Глава седьмая, в которой меняется всё (1/1)

Раньше демон не приходил в его комнату. Но вот пришёл, и гнать его не хотелось. Наверное, это потому, что после заключения соглашения действительно что-то изменилось.Артемий закончил читать молитву, когда демон очутился на его кровати. Пришёл котом, из ниоткуда, и лёг на одеяло, растянулся, вытянул лапы. Такое обличие не было страшным, и Артемия не смутило совсем, что дух мог видеть, как он переодевается. И потом, юноша решил, что глупо это, демона и правда интересовала душа, как он сам говорил – "суть". Тело было лишь сосудом, и пытаться укрыть этот сосуд было излишне глупым занятием. Да и кот на него не смотрел... вроде бы. Артемий зажёг свечу, оставил подсвечник на тумбе и, зная вплоть до минуты, когда отключают электричество в этой части монастыря, погасил свет сам, глухо щёлкнув выключателем.Он хотел ложиться спать, но не знал, что делать с котом. Прогнать его? Но если он пока лишь кот... может, и не нужно было вовсе. Но юноша не лёг, только сел на постели, спиной опираясь на холодную стену и блаженно расслабляя гудящие ноги. Глаза закрылись сами собой.– Ты раньше не приходил сюда, да? А сейчас пришёл, – сказал юноша, не расчитывая получить ответ.Но ему ответили. А ещё он с замиранием сердца понял, что ему на ноги пристроили голову. Вполне человеческую.– Ты меня сильно ограничил. Я раньше думал, что нехорошо лишать тебя места уединения... понимаешь, абсолютного уединения, где чувствуешь себя защищённым. Но теперь, думаю, в этом нет смысла, – демон лежал в своём привычном облике вполне расслабленно, будто дремал. – Ты... ты хочешь здесь спать? – Я не сплю. Никогда. Мне это не нужно. – Да? А мне казалось, ты можешь уснуть.И тут же послушник вспомнил тяжесть этой головы, опущенной ему на колени. И правда, он был уверен, что демон заснул. Но на самом ли деле таким существам не нужно было спать?Демон приоткрыл один коварно блестящий глаз.– То, что ты принимаешь за сон... Есть два состояния, которые могут напоминать тебе вашу имитацию смерти. Но эти состояния очень различны. Рассказать? Если подумать... Я тебе вроде как должен, да? За прошлый раз? Хорошо, так и быть. Нам не нужен искусственный покой, мы не замираем на месте, бездействие – первый шаг к настоящей смерти. Необходимо движение, пусть даже и неспешное. Да и замирать не в моей природе, Золотце.– Так что за состояния? – спросил юноша. А сам со смущением понимал, что из тела уходил холод, и что грела спину стена под воздействием чужой воли. Демон его почти не касался. Но это и не нужно было, чтобы он мог передать тепло Артемию. И вокруг было уже светлее, словно в комнате роились светлячки. Горящая свечка была не нужна.– Не теряешь нити разговора, да? Состояние первое: это... как бы объяснить?.. Это одновременно состояние полной сосредоточенности и полной расслабленности, но при этом не безволия. В таком состоянии хорошо ощущается пространство вокруг, чувствуются жилки силы или её ростки. Ты просто понимаешь, где они, как их найти, чтобы утолить голод.– А другое?– А второе состояние почти творческое. Ты вроде как творишь свою грёзу и переживаешь её. Это как вылепить из песка и глины своё желание, которое затем сам же и поглощаешь. Это как... невоплощённый замысел, который тебя мучает, но есть возможность... предвкусить итог.Артемий почему-то почувствовал себя ужасно неловко. И спать ему уже совсем не хотелось, а хотелось слушать речи, похожие на сказку, но от этого ещё более интересные.– А что, – неуверенно спросил он, – что ты переживал... То есть, в каком состоянии ты находился?Демон прикрыл глаза. Послушнику показалось, что он сейчас захочет его подразнить, спросит: "когда это?" Но ничего такого он не сделал.– Вот сам и думай сиди, – беззлобно, но абсолютно точно из вредности сказал дух и замолк.Но Артемию хотелось говорить. Его любопытство уже раздразнили, хотелось прояснить многое из того, о чём дух говорил раньше, но что было непонятно юноше. А ещё разговоры отвлекали от других, более греховных мыслей.– А можно ещё спросить?Дух ухмыльнулся, открыл огненные очи и посмотрел так... словом, одним взглядом дал понять, что просто так ничего рассказывать не собирался. И Артемий чуть помедлил, чтобы не казалось, будто бы он делает это с охотой, но положил руку ему на лоб, тихонько провёл пальцами по коже и запустил их в волосы. Резинка, охватывающая пряди, тотчас словно лопнула, испарилась. Медные волосы уже ничего не стягивало, и так трогать их было приятнее. Но дух закапризничал:– Такое уже было, – но он не заёрзал, избегая прикосновения, и даже вполне довольно вздохнул.Это было опасно. Да только послушник уверовал в свою стойкость. Он смотрел за собой, своими мыслями и действиями и мог бы поклясться перед Всевышним, что не станет допускать роковых ошибок. Внимательно следя за реакцией духа, он просто положил другую ладонь на его грудь. Просто положил, даже пальцами не шевельнул ни разу. Ему было отчасти интересно, у этого духа точно было сердце, такое же, как и у Артемия? Ведь при вспышке гнева он его видел, сияющее, переливающееся... красивое сердце.– Хм... Даже так приятно. Ладно, – смилостивился искуситель, решивший довольствоваться малым, – спрашивай.– Я просто тут подумал, – Артемий продолжал невинно и мягко гладить лоб и медные волосы, – что ты не прав...– В смысле? – тут же напрягся демон. За один миг наполнился протестом и желанием оспорить этот вывод. – Ну... то, как ты говоришь о силе, о сути. Сила силе рознь, да? Это сияние бывает разным. И у каждого сияния словно свой характер. И ты говоришь: это суть... я думаю, что душа. Так вот, мне всегда казалось, что душа определяет, чем ей гореть, что она есть самое весомое, определяющее весь человеческий путь и жизнь... Прости, если я говорю непонятно. Просто в это же время ты говорил так, будто это определяет вовсе не душа, а то, что её наполняет. То, чем она вдруг воспламеняется. Но если это так, это печально. Где же тут воля?Дух не перебивал. Слушал и смотрел очень внимательно. Потом вдруг хохотнул.– Забавно. Но ты на свой счёт не принимай, это я так... Нехорошо это – потешаться над незнанием. А вообще, ты молодец, – эта похвала поразила Артемия, и его рука сама собой замерла, на что дух отреагировал тут же: – А ты продолжай, продолжай... не отвлекайся. Я просто рад, что ты умеешь воспринимать и размышлять. Но иначе же и быть не могло... Я сейчас всё разъясню тебе, только дай облечь это в правильные слова.И демон прикрыл глаза. Он лежал и уже не улыбался, а юноша продолжал осторожно поглаживать его голову. Воздух завибрировал.– Твоя путаница, это дело ясное, вызвана недостатком информации. Располагай ты моими знаниями, давно бы уже вырвался из этой клетки. Золотко, тут ещё важно понимать, о чём каждый из нас думает, когда говорит "жизнь". Очевидно, что мы думаем о разном. Видишь ли... Ничто не появляется на свете просто так, из ничего. Это обусловлено естественными процессами, но тайными. Тайными для существ полумёртвых и чахнущих и, пока, для тебя. Возьми любого младенца. Это пустышка, которая влечёт частицы силы только потому, что в ней есть потенциал. Этот потенциал – ещё не воля, но может ею стать. Воля – это то, что отличает тебя от хладного трупа. И сила не приходит просто так, какой бы характер она в себе не несла. Наоборот. Когда ты начинаешь становиться собой? Ох, хотел бы я посмотреть, Золотой, как ты стал таким, какой ты есть... Жаль, я пришёл так поздно...