2. Незваный (1/1)

И однажды ночь придет, мальчик ляжет и уснет.Пламя в пепел превратится, никого не обожжет.Был один, теперь нас двое.Пред глазами промелькнет человек мой дорогой.На Землю выльются мечты, мечты.Глаз серебром мелькнет в ответ.Тогда родишься в свете ты, лишь ты.И пусть года летят навстречу солнцу – но тот, кто верит, тот домой вернется.Я буду продолжать молиться.Любить других, пока любовь теплится.Союз ладоней поцелуем закрепится.*Тела Хранителей крепче, чем у обычных людей. Нас не берут человеческие болезни, ранения заживают гораздо быстрее, синяки сходят за несколько дней. Но что самое важное — на нас не остается шрамов. Таково одно из Ангельских благословений, что мы получили, оберегая людей и существуя с ними в мире. Конечно, мы не можем вновь отрастить утраченную конечность, и воскрешение нам не подвластно. Боль мы чувствуем так же остро, как и любой нормальный человек. Когда подобное случалось в детстве, мама всегда сидела в изголовье моей кровати и ласково гладила по голове и лицу — единственные места, которые отец не трогал. Она пела мне колыбельную своим мягким, тихим голосом на языке своего отца. Я не понимал слов и никогда не спрашивал перевода, мне достаточно было любви в ее голосе и возможности выплакаться благодаря ее Имени. Для меня японская колыбельная была заклинанием, потому что когда я переставал беззвучно лить слезы, перед тем как уснуть, я сам придумывал смысл незнакомых слов, утешая свое маленькое детское сердце.Теперь мама не заходит в комнату на мансарде, чтобы убаюкать меня. Я уже слишком взрослый. Я прокручиваю в голове незнакомые слова, но уже не ищу им определения. Последний раз, когда отец истязал мое тело так сильно, был во время ссоры по поводу поступления в университет. Хотя обычно дед приказывал ему остановиться перед тем, как мне начнет казаться, что я схожу с ума от боли, в тот раз он тоже был слишком глубоко задет моим поведением. Отец не всегда был таким. Мама говорит, что он изменился, стоило темным силам залечь на дно. Отсутствие смысла жизни опустошало, а значение Имени висело над ним, как Дамоклов меч. — Он ничего не может сделать, родной, — шептала она мне, осторожно обрабатывая последнее повреждение — мою руку, а точнее то, что от нее осталось. Содранная кожа, кровоточащие рубцы, даже в ужастиках такого не увидишь. По ее лицу текли слезы, мои глаза же абсолютно сухие. Я уже давно перестал поддаваться эмоциям. Мама могла объяснить его поступки, все действительно логично. Но я никогда не хотел становиться его личным мальчиком для битья. — Я знаю, — ответил я хрипло, закрывая глаза. Тело будто не мое, один сгусток пульсирующей боли. Все, чего мне хотелось — провалиться в сон и проспать три дня, когда рассеченная кожа затянется в рубцы, а синяки исчезнут. Тогда я смогу сбежать в университет, подальше от своего отца.— Прости его, — совсем тихо всхлипнула мама, закончив с бинтами. Я отпустил ее слабым кивком.Нет, мама. Даже ради тебя, но я никогда не прощу его. Я бы очень хотел сбежать. Или убить себя. Еще со школы я перестал считать свое существование жизнью. И самое смешное: меня останавливает не то, что меня могут уничтожить другие хранители, вздумай я поднять одиночный бунт. Не мама или Эдита, отец никогда не поднимет на них руку, пока в доме живет дед. Его зовут Николас. Это имя означает ?победа войск?, силе которого он с успехом подчинился, став одним из знаменитых главнокомандующих в одном из Нашествий в Лондоне. Тогда ему только исполнилось четырнадцать. Он обладает талантом предводителя, настоящего лидера. Именно он защищает маму от возможных вспышек отца.Меня останавливает мое Имя. Ведь бегство равносильно поражению.*** Университет меня успокаивает. Беспечные разговоры, смешение запахов и знакомые, приветливо махающие мне при встрече, которых я, к сожалению, никогда не смогу назвать друзьями. Люди не должны знать о Хранителях, а нам запрещено заводить с ними любого рода отношения. Дружба может вызвать подозрения или, что еще хуже, любовь. Сами Ангелы наложили табу на смешение наших кровей, а виновники, коими всегда являются Хранители, жестоко караются. Поэтому я могу вести только поверхностные диалоги, всегда отказываюсь от любых приглашений и не веду себя излишне дружелюбно. Отталкиваю их, хотя они удивительны. Их простота и сложность, веселье и грусть, их свобода выбора вызывает во мне трепет и зависть одновременно.