Глава пятая, в которой случается размолвка (1/1)

Капал редкий дождь. На смену ослепляюще жаркому началу месяца пришла прохлада. Первая, немного осенняя. – И правда там, на фронте, горячо.– Что ты называешь фронтом? Стах посмотрел на него сверху вниз, скорчил какую-то непонятную гримасу и снова отвернулся, смотрел через дверной проём в сад. Влажный, пахнущий свежестью сад.– Знаю я, что ты об этом думаешь, – друг уставился на лужу под водостоком. – Что лучше бы оно всё просто закончилось. Только так не бывает.– Я понимаю. Но в отличие от тебя я хотя бы не строю из себя знатока. Ты разве понимаешь, что там происходит, что стоит за этой войной? Не знаешь же. И повлиять никак не можешь. Никто из нас не может.Стах помолчал. Потом снова бросил на сидящего прямо на деревянном порожке Артемия.– Да оставь ты его, – бросил раздражённо.Но как бы Артемий его оставил? Этого мурчащего шкодливого зверя. В руках послушника он был совсем тряпочный, лежал на коленях абсолютно расслабленный, только на Стаха взглянул недовольно янтарным глазом и снова его прикрыл. Артемий продолжал почёсывать его за ушами и у шеи, постоянно дотрагивался до ошейника.– Ты только зря бередишь себя и меня, Стах. Скажи лучше... ты не знаешь, кто на него это нацепил?– Мне откуда знать, – немного зло ответил Рубин, снова вытащил из рукава записку от Филина и пробежал по строчкам глазами. – У нас даже радио нет! Ты понимаешь, Блока отбросили! Блока! Вот что там теперь происходит?Потом он поспешно оглянулся, чтобы удостовериться, что никто его выкриков не слышал, что никого рядом не было.– И что... – Артемий замер, только голову поднял, – ты... на войну хочешь или чего, уехать подальше?Но только Стах неопределённо повёл плечом. И если бы не кот на коленях, Артемий наверняка вскочил бы, чтобы... ну, по крайней мере, попытаться вразумить. Но кот на коленях урчал и грел, и почему-то становилось легче и веселее рядом с ним. Было такое чувство... что все неприятности не так уж и страшны.– Учитель... он не хочет об этом говорить. С тобой говорил? – спросил друг немного ревниво, а Артемий весь замер. Вот это номер. Неужели Стах сам заговорил об отце? Он ведь так долго уходил от любой попытки завести о нём разговор.– Он сам не свой в последнее время. Но не думаю, что из-за всего этого... – под "всем этим" Артемий подразумевал войну. Сложности военного времени, того, что находило такое отражение в их жизнях. Людей в городе становилось всё меньше. Кто мог себе позволить уехать, те уезжали. Монахам и послушникам же... в любом случае, покинуть обитель они не могли.– Он чаще остаётся в одиночестве, – Стах сел рядом, на порог, спиной к дурманящему своей прохладой саду. – А ещё мне кажется, он вспоминает прошлое. Бормочет что-то. Вчера вот поспорил с Алексием. Знаешь?– Нет, – он ничего больше не говорил, только слушал. И забыл поглаживать мягкую медную шерсть.– Тот ему потом странную вещь сказал. Что-то вроде... как же там было?.. что старые привычки не забываются, что-то такое. Припоминал, каким он был, когда только приехал сюда. Я ничего толком не понял... ну, на лестнице стоял, они внизу были... Внутренне сжавшись, послушник только слушал. И всё больше волновался. Но тут что-то мокрое и тёплое коснулось уголка губ. Артемий вздрогнул и уставился на кота, который, всё так же мурча, потёрся лбом о его подбородок и шею.– Ну ты, – буркнул Артемий, тихонько его отпихивая и вытирая губы тыльной стороной ладони. Но стало будто легче, будто выглянуло солнце и согрело его.– Фу. Что ты как маленький, а если у него паразиты?.. – скривился Рубин, но оба они прислушались и вскочили. Артемий поставил кота на пол, Стах запихнул послание Грифа подальше в рукав. Они оба замолчали, ожидая увидеть, кто к ним идёт, чьи шаги гулко отдаются в стенах коридоров.Это был Матвей. Он казался чем-то обеспокоенным, и увидев двух друзей, поманил рукой. Стах побледнел. Думал, услышали, сделают выговор... а если узнают про Грифа и лаз... но Матвей невпопад говорил о предстоящем служении и о том, что в обители никак не возьмутся за большую стирку, погода не позволяла высушить бельё. Каменные стены в такую погоду были холодными. В коридорах было промозгло, бельё сохло долго, если вообще сохло. Другое дело – под солнцем и ветром. Матвей был потерянным. Да почти все в обители казались потерянными, никто всерьёз и не думал, что бои подойдут так близко, очень много надежд было возложено на Александра Блока, народного любимца. Слишком много. А ведь когда пушки гремят где-то там, далеко, никто не слышит их грохота. Только вот сейчас услышали. Услышали и испуганно сжались. Призрачное эхо выстрелов долетело даже до них, отгороженных толстыми стенами от другого мира. Подробностей не знали, но знали, что происходит страшное.Одного Исидора это не слишком волновало. Его, как казалось, вообще перестало что-либо волновать, и Артемий отнёсся бы к этому спокойнее, если бы не стычки, которые случались между его отцом и другими монахами. Кто-то обмолвился перед службой, что Исидор снова повздорил с настоятелем, но сам Артемий об этом ничего не знал, да и Стах тоже. В самую пору было впасть в уныние. Мир рассыпался, облетал отмершими частицами, и всё то привычное и родное, что было всегда частью его жизни, начало неотвратимо меняться, гаснуть, гибнуть. Только тёплый мазок цвета – мягколапый кот, вьющийся у ног, был чём-то действительно радостным. Пусть даже он был просто немым и не осознающим сказанное слушателем, но юноше казалось, что это единственное живое существо, которое дарило ему тепло. И чем мрачнее становились дни, тем ценнее было это тепло.