Внутри становилось всё жарче и жарче. И это был не огонь греховного желания, это было... было чем-то настолько сильным и в то же время тонким, что для этого чувства ещё и названия не было придумано.– Когда ты обретаешь волю, ты сам начинаешь влечь к себе определённый тип силы. Звучит грубовато, зато понятно. Это не тебя избирает эта сила. Понимаешь? Ты её манишь. Потому что стал таким. И это, как ты обозвал, "сияние" не может не устремиться в тебя. Ты можешь продолжать черпать разные оттенки, как делают это пустышки, но неизбежное уже случилось: тебя полюбила эта определённая сила, она стремится к тебе, она покорна тебе.И демон снова смотрел на него. И в груди всё жгло. Послушник чувствовал, что нужно скорее потушить это пламя, сказать что-нибудь.– Я, – невозможно было перестать улыбаться, вдруг стало так весело, – понимаю теперь, почему ты одет в такой костюм.– Да? Поделишься?– Ты иногда прямо такой деловой. Демон и сам улыбался. И отблески яркого света плясали в его кошачьих зрачках.– Просто к серьёзным вещам нужно и относиться серьёзно.Артемий не сказал бы этого вслух, но он бы дорого отдал, чтобы продлить эти весёлые, тёплые мгновения. Или чтобы они вот так разговаривали бы каждый раз при встрече.– А что с сочетаниями? Ведь люди вокруг, – он упорно не хотел называть окружающих пустышками, – тоже могут вбирать это сияние. Разные его виды. И это разве уже не сочетает их внутри?– Что? Нет, нет, нет! – дух рассмеялся по-настоящему. И незримое, но яркое его сердце вспыхнуло под рукой Артемия. – Это ведь дело такое, Золотце, деликатное. Сила другую силу не очень-то любит. Поэтому пустышек так и мотает из стороны в сторону, это похоже на перетягивание каната. Потому что у них нет такого контроля над этой силой, власти нет, вот и каждый вид этой силы перетягивает внимание такой вот пустышки. Это не сочетание, это... полнейший хаос.– А сколько у меня этого сияния? Ты же говорил, я могу черпать...– Это другое, – прервал дух. Он поднял руку, будто бы хотел что-то сделать, но оборвал своё движение, положил окутанную яркими искрами руку на живот, совсем недалеко от руки юноши. – Ты уже даже и не черпаешь особо. Ты зовёшь её, она и приходит. И ты начал сочетаться. Уже. – С кем? – удивился Артемий.– Со мной вообще-то, милый мой, – проворчал демон и добавил: – И отец у тебя, конечно... тоже не пустышка. С ним ты тоже сочетаешься.Это вызвало невероятный подъём в душе юноши. И количество вопросов, которые он хотел бы задать, значительно возросло.– А мы с отцом похожи? А как это происходит? Если мы с ним сочетаемся... Почему мы с тобой не можем так же? Ведь всё совсем по-другому! – он сказал это и весь порозовел. Надо было иначе сформулировать, но он как-то и не задумался, выпалил первое, что в голову пришло.– Нет, вы... вы хорошо ладите. У вас... – демону как будто неприятно было это говорить, – у вас хорошее сочетание выходит. Очень. Он становится действительно любящим, когда рядом ты. Когда он рядом, ты становишься мудрее. Единственное... эта мудрость влечёт за собой боль. Но ты ведь должен понимать, если встретишь кого-то с таким же наполнением, как и у твоего отца, не будет никаких гарантий, что ты сможешь хорошо с ним спаяться.И вроде бы что-то начало поясняться... Но ещё столько всего непонятного было в этих словах! Артемий скорее чувствовал их, а не понимал. Пальцы ласково приглаживали медные волосы. В них тоже искрились частички яркого, весёлого света.– А... а это получается... Такое взаимодействие меняет природу сияния? Или меняет нас?– Всё чуть проще, Золотце. Ты когда... ну, проводишь время с теми, кто тебе нравится, ты же хочешь быть с ними добрым и ласковым?– Ну конечно.– Так оно и работает.Артемий чувствовал себя очень глупым. Он совсем не понял данного ему ответа и только непонимающе смотрел в янтарные весёлые глаза. – Потерялся, Золотце? – ухмылялся демон.– Нехорошо же смеяться над незнанием, – напомнил послушник.– Ну да, да... нехорошо. Просто ты и впрямь становишься таким забавным. Ну, мне будет лучше говорить о себе, как на это смотришь?Артемий смотрел воодушевлённо. Так было бы проще понять, да и... это же был его дух. Конечно юноше было интересно.– Хорошо. Сила эта неоднозначна. У неё никогда не было и не будет одного чёткого определения. Поэтому разные сочетания вызовут разный эффект. С кем-то я буду совершенно диким, потому что так в нас сочетаются эти силы, с кем-то я захочу быть беспечно радостным. Вот с тобой совсем другое получается, – замурлыкал демон. Вроде и не кот уже, а голос будто мёд, будто тающая, горячая сладость. У юноши задрожали пальцы, и дыхание замерло.– А что получается? – спросил Артемий шёпотом.– Ну... Конечно, я не теряю своей весёлости и буйности, но мне меньше хочется пустых игр и совсем не хочется быть рядом с тобой жестоким. Наше взаимодействие делает меня страстным. Голодным. Немного помешанным.Артемия одни эти слова сделали последним грешником. Он немедленно убрал обе руки с пышущего жаром демона и тут же отодвинулся в сторону, ближе к подушке, не заботясь даже о том, что тот никак не хотел сам убрать свою голову с коленей.– Ну вот, Золотой мой, опять. А это больно. Я же чувствую твой отклик. Чувствую твою заботу, твою нежность... Нашему с тобой танцу позавидовали бы все фиады, ни один океан не увидел бы таких бушующих вод...Кружащий вокруг свет немного померк, стал насыщеннее. Погасла свеча. Демон приподнялся и обернулся к юноше, сверкая своими дьявольскими глазами. Воздух густел и стал пряным... А Артемий глупо думал о том, что демон сейчас нарушит своё слово. И это почему-то ужасало больше, чем страстный омут, пугало больше, чем вспышка гнева. О нет, лучше бы тогда он ударил... Право, было бы лучше.Но протянутая угрожающая рука так и не дотронулась до юноши. И всякий свет немедленно померк. Артемий скорее слышал, а не увидел, как резко демон поднялся с кровати. И пока глаза привыкали к темноте, дух стоял рядом, повернувшись к послушнику спиной.– Заворачивайся в своё одеяло и спи, – совершенно чужим, незнакомым голосом велел дух. – Лицом к стенке.Артемий не мог ничего возразить. Он немного обрадовался, что всё закончилось так быстро, но перемена в демоне его обеспокоила. Юноша лёг, завернувшись в одеяло, прижимал руки к сильно бьющемуся сердцу и ждал.Он ждал долго. Не мог уснуть. Как вообще тут можно было уснуть?! Ноткин ушёл?.. Неужели ушёл...Артемий приподнялся и обернулся, рассчитывая увидеть только лишь свою пустую комнату.– Я с кем говорю вообще? Ну-ка спи быстро.Он не ушёл. Сидел на стуле у противоположной стены, сложив на груди руки. И был мрачен, в темноте его глаза казались искрами от огня. Огня присмиревшего, но не гаснущего.– Это быстро не делается. Я не могу уснуть, – объяснил Артемий и перевернулся на другой бок, чтобы видеть демона. Тот ничего не отвечал. Смотрел в сторону. А Артемий был слишком взвинчен, чтобы сказать ещё хоть что-то или, тем более, уснуть. А он бы хотел сказать. Что не сердится. Что ничего страшного не случилось, и он очень рад, что обещание оказалось для духа не пустым словом. Это правда много значило. Ведь так крепло доверие. Он хотел бы сказать, что испугался, но сейчас уже всё прошло...