Это несправедливо. Утро выдалось ясным и солнечным, что редкость для пасмурного осеннего Лондона. Оно пробивается в окна, поднимает настроение окружающим и дарит прилив энергии. Когда солнце светит так ярко, кажется, что все проблемы отступают на второй план. Можно забыться в мыслях, подставляя лицо теплым лучам, представлять, что находится там, в других далеких странах, мечтать о путешествиях, доступ к которым мне закрыт. А я бы обязательно отправился посмотреть на мир, увидеть, как живут другие люди, узнать их поближе. С тех пор, как большие Нашествия перестали происходить, все семьи Хранителей было решено закрепить за определенным участком, покидать который без необходимости им запрещалось. Именно поэтому я выбрал историю и философию. Я не могу осуществить желания на практике, но теоретически все возможно, и уж эту малость у меня точно никто не отнимет.Мое любимое место — библиотека, где я и сидел сейчас, прикрывшись стопкой книг, развалившись на столе. Я пришел в университет за пару часов до начала лекций, поэтому только несколько студентов коротали здесь время, усердно уткнувшись в книги. Мои раны закрылись, оставив после себя некрасивые шрамы, которые рассосутся через несколько дней. Боли не осталось, только гнев, который сейчас дремал в глубине моего сознания.Тихое шуршание страниц доносилось из-за высоких книжных стеллажей, изредка негромко покашливала библиотекарь. Ангелы,как же здесь хорошо...Я чуть напрягся и резко распахнул глаза, ощутив солоноватый запах. Именно так Хранители ощущают присутствие рядом черни, не принадлежавшей человеческому миру. Обязанность Хранителя побуждала меня вскочить и ринуться на поиски, чтобы тотчас разобраться с проблемой, но, удивляясь самому себе, я остался на месте, даже не шелохнувшись. Только прислушался, продолжая подавлять зов долга.Запах становился сильнее, солнце, светившее в огромные окна, словно померкло. В и так прохладной библиотеке стало холоднее. По всем признакам, похоже на Неупокоенную душу. Слабая нечисть, остатки души человека, попавшего в ад. Пробираясь в людской мир, они либо питаются людским страхом, либо, если уже достаточно сильные, вселяются в человека, чтобы поглотить его душу, тем самым восстановив свою собственную. — Ну и пусть, — неожиданно прошептал я самому себе, удерживая себя на месте, словно приклеенный. Все тело напряглось, ему хотелось действовать, но я оставался совершенно спокоен. Что со мной происходит? Как я могу сопротивляться своему существу? Легкое шипение раздалось поодаль от меня, за одним из стеллажей, где ранее я заприметил рыженькую девушку в огромных толстых очках. Потусторонний звук продолжался, переливаясь разными интонациями, словно Неупокоенный размышлял вслух. Человек в опасности. Я Хранитель. Но впервые в жизни я бездействую, и какая-то часть во мне ликует.В библиотеке стало совсем холодно. А к солоноватому запаху добавились нотки лаванды, как если бы кто-то зажег ароматизированную свечку. — Ну и пусть, — чужой низкий голос раздался совсем рядом, и я бы подпрыгнул от удивления, если бы мог. Но я остался на месте, запоздало понимая, что не двигался все это время не по своей воле, и только сейчас ощущая тяжесть, словно меня придавило валуном.— Ну и пусть, — повторил голос медленно, удовлетворенно, словно смакуя слова на вкус, — мне удалось подчинить твое тело, но мысли по-прежнему твои. Кто это? Что это за существо? Низшая чернь не может говорить!..В панике я старался собрать мысли в кучу, что получалось плохо. Мне необходимо активировать Зов, способный призвать сюда других хранителей, но для этого я должен иметь возможность пошевелить хотя бы пальцем!..— А я думал, что наткнулся на настоящего Хранителя, — продолжал голос, переливаясь с одной стороны на другую. Можно было подумать, что это говорит человек за моей спиной, прохаживаясь туда-сюда. — Кто ты?! — выдавил я. Даже язык плохо меня слушался!