Что-то в прищуре глаз иногда казалось ему странно знакомым. До ужаса знакомым, но любые мысли о схожести взгляда кота и нечестивого духа он гнал как можно дальше и даже пытался радоваться тому, что демон куда-то запропастился. Ушёл – и ладно... руки юноши только крепче обнимали мурчащего кота. Артемий сам себе боялся признаться, что, несмотря на общество Рубина, чувствует себя одиноким. Возможно... именно поэтому он не замечал того, что стоило бы заметить. Но видели Небеса, ему нужно было открыть глаза раньше. Отец говорил всегда: стоит своё сердце слушать. Артемий слушал недостаточно внимательно и за это поплатился.Дни дождя и прохлады, которые обрушились на монастырь, дали Артемию и Стаху немного времени, чтобы снова углубиться в медицинские справочники, тяжёлые тома, исследования – их личное богатство. Но как только снова выглянуло ещё летнее солнце, им начали поручать хозяйственные дела. Пока земля была ещё совсем влажной – дела небольшие, быстрые. Так, чтобы чем-то занять руки и головы, и последнее занять было необходимо: молитвы не очень хорошо ложились на переживания и страхи.Артемий собирал упавшие яблоки. Сильный дождь многие сорвал, и те, что можно было есть, и те, что ещё не дозрели. Юноша поднял очередной плод, снимая с розоватой ароматной шкурки прилипший мокрый листок, но чуть не уронил его, так и не донеся до корзины.– Надо поговорить.Руки дрогнули. Артемий замер, только сердце заколотилось вдруг быстрее – он и сам не понял почему. Но едва он обернулся к злому духу... вот тогда и пробрал холодок. Разжались пальцы, и яблоко снова очутилось в мокрой траве, глухо стукнувшись о землю.Дух казался собранным, поджавшимся, напряжённым. Всё было знакомо в его облике, кроме одного – плотно сидящего над воротом рубашки ошейника. И Артемий смотрел на этот проклятущий ошейник, узнавал его и чувствовал себя преданным. Странно это было, будто он хоть когда-нибудь действительно доверял демону... Не доверял. Ни разу. Но отчего-то было до смерти обидно. Так, что перехватывало дыхание. Он смотрел то на ошейник, то в глаза духа, несколько настороженные. Артемию стоило догадаться... наверное, ещё давно стоило понять, но он не хотел. И не догадался бы, пока вот так вот носом не тыкнули.– Значит... значит, это всегда был ты? И я... Боже мой, – потрясённо прошептал он. – И ты просто использовал эту возможность, чтобы ко мне подобраться?.. да я сам рассказывал тебе о своих переживаниях...Да он и подумать не мог, что встретится с такой подлостью, с таким коварством!– Нет-нет, Золотце, нет, – его поймали за плечи цепкие сильные пальцы. – Это не так. Выбрось эти мысли из головы!Демон опять наступал на его тень, опять каким-то хитрым способом узнавал, о чём послушник думал, и пусть – ведь Артемий не мог позволить себе браниться, но хотел передать всю ту бурю негодования, что грозила разорвать его изнутри. А ещё – опустошение и своё расстройство. Но руки духа он всё равно пытался убрать, чтобы не чувствовать, как что-то через них течёт прямо в него и заставляет забыть об обиде.– Да послушай меня, ну послушай, – только вот дух держал крепко, – просто пойми: я не хотел... я не хотел ничего плохого. Мне ведь просто надо было понять, что ты такое. Я же не мог просто пройти мимо... да не вертись ты!И он встряхнул послушника так, что у того клацнули зубы. И с неожиданной для себя силой Артемий толкнул его в грудь. С неожиданной – потому что этот толчок заставил обманщика разжать хватку и отступить на несколько шагов, хватаясь за грудь и шипя. Немедленно воздух вокруг юноши загудел и начал сдавливать со всех сторон, но почти сразу это чувство прошло. Дух поднял предупреждающе ладонь.– Успокойся! Я не хочу тебя ранить, не надо со мной бороться. Хорошо, я больше не буду тебя трогать, только не уходи.Артемий дышал тяжело. Смотрел не на неприятеля, а себе под ноги. Что-то в нём происходило. Бурлило как кипящее масло в чане, его разрывало между двумя желаниями: всё же выслушать или плюнуть на это и... но от духа он всё равно не мог избавиться сам. Снова притворяться, что он не видит и не слышит его? Глупо. Так дети закрывали ладонями глаза, чтобы не видеть того, что их пугает.Артемий поднял голову.– Ну и? Говори, – отрывисто бросил он.– Давай с самого начала. Я просто хочу, чтобы ты понял. Нечасто среди недородков можно встретить... как же мне назвать тебя?.. да не так важно, – дух торопился. Говорил быстро, иногда облизывал губы, словно они постоянно пересыхали. – Но я заметил и не мог не попытаться узнать почему. Это же удивительно! Я хотел понять, откуда в тебе берутся силы, ты ведь постоянно себя опустошаешь, но снова и снова ты наполняешься, не забирая... наверное, это всё же сила, она тебя любит, сама к тебе стремится. Я ведь просто наблюдал. А потом... а потом ты начал отдавать мне её. Разве я тебя просил? Разве я вытягивал её? Нет же, тебе же надо себя распотрошить и раздать всем желающим!..Демон начинал злиться. Его взгляд метал молнии, а лицо побелело. Но он выдохнул сквозь сжатые зубы и продолжил немного спокойнее.