Глава V (1/2)

KamijoСколько себя помнил, Камиджо никогда не допускал, чтобы ситуация выходила из-под его контроля. Как и все творческие люди, порой он бывал слишком импульсивным или эмоциональным, но безрассудным – ни разу в жизни. С личными проблемами, которые переживаются острее любых других, Камиджо всегда справлялся, поступал правильно и разумно, а потом, спустя некоторое время, когда буря стихала, и он уже мог трезво оценивать все с ним произошедшее, оглядываясь назад, Юджи в очередной раз убеждался, что все сделал верно и поступил достойно. И когда впервые все пошло наперекосяк, он даже не сразу понял, как упустил тот самый момент точки невозвращения.Сидя на краешке постели в своем небольшом, таком же, как у всех его коллег, номере, Камиджо рассеянно массирует виски, потому что голова разболелась не на шутку, и думает о том, что даже в юности ему не случалось наломать таких дров. После безобразной сцены в баре, которую устроил Хироки, Камиджо не испытывает ни стыда, ни злости, ни горечи – только какое-то необъяснимое опустошение, словно в один миг из него высосали все жизненные силы. И Юджи признается себе, что совершил роковую ошибку, лишь теперь осознавая ее масштабы.Только если до этого он смутно чувствовал, что не надо связываться с Жасмин, что эти спонтанные отношения не приведут ни к чему хорошему, то теперь он понимает, что всё совсем не так. На самом деле, ему не следовало сближаться с Хизаки.Осознание этого обрушивается на Камиджо тяжелым обухом по голове, голова начинает болеть еще сильнее, и даже в темноте и относительной тишине номера ему некуда деться. Он с трудом сдерживается, чтобы не выдохнуть тяжело и вымученно, мысленно ругая себя последними словами за собственную глупость. Ему даже самокопанием заниматься не нужно, чтобы найти причины печальной ошибки, последствия которой даже представить страшно. Первые ласточки уже полетели, и одному богу известно, что будет еще, но Камиджо уже знает, что он – ошибся, перепутал, принял желаемое за действительное и попросту обманулся, почему-то забыв известную истину о том, что нельзя войти дважды в одну реку.Когда-то он слышал, что в жизни бывает только одна настоящая большая любовь, которую люди часто разменивают на множество мелких фальшивок и обманок. А еще Юджи знал, что ему-то уже «посчастливилось» встретить своего одного-единственного человека. Много лет назад.Маю был необыкновенным, не похожим ни на кого, хотя и казался порой совершенно заурядным мизантропом. Камиджо не встречал подобных людей ни до, ни после – настолько противоречивых, болезненно ранимых и при этом настолько пофигистично несгибаемых. Маю порой казался ему невыносимым, мог легко причинить боль одним своим холодным взглядом или равнодушным пожатием плеч. Однако для Юджи не существовало никого дороже и любимей, и за редкие часы взаимного тепла и нежности он не пожалел бы отдать что угодно.Когда все закончилось – и история «Королевы», и любовь, - Камиджо переживал это настолько болезненно, что впоследствии даже вспоминать боялся то время, испытанные тогда чувства и эмоции, хотя было это не так уж давно. В какой-то момент ему стало проще делать вид, что и не было ничего. Просыпаясь по утрам, он приказывал себе не думать о прошлом, смотреть исключительно в будущее, и ни в коем случае не допускать, чтобы в памяти вставал образ некогда любимого человека. Позже Юджи узнал, что время действительно лечит: постепенно боль притупилась, сердце перестало сжиматься от одного воспоминания о Маю, и он уже не только внешне, но и внутренне оставался спокоен, когда его спрашивали о Lareine и бывшем возлюбленном.

Вот только совсем забыть так и не вышло, и Камиджо подозревал, что уже и не получится. С Маю его связывало нечто большее, чем любовь. Когда-то они были единым целым – сперва их объединила музыка, потом страсть, позже – болезненная, не совсем нормальная, но прочная привязанность. Юджи знал, что существуют нити, которые не рвутся, которые незримо остаются между людьми навсегда, и понимал, что, наверное, никогда не отпустит Маю, даже если сам этого захочет, как и Маю никогда не отпустит его, хотя между ними не было уже даже простого общения.

А потом Камиджо обознался. Познакомившись с Хизаки, он смутно почувствовал давно забытое тепло, разливающееся в груди при виде одного-единственного человека. Глядя на Хизаки, он чувствовал, что более близкого ему по духу человека сложно себе представить, и так часто жалел, что они не встретились хотя бы пять лет назад. Камиджо нравилось в нем абсолютно всё, начиная с мелочей – жестов, взглядов, привычек – и заканчивая той музыкой, что он создавал, которая так спонтанно рождалась в его душе. Юджи всегда считал, что по творчеству музыканта можно многое сказать о его внутреннем мире, а, стало быть, мир Хизаки был удивителен и прекрасен – настолько, что туда хотелось заглянуть и стать его частью.И только позже Камиджо осознал, что, будучи рядом с Хизаки, он постоянно подсознательно вспоминал о своем бывшем любимом человеке, потерянном, казалось, уже навсегда. У Маю были такие же красивые сильные запястья и пальцы, длинные волосы, и темные, лучистые глаза. Порой со стороны он казался хрупким, однако при этом в нем не было ничего женственного – кому, как не Камиджо, было знать об этом. И этой чертой Хизаки тоже напоминал ему Маю: за внешней уязвимостью, необъяснимой нежностью, такой странной для мужчины, скрывался сильный характер и твердый стержень. Прошло слишком мало времени, Камиджо понимал это сейчас особенно ясно. Он попросту не дал себе возможности отпустить прошлое, когда так хотелось видеть в Хизаки Маю, только с одной существенной разницей – Хизаки и не думал его отталкивать. Потому-то он и обрадовался, как дурак, поверив, что всё повторится снова, что былое счастье не утрачено и вот-вот вернется, только теперь с другим человеком.Быть может, что-то из этого и получилось бы. Наверняка разочарование, понимание того, что некоторые вещи не повторяются, что Хизаки – не Маю, накрыло бы Камиджо через некоторое время, но, к тому моменту он успел бы привыкнуть к нему, полюбить его как-то иначе, по-новому, прекратив искать в нем замену. Но этого не случилось, Юджи поторопился, презрев все предчувствия, решив не обращать внимания на настойчивый внутренний голос, и сейчас, в темноте гостиничного номера, жестоко корил себя за это, радуясь, что его никто не видит таким. Поторопился, потому что почти сразу после такого стремительного сближения с Хизаки, его с головой захлестнуло новое, ни с чем несравнимое по силе чувство, настолько фееричное, что впервые после распада Lareine Камиджо начисто перестал думать о своем бывшем возлюбленном.