– Знаю, Золотце, – сказал демон совсем тихо, – я знаю. Ты... ты просто спи. Я правда не хочу быть с тобой жестоким, да я бы и не смог. Мне для этого даже слово давать не надо. Так бы я не посмел. Опомнился даже раньше, чем...Он говорил тихо, всё тише и тише, будто слова эти и не были никому адресованы, а пальцами он коснулся ошейника.– Раньше чего? – негромко спросил Артемий. – Что случилось бы?– Сила не дала бы мне переступить через клятву.– А что случилось бы? – не унимался Артемий. Ему показалось на минуточку, что ошейник превратился в золотой литой обруч. И это было страшно, потому что обруч этот готов был сжаться на шее туже.– Кое-что неприятное. Было бы немного больно. Это был бы сигнал. Говорю же, спи.– Я не виню тебя.Голос демона совсем смягчился. Он был тёплым, Артемий рад был слышать это.– Я же говорю, что знаю, Золотце.– Ты... ты останешься здесь? До утра? – удивился юноша. Все чувства смешались в его бедном сердце.– Мне уйти?– Н-нет! – Артемий невольно повысил голос. – Не надо. То есть... если ты можешь и если хочешь, останься.– Тихо, – дух приложил палец к губам. – Все спят. Вот и ты спи. Спи... После прорыва ты забудешь, что это значит.Легко было сказать. Артемий закрыл глаза без особой надежды на скорый сон. Но он всё же уснул, и довольно быстро.А наутро его разбудило щекочущее ощущение на лице. Над бровями и на носу. Артемий поморщился, а потом услышал:– Ну, давай. Что-то мне подсказывает, что ты заспался.Будто ночи и не было, будто и не было сна. Перед кроватью на коленях стоял дух и водил пальцами по лицу послушника. За дверью ходили люди.– Ты про своих подопечных не забыл? – дух улыбался.Артемий вскочил с кровати. Нужно было успеть в трапезную раньше и отнести еду девочкам... как же это он так проспал? Зато сил было хоть отбавляй. Артемий думал, это из-за того, что Ноткин был рядом с ним всю ночь.Об утреней молитве послушник позабыл. Зато вспомнил о другом. Задержался в дверях, достал пакет с леденцами, который из города принёс ему Гриф. Даже удивлялся, ведь это произошло не так давно, но его преследовало стойкое ощущение, что минул год, не меньше. И держа в руках пакет, Артемий вспомнил о девушке, которая присматривала за другими детьми.Она ведь плакала, и плакала совсем не так, как другие дети. Так тихо, почти незаметно.Беженцев монастырь принял ненадолго, некоторые из них уже были распределены управителями города в тесные общежития – их селили в покинутые дома, да и то только в те, на которые управление имело все права. И так постепенно все должны были вскоре покинуть стены обители. Поэтому и имена путались и забывались. Послушник пытался вспомнить как зовут ту девушку, но вспоминал только, как страшно и потерянно она смотрела прямо в глаза. Сердце в груди замирало.Пока мальчишки-сироты ели в трапезной вместе с монахами, Артемий приносил еду, по уже сложившемуся обычую, в комнату девочек. И она забирала у Артемия подносы. Хрупкие плечи укрывал цветной платок. Мёрзла? Наступали первые настоящие осенние холода. И он робко протянул ей пакет с конфетами.– Я... в общем, вот. Поешь и поделись с другими, хорошо?Он опасался к ней притрагиваться, дождался, когда она, передав поднос девочке помладше, возьмёт его сама. И даже хотел сам идти в трапезную, но ему хватило сил сказать:– Если тебе плохо, не сдерживайся. Ты можешь поделиться в этом месте абсолютно всем. Тогда на душе станет хотя бы немного спокойнее.Он бы даже и не стал ждать ответа. Не хотел показаться навязчивым. Но девушка шмыгнула носом, чуть распрямилась и взглянула на него печальными голубыми глазами.– В этом месте? – повторила она тоскливо. – В этом месте пахнет землёй, пылью и сыростью. Оно нагоняет тоску.Артемий раздумал уходить.– Тебя как зовут?– Лара. Я – Лара.– Лара, дело не просто в самом месте. Тут ведь живут люди, вступившие на путь самоотречения. И у них можно просить помощи.Но она только повела хрупким плечиком. Край платка соскользнул и открыл сероватую ткань блузки, но девушка этого и не заметила.– Люди здесь ещё хуже. Особенно твоего возраста. Высокомерные. Мы что, прокажённые, раз нас так избегают?Впервые за всё время Артемий увидел её злость. Не горечь, не печаль, не тоску, а злость. Это показалось ему хорошим знаком: на злость нужны были силы, а значит, у неё они оставались. Но думала она... впрочем, пусть лучше так продолжала бы думать и не знала, что некоторые послушники хотели подглядеть за нею в душе. Артемий не дал. И, кажется, действительно нажил неприятелей.– Да нет, – улыбнулся он. – Они просто не знают, как вести себя с тобой. Ты же девочка. Думаешь, они часто видят женщин? Они же тебя боятся. – А ты что, смелый? Или чаще видишь женщин? – с вызовом бросила она. При этом вскинула головку и смотрела прямо. Какая же всё-таки миниатюрная она была. И какими же красными были её глаза... – Чаще, – подтвердил он. – Я с другом и отцом помогал в больнице. Когда...Он замолчал. Не хотел вспоминать, не при ней. Она ведь, должно быть, ещё не отошла от военных ужасов. И верно, девушка опустила голову, и за тёмными волосами, падающими на белый лоб и скулы, не было видно глаз. Она всё поняла... ей и говорить ничего не надо было.– Я не хочу на тебя давить. Но если захочешь поговорить, знай, я всегда готов тебя выслушать.За спиной кто-то цыкнул. Хотя почему кто-то, послушник знал, что это Ноткин. Дух стоял позади, молчал и только смотрел.– А тебя-то как зовут? – Лара смотрела уже без прежнего холода и неприязни. Радуясь этому, юноша назвался.– Артемий. И не забудь раздать несколько конфет мальчишкам. Посуду я заберу попозже, хорошо?– Да, конечно.И только тогда развернулся и пошёл вдоль корпуса. Дух шёл следом. – Это ты так... хм, жизнь ей подсластить попытался?Артемий мельком глянул на него, демонстративно закатил глаза и не стал отвечать. Вдруг Лара могла услышать. Приняла бы ещё за сумасшедшего, разговаривающего с самим собой.– Ну и чёрт с ними, с конфетами, – задорно продолжил дух. – В конце концов, если тебе захочется сладкого, ты всегда можешь обратиться ко мне. Артемий завернул за угол и снова обернулся. На этот раз даже остановился. Правда, немедленно захотелось отвести взгляд от искусителя, чтобы не подвергать себя искушению. Но в глаза бросилось что-то... но как Артемий не разглядывал Ноткина, не мог понять, что не так. А тот понизил тон и, не теряя шутливости, предложил: – Как насчёт поцелуя? – Что с тобой?– А что со мной? – спросил дух. Тон его изменился. И вообще, сам он... Артемий понял. Он стал тусклее. – Ты... ты голоден? – юноша пытался высмотреть сердце духа. Такое же ли оно яркое, как и вчера? Не получалось увидеть.Ноткин усмехнулся даже как-то задумчиво.– Немного.– Это потому, что ты был со мной? – вышло немного виновато.– Ну что ты, Золотко, что ты, – дух подошёл ближе. Но дистанцию держал. Только смотрел очень тепло и даже ласково. – Это верно лишь отчасти. Я ведь действую. И мне нужно возобновлять силы."Почему же ты не уходишь их искать?" – спросил Артемий одним взглядом. Ноткин повёл плечом, взглянул в сторону, будто на что-то решаясь, а потом поднял ладонь к лицу послушника и поправил упавшую на лоб прядь.– Меня преследует чувство, что что-то назревает. Я боюсь уходить, потому что... вдруг что-то случится. Мог бы вытянуть по капле из некоторых ваших... не смотри на меня так. Я знаю. И не сделаю этого. Просто поиск требует времени. Для меня время не имеет большого значения. Но не для тебя.