Часть 3 (1/1)

— И где это Тука носит? Ведь еще с утречка прихватил свои рецепты и умотал, — Маленький Джон задумчиво чесал свою бороду. — Кабы не случилось чего.— Вот и Робин с Уиллом еще не вернулись, а должны были уже давно, — отозвался Назир, прислушиваясь. Но легких шагов вожака так и не услышал.Тот в последнее время старался ходить один непонятно куда, и вид у него при этом был весьма задумчивый, если не сказать удрученный. А после ?Кабаньей головы? два дня назад все сделалось еще хуже. Хотя и в самом трактире Робин сидел мрачный и подавленный, особенно после того как безголосый менестрель начал горланить баллады, да не какие-нибудь там, а о Робин Гуде. А потом в трактир вломился Гизборн с солдатами, и пришлось бежать через кухню. И вот после этого Робин окончательно впал в уныние. На осторожные вопросы Назира только отмахивался и тут же находил причину уйти из лагеря. Назир старался не упускать Робина из вида, но тот ловко исчезал буквально из-под носа. Однако сегодня с ним увязался Уилл, Робин хотя и был не в восторге, но все же позволил. Только бы они не нарвались на неприятности… В последнее время возможностей для этого стало хоть отбавляй, и все благодаря шерифу.Но от этих мыслей Назира отвлек возглас Мача. — Ой, смотрите чего я у Тука нашел! — Мач ломился к ним через кустарник с какими-то листами бумаги в руке. Теперь и Тук будет недоволен, когда вернется. — Ты зачем в чужих вещах роешься?— Это случайно получилось, я Марион помогал!— Понятно. Верни обратно! Это рецепты и Тук ими очень дорожит.— А чего они тогда какие-то странные?— В смысле?— Они совсем не похожи на тот, по которому Тук нам пирог готовил. Тот был другой. Я запомнил! Там эти были… считать чтобы! А они по-другому выглядят — это я хорошо знаю!— Ну-ка дай! Джон забрал у Мача лист и осторожно, насколько это возможно при его руках, привыкших к дубине, развернул и принялся рассматривать.— Ну и чего тебе не понравилось, вот же буковки разные... столбиком…— Ты текст поперек держишь. — улыбнулся Назир. — Но Мач прав — это не рецепт. Это стихи.— Чего? Это как у менестрелей, что ли?— Примерно.— А зачем они Туку?— Это уже его дело, но давайте положим их обратно.— Чего это вы обратно класть собрались? — весело осведомился Тук, вывалившись на поляну в обнимку с каким-то мешком и любовно его развернув, и взору братии открылся окорок. Тук втянул запах ноздрями и мечтательно вздохнул, закрыв глаза.— Рецепт! — ответил Мач, и мечты Тука вмиг увяли.— Вы в мои… рецепты залезли? Зачем они вам? Вы же ни готовить, ни читать не умеете!— Тихо-тихо! — примирительно поднял руки Маленький Джон. — Мы не нарочно, так получилось, их вообще Мач… того…— И в самом деле, Тук…— А Назир сказал, что это стихи! — провозгласил на всю поляну Мач, которому Джон не успел отвесить хороший подзатыльник, чтоб не вякал чего и когда не следует.— Какие стихи? — раздался вдруг громко голос их вожака. Робин стоял посреди поляны и весьма мрачно смотрел на своих друзей.— Так… это… тут… — промямлил Джон, покосившись на листочки, которые успел отобрать у него монах.— Так стихи, значит? — повторил Робин.— Да, как баллады…— Баллады, значит?— Ну… да… — Туку совсем не нравился его тон, но отступать было поздно.— Так это ты написал эту гадость?— Какую гадость?— Про меня, шерифа и Гизборна!— Я про шерифа не писал!— А про остальных значит писал?— Да, то есть нет!— Так, значит, эти песенки все-таки твоя работа? — Ка-какие? — Вот это, например:Я расскажу вам, господа —-Терпенье, дайте срок,—Как славен Робин Гуд, а с нимДжон Маленький стрелок.