Жасмин не был похож на Маю, он вообще не был похож ни на кого, кого Юджи прежде знал и с кем общался. Пожалуй, иногда, совсем немного, Ю напоминал ему Мачи – его лучшего и, наверное, единственного настоящего друга. Но в отличие от Мачи, который никогда не вызывал каких-либо чувств, кроме дружеских, от Юичи Камиджо буквально потерял голову, впервые поняв, что не может полностью контролировать ситуацию. То, что Ю – сильный, уверенный в себе, и его совершенно невозможно приручить или приструнить, Юджи понял не сразу, будучи слишком самоуверенным. Нет, он не признавал ни в коем случае, что Юичи морально сильнее его, и в том, что он дал такую чудовищную слабину, Камиджо винил, скорее, некстати вспыхнувшее странное чувство.

Он отказывался называть это любовью, потому что любовь не может быть такой эгоистичной и двойственной. Он не мог с полным правом назвать это лишь физическим влечением, потому что хорошо знал, как это бывает. С Ю было иначе. С ним он испытывал такое, чего никогда не переживал прежде: всплеск эмоций, радость, восторг, и абсолютное, безмерное восхищение. И не только красотой и талантом.

Камиджо криво усмехается и поднимается с кровати, пройдясь по номеру туда-сюда, в итоге отодвинув штору и прислонившись боком к оконной раме, глядя на улицу. Он с самого начала отлично понял, что Жасмин – беспринципная эгоистичная сволочь, подонок, который пойдет по головам ради своих собственных целей. Еще пару недель назад, когда ни между ними, ни между самим Юджи и Хизаки ничего не было, он привык подолгу наблюдать за Жасмином, и не только потому, что этот красивый парень безумно нравится ему внешне – и в образе и без. А потому, что даже низменные проявления его натуры, даже нечестное отношение к Хироки, вызывали у Камиджо странные мысли. Он часто ловил себя на том, что они с Юичи похожи, только тот не утруждает себя стремлением со всеми быть милым и добрым. Он чаще молчит, но взгляд его порой красноречивее всяких слов, и Юджи невольно чувствовал, что вот с этим человеком ему хотелось бы помериться силами, сломать его, подчинить себе.

Даже секс с ним был больше похож на поединок – кто кого. Жасмин не сделал ни одной попытки перехватить инициативу полностью – хотя Камиджо, в общем, был бы не против такого, – но отлично дал понять, что главный не тот, кто сверху. От воспоминаний о близости с ним у Камиджо до сих пор сбивается дыхание, совершенно невольно, потому что пережитые тогда эмоции и ощущения были слишком яркими. Пожалуй, самыми яркими из всех, что Камиджо испытывал проводя с кем-то ночь.

Вот тогда-то, проснувшись от звонка Хизаки, но не ответив на вызов, он понял, что перестал сравнивать. Что прошлое наконец-то осталось в прошлом, а его настоящее в лице безмятежно спящего на его плече Ю, представлялось сумбурным, эгоистичным, не особенно-то наполненным романтикой. Но этого и не хотелось. Хотелось разбудить Юичи жаркими поцелуями, хотелось видеть его при свете дня, хотелось вновь вдыхать запах его волос и духов, впиваться укусами в шею, чувствовать его боль и его наслаждение, заниматься сексом – долго и бесстыдно. Нет, всё это Камиджо не мог назвать любовью, но при этом понимал, что страстно влюбился, хотя чувства в его сердце были скорее темными, нежели светлыми.

- Хи звонил, да? – только и спросил тогда Ю, и Камиджо даже вздрогнул от того, каким ясным и совершенно не сонным был его голос, какой злой, но красивой была его улыбка.Вместо ответа он лишь вновь поцеловал его, так же, как ночью, и только спустя несколько минут, собрав волю в кулак, заставил себя встать с дивана, который они даже не потрудились застелить, так и проспав остаток ночи совершенно обнаженные, без подушек и под пледом.В отель они вернулись порознь, Жасмин вообще приехал на полчаса позже, Камиджо же, даже зная, что, по идее, должен чувствовать огромную вину и стыд перед Хизаки, почему-то оставался совершенно спокоен. В его глазах ему почудилась тень какого-то подозрения и недоверия, Юджи сразу почуял, что дело нечисто, еще и потому что вспомнил, как днем накануне их с Ю застукал на смотровой площадке Хироки. Перед ним виниться тоже не тянуло, Камиджо достаточно философски рассудил, что разбираться со своим бывшим Жасмин предпочтет сам. И не ошибся, только вот как могло выйти так, что Джука все-таки раскрыл всё, да еще и таким отвратительным образом, он совершенно не представлял.Покосившись на дверь, услышав какой-то странный шум из коридора, Юджи чуть напрягается, меньше всего желая сейчас опять увидеть пьяного в стельку Джуку, которому приспичило пошляться по гостинице. Почему-то, когда в баре этот дурак направился к Юичи с явным намерением, по меньшей мере, наорать на него, Камиджо стало страшно. Не за себя, не из-за того, что все всё слышали, и не потому что глаза Хизаки мгновенно потемнели, заставив почувствовать укол совести. Камиджо стало по-человечески страшно, что Хироки что-то сделает с Ю, даже просто поднимет на него руку. А потом он сам не понял, что произошло, и те несколько мгновений, пока он старался не сорваться и не ответить ударом на удары Джуки, хотя в душе бушевала злоба, показались Камиджо чрезвычайно долгими. Ему искренне хотелось набить морду Хироки за его пьяные выкрики, да еще и в такой форме, но поймав взгляд Ю, он дал сам себе слово, что никогда этого не сделает. По какой-то непонятной причине Жасмин явно не хотел, чтобы Джуке стало еще хуже, чем есть.

Слегка вздрогнув от звука резко распахнувшейся двери, Камиджо оборачивается, видя на пороге Юичи. Он стремительно закрывает дверь, но свет почему-то не включает, просто прижавшись спиной к двери, а Юджи даже в темноте чувствует исходящие от него волны напряжения.