– Но что может случиться? – прикосновение задело что-то глубоко внутри. Артемий опустил голову. Он сам себе смог признаться, что не хотел бы, чтобы Ноткин уходил. – Я ведь сижу здесь, за этими стенами... сколько лет уже?.. И никуда не денусь.– Тогда... давай я скорее уйду. А потом скорее вернусь.Разве раньше было так? Нет. Он уходил и возвращался, когда бы ему ни вздумалось. Но теперь он как будто ждал дозволения. И Артемия очень взволновало это ощущение влияния на кого-то такого, как Ноткин. Может, дело было именно в том, что это был именно Ноткин. И потому волнение ощущалось таким сильным.– Да.Дух отступил. Не поворачиваясь спиной, отступил и скрылся под тенью желтеющих крон. Растворился в воздухе.Артемий шумно выдохнул. Пора было думать о делах. И без того в последнее время он слишком много думал о Ноткине. Но не думать не получалось. Юноша исполнял поручения как автомат скорее, а не живой человек. Отнести посуду в трапезную, вымыть её, поспешить на служение... а сам думал, разбирал по крупицам те мысли, что никак не могли сформироваться в идею. А во время общей молитвы, стоя рядом с осеняющим себя знамением Стахом, он рассматривал свои ладони и пальцы. И замечал яркие искорки в ровном, мягком золотистом токе. Будто осколки янтаря. И тогда же решил, что не назовёт больше Ноткина демоном. Это же было не так. Демон – он от зла, а Ноткин злым не был. И уж точно никому не служил. Только если себе самому.И стало очень легко на душе. И со Стахом, видно, ещё чувствовавшим себя виноватым, Артемий говорил мягко, едва улыбаясь. В нём поднималось и крепло великое чувство, и хотелось дать его ощутить всем, кто только посмотрит в лицо, на котором разгладился, исчез след замкнутости и суровости.И, конечно, он был полон сил. Всё ему давалось легко. И убрался он в храме быстро, не чувствуя боли в спине и руках. Принёс девочкам обед из трапезной и получил задание... не от Оюна почему-то, а от Матвея, но его это совсем не смутило. Предстояло работать с землёй, но только послушник с воодушевлением закатал рукава и хотел приняться за работу, Рубин его негромко окликнул.Сидел Стах за разросшимся кустарником, уже почти полностью пожелтевшим, закрывающим собой монастырскую высокую ограду. Артемий подошёл, выглядывая макушку друга из-за листвы.– Ты там чего забыл?– Да не стой ты так... как посреди поля. Иди сюда.Юноша на всякий случай оглянулся и, отодвигая руками жёсткие тёмные ветки, шагнул в заросли. У стены пахло сыростью, и почва была влажной. Артемий глубже втянул запах опавших прелых листьев.– Ну и чего?– Вот, – и Стах выудил из рукава мятый разворот газеты. Указал пальцем на заглавные буквы. Артемий немедленно перестал улыбаться, перехватил заломанную в нескольких местах тонкую сероватую бумагу. Начал читать. Но Стах не стал дожидаться.– Офицеры переходят на ту сторону. Расстрелы... всё по законам военного времени. А власти не хотят просить помощи у стран-союзников.Артемий дочитал. Руки опустились.– Конечно. Они же... они же потом будут обязаны им за поддержку. А это внутреннее разбирательство.– Я не говорил тебе... Гриф должен был прийти, обещал мне, что... да неважно. Просто его всё нет.– И ты... хочешь уйти в город? – попробовал угадать Артемий. Но Стах его удивил.– Нет, мы пойдём вместе.Оба, оставив работу, шли вдоль стены, пригибались, чтобы не попасться монахам на глаза. Шмыгнули в сад. Артемию почудилось движение в стороне, он встревоженно повернул голову. Только никого не увидел. Если бы это были монастырские, они бы окликнули слоняющихся без дела послушником. Может, просто ветка надломилась.– Да чего ты встал? – Стах дёрнул его за руку.– Нет... ничего. Оба спешили. Открыли лаз, первым в него сунулся Стах, но вдруг вскрикнул и отскочил, держась за лоб.– Филин, ты придуро!..Артемий успел зажать ему рот ладонью.– Сам ты придурочный, – Гриф морщился и тоже хватался за голову. – Осёл. Напролом прёшься. Он вылез к ним, кряхтя и тяжело дышал. Бежал, видно. И в сумке у него, наброшенной через плечо, что-то болталось.– О, привет тебе... – Гришка взглянул на Артемия. – Давненько не виделись. Рубин наконец успокоился и сел прямо на немного влажную траву. – Ну, где тебя носило?– Плохие новости, братки. Пепел наш отступает на Железный.Артемий тоже присел, схватившись рукой за каменную кладку, камень царапал ладонь. Железный – это же совсем рядом с ними. В горле застрял ком.– И нас... никто эвакуировать так и не будет? – упавшим голосом выговорил Стах. Это даже не вопрос был, ведь ответ уже был им всем известен.– Только если сам смоешься. А так... если дойдут до нас, ну... линия фронта, считай. Встрянем между молотом и наковальней. Друзья замолкли.– Лучше бежать, – девичий голос заставил их всех вскочить на ноги. Артемий обернулся, но не смог выдавить ни слова. Из листьев на него смотрели тревожные глаза Лары.– Ты ещё кто? – встрепенулся Гриф. – Братцы, это что за девка?– Язык прикуси, – огрызнулась Лара и вышла к ним, заставив Стаха потесниться. Он еле проблеял:– Ты только никому не гово...– Тебе чего надо-то, голуба? – Гриф всё таращил глаза.– Об этом выходе много людей знает? – деловито осведомилась девушка, разглядывая щель. – Нет, – пробормотал Стах.– Так, ребят, серьёзно, это что такое? – Филин ткнул пальцем в девушку.– Это Лара, – сказал Артемий совсем беспомощно. А потом понял, что движение в саду ему не померещилось, это была она. И не побоялась же выйти из комнаты и гулять по территории. Только взаперти сидеть ей, видно, было невыносимо.– Кто-нибудь... уже сбегал отсюда? – спросила Лара, толком ни к кому не обращаясь.– Зачем вам... то есть, тебе сбегать? – а Рубину всё же было неловко находиться так близко к девушке. – И правда, – шмыгнул носом Гриф, – за вами, сиротскими, совсем другой присмотр. Да и детей скорее всего правда вывезут.Детей. Но не их, они уже не были детьми. И Лара тоже.Она кусала тонкие розовые губы.– Я хочу уйти отсюда. Тут станция далеко?– Лара... – забывшись, Артемий схватил её за руку, – зачем тебе? Не бойся, нас война может и не затронуть. А если... то тебя наверняка перевезут в безопасное место.Она не вырвалась. Посмотрела косо на него, а потом на застывших Рубина и Филина.– Я не знаю, как они поступают с детьми военных преступников. Но в любом случае, железные дороги могут перекрыть, и перевозить людей не будет возможности. Поэтому, если бежать, то... надо разведать, подготовиться и сразу ехать отсюда. Если получится.– А как ты называешься, милочка? Чья будешь? – Гриф паскудно сощурился. – Я Лара Равель. Дочь расстрелянного капитана Равеля. Артемий немедленно выпустил маленькую белую руку. Ему показалось, что это имя он видел на развороте газеты. Гриф присвистнул.– Ну ладно, барышня. Так ты... помощи просишь или шантажировать будешь?– Гриф! – шикнул на него Стах. А Артемий недоуменно на него вытаращился. Шантаж? Какой шантаж? А потом понял: она правда могла раскрыть их. Дыру бы заделали, Гриф не смог бы приходить, а они со Стахом были бы сурово наказаны.– По себе не суди. Не собираюсь я ябедничать. Если скажу кому – сама лишу себя возможности сбежать. А вам, – она посмотрела сперва на Стаха, потом на Артемия, – надо быть осторожнее. Вы же огромные, вас за версту видно.Взглянула на плечи Артемия и цикнула.– Медведище.