– Это же тебя убивает. Я долго бродил поблизости. Ты сам не знаешь, но я уберегал тебя. Вокруг достаточно тех, кто разодрал бы тебе грудь и выпил бы всё без остатка, но я был рядом, я разгонял всех стервятников и наблюдал. Просто ты... просто... Сердце спорило с его здравомыслием. Артемий слушал демона и понимал, что с каждым новым словом ему всё больше хочется поверить. Сердце уже верило. Может, Оюн был прав... оно слишком слабое, это сердце, глупое и слабое. Но здравомыслие ещё не покинуло юношу, ведь демон его обманывал. Втирался в доверие, морочил голову.– А те солдаты? – спросил он, припомнив снова тот ужас. – Ты ими питался. Питался ведь.Дух тряхнул головой.– Да если бы ты знал, какие некоторые из них сволочи, никогда бы не стал им помогать. Никогда бы не стал зашивать их. Хотя ты... Зная тебя... ты бы всё равно помог.– Ты меня не знаешь.Демон вдруг подскочил к нему почти вплотную, горящие янтарные глаза были совсем близко. Не то кошачьи, не то человечьи.– Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. Я не зря наблюдал, не зря поглощал все те капли силы, которыми ты делился. Ты тоже знаешь меня лучше, чем сам думаешь, я же... я же отдавал тебе часть себя. Ты вспомни, вспомни, как тебе становилось легче, как уходила боль, как радость заполняла... Это я. Это был я. Сердце совсем ошалело. Так грохотало в груди, что страшно становилось. На ослабевших ногах Артемий отступил. Мысли путались, вспыхивали в его голове и тут же гасли. Ему нужно было... нужно было защищаться. Ему нужно было...– Я решил, что хочу провести тебя с собой. Такое я принял решение, – сказал демон странным голосом. Странным, потому что Артемий никогда не слышал ни в чьём голосе сочетания предвкушения, удивления и страха. Слишком различны были эти чувства. – Я проведу тебя с собой.Артемий отступил ещё на шаг, переживая самые странные чувства за всю свою жизнь. Куда он зовёт его, в ад? В саму Геенну? Судя по тому, какой жар от него шёл, как горели глаза – он должен был обитать в самом сердце Ада.– Я не хочу, я не дамся.Артемий чувствовал, что на этот раз бежать будет он. И даже неважно куда, главное – дальше, дальше от источника его бед. И он даже забыл, что ему стоило бы просить защиты у Небес, он был слишком напуган переменами в самом себе.– А у тебя уже и выбора особого нет, – шепнул демон и поднял руку. – Ты видишь?Артемий испуганно замер и смотрел, как ладонь существа пронизывают сияющие нити, яркие, тёплые, как солнечные лучи. Он смотрел завороженно, но всё же попятился, пока не упёрся спиной в ствол дерева.– Это всё твои фокусы. Убери это, мне не нужны твои демонические иллюзии.– Демонические? – демон пожирал его глазами. – На себя посмотри.Ладони вспотели, и волосы на загривке встали дыбом. Юноша мотнул головой, сам не зная, что это должно означать. И посмотрел вниз, на свои руки. В оцепенении он поднял к глазам подрагивающие, ещё влажные и пахнущие травой и яблоками пальцы. Едва живой от переживания ярчайшего ужаса, он смотрел, как собственные руки пронзают совсем тонкие ниточки, светлые, иногда искрящиеся, и как золотая взвесь окутывает их.В этот момент он пожалел, что был далёк от обморока.Отскочив от яблоневого ствола, Артемий пронёсся через сад, вбежал в двери обители. Грудь жег огонь, когда он перепрыгивал ступеньки, но остановиться он смог только когда вбежал в свою комнату. Тяжело дыша, прижался спиной к закрытой двери и снова посмотрел на руки.Иллюзия рассеиваться не желала. Он пытался растирать ладони, пробовал стряхнуть... не получалось. Не было больно, он вообще не чувствовал эти тонкие ростки, но видел. Как увидел потом и крошечные сгустки в ладонях – такие же тёплые и яркие, как нити, обвивавшие руки демона.Юноша завёл руки за поясницу, прижался к двери всем телом, и только потом услышал недоуменные голоса в коридоре. Послушник дождался, пока они затихнут, вышел из комнаты. На подрагивающих ногах спустился снова вниз, вышел в сад. Он не смотрел на свои руки, одергивал себя постоянно, чтобы ненароком не взглянуть. И демона он застал за совершенно бесполезным занятием, тот сидел на траве крутил в руках яблоко. Теперь оно темнело двумя пятнышками вмятин.– Убери это, – велел Артемий, ещё злясь. Но тут и сам взглянул на ладони и обнаружил: там уже совсем ничего не было. Руки как руки, пальцы как пальцы. Свои, хорошо знакомые и совершенно обычные. – Прости, – вдруг сказал демон, не поднимая взгляда. Но потом тряхнул головой и с убеждённостью сказал: – Так удобнее было, и никого я не дурил.Так что извинение получилось смазанным. А Артемий... он не знал, что сказать. Он уже винил в произошедшем скорее себя за свою глупость и недогадливость, да и обида померкла перед испугом. Как хорошо, что это прошло, чем бы это ни было, как хорошо, что у него снова совершенно нормальные руки.– Да я же... ну сам подумай, – в злости дух снова бросил яблоко на землю, только намеренно, – если бы я хотел тебя обманывать, я бы не... я бы не объявился сейчас перед тобой, а продолжал бы понемногу...Он замолчал. Но Артемий был слишком взвинчен, чтобы пропустить это мимо ушей.– Что продолжал бы?– Продолжил бы... брать то, что ты даёшь. Не смотри так, – наконец дух поднял голову, – я ничего дурного не сделал. И не хотел сделать.– А куда же ты меня забирать собрался? Хватит врать.– Да не вру я! – дух вскочил на ноги. – Ты о себе подумай лучше, ты ведь сейчас даже ограничен не одним телом, что будет, если сюда приедут люди с пушками?Голова лопалась. Послушник даже схватился за виски. Его разрывало на части. Казалось бы, всё было так просто – молись, соблюдай первейшие правила, живи жизнью скромного человека. Казалось бы – перестань чувствовать странное, возьми эти чувства в кулак и раздави... А не выходило.