- Ты зачем сюда пришел? – спокойно спрашивает он, отходя от окна и медленно подходя ближе, в итоге упершись локтем в поверхность двери возле головы Ю, не давая увеличить дистанцию.

- Хизаки же всё равно нет, - с издевкой парирует Жасмин, и не думая отстраняться, открыто глядя ему в глаза.Что-то явно произошло, но Ю почему-то молчит, будто ждет, что Камиджо сам задаст вопрос. Однако Юджи с этим не торопится, изучая взглядом лицо любовника, совершенно неожиданно поддавшись порыву и рывком обняв его за талию, почти насильно целуя в губы.

Юичи, разумеется, отвечает, хотя и совершенно по-особому – кусая за нижнюю губу, но не разрывая нахальный поцелуй, прерывисто выдохнув и закрыв глаза, в ответ обняв за шею одной рукой. Забив на легкую дразнящую боль от укуса, Камиджо, вопреки дерьмовой ситуации, все же улыбается, про себя молясь, чтобы хотя бы в ближайшие несколько минут ничего не стряслось и ему не пришлось бы отрываться от Ю.

- Так ты за этим пришел? Поцеловать меня захотелось? – посильнее упираясь рукой в дверь, чтобы не дай бог сейчас никто не ввалился бестактно, Юджи касается губами шеи Ю, глубоко вдыхая сладковатый запах его духов, а еще алкоголя – потрясающая, дурманящая смесь ароматов – и забывает обо всем.

- Скажи-ка, тебя черти в ад еще не тащат? Совесть из-за Хизаки не мучает? – очень неожиданно вполголоса спрашивает Юичи, очень нелогично запуская пальцы ему в волосы, сжимая у корней. Жест отнюдь не пропитанный нежностью, скорее наоборот, но Камиджо с ума сходит от этого, мотнув головой.

- Какая разница? Это моя совесть и мои черти.- Тогда расслабься.

- То есть?- Выдохни, говорю. – Жасмин слегка отстраняется и неожиданно серьезно заглядывает Камиджо в глаза. - Хизаки не придумал ничего лучшего, чем утешить Хироки. Или утешиться самому, уж не знаю. Так что вы с ним квиты. Как чертовски удобно, да?Несмотря на то, что Ю явно старается придать своему голосу безразличие и ироничность, Камиджо видит, чувствует, что ему далеко не плевать. А понимание его слов приходит чуть позже, и Юджи против воли сильнее обнимает его за талию, нахмурившись, чувствуя, что головная боль, как по заказу, сильнее запульсировала в висках, разнося череп на части.

- Что ты хочешь этим сказать?Камиджо сейчас особенно не желает анализировать причины собственной реакции, но понимание того, что именно ему только что сказал Ю, предчувствие, осознание, какие слова прозвучат сейчас, лишает способности думать. И Юджи напрочь забывает о том, что буквально пару минут назад он сожалел о своей связи с Хизаки, о том, что разменял их дружбу на постель.- А ты угадай, - Жасмин так жарко шепчет полные яда слова в его губы, что у Камиджо кружится голова. – Вроде бы взрослый уже, должен понимать.Юичи то ли шутит, то ли издевается, но это не так важно, потому что Юдиж в эту минуту испытывает если не боль, то горькую, убийственную досаду – она плещется в глубине его глаз, но самое удивительное в том, что Камиджо ясно видит ее отголоски в колючем взгляде Ю. Неужели квиты?- Этого не может быть, - сухо чеканит он единственное, что может сейчас сказать, сохраняя лицо, и невольно сжимая пальцами край кофты Жасмин, гадая, из-за чего тот так злится. Из-за того ли, что все еще считает Джуку своим, или же это просто болезненная пощечина самолюбию, из-за того, что тот настолько быстро утешился. А может, его коробит сам факт, что вечно читавший ему мораль касательно личной жизни Хизаки оказался таким двуличным?Камиджо действительно хочет знать ответ на этот вопрос, хотя прекрасно понимает, что ничего ему не выведать: Жасмин не признается в собственных чувствах даже под пытками, особенно если им движет обычная ревность.- Это почему же? – усмехается Ю и глядит на него с неприкрытым весельем, тут же делая предположение: – Потому что Хизаки не такая сволочь, как мы с тобой?- Что ты видел? – резко прерывает его Юджи, тут же резко замолкая, не желая демонстрировать любовнику собственную несдержанность, хотя в этот миг ему кажется, что Жасмин и так видит его насквозь.- Пусть он сам тебе расскажет, что я видел, - ласково улыбается тот, и осторожно, но быстро, высвобождается из объятий, делая грациозный, кошачий шаг в сторону. Камиджо сам не понимает, как выпускает Юичи – вероятно, из-за растерянности, которую посеяли в его душе эти слова. А Ю, воспользовавшись его замешательством, открывает дверь номера и скрывается в коридоре, неплотно прикрыв ее за собой.Все происходит настолько быстро и тихо, что Камиджо гадает несколько секунд, не привиделся ли ему визит ночного гостя. И только вкус недавнего поцелуя на губах, и слабая, чуть саднящая боль от укуса не оставляют сомнения, что Юичи действительно был здесь.Если бы он остался, не скрылся за дверью так стремительно, Камиджо было бы легче. Он отдает себе отчет, что прикасаясь к гладкой коже Ю, чувствуя его запах, шелк его волос под пальцами, он забывает обо всем, и сейчас легко смог бы выбросить из головы переживания, сомнения из-за сегодняшней некрасивой сцены в баре. Быть может, у него даже получилось бы забыть и о Хизаки, и о Джуке, о том, что те, якобы, утешались друг с другом.

