Глава восьмая, в которой переступают табу (1/1)

Нескоро Артемий начал приходить в себя. Было светло. Он ещё не открыл глаз, ещё не понял даже, что лежит в постели, сжавшись, свернувшись в комок. А сердце так и надрывалось – отца не стало. И больше юноша не мог услышать его голоса и не мог посмотреть ему в глаза с сыновьей преданностью, не услышал бы мудрых наставлений. Исидор был убит, и где-то поблизости ходил тяжёлый из-за этого страшного греха убийца.Артемий рвано выдохнул и плотнее прижал колени к груди, а руки, крепко обнимающие за плечи, начало сводить от напряжения. Внутри всё разрывалось от боли и сожаления. Горе иссушало его. Ресницы были влажными, потому что даже сквозь сон он оплакивал родителя, и было тяжело понимать, что теперь слёз не осталось.А потом он понял, что его всего обволакивало трепетное тепло. Оно вилось вокруг него, согревало, вливалось в тело. Приглушённое мурчание ощущалось чуть ли не каждой клеточкой кожи, мягкая лапа лежала на плече, кошачья морда пристроилась у шеи. Прежде чем Артемий открыл глаза, Ноткин уже понял, что он не спит. Кот чуть поднялся, мявкнул и начал вылизывать висок юноши.Единственный, кто был рядом. Кто тянул из него горе, отдавая взамен тепло.Слабым ручейком из души вытягивалась ниточка света, нёсшая в себе печаль и скорбь, пустоту заполняло другое, живое, подвижное, требующее от Артемия немедленно начать искать убийцу. Но пропущенное через юношу яркое сияние снова лилось в духа, а слабый, почти белый свет, пропускаемый иномирным существом, возвращался к Артемию будто бы очищенным, возвращался не горем, а нежностью. Циркуляция. Как в сердце. И сияние – их кровь.Юноше захотелось сказать о многом. Сказать, что не нужно забирать это чувство страшной утраты, он и сам неохотно его отдавал. Хотелось спросить, неужели дух снова был с ним всю ночь?.. Но Артемий ничего не сказал. Осторожно перевернулся, обнял кота. Шершавый язык тут же прошёлся по скуле и щеке.Не хотелось разрывать эту связь. Отчаянно не хотелось. Это было той самой единственной спасительной ниточкой, и схватился за неё Артемий крепко. Он вдруг замер, напрягся. Услышал приближающиеся шаги. юноша не хотел никого видеть. Не хотел даже голосов слышать... Прошедшим днём всего этого сполна хватило. Артемий крепче обнял кота, зажмурился. Только бы подумали, что он спит. Только бы отстали от него.Дверь открылась. Несколько секунд сердце тяжело билось в груди. И облегчение пришло, когда незваные гости, так и не позвавшие его, убрались восвояси. Только переговаривались взволнованно. Артемий чуть привстал, легко убирая с груди кошачью лапу, попытался вслушаться... Вдруг нашли убийцу, вдруг они решили рассказать ему правду? Почему он не подумал об этом сразу?.. Но тогда бы Артемия сразу разбудили. Значит, просто хотели на него взглянуть. Юноша снова лёг, и оказался объят совершенно человеческими руками.– Плюнь на них, Золотце. Пусть катятся подальше.Артемий хрипло проговорил, чувствуя, как снова сдавливает грудь.– Я должен был быть с отцом. Я должен был быть рядом.– Не должен. Вовсе не должен был, – прошептал Ноткин-человек. Его губы прижались к виску Артемия.Юноше хотелось сказать о многом. Что он очень сожалеет. Что ему тяжело думать о том, чем станет его жизнь без отца. Но смысла в этом не было. Дух и так всё знал, понимал, чувствовал. Он принимал это с тихим сиянием Артемия и направлял прямо в своё сердце.– Не переживай, милый, – шептал Ноткин. Ошейник чуть не поцарапал осиротевшему послушнику нос. – Посмотри мне в глаза... Посмотри. Я обещаю, могу поклясться чем угодно: ничего не потеряно. Наоборот. Тебе нужно только тоже совершить прорыв. И ты его снова увидишь. И это будет хорошо. Там, на той стороне, он будет более жив, чем здесь. – Почему он не придёт ко мне сейчас, как приходишь ты?Сомнений не было. Душа не хотела сомневаться, она хотела слепо верить, этим утешаясь.– Это тяжело, Золотко моё. Он будет ещё слаб какое-то время. И ты будешь слаб. Но я буду рядом, буду помогать тебе. И всё будет совсем другим, ты это увидишь. – Каким? – проронил едва слышно. Он смотрел в лицо духа, угадывал частицы собственного горя, оседавшие внутри него. Артемий замечал их скопление в уголках прищуренных глаз.– Наполненным. Живым. И мы с тобой будем там свободными и счастливыми. Там всё иное. И имена тоже не очень-то нужны, и слова – такие, какими мы сейчас с тобой говорим. Там тоже нужно бороться... иногда. Но мы будем вместе, и поэтому будем сильны... Знаешь, как это?.. Ты моим Вторым будешь, а я – твоим Вторым.Пусть оно так будет. Это было таким важным сейчас, потому что дарило надежду. Артемий крепче обнял Ноткина, уткнулся в грубоватую ткань жилета, сосредоточиваясь на токе их сияний. А всё остальное... только б замерло. Пусть хоть весь монастырь застыл бы, или лучше – весь мир.Юноша чувствовал биение. Не только в груди – в руках, ногах и животе тоже. Хотел взглянуть на предплечье, где особенно сильно это ощущалось, но на ум пришла совсем другая мысль.– Ноткин? – Артемий поднял голову и касался щекой и носом уже ворота его рубашки. Его совсем не смущала эта близость – ведь это была забота без тени желания. – Ноткин, а... а ты можешь ему помочь? Ты говоришь, он сейчас слаб... помоги ему.Бедный, бедный отец... если всё так, как же ему тяжело, как плохо. Если бы Артемий мог, он бы протянул к нему канал сияния и сам попытался бы помочь.– Этим сейчас занимается тот, другой. Не волнуйся, Золотце. Артемий сперва совсем ничего не понял. Какой ещё другой, кто? Но молчал, слушал биение и лёгкие всплески внутри. И вспомнил только одно – как отец разговаривал будто сам с собой, но... чем это отличалось от того, как разговаривал со своим духом сам Артемий?Он вскочил и чуть было не надорвал сеточку их светообмена.– Ещё один? Такой, как ты?!– Да, что тебя удивляет? – сел и Ноткин.Что удивляло? Удивляло всё, абсолютно всё. И Артемий думал о слишком многом сразу, в том числе и о том, почему то существо, что следовало за отцом, не защитило его. – Оно... оно с ним? Там? – и умолк, потому что и сам не знал, где это "там". – А можно ли через него... через него что-нибудь передать? Или узнать, кто совершил убийство.– Если бы я бы рядом, Золотце... в тот момент или хотя бы немногим позже, я бы, наверное, смог их найти. Но я могу видеть только пятно – отпечаток события, пересечение черты. Та сторона огромна, гораздо больше, чем привычный тебе предел. Гораздо больше. Если они не привязывают себя к каким-то ориентирам, я не смогу отыскать их так просто. Прости.Дух смотрел едва ли не виновато. Хотя никакой вины на нём не было.– Но мы сможем их найти... потом? – он ничего не мог с собой поделать, надежда на встречу с отцом сделалась потребностью. – Я думаю, они придут к нам скорее.Только бы это оказалось правдой... Артемий готов был отдать всё, что имел, лишь бы это было так. Ноткин уставился на губы Артемия и улыбнулся. Попытался скрыть эту улыбку, но получалось у него плохо. Юноша понял почему. Он поднял руку и коснулся ещё бледных волосков, выросших над верхней губой.Надо было приводить себя в порядок. – Я... сейчас.Он еле поднялся с кровати. Двигался осторожно, будто был хрустальным. Чуть ударь – раскололся бы. Но всё же благодаря сиянию внутри грел стержень. Такой не дал бы ему сломаться. Артемий открыл ящик тумбочки, зашарил пальцами по полупустому пространству и растерянно округлил глаза. Обернулся к духу.– Бритва... они забрали бритву.Наверное, чтобы он ничего не натворил. Но Артемию такие мысли и в голову бы не пришли. Разве самоубийство могло бы в действительности что-то решить?– Иди сюда. Не нужна нам бритва, – дух стоял рядом, провёл большим пальцем под его носом. Артемий и не чувствовал ничего, только тепло. Даже горячо стало. – Ну вот. Кожа была абсолютно гладкой.– Удобно, ничего не скажешь, – прошептал Артемий. Смотрел на опущенную руку духа. Он ведь видел эти сияющие сосуды. И, наверное, впервые его так успокаивало то, что он видел. – Надо... надо узнать, почему они приходили.– Я знаю, Золотце.– Как? – он поднял голову, не отводя руки от лица. – Слышал. Они хотели проводить тебя в комнату отца.И Артемий немедленно забыл обо всём, дёрнулся, хотел скорее выбежать из комнаты, но остановился. Что он увидел бы, в самом деле? Они ведь там всё убрали. Наверняка же. Он успел только шагнуть в сторону, и сразу остановился. Но его уже подталкивали к двери.– Действуй, действуй, только не замирай. Разгоняй своё сердце, пусть бьётся.И Артемий наскоро сменил мятый подрясник и вышел из комнаты.Он быстро осознал, что утренняя служба закончилась, дух толкал его вперёд, и юноша шёл в трапезную. Обычно монахи и послушники ели только в строго отведённое время, но братья, прибирающиеся у столов и скамей, увидели его на пороге и немедленно предложили поесть. Видимо, жалея. И хоть Артемия не мучил голод, он покорно ел. Только слышал, как шепчутся за его спиной... но без угрозы, без осуждения. И едва он насытился, в трапезную вошёл Алексий. Юноша вскочил по привычке, почтительно опустил голову, на которую немедленно легла благословляющая рука. Иеромонах говорил мягко. – Прости меня, мальчик. Прости. В такие минуты сомнения и гнев – первые грехи, которым подвержен человек. К сожалению.Артемий посмотрел на него немного растерянно. Кивнул. В его сердце гнева не было. И злости тоже. И Алексий это понял.