Глава 10. Добро пожаловать в мой дивный мир! (1/1)

Возвращаюсь в купе очень поздно. Моя спутница так и не вернулась, её странная подруга тоже. Надеюсь, Дженнифер не успела сожрать новую знакомую. Было бы обидно.Хотел уйти уже через полчаса после того, как стало ясно, что дамы не вернутся, но тут столкнулся с Третьяковым и Алеком. Грёбаные подлецы, если мы сталкиваемся втроем наедине?— начинается сущий ад. Эта парочка сразу приобретает обличье чертей, я стараюсь делать вид, что ведусь на это. С Третьяковым у нас договоренность такая?— Алек не должен знать, что мы друзья. Уж не знаю почему, да и не хочется выяснять. Дима в присутствии Алека становится невыносимым.Тот не отставал. Стоило остаться наедине с Третьяковым, как он становился человеком-сарказмом: язвил налево и направо, сыпал угрозами. Хорошо, если вокруг было много людей. Тогда можно было избежать драки. В противном случае бились до потери сознания.Вот и встрял с этими придурками едва ли не на час. Препирались, ругались, угрожали, язвили, орали. Когда попытался ему врезать?— выставили из вагона ресторана. Конфликт был исчерпан.Открываю дверь купе, мысленно уже находясь в постели. Вдруг в проёме сталкиваюсь с Жаном. Щёки красные, глаза вытаращились от страха, но не перестают гореть. На своей койке спит Лера. Меня начинает это сильно смущать.—?И что ты тут делал? —?спрашиваю, ехидно улыбаясь. Уже дураку понятно, что он втрескался в Лерку по самое не могу. Понимаю его, она та ещё штучка. Но жаль парня?— не его полёта птица. Хотя чего только не бывает.—?Мисс Князева плакала. Я привел её и уложил. Проследил, что всё нормально. Простите, Ваше Высочество,?— отзывается Жан, продолжая краснеть.—?Точно спит?—?Да, точно,?— кивает он.—?Слушай, я всё понимаю. Но… не стоит тебе. Найди себе попроще девку, чтобы была добрая, честная, хозяйственная. На кой чёрт тебе она? Такие?— штучный экземпляр, как картина. Но она тебе в прок не пойдет. А ты сам?— парень простой. Она?— самая что ни на есть дворянка. Не сойдетесь вы,?— произношу, и карёжит от собственных слов.Меня воспитывали на уважении к женщинам. Моя мама?— святой человек?— с детства привила безусловную любовь к слабому полу. Ложь, что женщины одинаковы. Не встречал ещё ни одной похожей на другую. Каждая уникальна и совершенно прекрасна. И чудно, что в наше время появляется все больше сильных духом женщин, которые не боятся брать судьбу в свои руки.Такие как Лера?— отдельный разговор. И юношей, и девушек такого типажа видно за версту. Я крайне сочувствую им. Это глубоко несчастные, патологически одинокие люди. Они тянутся к другим, но неизбежно либо гибнут в таких отношениях, либо губят своего партнёра. А ведь поодиночке они?— самое совершенное, что только есть. Самобытный склад незаурядного ума, творческая жилка, целеустремлённость и стойкое желание что-то менять. Такие люди созданы для великих вещей. И созданы быть одинокими.От того не хочу, чтобы Жан вставал на пути Валерии. Не хочу ранить ни её, ни его. Уверен, ей предстоит немалое количество испытаний, и если смогу оградить её хотя бы от этого?— буду счастлив.—?Я запрещаю. Не трогай её. Ты?— мой слуга и обязан подчиняться. Я не могу тебе объяснить всего, но… если действительно её любишь?— не рань.Жан смотрит обречённо, но понимающе. Кивает и, не прощаясь, уходит. Не виню его. Бросаю на спящую тёплый взгляд, мягко глажу по плечу и забираюсь наконец к себе в койку. Чем скорее усну, тем скорее наступит завтра. А я этого безумно жду.Так и случается. Стоило коснуться головой подушки, как тут же проваливаюсь в сон, а просыпаюсь только в начале одиннадцатого утра. За окном тянется равнина, вдалеке виднеется лес. Подъезжаем.Кристина продолжает преспокойно спать, развалившись на белоснежных подушках. Лера уже проснулась. Сидит, сложив по-турецки ноги. На ней длинная белоснежная ночная рубашка, вся расшитая кружевом. Голая коленка упирается в столешницу. И только стакан воды стоит. Конечно, слуги-то нет.—?Доброго утра, миледи,?— спускаюсь вниз, потягиваясь.—?Доброго,?— приветливо улыбается, поправляя на ровном носике очки изящной вытянутой формы. Ей идёт.—?Жан не появлялся?—?Заходил. Пошёл за вашим завтраком,?— отзывается обыденным тоном, нисколько не меняя позу, когда сажусь рядом. Не стесняется меня? Нет, совсем никого. И эта уверенность создает вокруг неё удивительную ауру.В этот момент появляется и сам Жан, ловко неся подносы с дымящимся завтраком. Улыбается, не бросая даже беглого взгляда на Леру. А она вдруг натягивает одеяло на колени, неловко отворачиваясь. Вот это уже интересно. Возможно, в чём-то я всё же ошибся.—?Доброе утро, Ваше Высочество. Через час прибываем на станцию,?— заявляет слуга, расставляя посуду.—?А больше ты ни с кем поздороваться не хочешь? —?прищуриваю глаза, глядя, как его уши моментально вспыхивают.—?Прошу прошения. Доброе утро, мисс,?— механически произносит вообще не оборачиваясь.Лера сдавленно кивает, так и не отвечая. Что-то между этими двумя всё же не так, как я и предположил. Но что именно?— никак не пойму.—?Всё, иди, Жан. Мы позавтракаем,?— пододвигаю Лере вторую чашку. Хоть и не смотрит на неё, а позаботился. Молодец.—?Благодарю,?— тепло и немного грустно улыбается, отводя глаза.