Но Жасмин скрылся так же внезапно, как появился, оставив Юджи в растрепанных чувствах. И в этом, стоит признать, тоже его особенная прелесть.Сигарета в пачке, как назло, последняя. Камиджо мысленно ругает себя за непредусмотрительность – как обычно, курить ему всегда хочется в самый неподходящий момент, когда кажется, будто сходишь с ума, и до утра уж точно не доживешь. Спускаться вниз, к автомату, чтобы купить еще одну пачку, откровенно не хочется, и не к месту он вспоминает, что есть такое заболевание - агорафобия, или страх открытого пространства. И в эту минуту ему кажется, что он испытывает нечто подобное по симптомам, потому что физически не может покинуть стены своего номера.Камиджо подходит к окну и прикуривает последнюю сигарету, даже не задумываясь о том, что надо бы открыть створку, и что в номере будет нечем дышать. Он все равно знает, что не сможет уснуть, а на подобные мелочи даже внимания не обращает. И когда кончик сигареты вспыхивает на мгновение в глубокой затяжке, на душе становится особенно горько и тоскливо. Невольно прислонившись горячим лбом к оконному стеклу, Камиджо задается вопросом, когда все вышло из-под контроля, как он мог допустить, что все зашло настолько далеко, и, самое главное – что теперь со всем этим делать.Жасмин не соврал – в этом Юджи почему-то уверен безоговорочно, но сам от себя совсем не ожидал, что будет реагировать так на теоретическую измену Хизаки. И теперь самое время задаться вопросом, что он на самом деле испытывает к нему, и как называется то, что у него к Ю. И хотя совсем недавно Камиджо считал, что именно связь с Хизаки, а не с Юичи, была ошибкой, он с удивлением обнаруживает, что близость Жасмин и Джуки, их публичные, ни от кого не скрываемые отношения, никогда не задевали его настолько сильно. Да, ему было неприятно это видеть, потому что он сам, безусловно, желал Ю, хотел его с самой первой встречи, сперва, конечно, неосознанно, но ни разу не испытывал настолько едкой ревности, отравляющей сейчас его душу. Ему хотелось и хочется заполучить Жасмин в свою полную и безраздельную власть, и не только в постели; но от одной мысли, что Хизаки может быть с кем-то другим, причем, прямо сейчас, глубоко в груди поднимает голову и свивается опасными кольцами злющая кобра.Камиджо с трудом сдерживает стон и давит окурок в пустом стакане, не желая искать пепельницу. Правильнее было бы, все же, выйти из номера и попросить у кого-то из коллег таблетку аспирина, а лучше две, да и купить уже, наконец, сигарет. Но тело не слушается голоса разума, и вместо исполнения собственных мудрых решений, Камиджо, даже не раздеваясь, падает на постель и бездумно смотрит в потолок, приказывая себе выбросить из головы все лишнее мысли. Он привык к этому с ранней юности, иначе уже точно сошел бы с ума, но то ли раньше не переживал столь сильных эмоций и не был в таком тупике, то ли просто не оказывался в ситуации «меж двух огней». Уснуть никак не получается, ни при каком раскладе, однако Юджи упрямо закрывает глаза, уговаривая себя, что надо хотя бы попытаться отдохнуть. А завтра будет новый день, завтра всё как-нибудь разрешится и, наконец, завтра будет бесконечно долгая дорога домой. За месяц с небольшим Камиджо и сам не осознал, как успел соскучиться по дому, но сна все равно нет, а в комнате, в воздухе, и, даже, кажется, на его рубашке, остался сладковатый, ядовитый аромат духов Ю.

Не веря, что сможет заснуть, Камиджо не завел ночью будильник, однако все равно открывает глаза в несусветную рань, когда тусклое осеннее солнце едва пробивается сквозь неплотные гостиничные занавески, а за окном рассвет. Ощущение такое, будто кто-то толкнул его в бок, а сна не остается ни в одном глазу, когда память услужливо воспроизводит все события вчерашнего дня и особенно вечера. Впервые в жизни Камиджо соглашается с утверждением, что хорошо спит тот, у кого чистая совесть, и, хотя прежде он тоже не мог похвастаться всегда правильными поступками, и далеко не был высокоморальным образцом для подражания, теперь он понимает, что, запутавшись, опустился совсем низко. Ниже просто некуда.Кое-как сев, проведя по лицу ладонями и чувствуя, что от такого невнятного сна затекло всё тело, Юджи вяло разминается, скидывая вчерашнюю рубашку. Ему до ужаса хочется в душ, желательно холодный, бутылку минералки, и самому себе надавать по башке за то, что столько сдуру курил накануне.

Но позволить себе быть слабым Камиджо не может, осознавая, что если не соберется сейчас с силами и не наведет порядок в своей жизни – всё, что он имеет, чего достиг с таким трудом, может пойти коту под хвост. А Юджи совсем не уверен, что вновь морально готов лишиться всего – и близких людей, и новой группы, и спокойствия, после того, как все только начало налаживаться.Что следует предпринять, он пока сам не понимает, потому что не разобрался окончательно в собственных чувствах. Это так муторно, что почти тошнит, и все оттого, что в его мыслях несколько часов бродили мысли и о Ю, и о Хизаки разом. Он может только гадать, что на самом деле произошло вчера между Джукой и Хи, но факт остается фактом: Жасмин так и не пожелал ответить на прямой вопрос, что именно он знает, что видел или подслушал. На секунду Камиджо морщится, вспоминая эту маленькую деталь в характере Юичи, и ему становится почти неприятно: все же есть что-то некрасивое и даже грязное в том, чтобы подглядывать за людьми, а потом докладывать другим о том, что узнал. Но даже это не может в полной мере очернить Ю в глазах Камиджо. Криво усмехнувшись, он прекрасно понимает, что даже узнай он о том, что Юичи, скажем, и в самом деле ведьма, и ест младенцев на завтрак, эта новость не охладила бы его страсти, а скорее даже добавила привлекательности. И сейчас, закрывшись в ванне и раздевшись, открыв воду в душе, Камиджо едва заметно улыбается, думая про себя, что Жасмин – та еще стерва, хотя мужчин так, вроде бы, не называют.

Размышляя над словами Ю, стоя под прохладными струями воды, Камиджо сосредотачивается лишь на том, что под словом «утешаться» совсем не обязательно подразумевается нечто интимное. По крайней мере, ему очень хочется верить в это вопреки грызущему изнутри неприятному предчувствию.Если накануне Камиджо никто не смог бы выманить из четырех стен, то наутро он наоборот спешит покинуть тесный гостиничный номер. Подсознательное понимание того, что он и так потерял непозволительно много времени, не дает ему покоя и, наспех одевшись, он чуть ли не выскакивает в коридор, решительно направившись к номеру Хизаки. В конце концов, он всегда безоговорочно верил в его здравый смысл, и почему-то кажется, что один откровенный разговор мгновенно разрешит все проблемы. Но, разумеется, ни в чем, что касается Юичи, Камиджо признаваться не собирается.Однако все его замыслы разлетаются мелкими осколками, когда он, услышав глухое «Не заперто» переступает порог номера Хизаки, и видит того, сидящего на подоконнике во вчерашней одежде и с даже с не смытым как следует макияжем, будто он и не спал вовсе. Глаза их в тот же миг встречаются, и у Камиджо не остается и секунды, чтобы мысленно собраться и решить, как поступить дальше.