– Я освобождаю тебя от работ на какое-то время. Молись, проси у Всевышнего сил... он непременно дарует тебе их. Рука иеромонаха теперь лежала на плече. Артемий чувствовал через прикосновение, что мужчина опустошён и огорчён, но зла на него не держит. Раскаивается за то, что произошло вчера. Юноша снова рассеянно кивнул.– А могу я... могу я пройти в его комнату? – только спросил робко.Дух за спиной подошёл ближе.– Золотко, быстрее, спроси, что они от тебя хотели. Ну же!– Конечно. Тебя проводят, – Алексий уже убрал руку.Артемий озадаченно хлопал глазами. Зачем спрашивать о том, что не было для него загадкой? Он знал, что они искали записи и подозревали его, и не без оснований, в краже. Но его тут же осенило: они ведь не могли знать, что ему хоть что-то известно о существовании этой отцовской тетради! И если бы он правда ничего не знал... его бы озадачило поведение монахов.– Простите, я, – начал он едва ли не робко, – не понимаю, а вчера... что вы хотели вчера?И замолчал. Этот неловкий вопрос должен был избавить его от подозрений. Дух шепнул на ухо:– Молодец.Иеромонах замялся, нахмурился, отвёл взгляд.– Можешь забыть об этом. Забудь, Артемий, – и он вышел вон.Сына убиенного провели на верхний этаж монахов, отперли дверь и позволили войти. Больше того, ключи остались в двери, а сами они вышли. – Решили проявить уважение к трауру, – прокомментировал дух.Артемий остался в комнате отца. Один. Если не считать почти бестелесную сущность.Сперва показалось, всё вокруг было почти таким же, как при отце, но... Но нет. Он присмотрелся, понял, что стало пусто, практически все личные вещи, хоть и было их немного, забрали. И ни следов борьбы, если она была, ни пятен крови. Но юноша уставился на слабый след – на полу словно разлили синюю краску, пытались оттереть, но до конца отмыть так и не получилось. Цвет виднелся в щелях и выемках пола. Артемий присел на колени, смотрел на это пятно. Заметил, что оно словно немного искрит. Это сияние его отца? Артемий хотел дотронуться до этого пятна.– Золотко, – но его руку перехватил Ноткин, – подумай хорошенько. Это может быть больно... нет, это точно будет больно.Но почти тут же руку отпустил. Он ведь... никуда не уходил. Он всё ещё был рядом, источал тепло. И только поэтому Артемий всё же решился. Дотронулся до лазурного пятна, и тут же его пальцы насквозь прошило чужим потрясением, болью и неверием.Артемий отдёрнул руку. Прижал к груди. Больно. Отцу тоже было больно. И потом нерешительно, но он положил ладонь на это место. Разбирал и впитывал то, что осталось. И понял ещё кое-что. Отец не сердился. Тогда, перед смертью. Он даже... простил. Это знание передалось через крохотные частицы, оставшиеся после его смерти.– Золотко, ты плачешь.Артемий немедленно вытер рукавом горячие слезинки. И не стал больше прикасаться к тому месту на полу. Он сел на кровать отца и несколько минут просто пытался собраться с мыслями. То, что он уловил, напомнило ему об убийстве, но в то же время почти совсем уняло то желание расправы, которое в нём чуть было не проснулось. Он хотел, чтобы Ноткин принёс ему ту тетрадь, но так и не решился попросить. Это было неподходящее место для такого чтения, да и вдруг кто-то бы вошёл. Нет, с этим нужно было повременить.Но стало немного спокойнее. Артемий думал о том, что раньше говорил ему отец, и о том, каким он стал нелюдимым в последнее время. И нашёл ответы на некоторые смущавшие его раньше вопросы. Отец знал о сиянии. И пытался уберечь сына от траты. Об этом говорил и Ноткин, Артемий отдавал окружающим свой свет, становился слабее. Отец его поддерживал. И потому же оградил тогда, в больнице, от людей.Вот и нашлись ответы. И какими они казались простыми сейчас, когда Артемий мог сам видеть золотистые сосуды в своих руках.И Ноткин был прав. Нужно было действовать, не сидеть на месте и не поддаваться горю. И потому Артемий попросил монахов поручить ему вновь заботу о сиротах.Это было самым лучшим занятием из всех. Самым лучшим. В заботе о других немного притуплялась собственная боль. А Ноткин всё следовал по пятам, словно принял решение больше не оставлять Артемия одного. Даже на минуту. Он не исчезал, никуда не отлучался, и грел спину юноши, следуя за ним. И само это рождало... рождало внутри что-то напоминающее ему самому росток. Что-то живое, тёплое, поднимающееся и раскрывающееся небольшими юными листиками.Дети по нему соскучились. Мальчишки липли, цеплялись за подрясник и спрашивали, спрашивали, спрашивали. Завалили вопросами. Они знали, что кто-то из монахов умер, но не знали кто. Артемий им не говорил. Девочки соскучились ещё больше, он даже решил, что кто-то посмел их обижать, дети так и льнули к нему, улыбались робко. И он видел, как на кончиках их тонких пальцев мерцают крохотные частички, самые разные, сияющие. Они хотели подарить ему свой свет. Это было удивительно. Он уже понимал, что любое взаимодействие не обходилось без некоего обмена, вопрос стоял лишь в том, сколько отдавали друг другу участники этой передачи цветных искр, но он всё равно был удивлён. Ведь одно дело понимать, другое – видеть своими глазами.Девочки решились выйти погулять с сорванцами, не отходя далеко от комнат. Юноша сидел на скамье, приглядывал за ними. И рядом села молчаливая Лара. Она ведь смотрела на него совершенно особенными глазами, немного влажными. И первым, что она сказала, стало:– Теперь ты чувствуешь ту же боль, что и я.Он сглотнул и не нашёлся с ответом. Смотрел на тонкую белую руку, опустившуюся на его пальцы. Сияние. Такое... синее, кажущееся холодным и печальным. Его так много было в девушке. Оно прошивало её насквозь. Так было всегда? Артемий не понимал, как мог не видеть этого раньше. И накрыл сверху её ладонь другой рукой. Молчал. Только от его пальцев в её руку вросло другое, мягкое, тёплое. Лара не видела, но почувствовала. Взглянула на него, утёрла кончиком шали одинокую слезинку. Но очень быстро взяла себя в руки. И касания не прерывала.– Только моего отца убили, – сказала она немного сипло. Тонкая сеточка лазурного цвета пролегла под кожей юноши. На языке тут же стало горько."Ты не знаешь. И моего отца убили. Убил тот, о ком мой отец никогда бы так не подумал, он ведь был так поражён этим ударом".Он не сказал. Конечно нет. Не надо ей было этого говорить. Но откуда она знала, что погиб его отец? Ах, точно... Стах.– Тц.Артемий оглянулся. Ноткин стоял рядом, скрестив на груди руки и наблюдая за сплетением их пальцев. Дух заговорил сразу же, как только понял, что на него смотрят.– Меня это раздражает. Очень. Очень раздражает.– Знаешь, – одновременно с ним сказала Лара, – я бы хотела знать, где... где лежит мой папа. Но я не знаю, как распорядились его телом. А твой рядом с тобой. На самом деле... это большое утешение.И она сжала пальчиками его руку. Он ей сочувствовал. И весь обратился бы к этому полному тоски голосу, если бы его не сбил Ноткин. Артемий смотрел на собственную руку, держащую тонкую ладонь Лары. – Да, – сказал он, не понимая, что может сказать. Для него большим утешением было совсем другое – и вовсе не могила на территории монастыря.– Ну-ну, – всё так же ершился Ноткин, сверлил девушку взглядом, – удел пустышек бременить землю и после смерти. Такие, как мы, не разлагаются в земле... девочка. Тоже мне утешение.Артемий молчал. Дети гуляли по саду, то ли в жмурки играли, то ли в догонялки. Подбирали с зелёной травы опавшие листья, подбрасывали в воздух. А ему... ему хотелось спросить, но не при Ларе же. – Нужно... Лара, мне нужно отойти, хорошо? Посидишь с ними ещё немного?Она нехотя убрала руку, посмотрела на него очень мягким, печальным взглядом.– Недолго. Холодает.А Артемий, так и не сочинив предлога, ушёл. Может, и не нужен был этот предлог... Он обогнул корпус, остановился, облокачиваясь о стену. Всё нутро сжималось, потревоженное словами.– Ишь присосалась. Тебе дать немного меня, Золотко? Сразу станет веселее. Она тебя отравила своей грустью.– Скажи, тебя... тоже нет в земле?Ноткин замедленно моргнул, будто не ожидал таких слов.– Конечно нет. Я весь перед тобой, – и он раскрыл руки.– Тело... соединяется с духом?– Тело меняется вслед за духом, Золотенький. Ты ведь можешь до меня дотронуться, и я могу дотронуться до тебя. Это просто уже другой вид материи.Сердце глухо билось в груди.– И отца... тоже там нет?Ноткин улыбнулся, согласно качнул головой. Артемий стоял так, обдумывал и понимал, что ему необходимо... просто необходимо это увидеть. Может, и не только ему? Стах был раздавлен горем, могло бы его это приободрить? Глупость какая. Как же Артемий мог ему объяснить всё то, что сам начал понимать совсем недавно?Он отошёл от стены. Прошёлся вперёд, поздоровался с монахами, вышедшими из-за угла здания. И быстрым шагом шёл почти наугад. Где был Стах, что он делал? Ноги несли быстро, легко. И почему-то ему думалось, что это крупицы Лары в нём укрепляли ноги и делали их подвижными. Стах обнаружился у сарая, он перебирал хлам и был бледный, осунувшийся, напоминал длинную, безжизненную ветвь. И так крепко задумался, что совсем не заметил приближения. Вздрогнул, стоило Артемию коснуться его руки. Чуть не уронил банку с гнутыми старыми гвоздями.– Это ты... – сказал он почти неслышно.– Стах, нужно поговорить. Это об отце, – он остановился, облизнул губы. Что ему нужно было сказать, как? Может, и не надо было, но разве правда не была лучше? Рубин винил себя и друга в том, что они не были рядом. Артемий это знал и понимал. И поэтому только всё же выговорил на одном дыхании: – Он умер не своей смертью.