противоестественно. Вот лежит убиенный натурально, как свинья, враскоряку, в луже из собственной крови, носом в ней же... хорошо ее там натекло, и откуда ее всегда столько берется, ведь как быка закололи? Но так писать теперь не гоже, надо теперь писать ?правильно?.?Прибывши на основании сообщения о найденном мертвом теле, помощник шерифа сэр Гай Гизборн, в присутствии трактирщика Вилли Баркиса произвел осмотр места происшествия и трупа. На нем. Осмотром установлено, что место происшествия представляет собой задний двор харчевни ?Три сарацина? с бочкой для воды и большим корытом?.Нет, ну кому надо знать, что там это все есть? Так, дальше ?У которого лежит труп мужчины средних лет, лицом вниз, головой к корыту. На земле, под головой трупа, рядом с корытом полу застывшая лужа крови. Большая лужа. Шаг в длину и полтора в ширину. На трупе надеты серые шерстяные шоссы и коричневая туника, подпоясанная кожаным поясом, на котором обнаружен кошель с несколькими пенни...?Ну на кой надо знать, что на нем надето? И чего у него там в кошеле было, хотя вот про кошель мысль неплохая может там и больше было, да уже сплыло? Только сделал это совсем не тот, кто его убил... и тот, кто его нашел, тоже его не убивал. У этого пьянчужки руки с похмелья трясутся так, что он нож бы он не удержал и точного удара не нанес. Да и нож-то у него весь в зазубринах и тупой, как дубинка Маленького Джона, как можно доводить до столь безобразного состояния оружие? Им же потом... Нет, тут горло чисто и точно перерезали, одним движением.?На шее порез глубиной в два дюйма, длиной в восемь, края ровные, порез нанесен предположительно...? Прямо, как не ножом, а бритвой. Не ожидал, видимо, так и застыло удивление. Морда вся в дерьме и крови, а удивленная, слов нет. Прямо как у Локсли тогда, в лесу, ведь будто сто лет назад, когда началось все это дерьмо.Если бы знать, во что все это выльется, на меч его сам бы бросился. И закончилось бы все не начавшись и не рвало бы сердце на куски, не вспоминались бы глаза эти, что как в саму душу смотрят... А почему в них столько боли было, как будто Локсли...Нет! Вот тут труп лежит и надо думать, как его описать, надо думать, как найти этого сморчка-помощника, надо... А что он там заявил про единственный способ и ?живой?? Да эта сволочь что угодно заявит, чтобы отвертеться!Только боль немного улеглась как в голову тут же и полезли всякие ненужные и вредные мысли, и память начала подкидывать то, чего надо бы забыть. Гай промучился все утро, разрываясь между непосредственной работой и своими неуместными размышлениями, которые пытался прервать всякими гадостными воспоминаниями о встречах с Локсли и его бандой. Только все оказалось без толку. Не мог избавиться от ощущения, что тут что-то не так.Локсли, конечно, может все что угодно изобразить, да его можно с казной шерифа в обнимку застукать, и у него на морде будет написано, что он так просто зашел, потому что открыто было, а оно вот тут на полу сиротливо валялось. Нехорошо, потому как вещь-то, поди, нужная, поднять же надо. Но вот вчера ... Ох, морда у него была, как будто его обвинили, что он своего Хэрна за рога на базар отвел и там как козла продал, а он не сном ни духом. Ну, допустим, невинность из себя корежить он умеет, как, впрочем, и геройство, вот только, если это была такая месть, то почему он не воспользовался случаем и не... При короле-то он своей радости не скрывал, а сейчас-то что? Или это не месть? Что тогда? И почему он в драку полез в таком состоянии что с ним чуть ли не истерика случилась? Или он и в самом деле глаз на мадам Беатрису положил? Так это он зря, потому как не даст. У нее это на лице написано было, тогда как у Локсли - ревность. А если он и самом деле ревновал свою жену? Так получается его ненаглядная Марион своему муженьку наставляет рога с таким количеством народу, что тот даже на своего врага подумал? Да не может быть такого! Нет-нет-нет, тут какой-то хитрый план на почве мести. Но если Локсли думает, что этими письмами он сможет шантажировать, то глубоко ошибается…— Сэр Гай?