—?Вы повздорили с подругой из-за меня и теперь вам передо мной стыдно. Совершенно зря. Мне очень жаль, что так вышло, но стыдиться вам нечего,?— произношу, разливая кофе по чашкам.—?Спасибо вам, Ян. За всё вообще,?— она смотрит мне в глаза со всей искренностью. Там, за красивой смелой стервой маленькая добрая девочка. И в этом вся магия.Проводим оставшееся время за пустой беседой, отвлечённой от общих проблем. Время послушно летит, и поезд, слегка подпрыгнув, тормозит на станции.Дыхание перехватывает, как только в мутное стекло окошка вижу очертания купола. Вот он?— вокзал. Наконец-то! Эту круглую крышу с острым шпилем, устремляющимся в небо, я узнаю везде.В коридоре толкаются люди. Хватаю новую знакомую за руку?— приятная девчонка, привыкла к грубости, а от того не ерепенится и послушно идёт за мной. Расталкиваю народ и окрыленно спрыгиваю на перрон. Эмоции настолько переполняют, что обхватываю хрупкую Леру и порывисто целую в губы. Она вырывается, что-то мыча. Отпускаю её. Вижу румянец на разъяренном личике. Смешная.—?Добро пожаловать в мой дивный мир! —?улыбаюсь во весь рот, предвкушая целый год в этих стенах.—?А я думала, ты ненавидишь это место. Тебя же здесь травили, нет?—?Первый раз я приехал малюсеньким забитым гадким утенком. Был замкнутый, злющий, почти ничего не говорил. Словом, чем-то напоминал тебя,?— улыбаюсь, видя как пламя разгорается в зелёных глазах. —?Таких всегда травят. Теперь всё изменилось. В школе произошёл переворот внутри ?Клана?. Они заправляли тут всем, но потом случился раскол. Исаев был зачинщиком бунта против Михеева?— тогда он был главой. Они победили, Михеев погиб, а куб разделился на две части?— ?Ковент-Гарден? и ?Клан?. До этого Михеев был настроен против меня, организовал травлю, а после всем просто было не до этого. Тогда я понял, что здесь куда спокойнее, чем в моем настоящем доме. И я расцвёл. Посмотри?— перед тобой совершенно другой человек. Здесь я чувствую себя живым, могу быть самим собой!—?Может, и я когда-то смогу,?— бормочет в ответ Лера. Я верю в это куда больше, чем она. Но Дармунд не сможет не изменить её, хочет того или нет.—?Сможешь, я уверен. А пока не раскисай, идём. Хочу поскорее в тёплую ванну.На улице стоит такой ледник, что зуб на зуб не попадает. А потряхивает знатно! Порывы ветра треплют причёски, срывают шляпки и уносят прочь под визг девушек, сплетающийся с воем ветра. Небо затянулось тучами, и стало совершенно серым. Солнце будто и вовсе пропало.—?Что-то твой дивный мир не шибко нам рад,?— произносит Лера, кутаясь в пальто сильнее. Действительно, не к добру это.Спешим к каретам, припаркованным у вокзала. Я забираюсь внутрь, с нескрываемой радостью захлопывая дверь. Внутри нисколько не теплее, зато не дует проклятый ветер. Рядом плюхается Жан, тоже явно радуясь тому, что наконец скрылся с улицы. Лера занимает соседнюю карету и та уже трогается в сторону военных корпусов. Жан бодро указывает кучеру, чтобы тот развернулся и как-то подозрительно тоскливо смотрит вслед уплывающей карете. Ну да чёрт с ним.Дорога пролегает через густую чащу леса. Это поистине самое красивое место, какое я видел. Прожив почти половину жизни без выхода за пределы замка, пожалуй, мой взгляд можно назвать неискушённым. В своей жизни видел только два леса, но этот с чистым сердцем могу назвать самым незабываемым. Есть что-то?чарующее в тёмных стволах елей, переливающихся разноцветными лишайниками, уходящих в даль, во мрак. Где-то там, среди ветвей, живут причудливые создания, растёт то, что можно встретить только в нашем лесу. В таких местах вечно ходят группки приезжих учёных, занесённых сюда невиданными делами. Сюда сбегают студенты, чтобы побыть наедине с собой. Травники ищут здесь вдохновения, ведьмы?— успокоения души. Этот лес окутывает весь Дармунд, и одному Богу известно, что прячется в самых отдалённых его местах.Говоря флегматично, это совсем не практичное место для академии. В год здесь пропадает около десяти учеников, что довольно существенно, учитывая их происхождение. Лес этот далеко не спокойный и не освоенный, совсем не ручной, проще говоря. От гильдии к гильдии тянутся узкие тропинки, освещённые лишь маленькими бумажными фонарями на низких кривых палках, стоящих вдоль пути. Редкие дороги для карет укрывают аркой тяжёлые мохнатые лапы елей и сгустки паутины. Однако пауков здесь нет, и не знаю, кто её плетёт.Гильдия аристократов находится совсем рядом с главной площадью. Эта часть Дармунда зовется ?городской?. Посреди величественно возвышается здание академии. Его размеры едва ли уступают нашему замку. Готичные тёмные колонны уходящие в небо, переходя в башни, остриём стремящиеся проткнуть небо. Они больше похожи на грот пещеры, нежели на какой-то из видов архитектуры. Однако тёмные башни уступают место белоснежному фасаду. По его периметру с балконов и карнизов свешиваются разные существа. Я читал, здесь есть все виды живущих ныне существ. Не знаю, правда ли?— смешно, но никогда не обходил здание целиком. Будто сама академия этого не желает?— вечно возникает какое-то исключительное обстоятельство, отвлекающее от дела.Полукруглые проёмы, резные, как и весь фасад, на манер славянских теремов,?