А банка с гвоздями всё же упала. Станислав поднял голову. Глаза у него были отчаянные, злые и удивлённые. В них вспыхнули и погасли алые искры. Нет... не погасли. Тускло светились. И весь он был как тлеющий уголь.– Он не мог просто умереть, – продолжил Артемий. – Причина смерти какая? Ты не знаешь.– Никакие вольные размышления не дают тебе право думать, будто среди монахов есть убийца! Одумайся, или ты от горя сошёл с ума?Им только подраться не хватало.– Золотко, я ставлю на тебя, – сказал Ноткин без тени усмешки.– Это не забава! – воскликнул Артемий, забывшись. Он же говорил со Стахом! Послушник тряхнул головой и продолжил: – То есть... Стах, просто подумай. Хорошо? Что тебе кажется более правдоподобным? – А я и не забавлялся, – проговорил Ноткин. – Ты сильнее в любом случае. И ты прав. Поэтому – не отступай.Стах схватился за голову. Сияние его снова ненадолго стало ярче.– Ты понимаешь, что из пустой веры ничего не выйдет? Зачем ты мне это говоришь, зачем ты заставляешь меня сомневаться?Сомневаться и правда было незачем.– Мы должны его увидеть.Стах смотрел на него так, будто у Артемия выросла ещё одна пара рук. Он ещё не осознал, что учитель не умер, а был убит, а тут ещё такое предложение.– Что мы?.. Что ты несёшь?! – и очень быстро в нём снова проснулся гнев. Только если бы получилось его направить... если бы вышло его направить в другое русло...Артемий взгляда не отвёл и положил руку на плечо друга. Было ли это честно? Не было ли это манипулированием? Золотистая сеточка сосудов продолжилась в Рубине, пробралась сквозь рукав подрясника и влилась в кожу. Свет этот умерил гнев. Должен был умерить.– Мне нужна помощь, брат. Мне очень нужна помощь, – заговорил Артемий тише. – Они спрятали тело, потому что смерть была насильственной. Иначе почему стали бы скрывать? Ты не хочешь знать, как это произошло?Стах молчал. Сопел, смотрел себе под ноги и сжимал кулаки. Но было очевидно: он смягчился. Алые искры в нем почти померкли, и, возможно, именно благодаря свету, который перетекал в него от друга. – Ты прав. Если подумать над этим... ты прав, – проговорил Рубин наконец. – Но раскапывать... могилу?Произнесённое, казалось, его самого повергло в ужас.– Если ты считаешь это недопустимым, – Артемий убрал руку с его плеча, – ну что ж.– Подожди, ты правда это сделаешь? Ноткин хмыкнул.– Конечно, он сделает. И если ему не поможешь ты, помогу я. Я в любом случае помогу.Но Стах не мог его услышать. Только остановил отвернувшегося Артемия.– Стой, – и помолчал, прикусил губу. Решался. – Я с тобой. Нужно знать. В любом случае, наш грех будет не так тяжёл в сравнении с грехом убийцы. Если он... Ну, сегодня?– Какой быстрый, – проворчал Ноткин.Но медлить действительно было нельзя. Раз решились – нужно действовать. Если они начнут откладывать, то никогда не приступят к задуманному. Дни становились холоднее, могли пойти дожди... промедление вызвало бы только лишние осложнения. А они им были ни к чему.– Сегодня, да. Как стемнеет, – Артемий кивнул. Ему было немного стыдно, что он вроде как... воспользовался своим светом, чтобы повлиять на друга.– Золотце, – угрожающе протянул дух, – за такие мысли тебя хочется иногда по лбу стукнуть.– Тогда... – Стах нервничал, – тогда нужно проскочить сегодня после того, как отключат свет. Или нет, надо немного подождать, чтобы точно не попасться. Боже... мы правда это сделаем?– Ты уже сомневаешься? Не надо, Стах, не сомневайся. А сейчас расходимся, из комнаты не выходи, я сам приду, хорошо? – Артемий высчитывал время. В храме всегда молились и главным было не быть услышанными там. – Хорошо. Рубин выдохнул и поднял банку с земли. Она открылась, несколько гвоздей лежали в траве. Стах принялся их собирать, его лицо было очевидно напряжённым. А Артемий, оставшийся до ужина без занятия, хотел уйти к себе в комнату. Он хотел воспользоваться тем, что его больше не нагружали работой, кроме того...– Почему это меня нужно стукнуть? – спросил он духа тихо, когда убедился, что его никто не услышит. Но, наверное, в этом вообще не было нужды, ведь тот шёл, наступая на тень послушника, и его мысли перед ним были открыты.– Не нужно, а хочется, – тут же поправил Ноткин. – Ты о себе не самого лучшего мнения. "Воспользовался" он... Как у тебя такие мысли родились? Ты давай ещё скажи, что мы друг друга используем.Они вошли в комнатку. Послушник закрыл дверь и понуро опустил голову. На самом деле Артемию правда казалось, что он слишком часто пользуется добротой духа и...– Нет, стоп, остановись, – тёплые пальцы немедленно обхватили его голову. – Посмотри на меня. Ну же. Посмотри. Этот обмен как... думай, что это что-то священное. Да оно такое и есть, это самое лучшее взаимодействие. Потому что ты ничего не забираешь силой. Понимаешь? Даже больше – ты даёшь. И притом даёшь самый лучший подарок из всех возможных – самого себя. И так было всегда. Ты делал то же самое, когда я впервые увидел тебя. – Но любыми подарками можно развратить, – пробормотал Артемий. И лицо Ноткина немедленно стало... таким хорошим, не было слов, чтобы его описать. Оно было светлым, радостным, с той самой тёплой хитринкой в кошачьих глазах.– Если бы, Золотко. Иначе я давно бы тебя развратил.Конечно, это была двусмысленная шутка. Но благодаря ей Артемий хмыкнул, его губы дрогнули, и грудь согрело смехом. Тихим, но первым со страшного дня отцовской смерти... нет, не смерти. Ноткин же обещал, что новая встреча впереди, убеждал, что отец где-то там, что он даже... обрёл своё бессмертие.И это же бессмертие Ноткин хотел дать Артемию.– Так светло становится, когда ты смеёшься, – дух оказался совсем близко, но единственным прикосновением было соприкосновение лбами. – Но эту жизнь нельзя подарить, Золотце. Только ты сам можешь её обрести. Но я рад, что... что ты думаешь, что я поспособствовал твоему возвышению. Ты сейчас хотел почитать? Принести тебе их?Вблизи янтарные глаза казались ещё более яркими, чем обычно. Это не пугало и не ослепляло. – Пожалуйста.Ноткин отступил на шаг и исчез. Появился почти тут же с тетрадкой в руках. Артемий схватился за записи, перевёл дыхание.– Ноткин?– Что, Золотко?– Ты побудешь рядом, пока я... пока я буду читать?Наверное, дух думал, решил так Артемий, что его прогонят. Потому что очень уж стремительно оказался сидящим на кровати, ожидающим, пока юноша сядет рядом. Ещё и похлопал по покрывалу. И Артемий сразу же воспользовался этим предложением."Надеюсь, отец, ты не рассердишься на меня".Он не сразу смог открыть тетрадь. Она была достаточно толстой и содержала в себе не один месяц жизни. Откуда читать? Произвольно открытый разворот оказался переходом от одной записи к другой. Их разделяло небольшое расстояние в несколько строк. Ни даты, ни подписей – ничего. Но Артемий не стал листать дальше, потому что увидел своё имя. Отец упоминал его. И потому он не смог не прочитать."Мне снова стало страшно впервые за много лет. По-настоящему страшно. Я уже не боюсь ни смерти, ни Ада, ни, в конце концов, небытия. Но Он больше не говорит обо мне, он говорит об Артемии, о том, как мой сын несчастен здесь. И страх вернулся. Я не знаю, что мне делать. Я хотел спасти моего ребёнка, но понимаю сейчас, что у меня не получится это сделать. От правды спасения нет, от истины нигде не укрыться. А истина такова, что каждому из нас предстоит страшное испытание. Я надеялся, что вера, что монастырь могут проложить дорогу к лучшему существованию. И я ошибся. Каждый пройдёт испытание, каждый. И тот, кто окажется к нему не готов, действительно умрёт. Насовсем. Это будет смерть-навсегда. Я сам готов и к такому концу, но я не хочу такого конца для Артемия. Мой сын должен жить".– Золотце?Артемий вздрогнул. Он дочитал и просто смотрел на листы, ничего не видя. Ему казалось, что голос отца звучал в голове. А между тем они сидели одни в маленькой комнате, Исидора не было, и за окном шумел в жёлтых кронах ветер.– Всё хорошо, – сказал юноша и снова принялся читать, но уже следующую запись. Почерк отца на этом отрывке текста был ровнее."Он говорит со мной о прошлом. О том, от чего я пытался оградиться, потому что полагал это злом. Но теперь я всё больше и больше думаю о нашем городе, о поджогах, о смертях. Вот что делает с полумёртвыми открывшаяся правда. Именно она оборачивается злом, потому что они не могут её воспринять и искажают. Губят себя и других. Их можно только пожалеть. Я и себя жалею, потому что сам эту правду искажал, только, быть может, не так усердствуя. Я думаю о телах. И о том, что нас наполняет. О духе и свойствах духа. Цвет, который способны видеть не все, – не кровь души, как Он сказал. Наверное, раз я врач, Он полагал это сравнение уместным, однако я думаю, что эту субстанцию можно сравнить с топливом. Разница огромна, топливо – материал, которым можно управлять, в отличие от крови. И Цветом можно управлять, если на это хватит сил. И вот это потрясающая загадка. Цвет и сила духа – разные понятия или грани одного и того же?"Вязь слов стала мельче. Артемий поднёс к глазам тетрадь, чтобы разобрать слова."И что тогда смерть? Если тело лишь сосуд, и оно пустеет, тогда наступает небытие. Если тело не является сосудом само по себе, а вместилищем духа, который распоряжается Цветом, то тогда умерщвление тела не является смертью. Дух содержит в себе Цвет и продолжает жить".