6. Нетребовательный (1/1)

Как только наши тела снова наливает тяжесть, а тьма отступает, оставляя нас наедине, Пин, как по команде, спрыгивает с моей груди. Демон осторожно опускает мое изможденное тело на диван, присаживается с краю. Его рука скользит по скуле, зарывается в мои волосы, словно придерживает мою голову, большим пальцем массируя щеку. Имя затихло, но я по-прежнему чувствую его мертвую хватку. Оно не собирается отпускать меня, только не сейчас, когда цель так близко. Оно уже давно хотело это сделать, и если демон не поможет мне, то оно завершит начатое. — Очень плохо? — он наклоняется ближе, его теплое дыхание опаляет кожу. Я приоткрываю губы, хотя все мои мышцы сопротивляются. Один сгусток немощи. Но при нем мне не стыдно. Потому что он единственный, кто старается помочь мне. И мне кажется, что я зависим от его помощи. — Да, — говорить возможно, но проблематично, — твой резерв...— Тссс, — мягко шипит он, — береги силы. Ты использовал всю мою тьму. В тебе ни капли не осталось. Демон, если ты ничего не сделаешь, то не останется и меня. Мягкие губы касаются моего лба, поочередно дотрагиваются до закрытых век, скользят по горке носа, деликатно задевают уголок моих губ, прежде чем накрыть их целиком. Он целует меня осторожно, нежно, чего я совершенно не ожидаю. Сердце непривычно щемит от его прикосновений, таких тактичных, аккуратных, совершенно не свойственных черни.Так он никогда не целовал меня. Или я просто не чувствовал раньше?.. Имя дрожит под его действиями, но незримая хватка становится еще отчаянней, и в какой-то момент мне кажется, что ничего уже не сработает. Что оно не отпустит меня. Демон отрывается от моих губ, словно нехотя, и негромко заключает:— Твое Имя очень сильное, — мое сердце ухает вниз, пока я не слышу продолжения. — Но не сильнее меня. Но ты должен помочь мне. Все, что угодно, демон. Только вытрави эту заразу из моего тела.— Приоткрой рот, дыши через нос и постарайся не испытывать отвращения. Стоит мне выполнить первую его просьбу, как он тут же без предупреждения впивается в мои губы. Он целует меня жестко, жадно, с пугающей уверенностью, расшатывает контроль Имени, ядом расползшийся по моему существу. Пока он нетерпеливо мнет мои губы, я старательно дышу через нос. А потом дыхание сбивается. Он просовывает свой язык внутрь через ряд моих зубов, и первое мое желание — оттолкнуть его, сжать губы, чтобы не чувствовать в полости рта чужую горячую слюну. По телу бежит дрожь от омерзения, которую я стараюсь унять, пока он бесцеремонно обследует мой рот. А затем он облизывает мой язык. Я уже хочу закрыть рот, но его рука, что поглаживала мою щеку, обхватывает подбородок и сдавливает челюсть, заставляя меня шире его открыть. Как только я это делаю, он вбирает мой язык ртом, посасывая его. Ощущение настолько дикое, что я не сразу замечаю, как когти Имени постепенно отцепляются от моего тела, и сила его неумолимо блекнет. Оно даже не сопротивляется, просто бежит, скрываясь в глубине моего сознания, напуганное и озлобленное, в который раз поставленное на место. Я стараюсь дышать, но все равно задыхаюсь. Действия демона мешают мне. Мне неудобно и стыдно. Но я терплю. А в награду получаю тепло, неспешно растекающееся по телу, расслабляя ранее напряженные мышцы, освобождая от пут Имени. Ощущение, как будто я долгое время лежал связанный, с пережатыми веревками капиллярами, и меня наконец-то освобождают. Кровь снова бежит по венам, подгоняемая быстрыми сокращениями сердца, и все конечности начинают покалывать и неметь.