– Я, – выговорил он почти раздельно, – сейчас ни о чём не хочу с тобой говорить.Пусть это была лишь отсрочка. Пусть он снова совершал ошибку, шёл по неверному пути. После того, что он только что пережил, не хотелось ничего. Это был плохой спектакль с плохим актёром на главных ролях. И он это даже понимал, но гнал все неприятные мысли, которые только закрадывались ему в голову. Переставлял корзину, продолжал собирать яблоки, не обращал внимания на замершего духа. А нечисть никуда не уходила. Молчала, даже, как казалось Артемию, не смотрела на него, но не растворялась в воздухе и не исчезала в садовых тенях.Собрав плоды, юноша просто поднял корзину и ушёл, решив доиграть в молчанку до самого конца. А весь оставшийся день он старался не покидать стен общежития. Только под вечер, перед сном, вспоминал, какой мягкой под руками была шерсть, как успокаивало чужое тело, и был зол на себя за это. Спал отвратительно, чуть не проспал утреннюю службу.Артемий нечасто видел Тычика. То есть, он, конечно, видел настоятеля во время служения, но этим всё и ограничивалось. Обычно. Тычик, как лицо духовное и высокопоставленное, не занимался наставлением послушников, на то ведь и были назначены наставники. Но вот службу отслужили, и Тычик обратился к монахам и послушникам, замершим и слушающим. Говорил о войне.Артемия отчего-то прошиб пот. Он осторожно, одним взглядом, попытался найти Стаха... но тот, наверное, стоял где-то позади, за его спиной. – ... никуда. Это испытание послано всем нам. Вспомните, братья, как часто были преследуемы праведники, как часто терпели нужду и страдания. Но великомученики были названы так, потому что принимали свою судьбу, несли свой крест, не отрекаясь от своей веры. И кем же будем мы с вами, если оставим эти святые стены? Отступниками. Голос Тычика гремел. Ни одна душа не смела что-то прошептать соседу, переступить с ноги на ногу или хлюпнуть простужено носом. Все стояли как вкопанные.– И потому каждый сомневающийся должен сделать выбор. Если кто решит отойти от Служения, пусть так оно и будет. Господь сам решит во время Страшного суда, чего достоин будет свернувший с благой тропы. Но как настоятель монастыря говорю: за предательством всегда следует расплата. Ибо только праведники смогут пройти во врата рая. Отступники сойдут в огненный ад. Артемий никогда не считал себя... богобоязненным. Он любил Бога, не боялся, и поэтому такие справедливые, но жестокие слова его задевали. Только чудом он не подскочил на месте, когда кто-то подошёл к нему со спины вплотную и положил подбородок на его плечо.– Это правда, предателей нигде не любят, – прокомментировал демон. – Но это ещё надо разобраться, где предательство, а где нет.Артемий опустил взгляд в пол. Стоял, не шелохнувшись, боясь... да всего боясь. Он не мог ничего сказать духу, не мог его отпихнуть. Как бы на это посмотрели другие братья, они же не видели нечестивца... решили бы, что Артемий совершенно безумен.– Его глаза не видят правды, – тем временем продолжал бес. – И лжи не видят. Не видит он собственных заблуждений, а уже хочет обвинить кого-то в неправоте... да не зажимайся так. Я же не трогаю тебя... руками. Лучше слушай, что он говорит.Но Артемий не мог! Не получалось. Он ещё слышал, как над сводами громыхает голос настоятеля, но смысл его слов до сознания не доходил. Он только с громко бьющимся сердцем думал: ага, не трогает он... конечно... тяжесть чужой головы немного тянула плечо. К спине прижималось тёплое тело. А в послушнике смущение боролось со злостью, обидой, и какой-то ошалелой радостью.– Ты же иначе меня не слушаешь. А сейчас... слушаешь очень внимательно, – сказал демон, будто прочитал его мысли. Да так оно и было, прочитал же. – А нам надо поговорить. Надо, понимаешь? И о том, о чём говорит ваш этот... пастырь. Вот смотри... он тут вещает о предательстве, а если это не предательство, а если это обретение истины?.. А если до этого ты не мог решать, чему присягаешь, чему веришь, если это всё решили за тебя ещё давно? И ты что, должен что-то своим управителям? Ты как верный невольник будешь отстаивать то, что они определили за истину, м?Артемий ещё пытался вслушаться в проповедь, но с демоном у плеча это было совершенно невозможно. И как бы не пытался злой дух его смущать... сердце всё равно должно было чувствовать правду.Демон ухмыльнулся.– Ну и что же тебе говорит твоё сердце?А сердце говорило странное. Снова. Чутко прислушивалось, находило в словах духа что-то такое, от чего начинало биться чаще. Ведь в самом деле... в самом деле, как можно нести ответственность за выбор, которого ты не делал?Неожиданно дух смилостивился. Он отстранился и сказал:– Ладно. Я бы хотел с тобой поговорить, но ты пока подумай. Я подожду, когда ты придёшь к внутреннему согласию, а не вот как вчера.И он ушёл. Исчез, растворился. И о каком же внутреннем согласии могла идти речь? Артемий вышел из храма, понурив голову. Совершенно бездушно, а по въевшейся привычке осенил себя знаком. И когда Стах оказался рядом, схватив за рукав подрясника, Артемий испытал неловкое чувство... ему не хотелось с ним говорить. Не потому что был обижен на друга, не потому что его не любил, просто он не знал, о чём говорить. Слова проповеди он пропустил мимо себя, а Стаха они ожидаемо взволновали. – Ты слышал? Он что, читает мысли? Или нас тогда подслушивали?