Гриф рассмеялся, закинув голову, но тут уже три руки потянулись закрыть ему гогочущий рот. И Филин оттаял, принял вмешательство Лары так легко, как будто она просто попросилась четвёртой в игру. Они даже договорились до того, чтобы выйти и сбегать к станции, проверить точно, как ходят поезда. Стах с Артемием еле уговорили Лару отказаться от этой идеи хотя бы на этот день. Вдруг их отлучку могли обнаружить. И тогда точно досталось бы всем.Задание своё Артемий так и не доделал, хоть и торопился. С него же могли спросить, почему лодырничал, чем занимался вместо дела. И он всё пытался сообразить, как же им втроём удрать из монастыря. Потому что... как-то само собой выяснилось, что идут они вчетвером. Хотя разумнее было бы кому-то из них остаться... ну, явно не Гришке. Но монастырь стоял в особенной тишине и едва ли в его стенах нашлись те, кто стал бы за ними следить. И договорились отлучиться после утренней службы, чтобы к обеду вернуться. Только под вечер стало неспокойно. После тёплой светлой ночи одиночество в его комнатке ощущалось как никогда ярко.Снилась соль. Это ведь снилось ему раньше? Ему казалось, что снилось, но он не помнил когда. А при пробуждении подумал, что хотел бы поговорить с отцом. О душе, о Боге и о служении. Давно надо было. И о том, что отец говорил с настоятелем, тоже нужно было поговорить. И он решил – после обеда, вот они вернулся, и после трапезы он сразу найдёт отца.Мальчишки встретились у лаза. Лара кралась через сад совсем неслышно, пришла немного позже из-за детей. Как оказалось, откупилась от них теми конфетами, что принёс ей Артемий. И послушники оставили подрясники и вышли один за другим через лаз. Осень меняла город. Дышать было легче, прохлада казалась приятной даже, правда, Стах ужасно мёрз. Далеко они и не ходили, прошли только через территорию больницы, посмотреть, что там происходило, побывали в одной из Грифовых нычек – в заколоченной голубятне. Вспомнилось, что Гришка забыл отдать накануне Стаху чиненный-перечиненный приёмник, чтобы тот был в курсе дел, даже если не отлучался из обители. А потом все вчетвером сидели на станции. Состав проехал лишь один раз и мимо, не остановился. Но уехать ещё можно было, поезда редко, но отправлялись из их города. Лару это утешило.Артемий не знал, как с ней говорить и что делать. Он ведь знал и раньше, что она сирота, но открывшееся сделало это обстоятельство... чуть более реальным. Реальным и сложным. Он ей сочувствовал и при этом понимал, что не может ощутить весь ужас потери, что она испытала. И он совсем не представлял, как относиться к её намеренью бежать. Разве это было возможно? Он даже надеялся, что их поход заставит её забыть об этой идее.Возвращались в спешке. Лара порвала юбку, когда они бежали наверх, в горку. Пришлось замедлиться. Старые Гришкины часы не давали расслабиться. Но в монастырь они вернулись чуть ли не смеясь. Эта маленькая вылазка их сблизила.Артемий накинул подрясник и поспешил в трапезную, на ходу застёгивая пуговицы. Но уже при приближении понял, что что-то не так. Было слишком уж тихо. И только он сунулся внутрь, понял, что за обед никто и не принимался. Сделалось тревожно. Он посидел на кухне недолго, надеялся, что вот-вот кто-нибудь придёт, и жизнь в опустевшей трапезной закипит. Но он ждал, и ничего не происходило. Артемий заглянул к детям, те сидели по комнатам и уже хотели есть. Лара сказала, что никого не встретила по пути. Да ведь и Артемий... никого не видел. Но наверняка же кто-то был в храме или на верхних этажах жилого корпуса. Так рассудив, он решил подняться к комнатам. На лестнице, ведущей на третий этаж, он увидел других послушников. И это его напугало. Они толпились на лестничной площадке и на ступенях, смотрели вверх и молчали. Сердце вздрогнуло и заколотилось. Артемий подошёл ближе и...– Тело выносят, – прошептали сверху.И у Артемия похолодели руки и ноги.– Кого? Что там происходит? – спросил он не своим голосом. От него ребята чуть ли не отпрыгнули. – А ну, по комнатам. Живо. Живо!– Каждый в свою комнату, немедленно.Толпа послушников зашевелилась и двинулась вниз. Артемию тоже пришлось отступить, но он почти тут же прижался спиной к стене. Он хотел спросить.– Артемий, – обратился к нему старец Кирилл, – ты тоже. Сердце стучало испуганно. Артемий подчинился, ему ничего другого и не оставалось.Снизу наконец поднялся Стах и во все глаза смотрел на то, что происходило. Его тоже немедленно начали подгонять. И ведь никто и не спросил, где два друга-послушника пропадали. И только толпу молодых людей разогнали по комнатам, Артемий, прислушивающийся к происходящему за дверью с ещё большим ужасом понял, что их запирают. Кто-то ходил с ключами и закрывал комнаты одну за другой. До конца в это не веря, Артемий попытался выйти, но только зря дёргал ручку. И правда заперли. Он пытался услышать, что происходит наверху. Угадывались шаги, потом ему показалось, что он слышит эхо голосов на лестнице. А после всё затихло. Артемий бросился к окну, только и там ничего толком не увидел. Только несколько монахов, подбирая полы своих одежды, спешили куда-то.Они сказали "тело". Что там у них случилось, они просили отца помочь? И зачем запирать всех послушников? Артемий не знал и ходил по комнате кругами. Метался из угла в угол, лишь иногда замирая и прислушиваясь. Тихо. Как же было тихо.Он пытался представить, что здесь происходило, пока они отлучались. Может, кому-то понадобилась помощь врача, и отец проводил операцию? Но почему вообще кому-то нужно было искать помощи в монастыре, а не в больнице? А что ещё?.. Что ещё могло случиться?Только к вечеру комнаты начали отпирать. Артемий ждал, когда наконец отопрут и его, но... его комнату обошли стороной. Сперва он робко постучал, напоминая о себе. Позвал. Но никто ему так и не ответил. И что ему нужно было подумать? Об их провинности узнали? Кто сказал, Стах? Да нет, нет... или они могли найти приёмник. Ноги начали болеть от перенапряжения, юноша сел на кровать. От волнения крутил в пальцах пуговицы подрясника. Почти оторвал парочку. Но вскочил, потому что наконец ключи зазвенели у замка его двери. Было уже совсем темно, а он не зажигал свечей. В комнату шагнул старец Кирилл, за ним стояли ещё две фигуры в чёрном. Артемий настороженно отступил к окну, не сводя взгляда с посетителей.Старец шагнул вперёд, сел на постель и поднял сухую сморщенную ладонь.– Мальчик мой, подойди.Артемий приблизился, повинуясь жесту, сел рядом. В голосе он не услышал укора или гнева, но тем страшнее было.– Почему нас заперли? Почему?.. – он осёкся, потому что до его руки дотронулись холодные пальцы.– Знай, что ты не один. И никогда не будешь один. Монастырь – твой дом.Юноша кивнул. Он плохо понимал, к чему его ведут.– Да, я знаю. Я же рос здесь.Старец не смотрел ему в глаза. На руки, на подбородок и плечи смотрел, а в глаза – нет.– Артемий, твой отец сегодня скончался.Он окаменел. Показалось, ему только послышалось, и Кирилл сказал что-то совсем другое. Артемий сглотнул и хотел переспросить, но голос пропал.– Ты должен знать, – а руку всё держали холодные пальцы, – что никто из ныне живущих не может осиротеть. У нас у всех есть родитель. И он никогда не покинет нас... если ты сам не отвернёшься от него.Артемий взглянул на безмолвные фигуры у порога, потом на старца. Наконец смог выдавить, не веря сам себе:– Где тело? – он поверил только если бы увидел. Только тогда. Но Кирилл опустил голову.