— А? Что? Какого черта?— Тут... это... помощник брадобрея... он…— Только не говори, что его барахла в каморке нет! Сморчка поймали ближе к вечеру на полдороге к Снейтону, но настроения это не улучшило вовсе. Гай притащился в замок в том же отвратном расположении духа, что и уходил. Шериф же развернул такую лихорадочную деятельность, что слуги с ног сбились, как будто наверстывая упущенное на все это время. — А, Гизборн! Вы где шляетесь?— Работа, милорд.— Не сваливайте ваше отсутствие когда вы мне нужны на всякие несуществующие мелочи!— Постараюсь, милорд!— Знаю я это ваше ?постараюсь?. А пока отвезите письмо моему брату.— Что, сейчас? — Нет, вчера! — К вечерне вот-вот позвонят.— Один раз на нее не попадете. Не велика потеря. Вы еще здесь?— Уже ушел.Спорить с начальством всегда было себе дороже, а уж сейчас-то и подавно. Со вздохом Гай взял письмо и пошел на конюшню выбирать себе свежую лошадь. С выбором спешить не стал, все равно до темноты он не успеет доехать до аббатства, так, что толку -то торопиться?Пока ему седлали указанную им лошадь он сидел на колоде во дворе и смотрел как в куче соломы копошаться два воробья. Как же напомнили они Гаю его собственную жизнь и службу. Суетятся-прыгают, чирикают деруться друг с другом, а толку? Получается, что сейчас эти два комка перьев, что устроили свару из-за зернышка овса самое точное описание его деятельности. Это, как говорил аббат ... и слово-то придумал такое же кислое как и его рожа - квинтэссенция! Гай сплюнул, встал, воробьи разлетелись и зернышко достанется кому-то третьему, который просто найдет его. Вот так всегда. И вскочив на лошадь он выехал за ворота замка.***Робин мрачно молчал всю дорогу несмотря ни на какие попытки Тука и Назира добиться от него хоть слова. В лагере за него взялась Марион с тем же успехом, он просто грустно улыбнулся ей и покачал головой, а потом уселся между корней дуба и привалившись спиной к стволу, закрыл глаза. Как же он устал.— Робин, что происходит? Ты последнее время сам не свой.— Не беспокойся об этом, это мои дела.— Мне кажется, что у тебя появилась другая..— Что ты, Марион, ты для меня единственная женщина в мире и я никогда бы не посмотрел на другую. Я люблю тебя. — Ты уверен? Один раз ты уже посмотрел.— Меня околдовали, ты же знаешь. Я был не властен над собой. — Да, а вдруг появится еще кто-то и с тобой опять случится помешательство? — Марион, я... Мне никогда не будет нужна другая женщина и у меня не будет другой жены кроме тебя! — Тогда, что происходит?— Я не хочу сейчас об этом говорить— Прошу тебя, Робин, не лги мне. У тебя есть другая женщина?— Нет, Марион, у меня нет другой женщины. "Ты когда-нибудь поймешь... Я не могу отдать сердце только кому-то одному из вас. Вы оба для меня... очень важны".Она решила больше не спрашивать его. На следующий день ситуация не улучшилась. Робин все такой же подавленный и мрачный не отвечал на попытки своих друзей расшевелить его и при первой же возможности улизнул из лагеря. Назир хотел было последовать за ним, но Робин его остановил и попросил этого не делать. Пришлось отступить и предоставить вожаку побыть одному.Тот ушел на берег озера и устроился на поваленном стволе. Ему нужно было как следует подумать над всем, что он увидел и узнал. И решить что ему делать дальше. Трусливую мысль оставить все так как есть и смириться, Робин выкинул из головы тут же. Но на ее место не пришла ни одна ясная. Сумбур в голове рос, ветвился, кустился и конца края этому не наблюдалось.