– Не думаю... и ты ведь ничего такого не сказал.А что ещё говорил Тычик?.. Артемий совсем не мог вспомнить, зато помнилась тяжесть чужой головы на плече. И невольно он начал поглядывать по сторонам, щурясь из-за яркого света, на монахов, на собирающихся в группу послушников, на отца и наставника... Они одни со Стахом стояли в стороне.– Мне нужно выйти, – прошептал друг совсем тихо, – мне нужно... не знаю, найти Грифа или... мне нужно знать.И глаза его горели как у одержимого. Проповедь его не остудила, не заставила задуматься, нет, наоборот, разожгла интерес ко всему, что касалось этой войны. И почему-то... почему-то Артемий не стал даже пытаться его успокоить. Он и себя-то не мог успокоить. А Стах пока не принял самого главного решения, не было пострига. Он был волен делать то, что считал нужным делать. И если он хотел как можно больше знать о войне, как мог Артемий его остановить? Может, поэтому он и сказал:– Тогда иди. Я сделаю всё сам.Стах выпучил глаза, но спохватился и опустил голову. Не хотел, наверное, чтобы его удивлённое лицо привлекло чьё-то внимание.– А если увидят, что ты один? Я не знаю, сколько я буду... – и Стах замолк.– Скажу, что отошёл. Что скоро вернёшься.Стах чем дальше, тем больше удивлялся.– Из тебя вышел бы хороший лжец, – проронил Рубин, но совершенно не осуждающе. А всё потому, что это балансирование на грани правильного и неправильного было ему выгодно. Но Артемий всё же буркнул в свою защиту:– Если я так скажу, я не совру. Верно же? Им какая разница, куда ты там отошёл. Или что, передумал?– Нет! Нет-нет, – Стах бодро замотал головой, схватился за него и потащил в сторону. Но как бы он не торопился убежать в город, у него не получилось сделать это сразу. Вместе они взяли из прачечной несколько корзин с выстиранным бельём, сделали несколько ходок, сильнее натянули верёвки, и только тогда совесть Рубина была удовлетворена. Напоследок, передавая другу свой подрясник, он задержался, спрашивая немного виновато:– А ты как себя чувствуешь? Точно нормально, сам справишься?– Нормально-нормально, иди.– Я быстро, – и Стах украдкой пошёл к стене монастыря. Артемий и не сомневался, что Станислав не станет задерживаться, он знал город хуже Грифа, но куда лучше самого Артемия. Даже если поиски не принесут ему удовлетворения... пусть. Газеты, радио... в монастыре всего этого правда нельзя было найти. А Артемий вытянул из корзины первую влажную простыню.И думал. Демона было не видно и не слышно. Будто в самом деле нечестивец давал ему разобраться в самом себе. И он ведь... на самом деле, он не был постоянно рядом. Никогда не появлялся в корпусе общежития, не досаждал по ночам. Артемий зажал щепками ещё одну простыню. Ему в голову пришла очень странная мысль. Демон тоже заговорил о войне. Может, знал больше? Ему ли не знать, нечеловеческой сущности-то. Послушник встал между рядами крепких шнуров, на которых сохло бельё, он позвал:– Демон? – конечно, он имел в виду конкретного демона. Своего. Вернее, того, кто к нему привязался. Но это так странно звучало, что Артемий решился позвать по-иному. – Ноткин?И у него не осталось времени корить себя за то, что он решился назвать имя, которым сам же нечисть и нарёк. Но призываемая сущность явилась почти немедленно, и простыни всколыхнулись, хотя мокрые они были ещё тяжёлыми. – Что такое? – он заводил янтарными глазами по послушнику, по развешанным простыням, видимо, ничего особого не увидел, – хотя что он вообще думал увидеть? – и спросил по-другому: – Что случилось, Золотце?Такое обращение сбило Артемия с толку.– Зачем ты... не называй меня так.Дух снова оглядел его, немного расслабился и продолжил своим обычным тоном.– Но я уже привык, – развёл он руками, как бы говоря, что тут уже ничего не поделать. – Не помню, я звал тебя так? Про себя уже давно. Знаешь, что-то вроде "Золотце сегодня не в настроении", "Золотко снова истощён" или "Золотко достаточно добр, чтобы дать мне немного себя"...– Прекращай, – юноша отвернулся, вместо гнева ощущая ужасной силы смущение. Пока он возился с бельём, он понял одну простую вещь: кажется, некоторые действия духа действительно были вызваны заботой. Конечно, это не исключало того, что искуситель это делал с особым расчётом, чтобы после всё же провернуть своё грязное дело... Но всё равно плохо думать о нём не хотелось. Даже после обмана. Он не внушал дурных снов, давал ему время побыть в одиночестве, не начинал с ним разговор, если рядом были свидетели... конечно, за исключением этого утра, но ведь он не требовал ответов и не стал докучать слишком долго, ушёл. И нельзя было не заметить, что с его появлением Артемий стал лучше себя чувствовать, прошло наконец болезненное состояние, и всё чаще он ощущал прилив сил.– А сейчас ты очень встревожен, Золотце. Поделишься со мной? Или снова погонишь?Артемий вздохнул. И тут же он подумал, что вообще начал чаще вздыхать. – Да ты разве гонишься? Вертишься где-то поблизости.Глаза нечестивца прищурились.– Ну как я могу быть вдали от своего хозяина? – и белые пальцы искусителя легли на кожу ошейника. И этот жест снова заставил Артемия отвести взгляд. Но ненадолго. Потому что у запястья духа взгляд юноши привлекли царапины. Тоже память, как те, что на щеке? Да и что это за "хозяин"? Не хотел же он сказать, что Артемий?.. юноша смотрел на ошейник.