– Твой отец мудр. – Да, – едва шевельнул губами Артемий и закрыл тетрадь. Пальцы подрагивали. – Ты сказал... помнишь? Что твоего тела нет в земле? И что у моего отца тоже? Но почему оно не испарилось сразу? Он запнулся. Почему тела должны были именно испаряться? Просто он не знал, что с ними такое происходит, почему они исчезают. Тело отца хоронили, оно не исчезло тут же. Почему?Ноткин раздумывал. Сидел так близко, что между ними, искрясь, плелись паутинки сияния.– Я не уверен. Но ты знаешь... я бы связал это с тем, что переживал человек во время смерти или незадолго до. Ещё ведь не каждый прыжок стремителен, некоторые переходят дольше. Правда, Золотко, это только предположения. – А тот, другой, тебе хорошо известен? – наверняка своего духа-преследователя отец и называл загадочным "Он".Ноткин наблюдал за его лицом. Внимательно следил за каждым движением, и аккуратно вытянул из рук послушника тетрадь. Может, и правильно. Потому что внутри у Артемия всё нервно дрожало, а надо было успокоиться.– Видел. И до того, как оказался здесь, тоже. Могущественное существо, древнее. Правда сильное. Хорошо, что он не стал показываться тебе.Артемий удивлённо вскинул брови.– Почему?Но дух молчал, только смотрел встревожено. Едва слышный голос – точно его голос! – звучал тихо, хотя губ он так и не разомкнул."... причины убогие. Совершенно. Он либо отвратил бы его от таких, как мы, либо привязал бы к себе. И что я? Что тогда я сделал бы?"Он и рта не раскрыл, но Артемий мог поклясться, что слышал его. Не через ту ли сияющую янтарную сеточку, что пролегла между ними? Ноткин поднялся с места. Ниточки, их объединяющие истончились, натянулись и исчезли.– Тебе пора, – сказал дух коротко и исчез вместе с тетрадью.Артемий ненадолго, но остался один. Не ел в трапезной, а отнёс еду девочкам и поел с ними. Смотрел в темнеющее небо. Ждал, пока уймётся дрожь внутри, но она только стала менее заметной. Ноткин пришёл котом, прыгнул на колени, как только рядом присела Лара. Гладить себя ей не дал, угрожающе шипел. И Артемий подумал, что это была обратная сторона его привязанности. В конце концов, Стах тоже ревновал наставника к его родному сыну, но это не делало Рубина плохим человеком.Пальцы зарывались в медную шерсть, успокаивали. Кот только мельком немного сердито глянул вверх, в лицо Артемия, и улёгся на его руках. А потом и едва слышно мурчание успокоило нервное напряжение, хотя и предстояло им страшное дело.Никогда бы Артемий и не подумал, что будет раскапывать могилу. И что это будет могила его отца.К ночи он ходил по комнатке кругами. Прижимал к себе пушистое кошачье тело. Ждал, пока погаснет свет, когда все звуки стихнут. И тогда только опустил Ноткина на пол, поправил одежду, даже не думая надевать сверху подрясник. И очень удивился, что до этого не додумался Стах, мечущийся по своей комнате. Но Рубин быстро собрался с духом, скинул с себя одежды послушника, и оба они спустились вниз. Третьего не увидел бы никто. И он, быстрый ловкий дух, согласился стоять на стрёме, как непременно выразился бы Гриф. Ох, знал бы Гришка, что тут происходило...Лопаты оттягивали руки юношей. Они прошли в темноте к вскопанной земле. Где-то высоко в небесах заворочался гром. Только бы дождь не пошёл.– Без него было бы быстрее, Золотце. Я бы помог тебе лучше. Артемий копал, прекрасно видя, что находилось вокруг него благодаря янтарным облачкам света, был проворнее. Рубину пришлось копать в темноте, и он постоянно шептал какие-то молитвы. Боялся. Он ведь думал, что откапывал учителя. Несколько раз они останавливались, слушали, что происходило вокруг, переводили дух и снова брались за лопаты.Земля была мягкой, и это облегчало им работу. Артемий и вовсе преисполнился сил. Он хотел увидеть, что тело отца исчезло из этого мира, что он весь оказался где-то на той стороне. И было необходимо показать Стаху, что... что происходят пугающие, удивительные вещи. Чтобы тоже ослабить его горе.Рубин капнул ещё раз, лопата с глухим звуком коснулась крышки гроба. – И тут, – говорил он, запыхавшись. – Почти, осталось немного. Ты с той стороны докопал? Господи, поверить не могу... мы сидим в могиле... как вылезать-то будем?Артемий остановился, осенённый. Рубин же ничего не увидит.– Стах, у нас нет света!– Не ори. У меня в карманах спички.– Ну как, докопали? – поинтересовался дух, глядя на них сверху вниз. – Все в грязи... надо будет вам потом очень незаметно почиститься. Или... а, чёрт с ним, я помогу тебе и твоему дружку.Но юноша не мог ответить. Они вместе со Стахом открывали приколоченную крышку. И правда оба они были все в земле, но внизу она не была сырой. Ноги в ней не утопали, но они еле находили место, чтобы стоять там, на дне. Не то что открывать гроб. Вероятно, без Ноткина не обошлось. Просто гвозди вдруг поддались, и у юношей получилось открыть...– Боже всемогущий, – прошептал Стах, еле стоя на ногах.Никакого тела внутри не оказалось.Сердце стучало в горле, Артемий ликовал. Он чуть было не засмеялся даже. На короткое мгновение силы его покинули, и он чуть было не осел в этот самый гроб.– Куда... куда пропал учитель? Артемий?Но на эти вопросы не получилось бы дать ответ. Да он и сам едва верил.– Я ведь говорил, Золотко, – мурлыкнул Ноткин, стоя на краю. – А теперь выбирайтесь скорее.Гром рокотал всё ближе. Послушники едва успели набросать немного земли сверху, а первые дождевые капли уже обрушились на них. Пришлось оставить занятие. Всё было лучше, чем быть застигнутыми врасплох. На мокрой земле они бы оставили больше следов. Пришлось бежать.У корпуса они сняли обувь. Боялись, что всё же нанесут грязи, боялись подозрения. Стах – больше всего. Он, казалось, боялся за них двоих да так, что не заметил, как с одежды исчезла земля. Артемий же чувствовал необыкновенный прирост сил.Подтверждалось! Всё подтверждалось!В комнате он сразу лёг на покрывало и зажал рукой рот, чтобы не рассмеяться. Отец был жив. Жив.Он перешагнул через смерть.Рядом с ним послышался мягкий, глухой звук. Это лёгкий, почти невесомый Ноткин в облике кота прыгнул на кровать. В его шерсти сверкали мелкие частички света, уже привычного янтарного цвета. Тёплые, ласковые, задорные. Они тоненькими ниточками тянулись прямиком к юноше. Как и сам кот ластился к Артемию. Лёг у того на груди, поджимая лапы. И через приоткрытые глаза смотрел на послушника, переживая с ним одну и ту же радость."Я ведь говорил. Говорил!"– Да... – прошептал Артемий, возбуждённо сверкая глазами. Он чувствовал тяжесть на груди, тепло, которое окутывало его всего. Ведь несмотря на то, что кошачье тело не было большим, чувство это было всеобъемлющим. Он не мог поверить в это откровение сразу, его глаза не были готовы к тому, чтобы узреть истину. Потому и отец ничего не рассказывал, иначе Артемий мог бы потерять рассудок от отчаяния. Потому что решил бы, что отец сошёл с ума.Сошёл... с ума?Он не заметил, как начал поглаживать мягкую спинку. Тепло и радость мешали думать трезво. Пальцы замерли в мягкой шерсти... он думал о том, что если бы оказался не готов... готов узреть истину...– Ноткин, – позвал он, замерев, – я, кажется, понял...Он задышал взволнованно, поверхностно, будто ему не хватало воздуха. – Они подумали, что отец сошёл с ума... могли они так подумать?.. – образ убийцы раздваивался, растраивался, множился в его сознании, и вот это уже был не один человек, а несколько. Монахи, старцы. Если они полагали опасным отца... – Нет, они бы не опустились до такого, да?Отец не мог же представлять опасности, даже если для них он был безумцем. Исидор Бурах был кем угодно, но не тем, кто начнёт сеять разрушение. Он был мудрым и помогал людям. Всегда. И сыну ничего не говорил, потому что Артемий был не готов. А готов ли... готов ли Стах? Бедный Рубин... что же нужно было теперь делать?– Не думай о них, Золотце, – только вот пальцы Артемия гладили уже не шерсть кота, а волосы мужчины, прикрывшего довольно глаза. Дух удобно расположился рядом, положив голову на грудь юноши. – Думай о своём прорыве.Ноткин был расслаблен. И, кажется, откровенно наслаждался такой невинной близостью. Мягкое свечение окутывало их обоих. Грело, как весеннее нежное солнышко. И, казалось, что мужчина вот-вот уснул бы, окружённый таким спокойствием. Может, и правда, не стоило думать? Перед Артемием открылась дверь в совершенно новый, огромный мир, гораздо более реальный, чем Царство Небесное. Мир, который он мог ощущать и который был доступен его пониманию. Ну или почти доступен.Голова Ноткина на его груди приятно тревожила сердце. Дух ведь... не делал больше ничего такого. Просто был рядом. Пусть уже не котом, а человеком. Но даже так, даже в таких прикосновениях было что-то, от чего дыхание замирало. Рука гладила волосы, сквозь пальцы мягко пропуская пряди. Артемий прикрыл глаза. Он чувствовал желание отдать... отдать сияние, отдать свою часть, самого себя. Оно было спонтанным и очень сильным.– Они мне не страшны, Ноткин. Никто из них. Но я... я боюсь за друзей.Что теперь будет с ними? Сам юноша чувствовал, что одной ногой стоит уже где-то там, на той стороне. Там, где теперь был его отец. Там, где всё было таким странно-волшебным, окутанным этим сиянием. Мир для него разделился надвое.