Кроме того из головы не шла страшная картина их разговора с Гаем, там на берегу канала. Лицо рыцаря было перекошено от ...злобы? Ненависти? Если это так, то почему глаза были полны страшной тоски? Почему в них было столько боли, будто его...вот тогда в том амбаре, после выстрела Марион... Ох, лучше не вспоминать! Как эти глаза напомнили Робину его сон. Тогда Гай посмотрел на него так же, перед тем как умереть. Зачем, вообще, Робин все это представление с письмами затеял? Как теперь всю эту кашу расхлебывать? Как объяснить, что это была не месть? Да при чем тут вообще месть? Кому от нее лучше сделается? От нее вообще кому-нибудь и когда-нибудь лучше делалось? Что-то Робину сие было крайне сомнительно. Давно уже. И чем дальше он над этим думал, тем больше он приходил к этому выводу.Найти бы возможность пробраться в замок и попытаться поговорить, он ведь так и не узнал все ли с Гаем в порядке. Может на худой конец удастся отловить рыцаря где-нибудь в деревне... вот Уикэм, например...он там по службе частенько бывает, может и в ближайшее время заглянет? А не сходить ли к Эдварду за элем? А заодно и выяснить нет ли чего нового? Кстати, и развеяться не помешает. Совместить так сказать приятное с полезным? Придя к такому решению, Робин слез со своего дерева и двинулся в сторону деревни.Эль у Эдварда был знатный и крепкий. А Робину хотелось пить и, что скрывать, выпить ему хотелось тоже. А дареный бренди, Тук еще вчера отобрал и куда-то припрятал. Все-таки хозяйственность монаха удивительным образом сочеталась с его менестрельными талантами. А уж спрятать выпивку он умел так, что даже Уилл, вот на что нюх у человека на такие вещи, и тот не мог обнаружить тайники Тука, которых у того, к слову сказать, было по всему Шервуду как у белки.Пока старостова жена Элис цедила в бурлюк эля, Робин дерябнул еще пару-тройку кружек с Эдвардом. Тот рассказывал ему свежайшие новости, что принесла племянница, которая служит в замке. Оказывается шериф женится вот буквально на днях. Но как он сам заявил, что торжество намечается не в замке, а в трактире, потому что так хочет невеста. К тому же очень скромное, так что "будут только свои". Не иначе как от непомерной жадности шериф решился на такое. В прошлый раз тоже особых изысков не было, а...Робин со товарищи не хочет пойти посмотреть на невесту и поживиться подарками на свадьбу? Подумав немного над этим намеком Эдварда, Робин пришел к выводу, что поживиться подарками — определенно, нет. А вот поздравить счастливую невесту, желательно лично — это мысль! Если будут только свои, то и Гай Гизборн наверняка тоже и может быть...? — Робин, а что у вас происходит?— А? Ты о чем?— У вас какие новости?— Да, особо никаких, вот Тук решил книгу написать... рецептов блюд из оленины.— А он случаем не поделится?— У него спроси, Эдвард, ладно я пошел.— Заходи, всегда рады. И взвалив на плечо дареный бурдюк с элем Робин скрылся в лесу. Самое время в лагерь идти, только делать этого не хотелось совсем. Вот что он будет там делать? И все будут лезть с расспросами. Вот все почему-то лезут когда не надо! Назир вот влез со своей "помощью" в самый неподходящий момент. Просили его? Нет! И возможность упущена, а ведь Гизборн в тот момент только каменеть передумал, если бы Тук с сарацином появились хоть немного позже!