Слава Ангелам. Я вернул его. Оно снова принадлежит мне! Все мои уставшие мышцы, сосуды, сухожилия, даже кости — мне кажется, я могу чувствовать все, каждый миллиметр, каждую молекулу. Облегчение мгновенно вытесняет все неудобства. Демон вернул меня. Голова приятно пустеет, я на секунду открываю глаза, чтобы увидеть смуглую кожу, трепещущие ресницы и сведенные к переносице брови, словно ему больно. Я быстро зажмуриваюсь, не в силах избавиться от чувства, что увидел что-то недозволенное, а он наконец-то отпускает мой язык, хватка пальцев на лице слабеет, и он отстраняется, наконец-то позволяя мне нормально вдохнуть. Он дышит тяжело, сбивчиво, его взгляд прожигает меня, и почему-то я не хочу видеть, как именно он на меня смотрит. Его рука снова дотрагивается до моих волос, пропуская пряди через пальцы, и я чувствую нечто большее, чем просто прикосновение. Он перебирает мои вьющиеся волосы так, словно я очень хрупкий, слегка касаясь моей кожи горячими подушечками пальцев. Под горлом и на запястьях приятно сводит мышцы, вызывая странную щекотку. Мне так нравится это новое ощущение, что привыкать к нему определенно не хочется. Пожалуйста, остановись. Я очень устал. Я не хочу сейчас думать, не хочу чувствовать. Мне даже твою слюну глотать не хочется, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прополоскать рот. А ты трогаешь меня вот так, и я просто не в силах сопротивляться. Это нечестно. Я благодарен тебе, но справляться с настоящим сейчас не могу. Словно ощутив мое состояние, на помощь приходит Пин. Он запрыгивает на диван, проскальзывает под рукой демона, от чего тот наконец-то отводит ее от моих волос. Кот мнет лапами майку на моей груди, урча, как маленький трактор, и устраивается уютным комочком, утыкаясь мордочкой в мою шею. — Отдыхай, — голос демона теплый, насмешливый. Он встает, и я с облегчением расслабляюсь, поддаваясь успокаивающему мурчанию Пина. ***Мне снится кошмар. Я стою в подвале в позе латинской ?икс?. Обнаженный, с запястьями и лодыжками, примотанными к изуродованным столбам. Столько раз он попадал по ним кнутом, яростно втыкал ножи, высвобождая свой гнев, чтобы случайно не убить меня. На них вмятины от ударов металлической трубой, оголявшие острые кусочки древесины, глубокие рубцы и трещины. Иногда он бил меня с такой силой, что мне казалось, они не выдержат.Но выдерживали вместе со мной. Раз за разом. Сотрясались, трещали, накренялись, но стояли, удобно поддерживая мое тело. Только они не могли излечить себя, как мой организм. Они символизируют мои страдания, о которых все знают, но предпочитают замалчивать. То, что вытворяет со мной здесь отец, на этажах выше — строгое табу. Как напоминание о нем, в прихожей на одной из полочек возле зеркала стоят три фигурки, известные всему миру. Три маленькие позолоченные обезьянки: одна прикрывает ладонями глаза, вторая — уши, а третья — рот. ?Не вижу зла?. ?Не слышу зла?. ?Не говорю о зле?. Как иронично. Правда, не каждый знает, что существует и четвертая обезьянка, которой не место в этом доме так же, как и в азиатской нумерологии. Эта обезьянка прикрывает живот, и значение ее — ?Не совершаю зла?. Ожидание начала — самая мучительная часть. Я слышу тяжелую поступь отца, как он готовится, металлический лязг, скрип открываемых шкафчиков, где он хранил принадлежности только для меня. Но я не вижу его, мой взгляд упирается в старые ляпистые обои, выцветшие со временем, покрывшиеся маленькими пятнами плесени. Он редко привязывал меня лицом к себе, чему я был бесконечно рад. Если, конечно, радостью можно назвать предпочтение вытерпеть его удары, что в основном придутся на спину, ягодицы и ноги. Спереди... больнее. Странно, что я не слышу своего Имени. Обычно оно уже начинает держать меня, поднимает