В веселом графстве НоттингамРодился Робин ГудИ милый город Лексли былСперва его приют.(здесь и далее отрывки из баллад о Робине Гуде в переводе В. Рождественского и Н. Гумилева)— А, так ведь хорошая же вещь! И все ее знают…— Да-а-а? Объясните мне тогда, что за толпа непонятного народу присутствует в этой балладе в качестве моих друзей и кто такая Клоринда, и почему я на ней женился? И почему Гизборн вдруг оказался... Но договорить ему не дали, потому что Марион уперла руки в бока и поинтересовалась медовым голосом:— Это какая такая Клоринда? Когда она так говорила, ничего хорошего из этого не следовало. Робин вздохнул, пожал плечами и кивнул на Тука. Монах съежился. — Понятия не имею! Это не я!Марион внимательно посмотрела на него и перевела взгляд на своего мужа, тот решил от греха подальше продолжить свой допрос:— Ладно, пусть не ты, а вот это кто сочинил, которое про турнир и лесников? И что я в оленя не попаду? — Так ведь попал же! — Я вообще во много чего попаду, — ответил Робин.— А в еще большее вляпаешься, — уточнила жена.— Не спорю, это я могу, — согласно кивнул Робин, а Марион победно улыбнулась, однако ее муж продолжил. — Но угробить пятнадцать человек из-за простого спора и получить с этого шиш барышей? Я что, совсем ку-ку?— Не совсем, — прошептал Тук, прикидывая как свернуть эту беседу побыстрее. Однако Робин и не думал ее сворачивать:— А ведь есть и еще и про нищего! Это как понимать? Я теперь и на нищих охочусь? А они меня бьют?— Ну вот эта баллада — безбожное вранье, сам хотел бы с автором поговорить. Не трогаем мы нищих, хотя головой скорбных мы тоже не трогаем, а надо иногда… Чтоб неповадно было, — пробасил Джон и нежно погладил свою дубину и покосился в сторону Мача, тот на всякий случай отодвинулся подальше.— Ну наконец-то! Хоть кто-то начал понимать, чем все это пахнет! — продолжал негодовать Робин. — Ладно, то были все цветочки, как история про меня и епископа. Больше всего меня интересует, кто вот это написал, которое ?Робин Гуд и Гай Гизборн?? При этих словах брат Тук побледнел, а Джон шмыгнул носом и насупился. Если предыдущие истории слышали не все, то это творение пользовалось большим успехом.— Так это же моя любимая баллада! — подпрыгнул на месте Уилл, но Робин не обратил на него внимания. Он внимательно посмотрел на Тука и произнес:— Это с какого перепою, извиняюсь спросить, был тот менестрель, чтобы так башкой долбануться и написать вот это:Схватил он голову врага,Воткнул на длинный лук:?Ты был изменником всю жизньИ кончил быть им вдруг?.И Робин взял ирландский нож,Лицо изрезал он;Один узнал бы Гая, ктоНе женщиной рожден.— Так это же мое самое любимое место! — воскликнул Уилл и даже зажмурился от удовольствия, не увидев, какой взгляд бросил на него Робин. Оно и к лучшему, потому что Маленький Джон, Назир и Тук поёжились. — Робин, это не я! — монах сделал самое честное лицо, какое только мог, а про себя обругал последними словами неизвестного менестреля, из-за побасенок которого тут разгорелись такие страсти.— А кто? Это ты у нас стихоплет, оказывается!— Я басни пишу! И еще про птичек пишу! Про цветочки! Про любовь и томление сердечное! А такое я не пишу!— Ну, если врешь!..Маленький Джон понял, что Тука надо спасать и чем скорее, тем лучше, а то Робин последнее время что-то совсем не в настроении пребывал и чем дальше, тем хуже. А тут еще попалась под руку эта баллада, и их вожак взбеленился окончательно. Хоть Уилл сейчас благоразумно помалкивал, а то Робин под горячую руку мог и пришибить.