Внизу затопали монахи. Слышались голоса и даже показалось, что в коридоре зажёгся свет."Они видели следы у могил", – подумалось. Но страха не было, и Ноткин своим чудесным, тёплым светом стёр следы преступления послушников. Да и какого преступление? Не было на них вины. И грязи не было на ботинках и на одежде. Никто не должен был их со Стахом заподозрить.– А что они, Золотце? – немного ворчливо отозвался дух. – Может, кто-то из них и будет способен тоже совершить прорыв. А может – и нет. Когда окажешься Там и наберешься сил... Сможешь возвращаться сюда, чтобы направить своих друзей по истинному пути. Это уже как пожелаешь.Ноткин вдруг поднял голову. Отстранился. Но их связь не разрывалась. Он поднялся лишь для того, чтобы заглянуть Артемию в глаза. Мягко улыбаясь, он нависал над юношей.– Всё как ты пожелаешь, Золотце, – и его голос стал тише, он почти шептал. Одной рукой он ласково провёл по волосам, совсем легко и невинно. – А я буду с тобой... вечно.В глазах его сияли смешанные цвета. Но в глубине расширяющихся зрачков отчётливо виднелись золотые капельки. Ноткин принимал то сияние, которым с ним делился Артемий. Принимал, и по частицам его света Артемий чувствовал, что дух становился до одури счастливым. Это открытие взволновало юношу ещё сильнее.Но что-то потревожило спокойствие. Нечто странное происходило и заставило Ноткина поднять голову. И он, словно зверь, принюхивался, замерев. Пытался выяснить, откуда исходит угроза.По тёплым искрам этого света, Артемий понял больше, чем мог бы понять по выражению лица. Он не понял, когда начал улыбаться, но улыбка эта немедленно исчезла. Тревога... насторожённость...Кто-то... приближался?...Артемий прислушивался, но ничего не мог уловить, только понимал, что едва ли Ноткина могли потревожить монахи. Не та у них была величина.– Что с тобой? Что случилось? – он замер, глядя взволнованными, широко распахнутыми глазами на духа."Недалеко.... даже опасно близко"."Нужно разобраться с этим"."...самое главное, чтобы не тронуло Артемия"...Янтарный свет лился в сердце и открывал чужие мысли. Но ток замер и прервался. Ноткин быстро поднялся и резким жестом руки показал юноше, чтобы тот оставался на месте.– Я скоро вернусь.И больше ничего не сказав, дух растворился в воздухе. Сгусток энергии метнулся к стене и прошёл сквозь неё.Юноша лежал на кровати, удивлённый и испуганный. Дух никогда так не делал, никогда не вёл себя подобным образом. И меркнувшие в воздухе ниточки света, передавали последнее послание."Защитить".От чего? От кого?Артемий поднялся, враз понимая, как холодно стало в его комнатке. Всё тепло было даровано Ноткиным, оно ещё копилось по углам, но когда его не было... было очень холодно. Рука так и не коснулась двери. Ему и нельзя было выходить, он ведь должен был спать, монахи, если они и правда обходили обитель, непременно бы его заметили и... и он не знал, что могло случиться. Не знал, что могло произойти такого, чему ни один человек не мог быть свидетелем. Даже он сам.Какой Ноткин был серьёзный... неужели там, где-то за дверью, происходило что-то страшное. Кто-то... такой же, как сам Ноткин?.. Кто-то такой, кто мог тогда, ещё летом, напасть на бедную Татьяну? И мог ли Ноткин ему противостоять? И что оставалось делать Артемию? Он ведь так слаб на самом деле... несколько раз юноша порывался выйти. Но Ноткин сказал, что вернётся. И Артемий ему верил. Теперь он верил Ноткину безоговорочно. Оставалось ходить из одного конца комнатки в другой, он метался, ожидая и вздрагивая от каждого звука. Может, ничего плохого и не происходило... они могли говорить, а он сам только помешал бы. Поэтому следовало дождаться, сколько бы времени ни прошло.И он ждал.Сгусток света летел сквозь стены и двери, оказался в комнатке, но сияние его было еле заметным, не освещало ничего вокруг. Ноткин появился прямо рядом с юношей. Безмолвный, совсем бесшумный. Поймал беспокойного Артемия за руки и поглядел в его глаза."Я вернулся. Вернулся к тебе, Золотце".За него говорило его сияние. Пускай оно и было слабым, размешанным чужим цветом. Но Ноткин вновь обретёт свою силу. Главное, что он вернулся.Слова хвалы и короткая молитва чуть сами не сорвались с губ. Ноткин был здесь! Но... он был таким...Ослабевшим. Измотанным.Артемий следил за пульсом света, заигравшим разными цветами, и взволнованно освободил одну ладонь из пальцев духа, чтобы положить её на бледную щёку. Немедленно его волнение золотыми искрами влилось в кожу с тонкими еле сияющими венками, и рукой юноша сильнее сжал руки Ноткина.– Что произошло?.. Боже... тебе плохо? Кто?.. – не получалось нормально говорить, дыхание спирало. Но он не видел ран... кроме буйства других сияний внутри, которые казались... будто заплатками.Кто посмел? За что? Почему?Ноткин прикрыл глаза, на тонких губах заиграла спокойная улыбка. Дух положил одну руку поверх ладони юноши и слегка погладил её пальцами."Всё хорошо. Не переживай. Я в порядке," – говорило его свечение, оно мягко тянулось к Артемию, чтобы его успокоить.– Я хотел защитить тебя, – сказал он, не открывая глаз. Казалось, веки даже для духа были слишком тяжелы от утраты света. Брови, словно ему было больно, изломились. А сама его фигура будто осунулась. Ноткин стоял, понурив плечи, сгорбившись, поникнув. – И защитил... От одного из тех, кто провалился в ваш мир под тяжестью своих деяний. Он забирал силы у... – он запнулся, – у других людей... Но его больше нет.А Артемий... был так слаб. Крохотная частица против этих сияющих, сильных существ. Что он мог? Для него битва осталась незримой и неощутимой... огорчение и досада на себя за беспомощность перекрывалось тревогой. Ноткин защищал, наполнял его и не требовал ничего взамен. Даже сейчас.Но это не значило, что Артемий не мог ничего отдать.Так это было иное насыщение, порождённое чувством? И желание отдать себя без остатка другому. И... даже если ничего не получить, – быть счастливым в своём самоотречении.В животе появилось странное чувство. Будто сжалось всё, затрепетало легко и породило дрожь в пальцах. И во власти этого чувства, такого огромного, распирающего изнутри, Артемий подошёл ещё ближе к этому обессиленному существу, чтобы поцеловать его закрытые веки, дрогнувшие под этим прикосновением, но слишком тяжёлым, чтобы подняться.Подарить. Согреть. Наполнить.Извне приходило к нему то, что он ранее считал благодатью, оно вливалось в него, сияло, раскрывало грудь и через него стремилось в Ноткина. Это была воля Артемия? Это она направляла эту силу? Он ведь хотел этого, так хотел, как ничего не хотел в эту минуту.И прикрыв глаза, Артемий прижался в поцелуе к тонким губам, еле тёплым и обескровленным, чтобы подарить им своё дыхание. И он же совсем не думал, как это, как оно... в прошлый раз вышло спонтанно и закончилось нехорошо. А сейчас что-то совсем другое происходило, потому что Артемий уже совсем иначе мог чувствовать то, что стояло за каждым действием. И внутри забурлило янтарное свечение. Не внутри него одного, внутри Ноткина тоже. Тягучими каплями янтарный свет перемешивал разноцветные искры, поглощал, чтобы принять в себя новое свечение, золотое...Он открыл глаза. Немного отстранился, смущаясь прямого, удивлённого взгляда.Палец легко погладил скулу, ставшую немного теплее. – Я просто... я... Не умел он такого. И не знал, как будет лучше.Но что он точно знал – так это то, что нужно снять ограничение, которое сам же из незнания, в испуге, установил. Пальцы выскользнули из мягкой хватки удерживающих рук и коснулись ошейника. – Я снимаю с тебя это требование. Освобождаю от твоей клятвы, – говорил он, ослабляя ошейник. Ноткин никогда не был ему врагом. И ничего плохого не делал. И против воли Артемия он бы не пошёл.А дух сначала даже как будто не поверил. Провёл пальцами по линии ошейника, который уже не так сильно сдавливал его шею. Глаза Ноткина сверкнули ярким огоньком. А затем с хитрым прищуром дух оглядел лицо юноши, наверняка порозовевшее.– О-о, вот это у нас игры с тобой, да? – он подмигнул, всё так же лукаво улыбаясь. А затем наклонился, приблизившись к Артемию и совсем тихо добавил: – А можно... можно мне добавки, Золотце? И глаза его сверкали всё так же шаловливо, радостно и задорно. А Артемий, переживая смущение и в тоже время сдерживая смешок, не смог не спросить:– Мне снова затянуть? – но голос был совсем тихим. "Этого не нужно".Да, юноша сказал это, но и сам понимал, что не станет затягивать ошейник туже и вообще... лицо Ноткина было слишком близко. Один вдох, и новое касание обожгло губы сладостью, ладони будто сами легли на плечи духа. Ток крови ускорился, и вокруг них снова стало очень тепло.Только на этот раз тепло исходило от Артемия.Он чувствовал, что Ноткин улыбнулся и прижался в ответном поцелуе к тёплым губам, ладонью провёл по горячей щеке юноши. И золотые капельки внутри духа мешались с янтарными и делали его ещё нежнее и ласковее. "Я никогда не сделаю Артемию больно. Никогда".Это было чем-то похоже на слияние. И оно наполнило юношу умиротворением и блаженством. Что-то такое тёплое, мягкое, необыкновенное... но он же должен был отдавать, почему оно снова было как тот общий ток, круговорот... это же он, Артемий, хотел наполнить, хотел согреть! Но... круговорот, питающий обоих – разве это не было тем естественны и единственно-правильным, что и должно было происходить между двумя людьми... или разумными существами. Любовь.