Хизаки выглядит усталым и потрепанным – видимо, в эту ночь он действительно так и не сомкнул глаз, и Юджи настойчиво гонит прочь мысли и домыслы о том, чем именно тот занимался до рассвета. На подоконнике рядом с ним стоит крохотная белая чашечка с эспрессо – именно такая, какую хотел заказать себе Камиджо после разговора с ним – однако почему-то создается впечатление, что Хизаки и думать забыл о кофе, а сама чашка просто стоит здесь для вида.Выбора у Юджи не остается, он плотно закрывает дверь, заперев на всякий случай, и решительно подходит ближе, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. Впрочем, изображать спокойствие долго не приходится: Хизаки отворачивается первым, и подсознательно Юджи ждет, что тот сейчас закурит, чего он почему-то не делает. И только опустив взгляд, Камиджо видит рядом же на подоконнике пепельницу, переполненную окурками: видимо, за неопределенный промежуток времени Хизаки успел выкурить больше пачки.- Доброе утро, Хи, - Камиджо выдает первое, что приходит на ум в такой ситуации, отстранено отмечая, что стандартное приветствие звучит словно со злым сарказмом.Однако Хизаки не огрызается в ответ, чего Юджи почти ждет, и лишь равнодушно пожимает в ответ плечами:- И тебе утра.Хизаки настолько не похож на себя, что становится неуютно. Камиджо отнюдь не привык договариваться со своей совестью, потому что обычно ее очень легко задвинуть подальше, но сейчас, глядя в угрюмое лицо напротив, он чувствует себя последним подонком.

- Ты не спал совсем? – присаживаясь на подоконник так, чтобы не задеть ноги Хизаки, он все еще пытается спасти положение, хотя уже чувствует, что это фарс, и тонкие звенящие нити между ними натянуты до предела.

- А тебя это правда волнует? Или ты хочешь спросить, почему я не спал?Хизаки сдерживается, контролирует себя, но как-то вполсилы, будто нарочно хочет, чтобы Камиджо заметил. В какой-то момент ему уже просто хочется взять Хи за плечи, заглянуть в глаза и сбросить маски, но он так уже не может. Еще недавно, наверное, мог. А теперь не может.

- Ночью надо спать, - между делом замечает Камиджо, выбрав самый нейтральный из всех вариантов развития беседы, и это тоже шаг назад, уступка самому себе, трусость, и в эту минуту ему физически самому от себя противно.

Хизаки убирает ноги с подоконника и легко спрыгивает на пол, обеими руками собрав волосы назад, тут же завязав в небрежный хвост.- Ты можешь не утруждать себя враньем. Глупо прозвучит сейчас, конечно, но я всё знаю.

Камиджо этого ожидал, и потому в его лице не дергается ни одна черточка, он уверен, что Хизаки не смог бы сейчас прочитать даже малейшие его эмоции. Он мягко улыбается уголками губ – почти снисходительно, будто взрослый, выслушав какую-то глупость маленького несмышленого ребенка.

- Может быть, ты скажешь, что именно «всё» ты знаешь, Хи? – тихо, вкрадчиво отвечает Камиджо, сжав пальцами подоконник и мягко откинувшись спиной на холодное оконное стекло.

- Ты еще и издеваешься. А мне казалось…- Что тебе казалось?- Что я, может быть, знаю тебя.

А вот это уже раздражает. Камиджо не знает, что ответить на это утверждение, и пожимает плечами, рассудив, что такой жест подойдет лучше всего. А в мыслях почему-то крутится абстрактный вопрос самому себе, как поступил бы на его месте сейчас Ю? Тоже начал бы красиво врать и изворачиваться, как змея, только бы игра продолжалась и дальше?И все же чувства к Хизаки для Юджи не игра, и он подходит ближе, крепко обняв его за талию, привлекая к себе.

- Ты поверил этому пьяному идиоту?Время будто замирает на пару долей секунд, а потом Камиджо и сам не понимает, что происходит, но резко выпускает дернувшегося из его рук Хизаки, едва успев перехватить его занесенную вовсе не для театральной пощечины руку. Подумав мельком, что за сутки второй раз вот так, пусть и с другим человеком – это уже слишком, Камиджо выпускает вывернутое запястье Хизаки, на удивление почти без эмоций видя, что сделал ему больно.

- Я тебе поверил, Юджи. А ты меня предал. И с кем? С моим же другом. Какая же ты мразь.Почему-то это последнее слово задевает Камиджо сильнее всего. Есть в нем какой-то жестокий оттенок, а может быть, просто Хизаки выплюнул это «мразь» с особенной ненавистью, но Юджи внезапно осознает, что никогда еще не видел его в таком проявлении. И то, что он видит, ему не очень-то нравится. Злость и ярость, которые безмерно шли Жасмину, Хизаки откровенно убивают. Убивают в нем то, что очаровало Камиджо совсем недавно, и что притянуло к нему уже так давно.

- Какие громкие слова, - тихо выдыхает он в ответ, в упор глядя на любовника. - У тебя есть серьезные основания так называть меня и говорить это всё? Что-то серьезнее и весомее, чем ревнивые бредни Хироки Фуджимото?- Он видел вас на смотровой площадке. Вы с Ю… Ты ушел с ним, целовал его там, это ведь было? Ты ушел от нас…. от меня, чтобы просто зажать где-то Юичи?Мысленно дав себе золотое обещание прибить Джуку голыми руками, Камиджо смеется, глядя Хизаки в глаза. Наверное, он и сам не смог бы ответить на вопрос, зачем продолжает все это, и не проще было бы сейчас просто признаться. Но почему-то стойкий внутренний барьер не дает ему этого сделать, и он прерывает гневный поток слов неожиданно разошедшегося Хизаки, все-таки взяв его за плечи и с силой встряхнув так, как давно хотелось.

- Хватит нести чушь. У меня куда более интересные вопросы к тебе.- Пусти меня.

- Вчера ты и Хироки хорошо утешили друг дружку у него в номере?- Пусти, я сказал.