— Да что ты так взъелся-то? Какой-то не шибко умный тут нарифмоплетил херни, а ты… это… и того… — Джон, тут дело не в этом. Дураков у нас, как грибов по осени, и всяк такую муть городит, что убиться можно. Если всех слушать, то с ума сойдешь. Но ведь есть еще такие дураки, что во все это верят и думают, что так оно и было, есть и будет! За мной пол-Уикема с Элсдоном теперь ходит и спрашивает, почему я не поступаю так, как про меня пишут? Как понимаешь сам, мне это не нравится, более того, мне очень хочется найти этого менестреля и все его баллады ему в глотку затолкать. — Робин, успокойся, это и в самом деле не Тук, — Назир положил руку на плечо своему вожаку. — Я часто вижу его на рассвете, как он ходит по дальней поляне и сочиняет свои стихи. И они и в самом деле про любовь. А такого я от него не слышал.— Это правда?Тук кивнул, а Назир продолжил:— Да. И я знаю, зачем он ходит в Ноттингем, но это пусть он скажет сам.— Так ты в Ноттингеме был?— Ну… да!— Ты что, с ума сошел? Тебя же могли схватить!— А я старался, чтобы меня никто не заметил! — сокрушенно вздохнул монах.— Так он каждую неделю туда мотается.— Так, чего я еще не знаю? Зачем ты ходишь в Ноттингем?— Я книгу стихов издаю. Вторую уже.— Чего?— Ну… я свои стихи к переплетчику приношу, он их в переписку отдает и потом в тетрадь сшивает. Уже пять штук продал. Одну, говорит, даже шериф купил, о!— Ты смотри! И деньги где тада? — поинтересовался Джон.— А на что, ты думаешь, мы в прошлом месяце помогали с налогами Элсдону и Калвертону?— А что, у тебя и правда про любовь стихи есть? Ты же монах! — изумился Робин.— А что, монах не человек? У него сердца нету? Он чувствовать не может? Я ведь не всегда монахом был и... вообще! — обиженно насупился Тук.— Ну, извини, я не хотел тебя обидеть… Просто это все…Робин и сам жалел, что устроил на пустом месте такой шум. Просто нервы ни к черту в последнее время, да еще баллада эта стала последней каплей, как услышал и представил — едва в обморок не упал.— Да понимаю я, Робин, все понимаю, — мягко ответил ему Тук и вдруг встрепенулся и чуть было не подпрыгнул на месте. — Слушайте, а ведь я забыл вам кое-что рассказать! — Это чего же?— А вот ни за что не угадаете! Шериф влюбился!Новость сия заполонила умы шервудской братии в единый миг, и все забыли тут же про неизвестного менестреля с его балладами и про вылазку Гизборна в Уикеме, и даже про обед, чего не случалось почти никогда. Но когда Робин заявил, что хочет посмотреть на возлюбленную шерифа, идея ко двору почему-то не пришлась. И дело было не в отсутствии интереса, а в том, что дама сердца де Рено жила на норманнской половине города, можно сказать, даже в самой ее середине. А туда старались не соваться вообще — это не саксонская часть, где дадут приют и убежище чуть ли не в любой подворотне. Однако Робин сказал, что он туда идет независимо от того, идут с ним остальные или нет. Назир вызвался его сопровождать и Тук, соответственно, тоже. И никто не удивился, когда на следующий день с базарной площади в переулок норманнской части города свернули двое нищих — слепой и его поводырь. А на толстого монаха тут уже давно никто не обращал внимания.Всю дорогу в Ноттингем Робин заставлял Тука рассказывать все, что он знает про даму сердца шерифа, ссылаясь на то, что вчерашний галдеж по этому поводу ничего толком не принес.— Робин, ну… как тебе объяснить? Лично я ее не знаю, но видел, и с ее покойным мужем встречаться доводилось. Это было еще до того, как шериф перестал таскаться по графству с выездными судами. Жиль Кордье часто был судебным писарем и редкой сволочью, скажу я тебе! Царствие ему небесное! — Однако, Тук, ты и загнул!