Ладно можно было бы потом попытаться пролезть в замок и посмотреть что с Гаем, но эти двое караулили его чуть ли не под дверями, хотя следовало догадаться, что они, обнаружив его исчезновение, помчались за ним. Ни о каком визите в замок даже речи быть не могло. Надо как-то по другому... Надо что-то еще придумать. Вот только в голову не приходило ни одной даже мало мальски полезной мысли по этому поводу. И хотелось выпить еще. Выбрав местечко где его так просто не обнаружит даже Назир, Робин устроился поудобнее и глотнул из бурдюка. Под эль придумалось не лучше, чем без него, зато вспоминалось. Робин перебирал в уме все их встречи с Гаем и все что он при этом чувствовал. Вот он только что разговаривал с Марион, что собиралась в монастырь и ему было искренне жаль, что она так сделает. Она предложил ей остаться, но она отказалась, хотя он ей понравился еще в замке, он это понял.И вот пару минут спустя он изо всех пытался... что? Прийти в себя от потрясения своей собственной реакцией на перекинутого через седло Гизборна? Причем не на самим фактом, потому что лично приказал сделать это, вот зачем, кстати? Так ведь до сих пор он свою эту выходку даже себе объяснить не смог. Сейчас бы он так ни за что не сделал, да поздно уже.Тогда же Робин был потрясен видом который ему открылся. Взгляд против воли скользнул вверх по длинным стройным ногам вплоть до места в котором они заканчиваются и замер на этом самом месте. И тут же штаны перестали быть удобной одеждой. Робин почувствовал, что кровь приливает не только к лицу и усилием воли отогнал блудливые мысли. А отогнав, разозлился. На себя, за то, что почувствовал такое к другому после разговора с Марион которую он, к слову сказать, тоже уже хотел. Но в ту их встречу еще не любил.Это на удивление произошло позже, когда он узнал ее лучше, когда она уже жила с ними. Но сначала любви не было, это была некая смесь восхищения, влечения, живейшая симпатия и сочувствие ее положению. Разозлился на Гизборна, что это его, так называемые прелести, вызвали такой неожиданный отклик тела и тут же вспомнил, что и при их первой встрече рыцарь показался ему весьма привлекательным, но ситуация не располагала к дальнейшим мыслям на эту тему, а ведь они, оказывается, никуда не делись. Кроме того мерзавец оказался весьма любопытной персоной сам по себе - именно тогда Робин впервые увидел ту странную вещь в Гизборне, которую потом начал замечать все чаще и чаще, попутно пытаясь выяснить, что же это такое, что же тот сам такое.Тогда Робин даже представить себе тогда не мог, что узнавая его ближе он будет вопреки логике чувствовать вместе с интересом и какую-то растущую необычную приязнь, и это вместо злобы и вражды! Чувствовать и стыдиться этого, и того, что узнав Гая ближе он его полюбит. Но это все будет гораздо позже, до этого Гай и Марион чуть было не погибнут, по вине — ведь это же уму не постижимо, но друг друга ! Хотя если бы не король... и если бы не собственная Робина глупость! И только чудо Хэрна не позволило случиться непоправимому. Вот тогда-то Робин всерьез и задумался над происходящим и доселе смутные ощущения и подозрения и начали обретать форму. А в месте с этим, росло и стремление разгадать загадку. Но и это все было потом, а в тот момент Робин злился даже на Уилла, что истерил и требовал Гизборна убить и на боль вместе с предчувствием, что не позволяли этого сделать. Злился на складывающуюся самым дурацким образом ситуацию. Тогда он еще не знал, что в этой ситуации придется жить и насколько это будет тяжело и мучительно, а теми способами, что он применял ее не исправить. Кто бы мог подумать, чем это все обернется? Кто бы мог подумать, что это будет тяготить настолько! И все попытки как-то разрешить эту проблему, приведут лишь к ухудшению ситуации и единственной отдушиной во всем этом будет Марион и...Гай. Ни один из его преданных друзей, не осознание своей избранности и звание сына Хэрна, ни вся эта игра..., а Гай Гизборн в этом своем непонятно откуда берущемся и куда изчезающем состоянии.И до Робина дошло, что с каждым приступом ненависти боль не исчезает, а усиливается, но вот с каждой попыткой приблизиться и рассмотреть поближе и понять что происходит, она как по волшебству куда-то девается. А Гай все чаще оживает, как будто и ему приятнее это состояние, а не холодный камень.