– Нет. Не надо тебе. Зачем? К жизни его это не вернёт. – У него было крепкое здоровье! – Артемий вырвался из захвата сморщенных пальцев и вскочил на ноги. – Он не мог... не мог он! – и застыл, глядя на перегороженный монахами проём. – Дайте мне его увидеть.Не получив ответа, он рванулся вперёд, но его удержали сразу несколько рук. И как он не отбивался, так и не получилось прорваться. Оказалось, в коридоре стояли ещё люди.– Осторожнее, осторожнее с ним, – говорил Кирилл. – Он не понимает, что творит. Юноша долго не сдавался. Вырывался, пытался отпихнуть от себя всех их, и на плечах трещала ткань, но его с силой толкнули в грудь. Артемий едва не потерял равновесие. А когда опомнился, снова прыгнул к двери. Только вот поспешно отступившие в коридор монахи закрыли её и снова зазвенели ключами, и оставалось только забарабанить кулаками по двери.– Пустите! Мне нужно к нему, нужно! Крепкая дверь содрогалась от его ударов. Хриплый голос Кирилла по ту сторону сказал:– Пойми нас, мой мальчик. Ты не в себе. Тебе нужно успокоиться.Дыхание перехватило. Артемий ударил ещё несколько раз, и силы резко его оставили. Он опустился на пол, едва не задыхаясь. Видел на руках множество маленьких светящихся ранок. Свет покидал его тело, растворялся пыльцой в воздухе, впитывался в пол и стены.– Молись, мой мальчик, – продолжал приглушённый голос. – Молись, в молитве ты найдёшь утешение.А потом наступила тишина. И вопреки заверением старца, Артемий оказался совсем один. Наедине с тем, что ему открылось. И он сидел на полу, беспомощно цепляясь за холодную стену, потянул руку, чтобы снова попробовать дёрнуть ручку, почти робко. Его заперли, и ничего сделать он не мог. Подумал даже, что мог бы выбраться через окно... но оно было маленьким, и до земли всё же было высоко. Он смог встать и нетвёрдым шагом подойти, чтобы убедиться. Было бы светло, он мог бы попробовать вылезти. Возможно, удалось бы за что-нибудь зацепиться. Но пока он мог цепляться только за покрытый маленькими трещинками подоконник, чтобы снова не осесть на пол. Так он простоял долго. Сам не знал, как ему ориентироваться во времени. А в коридоре зажгли свет. Кто-то встал у двери и спросил:– Артемий. Ты хочешь есть? Принести тебе чего-нибудь?Голоса он не узнал. И сказать ничего не смог. Что-то надорвалось внутри, и Артемий онемел. Ноги и руки плохо слушались, и юноша сел, сжавшись, у окна. Всё в голове перемешалось. Исидор не мог умереть. Он сам называл себя стариком, но он был сильным. Да ведь он был на службе утром! От чего он мог умереть, неужели сердце?А Артемий ведь так с ним и не поговорил. За ночь он не сомкнул глаз, встретил серый рассвет. Душа застыла в искусственном оцепенении. Сон ли, не сон, чудится ему или нет?Утром отперли дверь, принесли еды, на которую он посмотрел с безразличием. Голода не чувствовал, не чувствовал жажды. И не сдвинулся с места. Только одно заставило его подняться. Артемию позволили прийти к месту захоронения.Как сомнамбула он прошёл вниз, в обществе приглядывающих за ним старших послушников, двигался мимо старых, почти иссохших деревьев к невысокой каменной ограде, за которой хоронили многих упокоенных старцев монастыря. Артемий и сам не раз видел похороны и присутствовал при погребении. Только вот земля монастыря принимала древних ослабевших стариков. И каждый раз отец был рядом, опускал руку на сыновье плечо – ориентир, источник тепла и силы. А теперь Артемий стоял один перед мягкой, почти чёрной землёй. Отец лежал там, под этим холмиком.– Камень сейчас не установят, – сказал кто-то. – Это сложно будет сделать. И без того гроб...– Заткнись.Артемий почти не слушал голоса за спиной. Или не хотел слушать, отгородился. Только глаза жгло, горела голова, и сердце почти не билось. Слишком быстро его похоронили. Почему не дали попрощаться? Почему не дали хотя бы дотронуться до его тела? Артемий мог бы лечь на недвижимую грудь, обнять отца и оплакать его. Но слёзы почему-то не лились, застывали на ресницах и только размывали окружающий мир. К могиле пришёл и Стах. Он тоже молчал. Не было сил на то, чтобы о чём-то говорить. Зря они поддались Ларе. Если бы они не ушли, могли бы сделать хоть что-нибудь? А вдруг отцу нужна была помощь? А если он звал сына?.. А сын был далеко.– Ну всё, хватит, – кто-то схватил Артемия за локоть огромной ручищей. Наставник. Оюн щурил слезящиеся глаза, и голос его был охрипшим. – Молитесь об упокоении и верьте, что он обрёл лучший мир.Артемий слышал эти слова много раз. И они его всегда утешали. Но совсем не утешили теперь.Оюн тоже ни о чём не говорил. И оплакивал Исидора он по-своему, молчаливо, смиренно, не оставляя работу. Жизнь не прекращалась. За детьми теперь присматривал не Артемий. Его отстранили от забот, связанных с сиротами. В этом было даже что-то страшное и злое, то, что теперь он и сам был сиротой. Горло захрипело, Артемий прокашлялся и спросил, наверное, он заговорил впервые с ночи.– Я могу пойти в его комнату?Скорее всего, отцу стало плохо именно там. И оттуда его выносили.Но ответ ударил по юноше неожиданно сильно.– Нет.Чтобы занять руки и мысли, Оюн отправил его перебирать старые монастырские записи. Работа была лёгкой, но монотонной, возможно, наставнику казалось, что она может помочь Артемию преодолеть скорбь. Руки что-то делали, глаза смотрели на старые толстые тетради, листы, но абсолютно механически. Единственное о чём думалось – о времени. И о желании отдать что угодно, лишь бы смерть родителя оказалось неправдой. Вот бы кто-нибудь помог ему очнуться от этого кошмара, и чтобы четверо непослушных молодых людей только-только вернулись бы в монастырь, где всё было тихо, светло и спокойно, а он, Артемий, после нашёл бы отца, живого, и спросил, почему тот говорил с настоятелем о сыне. Где-то тикали часы. Артемий очнулся. Он сидел на стуле, смотрел в никуда. И просидел бы так ещё Бог знает сколько времени, если бы не услышал негромкие голоса. Не хотел он никого слышать. Совсем никого. Он поднялся только чтобы закрыть дверь...– ... поблизости убийца.... и тут же передумал. Его словно окатило ледяной водой. – Тычик отписал Его Святейшеству. – Почему не чете Сабуровых?– ... ересь. Если бы не это...Голоса ненадолго умолкли.– Ты полагаешь, Исидора убили из-за этого?Артемия это потрясло не меньше, чем сама смерть его отца. Смерть естественная и убийство – совсем не одно и тоже. Кто-то... кто-то поднял на Исидора руку.Юноша тихо двигался по тёмному коридору, слушал внимательно и пытался вычислить, кто и где об этом говорил. Узнать, что же случилось на самом деле, стало первостепенной задачей.– Только Всевышний знает. – Но это точно? Его же похоронили на территории монастыря. Если он был отступником...Артемий на что-то наступил или задел, потому что раздался грохот. Посмотрел вниз: у стены стояло ведро. Он, как оказалось, сдвинул его ногой, и прислонённая к стене швабра упала на пол.Голоса замолкли. Артемий в испуге отскочил назад, оглянулся и быстро скрылся за дверью библиотеки: но дверь не закрыл. Смотрел в щель, облизывая пересохшие губы и пытался уловить хотя бы ещё один звук. Но сердце стучало слишком громко.Кто-то вышел в коридор. Тени. Сквозь щель невозможно было понять кто.– Господь всемогущий, – проговорил один из голосов.