—Ты же знаешь, что я, в бытность свою капелланом шерифа, чем только не занимался и с кем только дела не имел. Это вообще в замке нормальное явление. Если б ты знал, что только не входит в обязанности Гизборна... но это не относится к делу!— А все-таки?— Ты же вроде про Беатрису хотел?— Извини, отвлекся. Так что там дальше?— Ну, госпожа Кордье в девичестве Беатриса Смолвиль. Саксонка… Семья не бедная, но не благородная, трое братьев, и все младшие. -— Да ну? А чего они тогда делают в норманнской части города?— Трактир купили года три тому назад, потому что прежний владелец умер, и имущество выставили на торги. Но это отдельная история, связанная с ее покойным мужем и его работой в городском магистрате.— А сколько она уже вдова?— Да лет пять уже… И все это время вокруг нее желающих как пчел в летний полдень на лугу.— И чего?— И ничего. — Что, совсем?— Совсем. — Странно.— Не то слово, потому как она необычайно хороша собой, как роскошный благоуханный пион. И все при ней, хотя не девочка уже — моих лет, и полдень красоты стремится к вечеру…— Что такое пион?— Цветок такой. Весной сходим в сад за аббатством, я тебе покажу.— Она скорее не цветок, а крепкий орешек, похоже, что шериф обломал об нее все зубы.— Очень может быть, но пока сдаваться не собирается. Так, друзья мои, мы подходим к Ноттингему, так что, Назир, хромай отчетливей, а ты, Робин, надень повязку на глаза, нахлобучь шляпу, запахнись в плащ и цепляйся за своего поводыря всерьез. Пост для наблюдения они заняли на углу, откуда был прекрасно виден вход в таверну. С Туком они расстались почти сразу, чтобы не привлекать к себе внимания и не возбуждать подозрений, но он все равно был где-то недалеко.— А если он сегодня не появится? Мы тут уже давно сидим, да и таверна что-то закрыта.— Тук сказал, что они открываются ближе к вечеру, и у нас еще есть…Но тут Робин оборвал себя на полуслове, потому что по улице ехал шериф с охраной. Тот остановил своего коня у дверей таверны и спешился, бросил повод вышедшему встретить его слуге и вошел в дом… Робин, проследив за всем этим, впал в легкое недоумение, потому что с шерифом не было Гизборна. Обычно он всегда сопровождал шерифа, а тут де Рено решил обойтись без своего стюарда? Не исключено. Но пробыл шериф в таверне довольно долго и вышел какой-то не сильно довольный, судя по всему, встреча прошла не совсем так, как он на это рассчитывал. Итак, они увидели самого шерифа, но не его даму, а значит, надо найти способ, как это сделать. Мимо них в очередной раз прошел Тук и, делая вид, что благословляет, сказал, чтобы они сменили место, потому что сейчас сюда припрется орда местных нищих к открытию таверны, а на набережной канала есть уютное местечко.Добравшись туда и обосновавшись у мостков, пара ?калек? вдруг стала свидетелем очень интересной сцены, заодно обнаружив, что дверь невдалеке есть не что иное как второй вход в таверну. Но перед этим в окне мелькнула очень знакомая Робину фигура, которую он там увидеть явно не ожидал. Позабыв об осторожности, он даже приспустил повязку с глаз, чтобы лучше видеть. Но этого маневра не заметил никто из посторонних, зато вскоре открылась дверь, и на пороге возникла пара. Мужчиной был не кто иной как Гай Гизборн собственной персоной, а вот дама была, несомненно, хозяйкой этого дома и, несомненно, была хороша. Сложно сказать, была ли она в юности более обворожительна, чем сейчас, или же ее красота, как вино, сделалась с годами все изысканней, но она притягивала восхищенные взгляды. Вот и Гизборн не сводил с нее глаз.