голову, сжимает челюсти. В его присутствии терпелось проще. Но сейчас я один со своим палачом. Пока не слышу голос, прошелестевший по подвалу. — Ждеш-шь меня?.. Я вздрагиваю от шипящих интонаций, от самодовольной издевки, что вплетается в мою душу, не предвещая ничего хорошего. Я никогда не слышал голос моего Имени. Мог чувствовать оттенки его эмоций, понимать его намерения, но оно никогда не обретало форму. Холодная ладонь опускается мне на плечо, и в поле моего зрения попадает мое же лицо. Белесое, полупрозрачное, с пустующими глазницами. Движения моего призрачного двойника плавные, рассчитанные, он наклоняет голову и зловеще улыбается. — Как ты... — начал было я, но отец тут же реагирует. На пол падает ящик, похоже, что с инструментами, и он грозно рявкает:— Поговори мне еще!Я тут же прикусываю язык. Как оно это сделало? Что оно задумало? — Лучш-ш-ше молчи, — шелестит оно, и его шепот ознобом прокатывается по голой спине. — Прос-с-сто с-слуш-шай. Наверное, я смотрю на него с ужасом. Имя приближается ко мне почти вплотную, и от него веет холодом. Ледяная рука ложится на мою щеку, обжигая. — Боиш-ш-шьс-ся, — удовлетворенно шипит Имя, — правильно делаеш-шь. Больш-ше я не с-с-спасу тебя. Как тогда...Меня прошибает холодный пот. Все внутренности перекручивает, будто кто-то отчаянно выжимает половую тряпку. Я знаю, о чем оно говорит. Знаю, зачем пришло. — Без-с меня ты с-с-слаб, — продолжает оно, а рука с щеки переползает на шею. Костлявые пальцы сжимают горло, — без-с меня ты ос-с-станеш-шься один. ?Не останусь! У меня есть он!? — кричу я про себя, а Имя скалится еще шире, оголяя клыки в неестественно широком изгибе рта. Оно слышит меня. — Ему нуж-шен не ты, — его шипение вкрадчивое, оно холодом забирается мне под кожу, расползаясь под ней, как паразит, — он ищ-щ-щет мою с-силу. Он ис-с-спольз-сует тебя. ?Он усмирил тебя. Не позволил забрать мою жизнь! А ты мне ее испортило. Ты все и всегда портишь!?— Трус-с-с, — безглазое лицо приближается почти вплотную, сдавливает горло еще сильнее, так, что я с трудом ловлю губами воздух, — с-с-слабак. Ты пож-жалееш-ш-шь, что брос-сил меня!..Пот застилает глаза, я хочу отвернуться от него, отшатнуться от жгучего холода его рук, дыхания, что изморозью касается моего лица. Но не могу. Не могу, черт подери!Позади раздается треск ткани. Так отец отрывает бинт, которым обматывает руки, прежде чем начать избиение. Он готов. Руки Имени с нежностью отпускают меня, оно скалится и растворяется, оставляя меня наедине со своим ночным кошмаром. И только последние его слова остаются висеть в затхлом воздухе:— Давай проверим... Что ты с-с-сам с-смож-ж-жеш-шь...Все как в первый раз, на моем девятом дне рождения. Тогда я, хилый и маленький, ростом едва превышал половину длины столбов. Имя оставило меня. Бросило одного в аду, предало. Имя, которое когда-то я берег и даже любил. Его тяжелое дыхание близко, я ощущаю нетерпеливые вибрации его Имени. Я слышу замах, слышу, как искусно сплетенный хлыст прорезает воздух, чтобы затем распороть мою кожу, тонкую от постоянного заживления. Она просто не успевает стать плотнее. Или не видит смысла. Первый удар ослепляет. Я изгибаюсь, инстинктивно стараясь уйти с траектории оружия, которое прорезает кожу и мышцы, как горячий нож — масло. По инерции я стискиваю челюсти так, что зубы скрипят, но гортанный стон не удерживаю. И он это замечает.