обрамляют невероятные витражи. Каждый имеет свой сюжет и рассказывает историю о каком-то существе. В основном, это мифы о происхождении каждого вида. Порой зрелище становится более ужасающим, чем притягательным, но это не даёт возможности хоть на секунду перестать восхищаться подобной красотой.Перед зданием академии располагается фонтан. Эта площадь так и зовётся?— Фонтанная. В землю на полметра уходит полусфера чёрного фильера. По всей её поверхности выточены узоры райских птиц, цветов и деревьев. Из середины вверх бьют струи кристально чистой воды, образующие собой тоже своеобразный рисунок. Красоту фонтана можно понять, лишь подойдя на самый его край и видя, как вода переливается на солнце, заставляя фильер тоже переливаться разными цветами.Далее тянется главная улица Дармунда?— проспект Шести Гильдий. Она опоясывает площадь вокруг академии, создавая своеобразное кольцо. От него лучами уходят небольшие переулки, мощёные камнем?— каждый идёт в сторону своей гильдии и называется соответственно.Гильдия аристократов находится всего в нескольких сотнях метров от Фонтанной площади. Красивые стройные домики, похожие на пряничные, образуют несколько кривых узких улочек, устланных тёмным камнем. Они утопают в деревьях, а газон вокруг каждого дома соревнуется с остальными, за статус идеального. В каждом из домиков живут по двое?— на большее количество людей двух этажей было бы мало.Этот небольшой посёлок окружает Дармунд с одной стороны. Далее вдоль проспекта тянутся ряды лавочек и магазинов. От более дорогих мастерских, где продаются кутюрные костюмы и платья, скроенные по последней моде, красивые туфли из самых дорогих материалов измерения, к более дешевым магазинчикам с одеждой для слуг, всякой утварью, ингредиентами для зелий и прочей чепухой. Между ними вклиниваются маленькие пекарни, в которых подаются великолепные персиковые пироги и ароматный кофе.Чуть вглубь идут домишки попроще. Их крыши устланы соломой, стены покрыты штукатуркой кремового оттенка. Быть может, изначально она была белой, но позднее пожелтела от времени и сырости. Здесь живет гильдия слуг. Находясь в шаговой доступности от хозяев, им удаётся быстро прибегать по первому зову и удаляться к себе, как только их помощь становится более не нужна.Где-то дальше в лесу располагается здание кухни. К нему от самого вокзала тянется отдельная дорога, по которой привозят продукты. Там слуги проводят добрую половину времени, готовя для остальных гильдий, в то время как другая их часть сервирует столы в обеденном зале. К нему выходит задняя часть академии.На отшибе ютятся гильдия ремесленников и травников. Травники вообще находятся дальше всего, и от академии, и от вокзала. Зато там между домами находится речка, через которую тянутся аккуратные мостики. Это место больше похоже на сказочное. Здесь дома не вытесняют лес, напротив, сплетаются с ним. Никаких стройных газонов, заборов, мощёных улиц?— только аккуратные тропинки, бумажные фонари вдоль и каменные домишки с черепичными крышами, оплетённые плющом и виноградом.Между гильдией ремесленников и слуг, уже за лесом, находится вокзал. Правее от него между ремесленниками и травниками располагается огромная площадь?— Ярмарочная. Сюда приезжают торговцы со всего света, и сами ученики продают товары тоже. Здесь можно найти всё: от невероятных специй Невенфора, до доспехов с Грифринда.Рядом с травниками находятся хлева. Там живу?различные существа, в том числе и саламандры, за которыми ухаживает гильдия обороны, расположившаяся рядом. Их корпуса высокими длинными громадами отрезают от академии зал, где проходят бои.По соседству живут учителя, рядом располагаются почти сросшиеся воедино гильдии учёных и искусствоведов. Это самая культурная часть Дармунда. Если главной достопримечательностью в гильдии аристократов был бар ?Горгулий хвост?, у обороны?— тщательно спрятанный публичный дом ?Алая туфля?, то здесь?— величественное здание библиотеки. В читальных залах можно найти не только хорошую книгу, но и тишину, местечко для размышлений, единения. Многие любят это место, проводя здесь большую часть суток.Чуть поодаль находятся мастерские, в которых работает гильдия искусствоведов, а также большое здание театра, где ставят пьесы и музицируют.Таким образом, проспект Шести Гильдий окольцовывает академию и замыкается на приятном соседстве искусствоведов и аристократов, живущих в похожих домиках.Я, по старой привычке, ещё выходя с поезда сказал Жану, что мы поедем через гильдию травников. Мне хочется увидеть место, которое стало уже родным, и взглянуть на один, особенный моему сердцу дом.Дело в том, что в каждой гильдии есть одно выделяющееся здание. Оно непохоже на все прочие своей роскошью и комфортом. Это большие дома, обставленные исключительно богато. В них имеется множество спален, кабинетов, гостиных и ванн. Эти дома рассчитаны на клубы, которые создают члены школьного совета.Я в школьном совете оказался совершенно случайно. Ну, вернее, незаслуженно. Я не был гением мысли, не имел отличных оценок и безупречной репутации. Но на правах наследника, меня таки затолкали туда почти насильно. Я против не был. Жутко нравилась гильдия травников?