– Хозяин и сам не знает, что с тобой делать, – отозвался он ворчливо, потому что таких смущающих вещей никто никогда ему не говорил. – Ты на воле и сам неплохо справлялся. Тебе помочь его расстегнуть?Недовольство было не совсем настоящее... оно просто помогало скрыть щекочущее чувство в груди даже от самого себя. А спектакль продолжался. Демон отступил, прикрывая ладонью шею и ремешок, который к этой шее плотно прилегал, да ещё и покаянное выражение на лице состроил. Артемий ни минуты не сомневался, что он так забавлялся.– Вот такого нам не надо... Золотце сам на знает, что говорит. Я ведь очень полезный. Я как... как этот, – он защёлкал пальцами, вспоминая, – как ангел.Из-за такого нелепого сравнения Артемий рассмеялся. Он и забыл, о чём хотел спросить, о войне, о других душах.– Ты?! – в груди билось веселье. Непривычное, будто чуждое. – Да разве может существовать кто-то, кто был бы менее похож на ангела, чем ты? – А чем это я не похож? – Ангел не станет разгуливать в таких одеждах, не станет оборачиваться котом, не станет говорить таких слов, не будет так бесстыдно ухмыляться...– И не станет, конечно же, преследовать послушника монастыря, – добавил демон.– Именно. Ангел не стал бы его преследовать и побуждать к чувственному.– Побуждать к... Чем?– Да всем.И только тут Артемий остановился и понял, что во время этой шутливой перепалки лицо духа, точнее, выражение его лица стало странным. Послушник не решился бы его описать. Оно просто было странным. Его взгляд казался довольным, а улыбка на тонких губах – мечтательной. – Золотце, – сказал дух таким же странным голосом, – ты флиртуешь.Юноша немедленно сам перестал улыбаться. Он весь поменялся в лице и глухо, испуганно охнул. Немедленно отошёл на шаг назад.– Я вовсе не... это совсем не оно.Да разве он флиртовал, разве это было кокетством? Он даже и не думал о таком. И это после того, как его доверием так вот обошлись!– Да успокойся, – теперь же демон улыбался скорее грустно. – Вот чудак... раньше меня не боялся, теперь боишься. И меня, и себя. Я ведь... я ведь мог бы опустошить тебя насильно, знаешь? У меня бы хватило сил, чтобы выпотрошить тебя и всё проглотить. Но мне этого не хочется. И тела, если говорить откровенно, мне тоже не очень хочется. Знаешь, если это "просто тело".Артемий сглотнул вязкую слюну. Страх сжал горло, поэтому это вышло шумно и болезненно.– Я знаю. Тебе нужна душа.– Мне нужна взаимность, – дух смотрел прямо, немного головой покачал, но не приблизился. – Я получал совсем немного, мне хочется больше.Потихоньку начали собираться разрозненные кусочки мозаики. Страх немного отпустил, и Артемий осторожно уточнил:– А ты что-то со мной делаешь? – и это веселье, и бравшаяся из ниоткуда беззаботность... Раньше Артемий не замечал этого за собой. Теперь вот заметил. – Ты меня меняешь. В угоду себе. И ни о какой взаимности и речи быть не может!Сказал как отрезал, но сам понял, что не вполне искренен. Сердце болезненно дрогнуло.– Не ври мне. И себе не ври. Любое действие требует затраты сил. Любое. Даже чтобы что-то сказать. Чтобы дышать. Да даже чтобы просто подумать. И это – наше с тобой сочетание. Я не меняю тебя, я открываю в тебе новое. Как и ты во мне. Это как... обмен. Иногда невольный, – и пресекая попытки юноши ещё что-то сказать, он продолжил: – Не отнекивайся мне тут. Я чувствую, когда ты обо мне думаешь. Твои мысли долетают до меня крохотными искорками, и я всегда это замечаю. Всегда. А когда тебе кажется, что солнце начинает греть тебя, не обжигая, когда кажется, что ветер не холодный, а тёплый, – это я думаю о тебе. Поэтому даже когда меня нет рядом, ты впитываешь частицы...– Замолчи, – перебил Артемий, вскидывая руки. – Просто замолчи.Его сердце снова дрожало, сжималось, пальцы похолодели. Это всё было слишком. Слишком тревожащее, слишком смущающее, слишком... Демон молчал. Отвёл взгляд, уголки его губ совсем опустились. Так ничего и не сказав, он снова ушёл. И, может, это было лучшим завершением этого странного разговора.Но демон пришёл на трапезу. Сидел рядом, но ничего не говорил. И по-прежнему никто его не видел... странно даже, ведь кота видели все. Он поэтому пришёл к Артемию как зверь? Может, наоборот, он не хотел таиться, сотворил себе плоть, чтобы юноша мог его видеть?.. Артемий не мог спросить, не среди других людей. Он теперь и не знал, как ему говорить с духом.Но дух говорил с ним как обычно. И послушник убедился в этом на следующий же день.Поясницу объяло болью, руки дрожали. Он закатал рукава, чтобы не мешались, но полы подрясника путались в ногах, по спине уже, впитываясь в ткань тёмных одежд, выступали капли пота. Артемий прервался только на минутку – оттереть влажный лоб, откинуть со лба липнущие непослушные прядки. – Ну и зачем это? – скалился демон, глядя на копающего землю послушника. – Тебе велели выкопать колодец? Или это могилка кому-нибудь?Артемий продолжил копать. Он ещё не решил, как относится к тому, что с ним творилось. И главное – как с этим быть дальше.– Это тяжело и бессмысленно, – ворчал демон, подошёл к юноше ближе. – Он потом велит тебе обратно закопать яму, да? Этот... Оюн. Напрасная растрата сил. Непростительная.Артемий старался не смотреть на него. Не замечать, никак не показывать, что слушает демона, но он был сосредоточен на слежении за его фигурой почти так же, как и на выполнении порученного задания. Нарушитель спокойствия тяжело вздохнул и подошёл ещё ближе. Слишком близко. Артемий невзначай отодвинулся, начал вскапывать яму с другой стороны. А дух замер.