Дернув плечом и вырвавшись, Хизаки мгновенно отводит взгляд, и Камиджо чувствует, что горло ему затыкает бессильная ярость. Ему даже отвечать ничего не нужно, всё настолько красочно написано у него на лице, что Юджи презрительно кривится, зацепившись кончиками пальцев за карманы джинсов.

- И как? Тебе понравилось? Лучше он, чем я?- Юджи, прекрати валить с больной головы на здоровую…- Ты в зеркало на себя посмотри. Сразу видно, чья голова больная.- Я не хочу с тобой говорить. Иди к себе.Хизаки отворачивается совсем, и между ними будто вырастает невидимая плотная стена, совершенно прозрачная, но кричи – не докричишься. Камиджо чувствует, как в груди что-то болит и жжет пульсаром, и это не потому даже, что Жасмин сказал правду. Это потому, что Хизаки, хоть и чувствует стыд, это ощущается, но совершенно ни о чем не жалеет.

- Хироки нужно помочь… - неожиданно выдает он совсем тихо, и так нелогично, ведь, вроде бы, говорить уже не хочет и даже гонит от себя прочь.Юджи, задетый его приказным тоном, а потом этой странной фразой, не успевает подумать, прежде чем язвительно бросает ответное:- И ты готов это сделать? Может быть, вам снять совместный люкс?- Прекрати паясничать!- Я не паясничаю. А ты имей в виду, что орать на себя я никому не позволю, Хи, даже тебе.

- Пошел отсюда.

Улыбнувшись уголками губ, Камиджо резко берет Хизаки за плечо, разворачивая к себе и почти касаясь губами его губ, удерживая крепко и неожиданно легко, несмотря на то, что тот сопротивляется вполне по-мужски.

- Я мог бы простить тебе многое. Но только не когда со мной так разговаривают. Встретимся в автобусе.Не притронувшись к чуть приоткрытым пересохшим губам Хизаки, Юджи резко выпускает его и решительно идет к двери, не оборачиваясь, почему-то ощущая себя гладиатором на арене. Его растерзают – и все будут этому очень рады. Значит, у него нет выбора, и терзать придется ему.

- Юджи…

«Слишком быстро. Юи ни за что бы не сдался так скоро» - неуместно мелькает в мыслях, и вокалист резко распахивает дверь, по-прежнему не оборачиваясь.

- Не делай из меня сволочь, прошу тебя.Судя по всему, Хизаки, наплевав на принципы и оскорбленное достоинство, все же пошел за ним, потому что его голос звучит близко и весьма громко. Какой спектакль для всех постояльцев отеля, думает Камиджо, все еще борясь с яростью.- А я и не делаю, - не оборачиваясь, отрывисто бросает он, на миг остановившись. - Ты уже всё сделал сам.

Сбросив с плеча ладонь Хизаки, он уходит к себе, но внезапно резко передумав, меняет направление, пройдя мимо двери в собственный номер и направившись вниз. Кожей Камиджо отлично чувствует, как жжет его спину взгляд в упор, но гордо держит голову высоко поднятой, с успехом разыгрывая жертву. В эту минуту молнией в мозгу мелькает мысль-понимание, оправдание и обоснование всем его действиями минуту назад, совершенным, кажется, на полном автомате. Просто вот так позволить себе потерять Хизаки Камиджо все-таки не может, не может его отпустить, выяснив все раз и навсегда. Как не может отпустить и Ю. И пока он спускается вниз, в вестибюль гостиницы, а оттуда – на улицу, даже не вспомнив, что уже давно не лето, а пальто он не захватил, его голову разрывают не слишком-то приятные мысли о том, что покоя теперь никому очень долго не будет.

А еще, вспомнив лицо Хизаки в тот самый миг, когда он бросил ему эти уничтожающие слова о Хироки, Камиджо со злости яростно пинает носком ботинка бордюр, дав выход эмоциям. Что было ночью между ними – он так и не узнал наверняка, и не перестал сомневаться в факте измены. И насколько парадоксально легко воспринималось бы такое, будь на месте Хизаки Жасмин, настолько же Камиджо сейчас хочется выть от бессилия, потому что Ю и на своем месте весьма неплохо мотает ему нервы, а Хизаки мог как соврать, так и сказать правду.