— отличные и умные молодые ребята, увлечённые своим делом. У них всегда царит своя атмосфера. Это абсолютное внутреннее спокойствие, будто разделённое на две грани. С одной оно граничит с расслабленностью, лёгкостью и вдохновением, с другой?— с диким весельем, на грани ужаса и искусства. Мне хорошо в их обществе. Поэтому, когда предоставили место куратора гильдии травников, я был на седьмом небе от счастья.В середине их поселка окнами на речку выходит дом, полностью обвитый плющом. Позади него раскидистый сад с деревянной террасой под навесом из витражного стекла. Посреди стоит огромный стол на гнутых ножках и причудливые кресла с мягкими подушками, будто созданные из гнутых корней деревьев. Окна дома до самого пола, на втором этаже находится круглый балкон, с двумя выходами в спальни. Я точно знаю, на первом этаже находится светлая гостиная, кухня из темного дерева с белоснежными стенами, а ещё там есть огромная купальня. Знаю досконально каждую комнату, все мельчайшие детали интерьера и обстановки. Знаю об этом месте всё. С тех пор, как я поступил?— желал этот дом, как никогда не желал никого из людей.Но есть весомое ?но?. Никак не могу поселиться там, пока не обзаведусь клубом. А клуб я создавать совершенно не хочу. На то было много причин. Я не заручился огромной любовью в академии, хотя годы травли остались в далёком прошлом. И всё же чувствую по сей день в свою сторону заметный холод.Аристократы меня то ли ненавидят, то ли боятся, прочие недолюбливают за статус, и лишь травники относятся хорошо. Обязательным условием создания клуба является то, что в нём должен быть по крайней мере один представитель от каждой гильдии. Увы, набрать клуб только из травников я не могу. Эх, а был бы не клуб?— мечта!..К тому же, основной целью подобного общества служит формирование круга приближённых лиц для будущего правления. За клубами пристально следят кураторы?— преподаватели, прикреплённые к конкретным гильдиям. Члены клуба должны поддерживать безупречный имидж, иметь представление о положении дел в месте, которым собираются править, а глава обязан появляться вместе с ними на общественных мероприятиях и, если в общем?— заниматься политикой. Я этим не интересуюсь, от слова совсем. Знаю, престола мне не видать?— отец готовил в наследники Антона?— моего старшего брата. Тот был во всём безупречен, соревноваться с ним было бессмысленно. Анна не отставала от Антона. Она всегда была любимицей отца, а от того он потакал всем её просьбам. Так, постепенно Анна влилась в тесную группу приближённых отца, и стала восприниматься, как его преемница. Порой мне кажется, что в Анне произошла незримая перемена. Уже тогда знал, что она не отдаст престол Антону. Я боялся её. Как выяснилось, не зря.Вдруг, из раздумий вырвал до боли знакомый силуэт, заставивший поперхнуться воздухом.—?Тормози! —?кричу я, на ходу распахивая дверь. Карета неохотно тормозит, неловко кряхтя. Спрыгиваю с неё и направляюсь к молодому человеку.Исаев. Тот, что старший. Алек. Алек… Смакую горечь имени на губах. Никогда не смогу произнести его вслух, а иногда так хочется. До стонов, до немого крика, до жгучих слёз и разодранных в кровь рук.Пожалуй, Алека я мог бы узнать хоть с закрытыми глазами, стоя на голове. Это человек, о котором знаю всё: от знака зодиака и любимой еды, до предпочтений в тканях рубашек и соли для ванн. Его грубость, отсутствие грации,?резкие движения?— я досконально знаю каждый жест. Ледяной взгляд, пробирающий до костей, мне как родной.?А вместе с тем, испытываю к нему жутчайшую ненависть. Иногда мне самому становится страшно от того, что делается в секунду, когда его вижу. То уже не я?— безумный вихрь бесконтрольной ярости. Говоря откровенно, я боюсь его. Знаю, на что он способен, и знаю, что с ним не смогу остаться непоколебим. Пугает то, как действует на меня этот человек.Не знаю, красив ли он. Быть может да. Когда-то, помнится, я имел совсем другой ответ на этот вопрос. И был готов разрыдаться под пронизывающим взглядом холодных синих глаз. У меня дрожали колени, стоило услышать хриплый вкрадчивый голос. Исаев никогда не был манерным. Говорил отрывисто, хмурил брови и смотрел сверху вниз оценивающим цепким взглядом. Его худое лицо внушало страх. Впалые скулы, волевая линия подбородка, большие глаза, кроющиеся под тяжёлыми веками, будто смотрели откуда-то изнутри черепа?— синяки под глазами были удивительны для человека его происхождения. Вечная болезненно-белая кожа, тонкая, что сквозь неё поразительно проступают капилляры, заставляет чувствовать себя неуютно. Всё в нем пугающее, хотя, пожалуй, он действительно красив. Это хищная красота, как у плотоядных растений. Дьявол в человеческом обличие?— манит, завораживает, но отталкивает одновременно.Увидев его здесь, я вовсе потерял голову. Стоит на другой стороне улицы. До самого подбородка высокий ворот его мундира, аккуратно уложенные ярко-голубые волосы треплет ветер, перекидывая на одну сторону. К чему этот цвет? Я слышал, как кричал его отец, увидев впервые с такими волосами. А потом месяц с его щеки не сходил синяк. Но всё же. Есть в этом что-то, что приближает его вид к тем самым растениям. Не остается сомнений?— это хищник, не боящийся напасть.