Волнение захлестнуло его, и Артемий шумно выдохнул и после последнего, мягко-влажно прикосновения неуверенно посмотрел Ноткину в лицо, такое светлое в этот миг. Но не сумев найти нужных слов, просто прижался к нему, обнимая крепко неуклюжими ручищами и надеясь только на то, что сияние, проникающее в ослабевшее тело, не утаит ни его мыслей, ни чувств.После... после этого прорыва он должен был стать сильным. И тогда он сможет помогать отцу, покровительствовать друзьям, защищать и греть Ноткина. Наполнять его собой.Дух осторожно, ласково, касался плеч юноши. Поглаживал, приобняв и прижав Артемия ближе."Это наш обмен. Наше взаимодействие. Наша любовь. Чувствуешь, как она наполняет нас обоих?"Ноткин точно знал, понимал каждую мысль и каждое появляющееся чувство в юном сердце. Он пропускал через себя сияние, наполнял частью себя и своих чувств и отдавал вновь Артемию. И ещё более ярко сверкали искры, когда в них попадало сияние другого существа. Когда мысли Артемия открывались ему через капельки цвета. Это сверкала радость духа, его неподдельное счастье. Он... радовался тому, что юноша был готов к прорыву. И дух впитывал, казалось, из пустоты новые силы, чтобы напитать ими юношу. Ноткин уже не казался таким слабым. Артемий очень внимательно слушал его и себя и прижимался краснеющей щекой к его плечу.– Тебе станет легче... если лечь? Прости, ты же ещё помогал нам со Стахом... Но свет пока пребывал в них и множился. В этой крохотной комнатке, в обители, поднятой вверх дном. – Что-то они слишком расшумелись, – только в этот миг он понял, что действительно происходило что-то небывалое. Услышал. – Они увидели потревоженную могилу, да? Наверное, увидели и то, что тела нет... если просто не закопали всё обратно. Да?Это бы объяснило ту шумиху, что поднялась там, в том мире за дверью, от которого Артемий так отрешился. Он и правда почти не чувствовал никакого беспокойства, только за Стаха переживал, но почти все мысли вращались вокруг тёплого духа в его объятиях.– Ох, Золотце, – Ноткин вздохнул и немного отстранился от юноши, придерживая его за плечи. И в глаза заглянул с такой печалью... Он молчал долго, наверное, не хотел разрушить такое чудное мгновение их единения.Дух глубоко вздохнул, словно ему нужно было набраться уверенности, а вовсе не потому, что ему требовался воздух.– Милый, послушай, – начал говорить он. – Тот, с кем я сражался... Он охотился здесь. Его привлекали те, кто был слаб и беззащитен... Он опустошил одного из вашей верхушки и лишил его тем самым жизни. Монахи подумают, что он умер своей смертью. Он ведь был немолод уже...И Ноткин встревоженно смотрел в глаза юноши. Переживая, что ему могло стать хуже от такой новости, но всё так же был готов продолжать наполнять его силой.Какое несчастливое время. Новая смерть. Это потому что война? Потому что отец его был убит и оставил опасное знание? И потому что... они со Стахом сделали?Артемий сжал губы, побоявшись сказать об этом вслух. Нет, они сами не были виноваты. Никто не был виноват в том, что в обитель нагрянет тот, с кем Ноткин сразился и кого победил. Это было стечением обстоятельств. Отец, юноша был в этом уверен, поддержал бы такой ход мыслей.– А... кто это был? – спросил он и замолчал, понимая, что Ноткин едва ли знает всех обитателей монастыря.В задумчивости дух даже прикусил губу.– Хм, кажется... Ты... Тычин? Что-то такое, – Ноткин пожал плечами. – Я не особо вслушивался, о чём они там переговаривались. Я был занят другим...И дух мягко улыбнулся. Провел ладонью по плечу Артемия, поглаживая.– Знаешь такого?Знал ли послушник настоятеля? Того, кто стоял во главе их обители всё то время, что Артемий жил здесь, и даже задолго до?– О Боже... – пробормотал он, пытаясь справиться с собой.Тычик был мёртв. Это значило, что... кого назначили бы новым настоятелем теперь? Что будет со всеми ними, что будет с монастырём? Тычик... его ведь уже было не вернуть. И он умер, так и не познав того, чего Артемий мог касаться прямо сейчас. Юноша сильнее сжал руки Ноткина. – Лучше не выходить. Надо лечь и... если кто-то зайдёт, надо показаться спящим. Нельзя в это вмешиваться... да? Ноткин?Чтобы не быть втянутым в этот безумный водоворот. Артемий ведь знал ответы, знал! Но никто бы не смог ему поверить. Бедный отец... он так же мучился из-за тяжести этого знания?– Не беспокойся, скоро тебя это не будет волновать. Скоро ты станешь свободным, – дух улыбнулся. Перехватил запястья юноши и повёл того не спеша к кровати. – Ложись, тебе пока что ещё нужен отдых. Твоему телу нужен сон. А я буду рядом.И он подвёл Артемия к кровати. Вначале усадил его, поглаживая успокаивающе по плечу. – Ложись, Золотце, – Ноткин подался вперёд и поцеловал юношу в лоб. А затем и вовсе уложил его на кровать и укрыл одеялом. И как обещал, Ноткин был рядом. Не отходил. Обратился котом и лёг на груди Артемия, одаривая тёплым светом.Окутанный нежностью, которую раньше ему не довелось познать, Артемий лёг. Совсем другими были касания духа, тот даже в облике кота нечто такое дарил, от чего хотелось, присмирев, подставляться под каждую невинную ласку.И Артемий правда старался уснуть, обнимал Ноткина, гладил искрящимися золотом пальцами медную шерсть, почти чувствуя подушечками сеточку янтарных вен... и не только янтарных. И очень хотел, чтобы их наполнило его собственное сияние, как наполняло его самого тепло духа. И из-за него забывалось всё, и постепенно... постепенно глаза закрывались. Он был обогрет. Он был в безопасности. Он был любим.Для него одного на эту ночью кровать была островком рая, когда как для всех прочих эти тёмные часы стали временем страха и тревоги, будто под ногами монахов развернулся ад. Артемий не знал, приходил ли кто-то перед рассветом. Ему удалось поспать, а при пробуждении оказалось, что дверь снова заперта. Может, не у него одного. Их снова всех заперли? Зачем? Наверное, чтобы не создавать большей паники.На трапезу, впрочем, всех вывели. И тогда Артемий, будто блаженный из-за присутствия духа, понял две вещи: обнаружилось исчезновение тела его отца, и к ним в обитель должен был приехать посланник Столицы, очень важный гость. Гость, которого пригласил сам Тычик. А Тычик скончался. Его не успели отпеть и похоронить. Со Стахом не получилось и словечком перемолвиться. Кто-то из старцев, кто наверняка был убит горем, высказал самое страшное предположение – что смерть Тычика не была случайностью. Поползли шепотки, послушники подхватили услышанное опасение, как сухие листья схватывались пламенем от зажжённой спички. И слухи уже было не остановить. Припомнили и смерть Исидора.Все трепетали перед убийцей. Артемий знал правду и не боялся. Но кроме него эту правду не мог узнать никто. И ему оставалось помалкивать. А после скромной пищи всех их снова заперли в комнатах.Ох, а как же там были Лара и малыши?..Артемий стоял у окна, держа на руках кота, всё утро. Пытался высмотреть что-то на улицах сквозь дождь, но не сумел. И тогда Ноткин сам пошёл на разведку. Говорил, это не отнимет много сил, и по крайней мере так удалось узнать, что происходило.Суровый гость и правда приехал. И если это был посланник Столицы... он должен был разобраться в том, что происходило в монастыре. И если Артемий приходился сыном первому умершему монаху, то встреча их была вопросом времени. Ноткин сказал, глядя странно в светлые глаза:– Золотко, не надо.Он говорил, что ничем хорошим это не закончится. Говорил, что Артемию нужно как можно меньше сталкиваться с этим человеком. А ещё он сам будто не хотел столкнуться с гостем монастыря.– Он мне не нравится. Слишком он насыщен, слишком много копит в себе. Откуда он её берёт? – дух стоял у окна. Он пытался объяснить юноше, что внушало ему опасения. В стекло бились редкие капельки. – Если он так легко взялся за поглощение, может ли он понимать, как велики запасы силы в других? Если он что-то такое может чувствовать, ты в опасности.Артемий ничего не говорил. Он немного нервничал, ведь знал, что встречи не миновать. Он ведь действительно скрывал ото всех записи отца. И это они ночью со Стахом потревожили могилу и удрали, даже толком не закопав. Теперь монахи подозревали друг друга не просто в убийстве, ещё и в нарушении последнего покоя. Они могли объяснить пропажу тела только так: кто-то его выкопал и забрал.– Если... если моё присутствие может сделать твою особенность, твою силу, очевиднее... Я не хотел бы бросить на тебя тень. Золотце, – позвал Ноткин, – не привлекай к себе внимания. Пусть он копается в этом вашем загоне, но только чтобы подальше от тебя.Артемий ждал. Сидел на кровати, думал о том, как ему предстоит... наверняка же лгать. И это будет непросто, потому что юноша всегда хотел говорить правду, он и обманывать-то толком не научился... – Золотко, ты только не бойся, – Ноткин оказался рядом, Артемий и не заметил, как тот двигался. Дух присел и заглядывал ему в глаза. – Если он посмеет вытягивать из тебя... если он... Я его убью.– Не надо. И ты же согласился, что убивать нельзя, – напомнил юноша.– Смотря какова причина. Если выбирать между его смерть и твоей, тут выбор очевиден.Артемий ничего не успел ответить. Он затих, весь поглощённый эхом приближающихся шагов. Дверь в его комнату отворилась, Матвей окинул его подозрительным взглядом.– Идём, с тобой хотят поговорить, – так сказал монах, не видевший рядом с Артемием другого существа.