Понимание того, что этот бесконечный тур наконец заканчивается, накрывает уже на подъезде к Токио. Всю дорогу Юджи настойчиво старается не думать обо всем, что случилось за эти несколько недель, и старательно игнорирует острую головную боль, потому что мыслей слишком много, а его слишком мало.Безразлично глядя на пейзаж за окном, он думает, что за одну эту поездку с ним произошло больше, чем за всю прошлую жизнь. Хотя во времена Lareine страсти порой кипели и похлеще – все же Маю был таким человеком, рядом с которым не расслабишься, и все время держал в напряжении, – но почему-то сейчас Камиджо чувствует себя паршивее, чем в периоды самых мучительных ссор и перепалок с бывшим гитаристом и любовником.- Юджи, что ты вытворяешь? – с тревогой в голосе спрашивает его Кайя, когда они останавливаются на одной из заправок и возле магазина, чтобы купить кое-что.Камиджо намеренно уходит подальше от остальных коллег, вроде бы для того, чтобы выпить кофе из автомата. На деле же просто желая оказаться подальше от людей, рядом с которыми сам воздух потрескивает от электрических разрядов.Хизаки и Жасмин всю дорогу старательно не смотрят друг на друга. Взгляд у Хизаки тусклый и измученный, он выглядит сонным и бесконечно уставшим. Ю, напротив, держит голову высоко поднятой и слабо отрешенно улыбается своим мыслям – почему-то Юджи не покидает странное чувство, что тому действительно плевать на все случившееся. На некрасивую сцену, устроенную накануне Хироки, на двойственную неприятную ситуацию, в которой они все оказались, на то, что коллеги либо бросают на него украдкой осторожные взгляды, либо, наоборот, старательно отводят глаза. Выдержке Юичи Камиджо откровенно завидует и хотя не сомневается, что со стороны сам держится не хуже, строя из себя оскорбленное достоинство, однако же у него на душе скребут кошки, в то время как Ю, кажется, и думать забыл обо всем, что имело место только вчера.- Что я вытворяю, радость моя? – вздыхает Камиджо после небольшой паузы в ответ Кайе, и невольно улыбается, глядя на него. Есть в нем какое-то особенное очарование, которое невозможно описать словами, почему-то, глядя на него, в груди слегка теплеет.Кайя веселости Камиджо не разделяет, он смотрит непонимающе и с тревогой, и сейчас, без вызывающего макияжа и прически, больше напоминает подростка, чем эпатажного исполнителя со сцены.- Это ведь правда, да? То, о чем вчера Хиро говорил? – спрашивает он, и Камиджо недовольно морщится, поняв, что впредь одно имя Джуки будет для него вечной оскоминой, и до скончания дней не даст забыть о безобразной сцене, учиненной на глазах у всех.- Надо было все же врезать ему как следует, - вместо прямого ответа раздраженно бурчит Юджи, а его собеседник только головой качает:- Как ты мог…- Ну что я мог, Кайя? Что? – слабо возмущается Камиджо, пытаясь придать голосу как можно больше усталого надрыва. – Я не могу понять, почему всем есть дело до пьяных бредней Джуки? Он вообще нам весь тур в этот раз сделал.- Это правда, - вздыхает Кайя и наконец отводит от Камиджо глаза, глядя куда-то себе под ноги, однако тут же поднимает голову и смотрит внимательно и пристально: - Ты понимаешь, что такие вещи не проходят без последствий?- Какие еще вещи… - снова начинает Юджи, но Кайя неожиданно твердо прерывает его:- Ты знаешь, какие. Хироки, может, и был пьян в хлам, но он не врал. Ты бы видел себя в тот момент. Да и Юичи тоже не лучше выглядел. Можно как угодно хорошо уметь держать лицо, но есть такие эмоции, которые чувствуются на подсознательном уровне, и сколько бы ты ни улыбался – всем стало ясно, что вы устроили.Что ответить на заявление Кайи, Камиджо не знает, а еще он чувствует, что начинает раздражаться. При всем своем хорошем отношении, даже учитывая тот факт, что певец принадлежит к той немногочисленной группе людей, которых Юджи считает своими друзьями, он особенно остро и болезненно ощущает в этот миг, что Кайя не имеет никакого морального права вмешиваться не в свое дело и советовать, как ему следует поступить.- Не злись, пожалуйста, - безошибочно разгадывает его мысли Кайя. – Я не для того это говорю, чтобы испортить тебе настроение или почитать мораль.- Спасибо, - не без ехидства вставляет Камиджо, но Кайя не обращает внимания на его насмешливый тон.- Просто задайся вопросом, что ты будешь делать дальше. Как ты видишь свою дальнейшую работу и в принципе отношения со всеми этими людьми. Тебе совсем наплевать, что о тебе думают?- Если считаться с мнением каждого - разорвешься, - веско и едко замечает Камиджо. – Личная жизнь на то и личная, потому что она никого не касается.- Она перестает никого не касаться, когда начинает затрагивать рабочие отношения, - спокойно выдает Кайя прописную истину, говоря при этом ровным тихим голосом, отчего Юджи становится особенно неприятно. Сам он уже с трудом сдерживает раздражение из-за этого тяжелого разговора, и боль начинает пульсировать в висках с новой силой от понимания, что его друг абсолютно прав, и что сейчас он добьет его каким-то весомым, особенно важным замечанием.И так как Камиджо молчит, даже не пытаясь подобрать нужных слов, просто мечтая в этот момент оказаться подальше отсюда, Кайя продолжает:- По большому счету, меня все это не касается. Мне даже не работать с вами. Но мне больно смотреть, когда мои друзья на моих же глазах уничтожают все то, что так долго строили.- Что ты хочешь от меня? – вздыхает Камиджо, решая заканчивать эту бессмысленную беседу, и в тоске переводит взгляд на автобус: большая часть его коллег уже забрались внутрь, возле раздвижных дверей остались стоять только Микаге и Юки. Первый переминается с ноги на ногу и ежится от холода, однако не уходит, улыбаясь и слушая, что рассказывает ему их драммер, который курит, должно быть, вторую, если не третью сигарету подряд. От мысли, что надо возвращаться и как-то пережить остаток пути, Камиджо становится тоскливо, и в очередной раз он задается вопросом, как можно было допустить, чтобы все зашло так далеко- Я ничего не хочу, - пожимает плечами Кайя и задумчиво смотрит в том же направлении, что и Камиджо. – Я, вроде как, здесь вообще ни при чем. Но я хотел дать тебе совет, если ты не против.Кайя говорит мягко и даже вкрадчиво и снова смотрит на Камиджо с такой тревогой, что накатившее минуту назад негодование так же быстро отпускает, и, несмотря на всю плачевность ситуации, в которой оказался, он невольно улыбается.- Не против, - усмехается Юджи, но Кайя не возвращает ему улыбку.- Чем быстрее ты выберешь – тем скорее и безболезненней всё разрешится.В первое мгновение Камиджо не понимает, о чем говорит его друг, только моргает удивленно, даже перестав обращать внимание на холодный северный ветер, яростно треплющий полы его пальто и распущенные волосы. А потом осознает, что ожидал от певца чего угодно, но только не таких слов.