– А, вот оно как. Значит... совсем не доверяешь? Это плохо. Он больше не пытался приблизиться. Встал напротив ямы, сунул руки в карманы брюк. Артемию хотелось взглянуть на его лицо, но юноша подавил это желание, как подавлял желание поспать дольше, когда сладок сон, и побольше съесть, когда еда вкусна. Как давил в себе ропот, возмущение, желание возразить или сделать по-своему. Не сбив дыхание, он продолжил усердно работать, не позволяя себе жалеть о потраченном времени и силе. Но дух звонко щёлкнул пальцами и воскликнул:– А мы вот так!И на краткий миг он весь будто огнём оказался объят, так ярко полыхнула его фигура. Артемий чуть не выронил лопату и зажмурился, а когда смог видеть, совсем забыл о своём же решении пока не обращаться к искусителю. Он не мог отвести глаз. Молодой мужчина в щегольском костюме исчез, вместо него рядом стоял юноша, ровесник Артемию. Не было длинных волос, стянутых резинкой в хвост, они стали куда короче и взлохмаченнее, как у уличных городских мальчишек. Не было глаженной рубашки и жилета с металлическими пуговицами, появилось скромное одеяние послушника, ровно такое же, какое носили в монастыре все, кто хотел принять постриг. Он был ниже Артемия, но смотрел всё так же лукаво. Нет... Это был тот же дух, только скинувший со своего обличия несколько лет, ставший подростком. Изменившийся дух был похож и одновременно не похож на себя, неизменным был только ошейник.– Работает, – даже голос его изменился. – Не будь со мной холоден, пожалуйста. Это по-своему болезненно. Ну, раз такое дело, давай я тебе помогу. Сколько он там велел вырыть?И в руках мальчишки, как по волшебству, появилась лопата. И этот странный, мешающий, смущающий веру дух начал весело и легко зачерпывать комья земли и глины.– Не надо! Что ты делаешь?! – Артемий выхватил у него лопату и поразился: она была настоящей, не растаяла, не испарилась, оттягивала руку своим весом. – Отстань, я делаю то, что захочу, – демон как ни в чём не бывало продолжил работать уже третьей лопатой, так же странно материализовавшейся.Артемий не знал, что ему делать. Это всё была не иллюзия и не галлюцинация, земляная горка, приминающая зелёную траву, всё росла. Он как дурак стоял с разинутым ртом, с двумя лопатами в руках, и смотрел на творящееся безумие. Это было каким-то очередным хитрым искушением? Какой смысл был в том, что демон делал?Растерянность сменилась упрямством, послушник с силой воткнул отобранную лопату и тоже начал копать. Если демон таким образом хотел подтолкнуть его к бездействию, это было глупой затеей. Артемий от работы не отлынивал никогда.– Вот и делай, – пробурчал он, с пылом кидаясь выполнять поручение. Пусть и совершенно бесполезное.– Знаешь, я правда не могу понять... вот на черта это надо? – и демон тоже работать не переставал. Артемий осознавал, что его снова захлёстывают совершенно странные, сильнейшие чувства, и он уже не мог сохранять маску спокойствия. Слишком странно было говорить с демоном теперь, когда он выглядел как любой другой сверстник, живущий при монастыре.– Я должен подчиняться наставнику. Это не обсуждается.– Но ты же знаешь, что потом он велит тебе её закопать!– Велит, – согласился юноша, не сбавляя темп.– Тогда зачем? Я не понимаю! – казалось, дух полон негодования и праведного гнева. – Это пустая растрата. Я бы ещё понял, если бы ты делал что-то полезное. Ты сам-то понимаешь, что этот твой труд бессмыслен?– Понимаю. Именно в этом вся суть. Я должен это принять. Такой будет вся моя жизнь. Я должен отбросить тщеславие, гордость, себялюбие, должен быть кротким, смиренным и послушным...– А ещё полным дураком, – добавил демон.– Ты... ты не сможешь, – пыхтел Артемий, уже не контролируя дыхание, – смутить мой разум. Не пытайся. Мне это задание дали не для того, чтобы я искал в нём смысл... Хоть тут и всё на поверхности...– Хорошенький каламбур.– ... я не буду задаваться вопросами, – юноша не стал обращать внимания на эту шпильку. – Это для моей же пользы. И так я докажу свою верность. Отброшу волю, только так.Демон вдруг остановился, отставив лопату, сложил руки на груди. Смотрел задумчиво, не насмехаясь, на работающего Артемия.– А ведь никогда такого не будет, – только это и сказал.И послушник, подкидывающий в кучу землю, остановился. Эти слова что-то задели.– Ты о чём это? – юноша тяжело опирался на лопату. Как на костыль. Он не хотел признавать, но даже присесть не мог, чтобы не показать своей слабости. И не показать её не демону, а самому себе.Янтарные глаза странно блестели. В них читалось неясное, и это почему-то вызывало приятное тёплое чувство.– Я говорю: никогда ты свою волю не утратишь. Это же так просто, иначе я и не заинтересовался бы тобой, – демон говорил задумчиво и тихо, как будто сам себе. – Ты и без воли – это не ты. Не смирение заставляет тебя из раза в раз слушаться этих дедов. Это воля помогает тебе подавить черты, которые ты определил для себя как недостойные. Это воля ведёт тебя по пути, который ты признаёшь правильным. Смирение тебя обескровило бы. А воля делает тебя живым. Настоящим. А всё это... – демон посмотрел на дно вырытой ямы, – это ведь испытание, да? На испытание похоже. Похоже, что ты сам себя на прочность проверяешь. Хватит ли сил, сможешь ли.От жути волосы на теле дыбом встали. Артемий посмотрел вниз, думая, что демон снова стоит в его тени. И ему стало ещё страшнее, потому что тень его была при нём, и демон его точно так прочесть не смог бы.