— Кто я? — тихий смех, немного хриплый. — Возможно, твое избавление. Мое Имя оправдывало себя. Невзирая на страх, щекочущий все внутренности, и хаос, творящийся в мыслях, он побуждал меня пререкаться.— Кто ты?! — упрямо повторил я.— Хранители... — явственные отголоски разочарования, — не могут и шагу сделать без чужой указки. Мое тело, подчиняясь чужой власти, медленно начало двигаться. Сперва я распрямился на стуле, регулируемый мелкими рывками, ведь все мое существо продолжало сопротивляться. Это не простая чернь, это кто-то гораздо сильнее, но кто может обладать такой силой? И почему я сразу не почувствовал настоящую опасность?! На ум приходят ответы, один страшнее другого. Вампиры на пике силы способны подчинять тело Хранителей, но только при прямом зрительном контакте. Для средней нечисти, умеющей это делать, необходимы прикосновения. Инкубы и Суккубы способны поработить волю, но Инкубы имеют власть только над женщинами, а Суккуб специализируется на мужчинах. Но им необходим продолжительный телесный контакт, чтобы получить власть над телом. Высший Демон? Но я никогда не слышал, чтобы они этим занимались! Обычно они нападают сразу с целью уничтожить мешающего им Хранителя. Неожиданная мысль оглушает меня и успокаивает. Я столкнулся с сильным противником, который способен убить меня. Он ведь именно это имел ввиду, говоря об избавлении? И если да... с ним всегда смогут разобраться другие Хранители, рано или поздно он будет обнаружен. А я... я могу исполнить свою мечту.Я уже стою перед столом, немного неровно, руки безвольно висят вдоль тела, колени немного согнуты. Сам себе напоминаю марионетку. Мое Имя не оставляет попыток сопротивляться, от чего по всему телу чувствуется ноющая боль. Пот градом стекает с моего лица от перенапряжения. Кажется, еще немного, и я упаду в обморок. Что ж, так даже лучше. Мое тело резко поворачивается на сто восемьдесят градусов, и я наконец-то вижу его. Дыхание невольно перехватывает.Высокий, крепкий, уверенный. Именно таким бы хотел видеть меня отец. Смуглая кожа, черные глаза с красной радужкой, в центре которой узкий кристаллик зрачка. Похож на кошачий, обрамленный длинными ресницами. Он смотрит на меня чуть сощурившись, с насмешкой и интересом. Правильные черты лица, длинный, орлиный нос, губы, изогнутые в зловещей полуулыбке, темные волосы кровавого оттенка, убранные назад... И тьма, окружающая его, теперь я ясно ее чувствовал. Все слова, выкрикиваемые моим именем, так и не сорвались с моих собственных губ. Вместо них я почувствовал, что улыбаюсь, разглядывая свою смерть. Такое со мной впервые. Он словно загипнотизировал меня своим обликом, идеальным для того, кто сокрушит Побеждающего. Не важно, как долго он собирается растянуть мою смерть, я разрешаю ему. Разрешаю.— Слабый Хранитель с сильным Именем, — проговорил он, протягивая руку и легко дотрагиваясь до моей щеки. Его длинные пальцы теплые. Я бы вздрогнул, если бы мог, но не от неприязни, а нетерпения. Осторожно убрав одну из моих непослушных прядей за ухо, он продолжил:— Я наслышан о тебе, Хранитель, не желающий быть Хранителем.Я молчал. Что бы ни происходило в их обиталище, скоро меня это касаться не будет. Все колкости и оскорбления, рвущиеся с языка, я усилием воли проглатывал, убеждая Имя, что он хочет, чтобы я ответил. Споря с судьбой, что есть поражение. — Что же ты молчишь? — поинтересовался он, чуть приподнимая темную бровь. — Я не лишал тебя голоса.Я продолжал молчать, на что он только шире улыбнулся.— Вот как. Данное тебе Имя не позволяет сказать правду, что таится в сердце? Какое... упущение. Его пальцы, продолжавшие перебирать мои кудри, резко, но безболезненно ухватили мой подбородок:— Тебе повезло, Хранитель, — прошептал он, чуть подаваясь вперед, — ведь у меня есть для тебя лекарство. Учти, времени будет очень мало, поэтому использовать его тебе нужно с умом.Я не успел толком понять его слов, как он в мгновение ока сократил расстояние между нами и накрыл мои губы своими, тут же возвращая к жизни трезвость моего затуманенного депрессивными мыслями рассудка. Что за... Что за черт?!