Бледные длинные пальцы нервно сжимают плечи. Боже, я мог бы написать оду его рукам. Тонкие пальцы, выступающие линии сухожилий, шрамы и запёкшаяся кровь на израненных костяшках. Эти руки?— произведение искусства.Он задумчиво смотрит в окна дома, утопающего в плюще. Моего дома. По этому взгляду не совсем понимаю, о чём думает. Мне кажется, что он смотрит не на дом, а на меня. Быть может, мне хочется так думать. В его взгляде читается интерес, без тени злой иронии. Но мне никогда не получить от него такой взгляд. Однако меня настораживает, что слуги суетливо несут саквояжи прямо к порогу.—?Исаев, что вы здесь делаете? —?спешно спрашиваю, останавливаясь в метре от него. Ближе подойти боюсь.Он лениво оборачивается, будто не слышал моих шагов. Оглядывает с ног до головы, как совершенно незнакомого человека. Меня больно колет обида и?некоторая тоска. Наконец, разворачивается ко мне, скрещивая руки на груди. Дёргает уголком губ, чуть сдвигает брови.—?Здравствуй, Ян.Не может не поражать то, как меняется, когда рядом нет никого, кроме меня. Тогда он становится совсем другим?— каким-то уставшим и будто уже совсем старым человеком, прожившим долгую утомительную жизнь. В глазах его какая-то печаль, мне не заглушить её. И, видно, не понять.—?Почему вы… —?не успеваю спросить, потому что он вновь отворачивается и спрашивает, глядя на балкон.—?Думаю, какую половину занять: левую или правую. Вы как считаете?—?Вы переезжаете сюда?! Но как же… —?чувствую, как настигает настоящая паника. Взгляд прыгает от дома к Исаеву. Почему он забирает мой дом?! Всплеск обиды едва не проливается слезами через край. Едва сдерживаюсь. Во мне бушует обида и… ревность. —?Позвольте, вы ведь курируете гильдию обороны. Почему здесь?Алек вновь разворачивается. В глазах его на секунду сверкнула претензия.—?Милый Ян, ваша чудная сестра заняла клубный дом гильдии обороны. Должно быть, вы в курсе, она ведь теперь курирует женский состав. Полагаю, у вас, Первомаевых, так принято?— лезть туда, куда не просят.Молчу, не зная, что сказать. Хочется кричать, бить руками о землю. Запереться в доме одному, никого больше туда не пускать. Никогда. Пройтись по этим чудесным комнатам, заглянуть в каждый уголок. Наконец остаться в той чудной гостиной на втором этаже. Облить всё керосином?— такой красоте даже это не навредит. Лечь на деревянный пол, слушая биение собственного сердца и шелест листьев за окном. Достать сигарету и спички. Закурить. Жадно втянуть дым горького индийского табака, неспешно выпустить его сквозь приоткрытые губы. Наконец, отбросить спичку в сторону. Просто лежать и глядеть, как огонь лижет расписной потолок. Остаться навсегда вместе с этим домом, стать единым целым. Чтобы он никому не достался. Никогда.—?Вы…—?Я знаю, Ян. У нас с тобой так повелось, похоже.Поднимаю на него вопросительный взгляд. Одному Богу известно, сколько мы уже не говорили с ним. Не перекидываясь едкими замечаниями, не пытаясь унизить друг друга?— по-настоящему говорили. Я понимаю, почему они сдружились с Третьяковым с самого детства, и так и остались не разлей вода. Оба прячутся за маской совсем других людей, живут так месяцами, годами, не выбираясь наружу. Не знаю, что заставляет их показывать себя настоящих, но точно знаю, что заставляет прятаться. Быть может и я неосознанно тоже делаю это. Быть может, осознанно.—?Я бы выбрал правую сторону,?— произношу через силу. На секунду в глазах Алека мелькает удивление. Он улыбается одним уголком губ, всего на секунду. —?Мне кажется, там.—?Предположим, там лучше обставлена комната,?— предлагает Алек, совершенно повседневным тоном.—?Они совершенно зеркальные, так что…—?Я знаю, Ян,?— медленно качает головой, продолжая ухмыляться. —?Будешь заходить на чай? —?его ухмылка становится издевательской. Сколько слов успел сказать мне без маски? Около десяти? Может, пятнадцать?—?Не сомневайся, Исаев,?— бросаю грубо, отводя глаза, потому что чувствую, как горят уши. Он хрипло смеется, и не отворачивается, продолжает смотреть на меня. Знает, что я готов умолять его отвести взгляд, но, чёрт подери, смотрит и злорадствует!—?Ты жутко милый в этих нелепых эмоциях,?— произносит едко, так, что меня прожигает ядом, но продолжает улыбаться и смотреть его фирменным прищуром. Удивительно, как этот жест у нас похож. Может, он достался мне от него? Правда, на фоне остальных его подарков, этот какой-то недостаточно жестокий. Странно.—?Не могу сказать о вас того же,?— отзываюсь в ответ. Понимаю, что разговор давно исчерпан, что мне нужно уже давно уйти, но по прежнему стою, цепляясь за каждое его слово, сам не понимая почему.Не знаю, понимает ли он это, но улыбается, глядя на окна дома. Без издевки, искренне улыбается. Смотрит на него, а не на меня, и произносит таким же будничным тоном:—?Погода в последние дни мерзостная. Что-то недоброе происходит.—?Верите в приметы? —?усмехаюсь, хотя и сам понимаю, что это совсем не примета. Погоду здесь контролируют конкретные люди, и если она так резко изменилась, значит, действительно происходит что-то плохое. Очень плохое.—?Я думаю, что тебе не стоит создавать клуб,?— его голос совершенно никак не меняется, а во мне начинает закипать злость.—?Я думаю иначе.—?