— Слабак, — выплевывает он слова Имени, голос его сухой и бесчувственный. И снова свистит подгоняемый его силой хлыст. В ушах звенит. Я думал, что помнил ту боль. Но оказалось, что я забыл, насколько она нестерпима. Из глаз брызгают слезы, мольба о пощаде рвется наружу, я готов ползать и целовать ему ноги, только бы он помиловал, только бы остановился. К черту гордость, я не умру от стыда, не сойду с ума от раболепия. Ангелы, прошу вас! Пожалуйста, остановите его. Заклинаю, если вы существуете, защитите меня. Пожалуйста, я прошу... Не надо.Не надо!..Он замахивается третий раз, я отчетливо это слышу, но кнут не достает меня, характерный щелчок его кончика растворяется в плотной темноте, что окутывает комнату, ползет по стенам, струится по земле, распространяя знакомый запах лаванды. Она достигает столбов, как вьюнок, обвивает их и сдавливает с такой мощью, что они трещат и с хрустом ломаются. Но я не падаю вместе с ними, потому что сгусток теплой тьмы бережно подхватывает мое тело, кутает его, словно пеленает драгоценное дитя. Я распахиваю глаза, встречаясь с тревожным, почти испуганным рубиновым взглядом. Он держит мое лицо в своих широких ладонях, и я чувствую, как скользят его большие пальцы по щекам, влажным от пота. Я лежу на нем, чуть приподнятый его хваткой. Брови демона нахмурены, он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я останавливаю его.— Не смотри, — молю в отчаянии. Только бы сдержаться, только бы он не увидел их. И он слушает меня. Отпускает мое лицо и обнимает крепко, одной рукой прижимая голову к своей груди. Он ничего не говорит, не обращает внимания на вздрагивающие плечи, только стискивает меня сильнее, практически вдавливая в себя, а я вцепляюсь в него в ответ, благо сил, чтобы двигаться, уже достаточно.Кажется, я успокаиваюсь целую вечность. Под моим ухом, куда скатывались слезы, ритмично пульсирует его подобие сердца. Я смотрю на грязный пол, освещенный солнцем, по которому за жирной мухой охотится Пин. Прижимается к земле, когда муха замирает в зоне его поражения, перебирает лопатками, готовясь к прыжку, с силой отталкивается, но насекомое всегда избегает его протянутых лап. В какой-то момент мне кажется, что он специально играет с ней. Дает ускользнуть, развлекается, разминая эластичные мышцы, прежде чем поймать ее, когда надоест.Мое белесое лицо с черными глазницами растворяется в сознании, уходя вслед за сном. Только шипящий голос до сих пор шелестит в ушах, морозя душу. Я знаю, что это была угроза. Что сон наведенный. И о второй его половине я стараюсь не думать. Сейчас мне не больно. А с демоном не страшно. Ведь это его тьма вытащила меня. Снова.— Скажи, ты решил заморить себя голодом? — его слова звучат настолько неожиданно, что я теряюсь, совершенно не зная, как отреагировать. Они выбивают меня из размеренного потока мыслей и уныния, в которое я впадал.— Ты осунулся, — продолжает он, — по сравнению с первой нашей встречей, щек практически не осталось.— У меня не было щек, — растерянно бормочу я, — и я не голоден. — Судя по тому, с какой скоростью ты выпиваешь мою энергию, голоден, — парирует он, а я даже не знаю, что ответить. Я все это время подпитывался им?..— Двигаться можешь? — он меняет тему до того, как я успеваю ответить, ослабляя свои объятия и похлопывая по спине, вынуждая проверить.Я вздыхаю, понимая, что он вежливо напоминает мне об уходе. Это довольно справедливо, учитывая, что я постоянно тянул из него силы. Я приподнимаюсь, опираясь руками о его твердую грудь, и его драконий плащ, оказывается, накинутый на меня, скользит вниз. Мне казалось, что каждое усилие дастся с трудом, но с удивлением обнаруживаю, что мышцы безотказно подчиняются. Я встречаюсь с его мягким взглядом. Он лежит подо мной, волосы цвета черешни распластаны по подлокотнику, на губах играет насмешливая полуулыбка. — Могу, — говорю я очевидное.— Прекрасно. Тогда пойдем.