Охота на ведьм началась. Пусть нравы и время никогда не позволили бы разжечь костры и закидать приговорённых камнями в осушённых колодцах, это не исключало того, что какой-никакой, а приговор будет вынесен. Но юноша ступал твёрдо и с каждым новым шагом ему становилось всё легче. Ему не в чем было раскаиваться. Он просто сын, почитающий своего отца. А если для всех них одно это окажется преступлением, хотя бы перед своей совестью Артемий будет чист. За это он и держался, пока следовал за Матвеем вниз по лестнице, пока пересекал тёмные коридоры и слышал, какой сильный поднялся ветер. Был день, а из-за туч казалось, наступил глубокий вечер. Ламп не зажигали.Артемий оказался перед старыми, оббитыми железом дверьми. Матвей ушёл, но ежеминутно оглядывался до самого конца, до того момента, пока не скрылся на лестничной площадке. Артемий в нерешительности ждал. А потом робко постучал.Ответивший на стук голос поверг его в полнейшее изумление.– Входите.Это был не голос пожилого человека. И в нём звучали небывалая сила и непреклонность. Артемий зашёл, и тут же оказался словно в другом измерении. Это явно ощущалось в воздухе, в стенах. Всё вокруг искажалось, и источником этих изменений был гость. На фоне небольшого окна, проводящего в комнату блёклый серый свет, стояла фигура в чёрном. Мужчина смотрел на улицу, на дождь. Или только так казалось. И он молчал.– Я Артемий, – решительно сказал юноша. – Вы хотели меня видеть?И гость обернулся. Так и есть, подумалось Артемию, это был не старик. Молодой мужчина в чёрном прожигал его проницательным взглядом, а потом неприятно и странно приподнял уголок рта, словно хотел улыбнуться. Но этот человек едва ли мог улыбаться, только скалить зубы. – Так это вы, – сказал он на первый взгляд миролюбиво. – Вы сегодня такой первый. Садитесь. Поговорим.Артемий не сразу обратил внимание, но стол был как-то театрально выдвинут в центр комнаты. А два стула, поставленные к этому столу напротив друг друга не располагали не к беседам, скорее предполагали допрос.– Какой "такой"? – Артемий сел, ожидая, когда собеседник тоже займёт своё место. – О каком первенстве идёт речь?– Вы заговорили раньше, чем я к вам обратился, – гость оказался напротив, совсем рядом, и можно было лучше разглядеть его лицо. Но единственное, что становилось понятно – этот человек будто ставил себя выше других, слишком он был властен. Об этом говорили взгляд, изогнутая бровь, тон голоса и то, как этот человек жестикулировал.– Но вы молчали... Поэтому я решился...– Да-да, это понятно. Но интересно всё же то, что вы были первым, кто так поступил. Кого бы я не пригласил сегодня, каждый стоял в покое и смирении, ожидая. Знаете... ваше поведение можно было бы принять за нетерпение и дерзость, но мне кажется, не в этом дело, – и он представился. – Даниил. Обращайтесь ко мне так.– Буду. Тогда и вы зовите меня по имени.– Хорошо, – с готовностью отозвался гость. – Я позволю себе быть искренним и признаюсь в том, что хотел спросить у вас напрямую, где могут находиться откровения, написанные вашим почившим родителем. Но не буду. Заметьте, намерения я своего не утаиваю.– И на том спасибо, – угрюмо отозвался Артемий. Его задело то, как этот человек легко говорил о смерти его отца. Не боялся бередить рану, не боялся причинить боль.Даниил только прищурил глаза. Он чуть подался вперёд, ставя локти на стол. Может, это была провокация? Артемий не был силён в интригах.– Странное у меня ощущение. Даже... мистическое. Не посчитайте меня усомнившимся в вере. Просто с самого вашего первого слова меня не покидает странное ощущение весомости. Знаете, как оно бывает?.. Некоторые люди совсем ничего не весят, на них и взгляд не задерживается, они ведь неинтересны. А сейчас я почти чувствую, как вокруг бурлит воздух из-за столкновения сил. Это и утешает меня, и беспокоит. Утешает потому, что мы с вами, возможно, похожи, и нам будет легче договориться. И беспокоит, потому что иногда нам подобные личности сходятся в борьбе.Артемий чувствовал. Почти видел, как мечется цветное сияние внутри этого человека. Это об этом говорил Ноткин? Он поэтому беспокоился? Юноша ведь чувствовал, что этот гость будто забрасывает крючок. Стоит только попасться – и сияние тонкой нитью потечёт ему в руки... Нет. Не будет такого. Пусть снова появится преграда, пусть встанет между ними стеной. Артемий не хотел уступать.– Тогда я посоветовал бы вам, – процедил юноша, – готовиться к худшему. Не нравится мне, как вы говорите о других.– Так вы человеколюбец? Значит, отец вас в больницу силком не тащил, вы сами шли?Артемий сперва очень удивился. А потом вспомнил, с кем говорил, и вспомнил о том, что этот "инквизитор" уже допросил нескольких людей. – Я шёл сам. Хотел идти, – подтвердил он очевидное.– Не понимаю я ни вашего покойного отца, ни вас. Если вам было так небезразлично человеческое тело, жили бы мирянами, врачами. Впрочем, вашего батюшку я об этом не смогу расспросить. А вас могу. Но вы ведь ещё не монах. Есть ещё возможность отступить и выбить место в каком-нибудь учебном заведении... Насколько я понял, вы учились только у своего отца, другого образования у вас нет.Приезжий хотел выбить почву из-под ног, расшатать, раскачать. Но осознанно ли он пытался вытянуть из юноши сияние или только действовал согласно инстинктам? Артемий очень хотел узнать ответ на этот вопрос. От этого зависело, как дальше будет протекать их общение. И с какими потерями.– Я помню, вы хотели поговорить со мной, а не исповедовать, – Артемий никогда не делал этого раньше, но решил попробовать вытянуть хоть что-то из своего собеседника. – А что до вашего понимания – мне жаль, что вы не можете это принять. Для отца и меня всегда было важно не закрываться от людей, важно было помогать им. Для вас это, может, излишнее, может, вам кажется, что это глупость... Не знаю, я столичных семинарий не заканчивал. А только для нас это было дорогой к самоотречению. И в этом тоже было познание Бога. Он пытался найти ниточку... за которую можно было ухватиться и потянуть. Коснуться чужой души и узнать, чего так хотел мужчина. И зачем. Но нельзя было дать ему слишком много собственного сияния.– Ого. Так вы можете кусаться? – хмыкнул гость. – Мне о вас говорили как о кротком и послушном юноше... Но, впрочем, это вы ещё не кусали, так, попробовали на зуб. Что же... Не в моих интересах с вами враждовать. Поэтому я хотел бы дать вам знать, кто перед вами сидит. Я, Артемий, считаю, что мягкость человека расслабляет, он чувствует близость прощения и грешит, будучи уверен в том, что его в примут в любом случае. Ваша мягкость и излишняя любовь губительны для человека. Этому человеку не помешала бы жёсткая рука. Чтобы он чувствовал близость наказания. Вот тогда он чудесным образом исправляется.Артемий пытался сосредоточиться на словах. Но почти видел, как яркая сверкающая капля, как капля крови, отделяется от приоткрытой в ране плоти души и стремительно летит к нему. Не зная, что делать, юноша невольно принял этот подарок. Поглотил. Внутри всё воспряло от этого угощения. Но он постарался не расслабляться, думал только о том, чтобы закрыться от гостя, и совсем не сообразил, что ему можно было ответить.– Ладно. Странно было говорить об этом, ваш возраст не позволит вам судить объективно. Да и что вы, по сути, видели в своей жизни? Только этот монастырь и стены городской больницы. Оставим этот разговор, – отступил Даниил. Так он действовал осознанно и понял, что приманка не посодействовала раскрытию чужой души, или просто чувствовал, что так ничего добьётся?– Чего вы от меня хотите? И зачем вообще приехали? Вы не следователь, не судья. Вы не найдёте тело моего отца. Его убийцу вы тоже не станете искать. И даже если он изменил свои взгляды... это только его дело. Вы не вправе его за это осуждать.– Но я не собирался осуждать, – Даниил переменил позу, он не спросил ничего о том, как именно Артемий узнал, что было совершено убийство. Он откинулся на спинку стула и, так и не сводя взгляда с лица юноши, протянул: – Да... А я всё никак не пойму, причастны ли вы к пропаже документов или нет.– Хотите узнать, стоит ли тратить на меня время?Даниил ухмыльнулся иначе. Его эти слова не рассердили, он будто бы смеялся над собой. И Артемий решился. Это далось ему легче, чем он себе рисовал: просто сияющий тёплым, бледным светом клубок силы отделился от его души. Болезненно, но привычно. Артемий понял, что раньше он тоже это делал, но неосознанно. И как же это не походило на то, что он испытывал с Ноткиным! Переливающийся клубочек легко, вместе с последующими словами, долетел до гостя.– Я могу спросить вас? Это не займёт много времени, я просто хочу хоть что-нибудь прояснить, – юноша говорил без неприязни. Он просил. И сияние было жадно поглощено Даниилом. Тот вдруг будто бы сморгнул видение, нахмурился и снова посмотрел на юношу. Артемий понял и обрадовался тому, что этот человек забирал не намеренно, он ничего не знал про эту силу... Просто это было его свойством – забирать. И это сразу сделало из него не потенциального врага, а возможного друга.Мужчина заговорил, подбирая слова, продолжал хмуриться.– И что же хотите у меня спросить? Неужто потолковать о Боге?– Я хочу понять, почему вас так интересует мой отец и его размышления. Вы же приехали сюда из-за него.