Ян, ты собрался тягаться с Анной? Мы оба знаем, что произошло в тот день. Думаешь, она не сделает с тобой то же самое? —?оборачивается, и вижу тревогу в глазах. А ещё свою боль, отраженную в глубине его зрачков.—?Она моя сестра,?— слышу дрожь в собственном голосе.—?И его тоже,?— произносит это с тяжестью, и тут же отворачивается. Я знаю, что сейчас нервно сжимает губы и прикрывает глаза. И знаю, что эти слова ранят нас одинаково сильно, оставляя очередной багряный рубец на сердце. —?Ты бы смог? —?вопрос режет прямо по свежей ране, заставляя едва не скулить, моля прекратить. Пользуюсь тем, что он не смотрит, закусываю губу, стараясь выплеснуть все эмоции в боль. Чувствую кровь на языке. Слёзы горячими струйками текут по щекам. Зло тру их тыльной стороной ладони, но они всё набегают.—?Я не знаю.—?Тебе придётся. Ты ведь так рвёшься туда. Не известно зачем,?— в последней фразе звучит усмешка, от которой меня окончательно пробирает злоба.—?Если не я, то кто?! Ты, что ли?! Вздор! Это не мой выбор, у меня нет грёбаного выбора! —?крик вырывается сам собой, да с такой злостью, что на нас оборачиваются все люди в округе. Плевать. Перехожу на яростный шёпот, задыхаясь в слезах. Подхожу ближе. Сейчас не боюсь его, потому что знаю, я куда страшнее, и чувствую его страх невербально. Он боится моих эмоций. —?Она не представляет, что делать. Мы ходим по грани, год?— два?— не более. Всё сгорит дотла в огне революции. Там будет уже нечего спасать! Или всё изменится, и изменится правильно, по-настоящему. Ни она, ни я не знаем, что делать. Но она?— марионетка в руках нынешней власти. Они хотят посадить её на престол, чтобы удержаться самим. За ней старая власть. За мной?— ничего. Это моё преимущество. И если мне действительно придется…—?Дай Бог, чтобы рука не дрогнула,?— серьёзно говорит Алек. В его глазах вижу только понимание, без тени оценки. Постепенно успокаиваюсь от этого, поправляю волосы.Только сейчас начинаю осознавать, что почти околел, стоя на улице без пальто. Жан там, в нескольких метрах от нас, держит его в руках. Но ни за что не подойдет?— понимает, что сейчас нельзя.Мне нужно остыть, прийти в себя. Алек смотрит на меня спокойно, наконец негромко произносит.—?Спасибо за совет, Ян. Я выберу правую спальню, и, надеюсь, что… впрочем, думаю, вам пора. Очень холодно, вы замёрзли. Спасибо за беседу, я прояснил кое-что для себя,?— Алек кивает мне и уходит, не дожидаясь ответа. А мне и нечего ответить. Возвращаюсь к Жану, чувствуя себя выжатым, как лимон. Нужно ехать домой и наконец спокойно отдохнуть.Оставшуюся дорогу Жан хранил молчание, лишь изредка сочувствующе поглаживая меня по плечу. Его молчаливая компания для меня сейчас, пожалуй, лучший из возможных вариантов.—?Идёмте, Ваше Высочество. Приехали,?— его осторожный голос заставляет меня вновь сфокусировать зрение и осмотреться. В окне вижу небольшой домик по переулку Аристократов номер семь. Я жил тут уже много лет. И всё никак не съезжал.Выхожу из кареты, кутаясь посильнее в плащ. Ещё пятнадцать минут назад кричал, не думая о холоде, а теперь он пробирает до костей. Толкаю скрипучую железную калитку. Её прутья сплетаются в красивый узор, в середине увенчанный головой льва с позеленевшей от времени гривой. Это единственный двор, где деревья не растут стройными рядами, а их кроны не выстрижены в идеальные фигуры. В моем саду растут яблони. Их кривые стволы причудливо изгибаются, а ветки тянутся к балкону на втором этаже.Скольжу быстрым взглядом по тёмно-шоколадному фасаду здания, разбавленному белыми оконными проёмами и множеством колонн. Кое-где, в основном у земли, по стене ползёт мох, а некогда величественные капители потрескались и приобрели сероватый оттенок. Но мне нравится. Всё это добавляет домику своеобразный шарм, которого нет у его идеально вылизанных соседей.Толкаю тяжёлую дубовую дверь и оказываюсь в длинном коридоре, ведущем в холл. Сбрасываю туфли, ступаю по холодному паркету, осматривая помещение. Мало что изменилось за лето, что провел не здесь. Всё та же лестница на второй этаж, всё тот же книжный шкаф на гнутых ножках напротив, пыльная хрустальная люстра и портрет какого-то неизвестного господина с пышными усами.Заглядываю в гостиную. Камин угрюмо смотрит своим темнеющим проёмом, два кресла и маленький круглый столик, заваленный бумагами и книгами всё ещё на своем месте. В углу стоит диван и лампа для чтения. Окна закрывают плотные шторы, почти полностью скрывающие свет. Подходу, зажигаю лампу, которая тут же заливает небольшое пространство вокруг себя тёплым светом.На пару шагов отступаю, и застываю на месте. Мне видится, будто совсем настоящий человек, о котором, наверное, уже не смогу позабыть. В свои 19 лет он выглядел не менее чем на 28. Тёмные волосы, и такие же тёмные глаза всегда смотрели со спокойным интересом, будто читали тебя, как книгу. Прямоугольные очки на прямом, но чуть загнутом носу, волевой подбородок и чётко очерченные скулы придавали вид скорее профессора, чем студента. Он был старше почти на четыре года, учился на третьем курсе и никогда не говорил со мной. Я был уверен, этот человек всадит мне нож в горло при первой возможности. И я ошибался.