– Просто неровно поставили. Не бойся. – Я не могу не думать о том, что убийца среди нас. Нам нужно было сказать хотя бы мальчикам...– Тычик запретил. Так вот почему всех послушников заперли. Вот почему! И поэтому ему не дали увидеть тело.– И что теперь?– Ты знаешь. Приедет кто-то из представителей, наверное... надо найти записи покойного и предоставить для суда.– Исидор сам о них сказал?.. И не побоялся же. Он правда хотел оставить монашество?..– Я не знаю.Голоса всё удалялись, а Артемий не мог выйти из своего укрытия. Какие записи, какое отступничество? Стах... Стах слышал, что отец просил Тычика не удерживать Артемия в монастыре. Это всё связано? И его правда могли убить из-за пошатнувшейся веры? Записи... отец оставил записи... их необходимо было найти, они казались ключом ко всему. Переживаемая боль обратилась в желание узнать, как умер отец, найти убийцу. Только вот куда идти? Артемий поднялся, пытаясь понять, что ему делать. Он мог бы... мог бы попасть в комнату отца. Точно же, там не могли не остаться следы!И юноша сорвался с места. В груди горело из-за бега, но он не остановился, пока не перебежал двор, не обратив никакого внимания на окликающих его людей и их взгляды, вбежал в жилой корпус и поднялся, перепрыгивая ступени.Комната отца была открыта. Оттуда выходил Матвей. Только едва он увидел сына убитого, как попятился как будто в страхе, оставил что-то, что до этого держал в руках, в комнате и вышел, немедленно запирая дверь.Артемий подлетел к нему и схватился за руку, говорил прерывисто и с отдышкой:– Мне нужно... дайте мне туда попасть...Матвей вынул ключ из скважины и отступил.– После, – сказал он сухо, – мы с братьями сами переберём вещи покойного Исидора. Не волнуйся, у тебя будет память об отце.– Но!.. хотя бы на минуту! – Артемий проследил за связкой ключей, которую Матвей запрятал в глубокий карман. И это, конечно же, не укрылось от монаха. – Нет. Артемий остался перед закрытой дверью, тяжело дыша. Конечно же его бы просто так не пустили. Если там остались следы совершённого преступления... его же пытались скрыть. А послушник не мог стать невидимым, не мог проходить сквозь стены. Он пытался придумать, как ему оказаться внутри, но с отчаянием понимал, что это просто невозможно. А вдруг Матвей нашёл те самые записи? Это ведь последнее, что оставил отец.Юноша спустился на улицу и смотрел вверх, в окно комнаты отца. Уже начало вечереть. И если бы туда кто-нибудь вернулся, зажёгся бы свет. – Осторожнее, смотри куда ступаешь, Золотой мой, – Артемий правда чуть не упал, оступившись, но его придержали за локоть. Тёплые пальцы только ненадолго обхватили его руку и тут же исчезли.Послушник испуганно обернулся. Это был Ноткин! Это был он! Из-за ослепившей юношу потери, он совсем забыл обо всём светлом и радостном, и о духе тоже. – Отца... отца...Дух нахмурился и кивнул. Он будто уже всё знал.Артемий проговорил с горечью:– Они не дали мне даже побыть в его комнате. Не дали мне просто посмотреть, где он умер.Янтарные глаза смотрели на него с участием.– Я уже понял это, Золотко.Артемий снова смотрел наверх, в окошко, и чуть не вскрикнул. Там зажёгся свет. Можно было даже различить, как мелькают тени суетящихся фигур. Если бы он мог... если бы он только мог... Юноша замер, ошарашенный идеей. Он обернулся к стоящему рядом духу.– А ты можешь!.. Ты же можешь оказаться там, – он вскинул руку вверх.Ноткин проследил за этим движением и немного растерянно сказал:– Могу. Если очень надо. Только что ты хочешь, чтобы я сделал?Артемию пришлось понизить голос. Торопясь, то и дело облизывая пересыхающие губы, он начал возбуждённо объяснять. – Я слышал, что они говорили о... о записях. Так и сказали – записи. Я сам не совсем понимаю, но это и неважно, важно то, что мой отец, наверное, о чём-то размышлял в последние дни, но не просто размышлял, он записывал. И именно это могло быть причиной его... – он так и не смог произнести "смерти" и заговорил ещё быстрее и путаннее. – Что там могло быть такого, что отец не показывал это даже мне, почему их так беспокоит, где эти записи он хранил?.. он ведь о чём-то говорил с настоятелем, и тот мог...– Подожди, – прервал Ноткин мягко, взяв в руки холодную дрожащую ладонь Артемия, и повторил чуть ли не раздельно: – Что ты хочешь, чтобы я сделал?– Я хочу, чтобы ты забрал эти записи. Нашёл раньше или выкрал, если они уже до них добрались.Дух мог бы посмеяться, но не смеялся, он смотрел очень серьёзно и словно что-то искал в бледном лице. Потом отпустил руку и указательным пальцем дотронулся до своих губ. – Тебе... тебе для этого нужны силы? – спросил Артемий нерешительно. Дух ведь уходил, чтобы питаться. Ему было недостаточно?– Не для такого дела. Я просто хочу тебя поцеловать, а данное слово не позволяет. Пожалуйста, сделай это ты. Просто прижмись ненадолго, – демон взглянул вверх, – а то время не ждёт.Напоминание о творящемся в комнате отца подстегнуло Артемия. Он совсем забыл о неловкости или стыде, и даже был немного груб, когда вцепился в ворот рубашки и притянул Ноткина к себе. Забылся только на несколько секунд, пока прижимался губами к чуть раскрытым в удивлении губам, потому что в него потоком ворвалось тепло. Оно ненадолго отпугнуло боль, вспыхнув внутри ярким светом. Артемий отпустил воротник, отступил на шаг, думая даже извиниться за свою спонтанную резкость.Дух беззвучно шевельнул губами и сказал раньше, чем Артемий смог выдавить хоть слово:– Значит, что-то вроде дневника или заметок? Хорошо.И его тело вспыхнуло неярким, но таким тёплым свечением и словно бы растворилось. Но не совсем, юноша смотрел, как сгустки этого сияния стремительно летят по стене вверх и бьются в стекло. Грохнули ставни.Артемий с бешено колотящимся сердцем отпрыгнул в сторону, ближе к стене, потому что один из монахов подошёл к окну, открыл его, осмотрел стёкла, затем закрыл. А послушник, за пару дней переступивший столько запретов, отступил в тень сада. Он ждал. Нервно бродил вокруг деревьев, раздражённо дёргал цепляющийся за высокую траву подрясник. Его уже начали донимать головная боль и холод, когда рядом затрещали ветки. Артемий испуганно замер, но различив в темноте очертания демона, бросился к нему.– Ну как, что?И в руки ему вложили немного шершавую, грубо переплетённую толстую тетрадь. Юноша охнул. Он твёрдо знал, что это оно, то, что искали монахи.– О, спасибо! У тебя получилось, у тебя не могло не получиться!..И он тут же раскрыл тетрадь, но ничего не увидел в полутьме. – Золотко... оставь это. – Что? – Артемий вскинул голову.– Ты уверен, что хочешь читать сейчас? Просто...И умолк.Артемий понял, что его собственное тело начала сотрясать нервная дрожь. Действительно нервная, не от холода – потому что юношу ещё согревало тепло Ноткина, отданное ему через прикосновение губ. Это же тепло помогало стоять ему на ногах. Он закрыл тетрадь и прижал её к груди.Голова раскалывалась.– Я так и знал, что не нужно покидать тебя. Я чувствовал это. Хочешь, вини в этом меня. Золотце? Хочешь – ударь меня. Тебе будет легче?Артемий покачал головой. Может, и правда не стоило читать сейчас?– Ноткин.– Да, Золотко?– Это правда произошло? Это правда случилось? – показалось, что глаза вновь обожгло солёной влагой.Глаза духа вспыхнули и погасли.– Да.И Артемий вздрогнул всем телом, когда кто-то у стены корпуса его окрикнул. И это был даже не один голос. Его искали.