– Не совсем, – поправил Даниил, а тонкая цветная ниточка, сияющая и дрожащая пролегла от него к юноше. И Артемий дал ей влиться в себя. – Вы не в курсе... Впрочем, может, узнав всё как есть, вы передумаете и будете мне помогать. А если записи у вас... Не поймите неправильно, я ещё не могу снять с вас подозрения. Но тогда я получу то, что так давно хотел изучить. А если вы не причастны, вы тут жили, всех знаете, мне это в любом случае пригодится.В юношу скупо, но всё же капля за каплей стекало по тонкой нити сияние. Он точно видел его. Теперь видел... И задавался вопросом, как подобное было скрыто от него раньше. Ноткин верно говорил, это – основа всего. Артемий легко, силой мысли, проложил такую же тоненькую нить к Даниилу... Он решил довериться. Он был уверен, что сможет прервать контакт, если гость от него закроется.Но только налаженный обмен странным образом повлиял на гостя. Он поднялся, завёл за спину руки и начал ходить по комнате. Полы его чёрного одеяния колыхались в такт неровному шагу. Две нити вспыхивали искрами света.– Я должен сказать, почему это так важно. Для меня важно. Чтобы вы знали и не строили ложных предположений, это ни к чему. Я всегда был склонен к поиску. Я думаю, раз вы готовились к постригу, это должно быть вам понятно. Я всю жизнь искал истину, этому я готов отдать все свои силы, – говорил мужчина, ни на мгновение не останавливаясь. – Богословие, философия, психология... Я изучал и другие религиозные течения, и сходился со своими учителями и товарищами в одном: наша позиция, позиция ордена, в котором я и по ныне состою, единственно верная. – Но это... это вера не от сердца, а от разума, – вставил юноша и замолк. Он не хотел перебивать.– А, по-вашему, это хуже?.. Главное, что есть сила и пыл. Если хотите – страсть. Но это совсем другой вопрос. Скажите, вы знаете, что по всей стране вспыхивают и вспыхивали очаги этой ереси?Он не знал. И едва совладал со своими чувствами.– Н-нет... Подождите... Почему вы думаете, что это одна и та же ересь?– Хороший вопрос. Как бы вам сказать, наш монашеский орден взялся за изучение этого явления. И мы более чем уверены, исходя из всей добытой информации, что это одна и та же зараза. И она распространяется всё стремительнее, потому что вот уже который год продолжается война, и люди ударяются в безумие. Вы хоть знаете, что это за ад? Как разрывает столицу? Что только не идёт в оборот, если речь идёт о захвате власти. Подкупают чиновников, убивают прокуроров, везде слежка, доносы, волнения... Тюрьмы переполнены бандитами, убийцами, митингующими и невинными, которые по нелепой случайности оказались не в том месте и не в то время... А мы стараемся всеми нашими силами внушить людям уверенность и надежду. А тут ещё эта ересь.Даниил казался ужасно взволнованным. Он ускорил шаг.– И я никак не могу понять, Артемий, как связаны между собой эти вспышки. Что является возбудителем этой страшной душевной болезни? По всем показаниям, по едва сохранённым отрывкам сожжённых книг ясно одно: люди грезят о некотором... прыжке. И проводят тщательную подготовку прежде чем уйти из жизни. Вот случай был пять лет назад. В одной небольшой деревне ополоумели едва ли не все жители. Знаете, чем это закончилось? После долгих недель странных практик и измывательств друг над другом и самими собой эти безумные собрались в старой церкви и сожгли себя. Вы можете себе это представить? Артемий представил и ужаснулся. Он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог выдавить из себя ни звука. Прыжок... Прорыв – так называл это Ноткин.– О, и это не всё, мой юный друг. Это далеко не всё... На севере тоже был случай... Безумец, помешанный на крови, впитал в себя это учение. Знаете, скольких он убил? Это переходит всякие границы. Видели бы стены его квартиры. И опять эти "прыжки", "цвет", "переход", "накопление"... Я будто близок к тому, чтобы всё это понять, но не могу! – гость снова сел напротив юноши, сцепив в замок руки. – Везде эти слова. Как оно распространяется? Что это? Почему иногда это затрагивает только одного человека, а иногда вспыхивают очаги, целые населённые пункты? Будто бы всё это и правда работа дьявольских сил... И только единицы, ведомые благоразумием, бегут из этих мест и дают нам крохи информации. И тут я узнаю, что ваш отец, возможно, тоже этим одержим. Я бы приехал не один, если бы не новые волнения и близость солдат и снарядов. Но это и неважно, я намерен узнать правду. Артемий, теперь вы понимаете? Это важно.Юноша смог кивнуть. Его немного потряхивало от волнения и того, как вдруг канал связи расширился, и цветная сила текла в него потоком... Его разрывало изнутри, и это было страшно, как страшно было то, о чём ему рассказывал мужчина. Артемий усилием воли прервал контакт. Но потихоньку, чтобы не причинить вреда ни себе, ни Даниилу.– Вспомните, ваш отец что-то говорил? Упоминал? – Он... – сказал Артемий хрипло и прокашлялся, – он перед смертью вёл себя странно. И сказал мне, чтобы я не торопился принять постриг.Глаза Даниила горели. Он весь пылал. Готов был броситься в бой, и бросился бы, если бы смог определить врага.– То есть... он не рассказывал вам? Выходит, не хотел, чтобы вы становились монахом, тогда почему не проповедовал ересь? И почему не велел вам бросить путь веры? Не понимаю.– Отец никогда бы не сделал выбор за меня. Он никогда не приказывал. Но теперь с ним не сможете поговорить ни вы, ни я, – добавил Артемий. Он почти сумел завершить обмен. Осталось порвать тонкие ниточки, по которым едва ползли сияющие капельки. – Но он говорил с другими. И с настоятелем. А потом его убили.– И сам настоятель тоже умер... Вот же!.. Всё складывается против меня.Оба сидели молча. Артемий едва переносил борьбу сияний внутри себя, а голова лопалась от полученной информации. Он только одного хотел – как можно скорее увидеть Ноткина.Даниил поднялся и подошёл к окну. Встал в ту же позу, в какой его и застал послушник, когда только пришёл. Он смотрел на дождевые ручейки, бегущие по стеклу.– Странно всё это. Я бы и подумать не мог, что вдруг открою вам эти нелицеприятные... факты. Полагаю, такие новости нужно переварить. Но прошу об одном: не распространяйтесь особо. – Я не стану.– Хорошо... Мне самому нужно время подумать. Надеюсь, вы не против продолжить беседу в другое время?– Я... нет, я не против.– Хорошо. В таком случае, идите к себе.Артемий смог подняться, потому что опирался на стол. На ослабевших ногах он едва дошёл до двери и вышел в коридор. И словно оказался в привычном мире. Только теперь он мог вдохнуть полной грудью. А внутри всё продолжали клубиться, яростно перебивая друг друга, цветные всполохи. Что за мука... неужели все они – были такими? Те, кого Ноткин называл недородками. За приливом сочувствия сгладилась борьба разных сияний. Артемий шёл к себе, глядя на свои руки. И ладони, и пальцы, и даже предплечья... раньше он такого не замечал. А теперь видел даже сквозь одежду. Становилось темнее. Но свет, который он источал, ещё слабый и дрожащий, как огонёк свечи, освещал коридор. Артемий открыл дверь, сделал один шаг и немедленно был схвачен. Его плечи крепко удерживали руки духа, и пальцы его натягивали ткань.– Он ничего не сделал с тобой? Не сделал? – Ноткин осматривал его, светящиеся глаза немедленно увидели клубок чужого сияния. – Это ты у него взял?Артемий неловко переступил с ноги на ногу и закрыл дверь.– Нет, он отдал мне его сам. Мы разговаривали.Ноткин молчал, но продолжал внимательно изучать. Артемий чувствовал, как постепенно у него получается успокоить то внутренне волнение, которое он приобрёл после разговора с Даниилом.– Всё хорошо, – зачем-то сказал он, хотя дух и сам должен был это видеть и понимать. А ведь дух... – Ноткин, а помнишь... ты тогда рассердился? И каким ты стал.В глаза Артемия смотрели янтарные хищные глаза. В них замерло и облегчение, и опасение, и непонимание. А ещё Артемий видел тонкие золотые сосудики у верхних век, и почему-то внутри всё сжалось от мысли, что вот этот свет – это же его, Артемия, сияние. Оно сохранялось. Отпечатывалось в другом существе.– Когда я... – Ноткин нахмурился, его пальцы сжались на плечах юноши сильнее, – когда я... ты понимаешь же, что я не причинил бы тебе вреда? Я никогда бы...– Нет, я не поэтому. Послушай, ты можешь мне показаться? Таким?Бесплотным, сияющим, грозным. Действительно не человеком.Пальцы на плечах Артемия разжались, дух отступил. – Ты хочешь увидеть?– Да.Но Ноткин всё стоял, сомневался, щурил искрящиеся глаза, будто чуял подвох. Но никакого подвоха не было. Артемий снова попробовал сделать это сам – протянуть сияющую ниточку к другому существу. И смотрел, как сияние касается чужой груди, как вспыхивает там янтарный, тёплый свет, как разрастаются веточки сосудов. И сказал:– Пожалуйста?..А потом в комнате стало светлее. И он мог видеть Ноткина перед собой, нечеловеческого, сияющего бьющимися сгустками света под полупрозрачной кожей. А ведь это, подумал он, сердца. Это правда были сердца, много сердец. В прошлый раз свет этот был ярче, но обессиленный дух едва ли мог светиться так же, как тогда, в библиотеке.Артемий шагнул ближе, смотрел и думал, что если бы Ноткину вздумалось показаться перед послушником таким... вероятно, Артемий принял бы его за посланца небес. – Ты не боишься, – воздух овеял теплом. Ноткин едва улыбался, глядя прямо в его глаза.Артемий и не понял, когда успел положил ладонь на сияющую грудь.