Удивительно, но почему-то самые недоброжелательные люди, окружающие меня, по итогу сменяют гнев на милость. Он стал очередным доказательством этому.Когда в пятнадцать я поступил в академию, стало ясно?— друзей здесь мне ждать не стоит. На меня тут же начались нападки, быстро переросшие в ожесточённые драки. Одна из них кончилась. Плачевно. Впрочем, не о том речь.Тот вечер был похож на прочие, за исключением разве что того, что в этой стычке мне не удалось остаться хоть малость целым. Помню, как ввалился в гостиную и рухнул на пол. Ладони скользили по какой-то вязкой багровой жиже, но не осознавал что это. Я почти не мог дышать и практически не видел. Единственное, что отчетливо запомнил?— его расслабленный силуэт. Он вальяжно развалился на диване, что-то читая. Я часто видел его таким, но тогда меня поразило его лицо. Оно более не было спокойным: брови выгнулись в гримасе страха и непонимания, рот приоткрылся. А глаза, казалось, ещё больше почернели.Не помню, как это случилось, но очнулся уже в его спальне. Он сидел рядом и с совершенно спокойным лицом заматывал бинтом мою кисть. Увидев, что я очнулся, на его губах появилась улыбка. Первая улыбка, адресованная мне.Мы много говорили в ту ночь. Я не мог поверить своему счастью, а от того больше молчал и слушал. Он был первым, кто отнёсся ко мне по-человечески в этой школе. Я был так рад.Мы не были друзьями, лишь соседями. Но его я по-прежнему не могу забыть. Потому что за дневной рутиной, бесстрастными обменами приветствиями и безразличием крылись поздние встречи, которых мы оба ждали.Всегда сидели в его комнате в креслах у окна. И говорили. О разном. Так у меня появился первый сосед и первый друг на новом месте.Но вскоре, а точнее, в конце учебного года, его отправили на службу куда-то, и он уехал. Более я никогда его не видел, но всегда помнил.Видение нехотя испаряется и больше не вижу этого серьёзного не по годам юношу. Иду на второй этаж, огибая Жана, который послушно несёт за мной саквояж. Ещё не до конца прихожу в себя, как отвлекаюсь на голос:—?В какой из комнат вы живете? —?спрашивает Жан, с интересом осматриваясь.—?Моего соседа давно нет. Но на это полугодие, пожалуй, я займу левую сторону.—?Я думал, вы предпочитаете правую.—?С чего ты взял? —?резко останавливаюсь и в упор гляжу на него, видя, как краснеют уши.—?Да нет, ни с чего. Просто подумалось. Простите,?— спешно отзывается, избегая смотреть в глаза. И правильно.Игнорирую этот его выпад и заглядываю в давно знакомую комнату. Всё на своих местах: комод для вещей у самого входа, над ним зеркало в гнутой оправе. Посреди комнаты большая кровать, рядом с ней тумбочка с небольшим торшером из витражного стекла. Напротив стоит письменный стол и книжный шкаф, а далее, около окон?— два кресла и небольшой кофейный столик. Плюхаюсь в одно из них и оглядываюсь к двери.Меня тут же накрывает новым воспоминанием. В комнату влетает насквозь мокрый Третьяков. Глаза пылают ужасом, слипшиеся волосы облепляют лоб, от чего он выглядит предельно жутко. Красивая одежда висит мешком. Под тонкой рубашкой, прилипшей к телу, часто вздымается грудь. Он едва ли может что-то сказать. Шатаясь, подходит к стене, заваливаясь на неё плечом, сдавленно дышит, прижимая руку к груди. И вдруг я слышу всхлип и нечеловеческий вой. Вижу, как его грациозная крепкая фигура будто под прессом ломается. Он падает на колени и дрожит, сжимаясь в клубок.Стоит мне подбежать к нему и помочь подняться, как вдруг этот приступ проходит и начинается новый. Он хватает меня за руку и горло, заставляет неловко завалиться на кровать. Смотрит дикими отчаянными глазами. Не человек?— сгусток боли и страха. По щекам текут слёзы, но глаза продолжают гореть безумием.—?Что там произошло? —?опасливо спрашиваю, понимая, что одно неверное слово может кончиться кровопролитием.—?Юлек… они забрали Юлека! Они… —?и снова стон, вой. Он сползает на пол, судорожно впиваясь пальцами в простынь и кричит. А я тону в этом крике, чувствуя, как внутри что-то, что ещё секунду назад спешило, бежало вперёд, вдруг остановилось. Видимо, навсегда.Юлек был моим третьим соседом. Его предшественник продержался не более двух месяцев. Парень был весьма странный?— вечно бормотал что-то себе под нос, а когда нервничал?— грыз ногти. Кажется, он страдал какой-то душевной болезнью. Через два месяца его нашли повешенным в петле где-то в лесу. Я снова остался один. Но не на долго!Наконец мне попался тот самый идеальный сосед. Я так думал. Юлек появился на пороге этого дома совершенно внезапно, но с ходу поразил меня лучезарной светлой улыбкой в самое сердце. Удивительным было ещё и то, что он оказался братом человека, которого я всё это время с грустью вспоминал. Не походил на того ни единой чертой. Хрустально-голубые глаза сияли изнутри, белоснежные, как снег, волосы были совершенно прямыми, и чертовски шли ему. Худое лицо и довольно слабое на вид телосложение подкрепляли то, что за его спиной красовались белоснежные крылья. Ангелы были редкими гостями в академии, хотя и не вымирающим видом. Их, равно как и демонов, несколько недолюбливали за смутные и неопознанные следы в истории, хотя, по-сути, они были такими же магами, как и все прочие, только фельяры им не требовались.?