Но это все тоже будет потом, а тогда Робин пребывал в счастливом неведении, надеясь на то, что обретет в Шервуде свободу и попытается восстановить справедливость для как можно большего количества людей. Будущее, несмотря на всю опасность виделось ему светлым и радостным, особенно когда рядом с ним оказалась Марион.Окончательно Робин утвердился во всех этих своих догадках, после истории с евреями, хотя нехилые подозрения одолевали его еще до приезда короля, чтоб ему в аду на вертеле чертей ублажать. Если б знал, что за выродок этот "добрый король" в жизни бы не пошел и обошлось бы все и .... Вот тогда Гизборн надолго впал в это свое окаменение, пока не приехал в Уикэм с наемниками. Но даже увидев его в сопровождении брабансонов, Робин все равно не мог удержаться от нахлынувшего радостного возбуждения, потому что успел известись от тоски по "живому" Гизборну. Причем это во всех смыслах. Увидел хоть издали и внутри вдруг сладко заныло, а уж когда прикоснуться удалось... И тут же устыдился и укорил себя за это, помогло мало, как ни странно больше помогла накидка, что скрыла крайне неуместное и тугая шнуровка на штанах. А Гай тогда кажется ничего не заметил, хвала Хэрну, и остальные тоже. Все кроме того усатого наемника, вот тот что-то заподозрил! Вылупился как на невидаль, а потом ухмыльнулся так противно.... Но все в очередной раз пошло наперекосяк и в деревне вместо веселого праздника была бойня, а вместо разговора с Гаем и вспоминать не хочется что. Самое же неприятное было позже, когда ничем и никак Робин не мог добиться от Гизборна хоть намека на живое тепло... Холодная, каменная статуя. Но ведь у них был шанс! И он его упустил.А потом появилась эта самая Кордье, ради которой Гай сделался живым и теплым. Сам. И эти письма, что так меняли Гая прямо на глазах, что дали Робину шанс заглянуть куда-то очень глубоко и в себя и в него тоже. Впервые за долгое время эта боль исчезла вовсе. И вот снова вернулась. А теперь и этот шанс исчезнет? Нет, так дело не пойдет. Робин этого теперь не допустит ни за что. Надо поговорить с Гаем, и вот прямо так все и сказать и не надо ждать когда он появится непонятно где и при каких обстоятельствах и будет ли тогда возможность. Гизборн сейчас наверняка в замке, а значит надо туда пойти и поговорить. Где-то тут была дорога на Ноттингем, а полупустой бурдюк на ветке и потом забрать можно. И с этими мыслями Робин выбрался на дорогу. ***Во фляге в седельной сумке обнаружилось еще немного вина, не все допил в прошлый раз. Вот и славно, будет чем скрасить дорогу эту муторную... Можно было бы и в обход, да скоро смеркаться начнет, все равно не попасть в аббатство до темноты, хоть по какой дороге едь, а разворачиваться и тащиться через луг к деревне... Откупорив фляжку, Гай сделал несколько больших глотков и вытер губы. Раз уж он подъехал к опушке леса, нет смысла останавливаться и поворачивать назад. И торопиться тоже нечего, поэтому Гай пустил коня шагом и как-то незаметно для себя погрузился в размышления, тем более что поводов к этим самым размышлениям у него было хоть пруд пруди. Но больше всего Гая мучило: как так получилось, что он попал в эту ситуацию? Как он позволил себе привязаться сердцем к собственному врагу? Про желание тела еще как-то можно было бы понять. А на эти предпочтения Гай насмотрелся изрядно еще в нормандских походах. Да уж с чем только не приходилось сталкиваться по юности лет. И плюхаться среди всего этого, как свинья в дерьме. Вспоминать противно.