Юноша еле отнял тетрадь от груди и прошептал:– Ты можешь её спрятать? – Конечно. Никто и никогда её не найдёт, не волнуйся. Тёплые руки Ноткина взяли тетрадь, и сам он снова будто испарился. Артемий обернулся к голосам.– Его точно нет в комнате?– Нет. Нигде нет.– Они не могут ничего най...– Тихо! Надо отыскать мальчика.Но он вышел к ним сам. Набрался смелости, будто ему предстоял бой, и вышел из тени сада. На него тут же налетел Павел. Поседел... и раньше он был почти весь седой, но теперь, кажется, совсем побелел.– Где ты был? – спросил он строго и встряхнул послушника. Пальцы у него были жёсткие и удерживали, причиняя боль.– В саду, – прохрипел Артемий. Но, наверное, в его взгляде они прочитали что-то... непокорное, бунтарское. Не поверили.Видно... и правда Матвей хотел вынести тетрадь отца. А она пропала, и как-то само собой разумелось, что под подозрение падёт сын убитого. Артемий не был удивлён, его уже едва ли могло что-то удивить. И напугать тоже. А плечи вдруг овеяло тёплом. Ноткин вернулся.Но за юношу взялись всерьёз. Как под конвоем отвели прямо к дверям кабинета иеромонаха Алексия. Ни в чём не обвиняли, нет, они просто не могли обвинить. И даже сперва сочувствовали, жалели. При разговоре обходили тему смерти отца. Потом словно чего-то ждали, может, его слов. Но он молчал.Дух за спиной, невидимый для них, сверкал злыми глазами.– Время тянут. В твоей комнате обыск.Артемий знал и это. Вернее, не знал, но почувствовал.– Я могу поговорить с настоятелем? – спросил он. Юноше казалось логичным, чтобы с ним говорил именно Тычик. Но перед ним за столом сидел иеромонах Алексий, мужчина в почтительном возрасте, смотревший на послушника поверх очков и нервно сцепивший в замок пальцы.– А зачем тебе, Артемий? – иеромонах смотрел пристально.В кабинет зашёл монах Верк. Дух выговорил сквозь стиснутые зубы:– Не нашли. Пришёл намекнуть, – и выплюнул совсем уж злобное: – Подхалим.Не нашли искомое у отца, пришли искать у сына. Только тетрадь была спрятана надёжно. Даже сам Артемий не знал, где именно, так что ничем не мог помочь снующим и ищущим всюду монахам, и зря они искали случайного намёка. Не дождались бы.Верк подал какой-то знак Алексию – Артемий не видел какой, просто уловил жест. – Знаешь, – поднялся иеромонах, – сейчас ты можешь не осознавать в полной мере, что делаешь. Я понимаю. Все понимают. И никто тебя не осудит.За плечом злобно рыкнул Ноткин. По-звериному, тихо, и положил руки на плечи Артемия. Через ладони его сквозь чёрную ткань вливалась в тело сила. А Алексий продолжал, переминаясь с ноги на ногу, тщательно подбирал слова:– Все знают, как ты был привязан к нему. Да, все. И совершенно естественно для тебя, мой мальчик...Пальцы Ноткина сильнее сжали плечи.– ... пытаться сохранить всё, что могло после него остаться. Но совсем другое – попытаться понять, что действительно нужно сохранить, а что... словом, ты должен знать, мы хотим как лучше. И для тебя, и для него. Не закрывайся от окружающих.Иеромонах не обвинял. Но намекал очень явственно. Как, интересно, они для себя объясняли исчезновение тетради? Артемий же не мог просочиться сквозь щель. – Что вы от меня хотите?И тогда вдруг всё, что беспокоило его собеседника, вылилось на юношу бурлящим потоком. Алексий вдруг оказался совсем близко, порывисто снял очки и завёл за спину руки.– Артемий, это не смешно. Это совсем не смешно, прекрати. Ты должен сказать всё, иначе... как ты вообще будешь служить Господу? Мы заняты исключительно богоугодным делом, а ты нам мешаешь! Не бери на себя грех, от такого и за всю жизнь не отмоешься, – а вот уже настоящая угроза закралась в глубокий голос.Монах не собирался останавливаться. Он ведь не видел и не мог в полной мере почувствовать, такой грозный и надутый, что за спиной Артемия стоит кое-кто пострашнее. Кое-кто гораздо злее и могущественнее. Юноша вдруг понял... и у него из-за этого дрогнули руки: он, сам Артемий, гораздо сильнее, чем этот мужчина в рясе. И он мог бы только намекнуть Ноткину, и тот сразу бы обрушился на неприятеля, перемалывая кости и плоть. Духу бы это показалось делом несложным.Но Артемий прикрыл глаза, опустил голову, замыкая в себе злость и желание дать отпор. Он ведь и раньше это делал, не давал гневу волю, только теперь злоба была сильнее. Ноткин застыл, полыхая и скрежеща зубами. Но Алексий не продолжил: в комнату вошёл Оюн. – Пустите его. Мальчик тут не при чём, – сказал как отрезал.Наставник старался не смотреть послушнику в глаза. Только и сам Артемий видеть никого не хотел и не хотел больше ничего выяснять. Он вышел, и даже не задумался подслушать, о чём говорили оставшиеся наедине монахи, хотя говорили они громко. Кажется, упомянули Стаха. Бедный Стах... он ведь ничего не знал. Артемий поспешил к себе в комнату, а на тёмный холодный камень стен и пола отбрасывал тени огненный дух, ступающий за ним.– Золотце, чего ты хочешь?Юноша равнодушно пожал плечами. В тишине поднялся по лестнице, вышел на этаж послушников. Дверь Стаха была плотно закрыта.– Я могу принести тебе записи отца сейчас. Хочешь?Но сердце полыхнуло болью, и Артемий только покачал головой. В комнатке было мало вещей. Да и вообще мало всего, тут и спрятать ничего нельзя было. А ведь монахи подошли к вопросу серьёзно, не оставили следов. – Я могу оторвать этому деду его бородатую башку, – мстительно прошипел Ноткин.– Не надо. Какой смысл? Артемий сел на кровать. Посмотрел на свои руки, спокойно лежащие на коленях, на костяшках и гладких пластинах ногтей играл тёплый свет. А потом юноша лёг. Скоре даже не лёг, а завалился на бок.– Какое страшное состояние. Ты сейчас и силу толком принять не можешь. Она в тебя не ложится, – тепло овеяло лицо. Ноткин опустился на пол рядом с кроватью. Юноша закрыл глаза. Ничего не хотелось. Ничего. Он словно уже был мёртв.– Золотце, – шепнул Ноткин. – Золотко.И только Артемий хотел спросить, что тот от него хочет, а в приоткрытые губы угодила сладкая шоколадная плитка. Юноша немедленно широко открыл глаза – не ожидал, и пока шоколад таял во рту, он безрезультатно пытался понять, откуда тут взялась сладость. Артемий и не помнил, когда в последний в раз ел что-нибудь подобное. Да и вообще... когда он в последний раз ел.– Вкусно? – дух улыбался грустно.Неужели сотворил? Или за долю секунды перенёс сладость из какой-нибудь кондитерской прямо в маленькую комнату старого монастыря? А почему не мог? В его власти было заставить небо изрыгать яркие вспышки молний, он мог заставить воздушный поток вырвать из земли дерево. Так неужели ему было сложно?– Но как же ты?..– Т-с-с... Тише. Вот это попробуй, – и в пальцах духа оказался непримечательный кусочек непонятно чего, обсыпанный мукой.Артемий доверчиво открыл рот, откусил. Мука оказалась сахарной пудрой, а сладость вдруг показалась какой-то знакомо-цветочной... как запах розы. Ему оно напомнило варенье из розовых лепестков.– Что это? Мармелад такой?– Одна восточная сладость. Золотко...Голос духа стал очень нежным. А Артемий чувствовал, как невыразимая печаль вытесняет из его груди безразличие. Он уткнулся лицом в подушку, дыхание стиснуло в груди, и слёзы наконец прорвались через преграду неверия и отчуждения и немедленно впитались тканью.Ноткин налёг на него сверху, обнял сияющими, дарящими свет руками.