Нас с Юлеком поселили вместе случайно. Факультет обороны был переполнен, а от того парней селили куда придётся, и он попал ко мне. Не скажу, что был не рад. Паренёк был весёлый, хоть и немного застенчивый. Его воспитывали так же как и брата, поэтому первое время ходил с каменным выражением лица, не отражающим ни тени счастья. Я уже стал думать, что его появление мне привиделось и он вовсе не улыбается. Но позже тот оттаял и мы сдружились.Юлек оказался удивительной смесью острого ума и невероятного обаяния. Перед ним не мог устоять никто?— он более походил на лучик солнца, чем на человека. Я нашёл в нём приятного собеседника и верного друга. Именно через него и познакомился ближе с Третьяковым, узнав его с иной стороны, нежели как обаятельного мудака.Единственным фактом, не дающим мне покоя, оставалось то, что Юлека занесло на оборону. Я знал, что он, как и брат, рос под строгим надзором отца?— полководца, который не предоставил им выбора. Но хрупкий ангел у меня никак не вязался с образом военного. Однако юноша кое-как справлялся и иногда даже преуспевал.Но, по традиции, счастье длилось не долго. Тогда выдался непростой год. Все знали?— грядёт что-то непоправимое, но никто не ожидал, что всё произойдёт так быстро. Война началась внезапно. Без предупредительных и выхода на бис. Один день просто расчеркнул всё на до и после.Страна не была готова. Армию?собирали буквально из всех, кто имел приличное количество конечностей и хоть каплю разума. Ребят из обороны старше 17 забрали прямо с тренировки, не дав времени на сборы и прощания. В один день нам просто объявили, что этих людей больше нет. Приказали забыть имена, фамилии. Просто не думать. Но не думать было невозможно.Так мы остались с Третьяковым один на один против непосильного для нас испытания. И он открылся мне удивительным образом. Боюсь представить, что бы со мной было без него. Надеюсь, что и моя помощь хоть сколько-то помогла ему пережить произошедшее. Он был разбит, равно как и Алек, друживший с Юлеком ничуть не меньше нашего. Никто не мог оправиться от произошедшего ещё много месяцев. Третьякову с Исаевым просто случайно повезло. У Димы был День Рождения через неделю. У Алека?— через месяц.Так я вновь лишился незаменимого друга. Селить в его комнату было некого?— новых учеников в этот год почти не поступило из-за военного положения. Его комната осталась нетронутой. Спустя месяц после его отправки приходили люди, чтобы забрать часть одежды и необходимое. Я собрал всё самое нужное и передал письмо?— Дима умолял запихнуть его куда-то так, чтобы ни за что не нашли при досмотре. Так и сделал.Больше мы ничего не слышали о Юлеке. Ходили слухи, что его полк участвовал в самых ожесточённых сражениях. Но ни слова о погибших и пострадавших не было известно. Вся информация держалась в строжайшей тайне, от чего становилось совсем тошно.Война кончилась совсем недавно. Я слышал, воевавшим разрешат вернуться обратно в академию, но, если честно, мне страшно думать о том, есть ли там вообще кому возвращаться. Но та комната всё ещё находится в неприкосновенности и, как и я, верно ждёт. Точно не знаю чего.—?Ваше Высочество, вам плохо? —?слышу робкий голос Жана. Оглядываюсь на прочих слуг, снующих по комнате. Юноша понимает меня без слов, и через минуту никого из них уже нет.—?Я просто устал, идёт? Давай сделаем вид, что это так,?— произношу, откидываясь на покрывало.—?Я могу помочь чем-то?—?Ах если бы, Жан. Даже я тут не могу себе помочь,?— прикрываю глаза, чувствуя, как голова вот-вот треснет напополам.—?Оставлю вас ненадолго,?— тихо отзывается Жан и уходит, тихо прикрывая дверь.Лежу так ещё минут семь, стараясь утихомирить мысли в голове. Наконец встаю, медленно прохаживаясь по комнате. Торможу у цинично выставленных кресел рядом с этим паскудным малюсеньким окошком. Как в тюремной камере. Издевательство. Рывком задёргиваю штору, плюхаюсь в кресло. Глупо пялюсь в стену напротив, надеясь, что рано или поздно мысли просто переселятся в труху и исчезнут.Снова стыдливо скрипит дверь, и вижу, как Жан медленно заглядывает внутрь, чем жутко действует на нервы.—?Тут письмо,?— быстро подходит, опуская передо мной конверт. Не смотрю на него, отворачиваясь, и нарочито гляжу на шторы. Слуга вздыхает и уходит.Встаю из-за кресла, продолжая нервно расхаживать по комнате. Где-то на десятом круге всё же бросаю мимолётный взгляд на конверт и меня парализует. Буквально застываю на месте, глупо хлопая глазами. Стою так, кажется, около десятка столетий, продолжая пялиться на рельефную бумагу, украшенную витиеватым почерком.Наконец отмираю, постепенно осознавая, что, должно быть, схожу с ума. Медленно крадусь, боясь, что видение доступно лишь под определённым углом обзора. Но письмо отказывается исчезать и всё ещё претенциозно лежит на столике, заставляя каждую мышцу моего тела мелко подрагивать.Резким движением хватаю конверт и верчу его, осматривая на предмет нереальности. Признаков не выявлено. Окончательно принимая мысль, что свихнулся, оседаю в кресло, глупо улыбаясь тонким линиям, складывающимся в столь долгожданное имя. Я так боялся больше не увидеть его. Эмоции переполняют настолько, что бездумно улыбаясь, произношу трепетным шёпотом:—?Эрик Калугин.