- Выберу? – переспрашивает он скорее автоматически, чем осознанно, и глаза Кайи распахиваются еще шире.- Юджи… Только не говори мне, что ты не думал об этом. Что ты в принципе не собирался делать выбор.- Может, и думал… - неуверенно возражает Камиджо, но Кайя лишь пораженно качает головой, давая понять, что не верит.- Не сходи с ума. Пожалуйста, - произносит он странно изменившимся голосом. – Я не могу знать, какие именно чувства связывают тебя с Хизаки, а какие с Жасмин, но нельзя удержать их обоих. Ты же умный взрослый человек, ты должен это понимать. Такое в принципе невозможно.Камиджо слушает то, что говорит ему Кайя, бесцельно глядя куда-то вдаль, и поражается сам себе, как так вышло, что он толком и не задумывался о проблеме выбора прежде. А Кайя абсолютно прав, нельзя сесть на два стула разом и не упасть при этом. Однако, когда на одной чаше весов сильная привязанность к Хизаки, их творческий союз, неописуемая нежность и понимание между ними, связывающая крепче самых надежных уз, а на другой – преступная, неконтролируемая страсть к Юичи, который интереснее самой сложной загадки, нужнее кислорода, желаннее любой несбыточной мечты - Камиджо откровенно теряется.- Ты меня пугаешь, - практически шепчет Кайя, внимательно глядя на него, и наверняка читая все его эмоции, как со страницы открытой книги. – Не помню, чтобы ты когда-нибудь так терял голову.- Не помню, чтобы в жизни творилось нечто подобное, - честно признается Камиджо, с трудом подавив вздох, который в этот момент может показаться картинным. - И чтобы я стоял перед таким выбором.- В этом виноват только ты сам, - веско замечает в ответ Кайя. – Тебе и расхлебывать. И я серьезно тебе говорю, поторопись. Иначе можешь остаться вообще ни с чем, в том числе, и без группы.Камиджо лишь кивает отрешенно и так же медленно поворачивается, делая шаг в сторону автобуса. Кайя, не сказав больше ни слова, следует за ним. То, что певец был абсолютно прав сейчас, когда говорил о необходимости выбора, он даже не подвергает сомнению. На самом деле, Камиджо подсознательно и сам знал об этом, хотя и не желал задумываться, но только после разговора с Кайей проблема встает перед ним в полный рост. И с горечью Камиджо вынужден признать, что на этом этапе она кажется ему неразрешимой, потому что потеря Хизаки губительна, как и расставание с Ю.До финального концерта пара дней отдыха дома, в Токио, и поначалу Камиджо кажется, что они будут для него раем. Но, проснувшись утром, впервые за все последнее время наконец-то не в номере очередной гостиницы, а в собственной кровати, и что уж совсем невероятно – выспавшимся, уже через час на него наваливается такая махровая тоска, что хоть вой. И уговаривать себя тут бесполезно, хотя он давно убедился в том, что это просто обычный «отходняк»: в ранней молодости с ним такого не было, а потом, примерно в 2002-2003 году, внезапно началось. Маю издевался и подшучивал над ним, пугая ранней старостью, а Юджи велся, и между ними частенько вспыхивали кратковременные импульсивные ссоры. Камиджо считал и считает до сих пор, что кое в чем Маю перегибал так ощутимо, что их разрыв был просто неизбежен.

А вот с Хизаки, если подумать, у них мог бы быть просто идеальный союз. Тот его хорошо уравновешивает, хотя может быть и слишком непримиримым порой, и тогда уже сам Камиджо берется сглаживать углы. Почему-то у него всегда хорошо это получалось. А еще Хизаки так приятно обнимать, приятно заниматься с ним любовью – именно приятно, так, что перехватывает дыхание и, видя неприкрытое восхищение в карих глазах любовника, Камиджо всякий раз на краткий миг терял голову. Это так чертовски здорово – вызывать у кого-то такие эмоции.

Валяться в постели долго невозможно, хотя, конечно, иногда хочется. Но, поразмыслив, Камиджо прикидывает, что одного наполненного бездельем утра ему более чем достаточно. Тянет к людям, к тем самым, которые еще вчера казались осточертевшими. И, как ни странно, он безошибочно понимает, что потом, спустя несколько лет, будет вспоминать эту осень, этот ноябрь, с особенным теплом, даже несмотря на то, что за двадцать с чем-то дней произошло такое множество не слишком приятных событий.Хизаки он не написал и не звонил с утра, но тот уже успел отправить ему пару сообщений, из которых четко было видно, что далось ему это с трудом. По дороге в студию, гадая, кого там сегодня можно встретить, Камиджо снова и снова перечитывает смс от Хи, невольно задаваясь вопросом – а почему он, собственно, продолжает ломать комедию, почему бы и не ответить хотя бы что-то? И почему в противовес этому он сам сегодня с утра успел и написать, и позвонить Ю, но говорил он не особо охотно, минут через пять сладко протянув, что все еще рассчитывает доспать. А на смс и вовсе не посчитал нужным ответить.

«Любишь либо ты, либо тебя» - усмехнувшись про себя, думает Камиджо, привычно глядя из окна такси на улицы родного города. Осенний Токио ему не нравится, куда лучше было бы сейчас в Нагое. Там даже воздух кажется совсем другим.В том, что он любит Юичи, признаваться не особо тянет, Камиджо все еще забивает на то, чтобы называть вещи своими именами, и предпочитает думать, что это страсть. Но, как ни крути, страсть – тоже чувство и эмоция, а уж по ним Юджи всегда был большим специалистом.А вот в том, что Хизаки его любит, сомнений почему-то нет. Он – любит, хотя не так, конечно, как любил его Маю: всё-таки в Хизаки нет или почти нет этих досадных противоречий, ему легче признать что-то, легче воспринимать собственные ошибки. И то, что он всегда рьяно выступал против отношений в группе, а потом сам так легко сорвался – тоже ошибка. Может быть, даже роковая. Но какая разница, если с этим ничего нельзя сделать?В студии – никого. Это одновременно и радует, и огорчает, с одной стороны, потому что можно поработать и подумать, погрузиться в мир музыки, диких, совершенно восхитительных гитар Хизаки и Теру, а с другой – с тем же успехом Камиджо мог бы остаться дома, не было нужды тащиться через полгорода.Пока он в наушниках, ему ничерта не слышно извне, и Юджи понятия не имеет, сколько он вот так сидит, слегка открыв одно ухо, но все равно не реагируя на посторонние звуки, полностью уйдя в себя и в то, что Теру с Хизаки и Ю успели записать перед отъездом в тур. И поэтому он совершенно естественно вздрагивает, резко обернувшись, от голоса за своей спиной:- Не знал, что с утра сегодня здесь кто-то будет.

Пару секунд они с Джукой молча смотрят друг на друга, изучая взглядом, затем Камиджо кладет наушники на пульт, а певец непринужденно закрывает дверь плотнее и садится на свободный стул, задумчиво переведя взгляд на акустику Хизаки, стоящую тут же. Вокалист подозрительно наблюдает за ним, чуя подвох.- Утро, по всем параметрам, давно прошло, Хиро. Как ты здесь оказался?- Думал, может, придет кто… Пока курил, увидел как ты выходишь из такси.- Что-то ты долго шел.Выключив запись, чтобы не отвлекаться, Камиджо вместе с креслом разворачивается к Хироки, стараясь не быть сразу же враждебным, и отмечает, что выглядит тот просто чудовищно: вокруг глаз такие темные тени, что и краситься почти нет нужды, да и бледный Джука какой-то, будто после долгой болезни.