До Робина донесся обрывок разговора:— Придете завтра?— Не могу обещать, завтра с утра суд и после шериф едет в Ньюарк… Cложно сказать что-то определенное, но постараюсь послезавтра.— Я буду ждать. —Тогда я приду, что бы ни случилось.— Сэр Гай, я все хочу спросить…— Все, что угодно даме.— А правда, что вас чертом называют за то, что вы в аду побывали?— Правда.— А как же вы оттуда выбрались? — Это секрет.— Ну расскажите же! — А вы никому не скажете? -— Гизборн с совершенно заговорщическим выражением лица придвинулся ближе.— Клянусь Пречистой Девой!— Ну ладно, только вам… Видите ли, мадам Беатриса, меня оттуда выгнали... — Вот опять вы меня разыгрываете! — рассмеялась она, и он улыбнулся ей в ответ. А потом они расстались, и Гай прошел мимо них, как мимо пустого места, холодный взгляд и равнодушное лицо, вот уже в который раз Гизборн ?каменел? так на глазах у Робина. И раньше Робин не замечал у Гизборна такую улыбку. Пару гримас он помнил, но чтобы тот улыбался так искренне и тепло, он не видел. И все это для нее? Да, разумеется, перед Гизборном была не грязная крестьянка, а женщина, которую можно было бы назвать даже леди. Вот только что он был ?живым?, и, оказывается, он умел шутить и улыбаться. И вот снова застывший кусок льда! Гай теперь ?оживал? только для нее? А как же он, Робин? Получается, что он сейчас, как и вправду нищий, получил лишь крохи со стола?— Как ты думаешь, Робин, шериф обрадуется, если узнает, что у него есть соперник в лице собственного помощника? Робин?— А? Что?— Как думаешь, обрадуется шериф, что его любовница еще и Гизборна приваживает?— Понятия не имею, — мрачно буркнул Робин, провожая глазами фигуру в синем плаще. И тут же появился Тук, который уже успел обзавестись где-то корзинкой, откуда задорно топорщились пучки петрушки и порея, а под ними в полумраке, прикрытые холстом, прятались куриные яйца вместе с бутылью чего-то явно красного цвета. И троица отправилась обратно в Шервуд. По пути в лагерь Тук и Назир оживленно обсуждали увиденное, а Робин Локсли не сказал ни слова.На следующий день он вдруг пристал к монаху, чтобы тот почитал ему свои стихи.— Что-то не замечал за тобой склонности к поэзии! Особенно после давешнего скандала из-за баллад.— Ну и что? Мне, может быть, любопытно, что за стихи ты пишешь? — Так что тебе почитать?— А что у тебя есть?— Есть басни…— Нет, это мне не нравится. Ты же сказал, что у тебя про любовь есть!— Есть еще и про любовь. — Вот это другое дело.— И которые тебе почитать? — Читай все!Однако вскоре Тук заметил, что восторженные оды весне и цветам Робину не шибко по вкусу, хотя тот старательно слушал и даже почти не зевал. Все же монах решил это занятие прекратить и, закрыв свою тетрадь, сказал, что на этом все.— Как это все? У тебя там еще с десяток листов осталось! — Это про несчастную любовь. Тебе зачем?— Так интересно же! Читай!Тук вздохнул, раскрыл свою книгу и продолжил читать дальше.Язвительны прекрасных глаз лучи,Пронзенному нет помощи целебнойНи за морем, ни в силе трав волшебной.Болящему от них — они ж врачи.Кто скажет мне: ?Довольно, замолчи!Все об одной поет твой гимн хвалебный!? —Пусть не меня винит,— их зной враждебный,Что иссушил другой любви ключи.Творите вы, глаза, непобедимымОружие, что точит мой тиран,И стонут все под игом нестерпимым.Уж в пепл истлел пожар сердечных ран;Что ж день и ночь лучом неотвратимымВы жжете грудь? И петь вас — я ж избран.(Ф. Петрарка, перевод Е. Солоновича)Тук был очень удивлен реакцией своего слушателя — Робина как подменили. Жадно слушая стихи, он был мыслями очень далеко.