Вот с этих самых походов и вынес он стойкое отвращение к развлечениям любителей овечек и малолетних, да и желающих воплей и сопротивления тоже. Хотя, дело было совершенно обычное и никого не стесняло, более того — среди брабансонов считалось некоторым моветоном тратить свои кровно заработанные на шлюх, когда тут наверняка крестьянок толпами бегает. Между ног там не хуже, чем у остальных, и денежки целее будут, на хороший доспех пригодятся. Сие положение всегда казалось Гаю спорным, уж если тебя самого не хотят, так ты хоть чего-нибудь дай в качестве приманки и платы, денег не всегда было, но вот пару кусков хлеба в сумке найти можно. Ну и спросить с какой стороны ей больше нравится — язык не отвалится. Ему-то все равно, а вот женщины в этом отношении устроены по разному, что головы, что ниже пояса. Это он еще будучи оруженосцем понял. Как в этом отношении устроен Локсли, Гай понял, как только барон де Беллем заявил про силу любви человека в капюшоне к своей девушке. В ответных чувствах леди Марион сомневаться не приходилось. Робин Локсли все-таки очень красив и какой-то совершенно неземной красотой… Да, красив, особенно глаза. Вот глаза у него точно не человеческие, потому что обычный человек так смотреть не может, как будто в самую душу. Если бы знать, что эта шервудская крыса потом придумает такой хитрый способ мести, надо было еще тогда его повесить прямо над тушей оленя.Вспоминая об этом Гай скривился. Вот не понимал что ли Локсли, что его поймали с дохлым оленем в лесу, а это уже преступление, и у него большие неприятности? Нет, он начал орать про свободу. Он откуда свалился вообще? О какой свободе может идти речь, когда все, что у тебя есть и сам ты принадлежишь королю. Свобода — это вам не "хочу — стреляю оленей, не хочу — не стреляю". Это про другое. Это мало того, что не про них всех , это, вообще, не про здесь. Пришлось заткнуть. Еще вопли эти всю дорогу в замок не хватало слышать. Пусть шериф с ним разбирается. — Гизборн, что вы стоите, как истукан? Ваши браконьеры сбежали!— Так я их один раз поймал и вам сдал! И они теперь не мои, а ваши. Пусть их ваш начальник стражи ловит или помощник. — Нет его, должность вакантна, можете попробовать.— А сколько платить будете?— Потом договоримся. Гизборн, живо за ним!— Хорошо, милорд, я попробую…" Ладно, начальнику стражи всяко платят больше, чем лесничим, а помощнику шерифа и тем более. И по лесам шляться не надо!”…— Ну и где они?— Не знаю — ехидно скалит зубы Мэттью — А если бы и знал, то тебе бы не сказал."Ох и борзые мельники пошли, это ж убиться не встать! Ты же понимаешь, что это сопротивление власти шерифа, причем открытое. Да еще и при свидетелях. По глазам вижу, что понимаешь. И думаешь, что это сойдет тебе с рук. Вынужден тебя огорчить, сучий ты потрох, не сойдет. И сыновьям твоим тоже. Но сейчас передо мной ты... Что вы, леди, на меня нос брезгливо морщите, неужели думаете, что ваш батюшка отстаивал Лифорд и свои права на него только силой молитвы? Да щас! Иначе на этих землях закона и порядка не видать. Да все вы понимаете и не подумайте, что я вас осуждаю. Женщинам, монахам и детям такое думать можно — они должны быть благочестивыми и набожными. Этого остальным нельзя, потому что защищать должны и тут уж не до того".Похоже, что этот разбойник так просто развлекается и играет, но порой смотрит так, прямо как заколдовывает, без ненависти, и глаза мягко светятся, как у какого-то загадочного существа, и исходит от самого его неописуемое тепло и кажется, что рядом с тобой не враг вовсе... Ведь чувствовал же, что ловушка, но не смог удержаться... "Зачем я тебе? Почему ты меня не убил?" Месть, конечно же, месть и ненависть, просто прятать ее Локсли хорошо научился, потому что отомстить хочет не как-нибудь, мечом махая, тут душу уничтожить нужно.Тень скользнула на дорогу, и Гай остановил коня. Локсли двинулся к нему навстречу, и Гай с удивлением увидел, что тот пьян.