– Так ты это понимаешь? – ещё ярче засверкал глазами дух, и его юный голос казался радостным. – Ты же всё понимаешь, Золотко! Только признаться в этом не хочешь.Сердце сжалось, задрожало. Артемий опустил голову, он разозлился на самого себя. Стыдился своих потаённых мыслей, которые демон так легко обнажил.– Это плохо, – сказал послушник, – очень. Тут радоваться нечему. Это значит только, что я очень далёк от своей цели.– Её можно заменить на цель другую... легкодоступную, – заметил демон, выгибая бровь и ухмыляясь.– Такими вещами не шутят, – посуровел Артемий. – Речь идёт о моей душе.– Ну... Тогда давай серьёзно, – демон подошёл к нему ближе, и это не расценивалось как угроза. Может, из-за того, что на противника можно было смотреть сверху вниз, и потому дух не казался опасным. – Вот приедет новый поезд, привезут раненых. Их – в больницу, и твой отец туда же. А этот твой руководитель прикажет тебе тут сидеть. И... к примеру, кругами бегать. Ты безропотно начнёшь тут носиться?Это была провокация. Попытка взрастить в нём цветок сомнения. Наверняка ведь! Нельзя было поддаваться.– Но мой отец всё же пойдёт... Он знает и умеет больше меня. И Станислав, наверное. Он будет помогать. От меня ничего не зависит.Демон не отступал.– Не осторожничай. Я тебя прямо спросил, вот и ты не увиливай. Понимаешь же, что из тебя помощник получше выйдет. Понимаешь, как ценен в больнице каждый, кто может помочь.– Меня бы не поставили перед таким выбором! – воскликнул Артемий.– Ой ли? А вот если? Заставили же тебя яму копать. Просто чтобы. А ты же мог быть с отцом в это время, а? И мог бы изучать, как можно помочь человеческому телу. Это же намного полезнее. И важнее для тебя.И он был прав. Демон был прав, Артемий бы с большим удовольствием и облегчением заменил бы лопату на учебник.– Всё не так просто. Другие и без того думают, что для нас вводят очень уж серьёзные послабления...– Это не ответ. Ну хорошо, – дух отступил. Снова. – Давай не будем сейчас об этом. Но про волю ты зря так. Она ещё сделает тебя сильным... Ты уже замечал иногда, что ты вдруг становишься... наполненным? Я знаю, у тебя бывает это. Может, когда вы молитесь? И тебя захлёстывает это чувство, и ты готов полюбить и простить весь мир... Артемий снова посмотрел под ноги. Демон задорно рассмеялся, игриво наклоняя голову на бок.– Мне для этого не нужно говорить с твоей тенью. Это же так просто. Это же твоя суть. Она влечёт к тебе силу, которая наполняет тебя, делает живым. Ту силу, благодаря которой ты можешь действовать. Мне обидно, что ты растрачиваешь её впустую. – Странное ты говоришь, – едва пролепетал юноша. Он чувствовал, что что-то происходит вокруг них, но не мог понять что. Это было сродни колдовству. Демон шагнул к нему ближе, но пошатнулся – наступил на зыбкий край ямы – и начал неловко заваливаться на бок. А послушник не придумал ничего умнее, чем попробовать поддержать, помочь. Так действовали хитрые дьявольские силы.Артемий понял, что это была не случайность, когда уже будучи не в состоянии удержать другое существо – ослабевшие руки просто не смогли удерживать такой вес, он очутился в неловком положении. Оба оказались на земле, у края ямы, Артемий просто оказался утянут вниз вслед за обретшим такое реальное тело духом, он даже едва не упал на своего собеседника, только в самый последний момент выставленная рука помогла ему удержаться и не лечь на искусителя всем телом. Но он даже подняться не сумел бы: тёплые руки обняли его шею, не дали отстраниться. Улыбающееся тонкие губы были так близко, что это было невозможно переносить. В голове как-то враз помутилось.– Да, – проговорил демон мурчащим голосом, – с твоим наполнением, Золотко, иначе и быть не могло. Помочь хотел, милый, потому что суть у тебя такая. Артемий смотрел на него во все глаза, не в силах пошевелиться или сказать что-нибудь. Он как никогда отчётливо понимал, что в него вливается то самое странное, замечательное... что-то. Взгляд его метался от одной детали к другой: то замирал на розоватых полосах царапин, то стремился вниз, к приподнятым уголкам губ, а то и вовсе останавливался на кончиках коротких ресниц.– А знаешь, какова моя суть? – янтарные глаза сияли совсем близко, в них билось пламя. – Из-за неё мне иногда так и хочется сунуть голову в огонь, молнией сверкать в небе. Я потому бываю так весел, а иногда – безрассуден и зол. Я могу дать тебе часть себя. Я дам, только ты тоже подари мне немного от твоей сути... Чёрт! – вдруг низко рыкнул он. – Какое безумное сочетание...Юноша ничего не понимал. Всё в нём разгорелось, стало и легко, и светло. И хотелось поддаться. Больше всего на свете хотелось. Дыхание, почти настоящее, касалось его лица, глаза с вертикальным зрачком уже не пугали, но... что-то утекало из него, в то время как нечто иное вливалось в тело бурным потоком. Сил прибавлялось. Невидимые потоки проходили сквозь их тела и бурлили. И вот это было страшно, потому что никогда ещё послушник не испытывал таких чувств. Он резко дёрнулся, высвободился, вскочил на ноги, тяжело дыша. И всё равно не мог не смотреть на лежащего демона. Тот не спешил подниматься. С досадой дух стукнул кулаком по земле так, что, казалось, она содрогнулась под ногами.– Ну какой же я идиот! Ну какой... долбанный кретин, – отдавшись своему огорчению, он закрыл руками лицо, словно ему стало стыдно. – Ну почему, почему я раньше не понял?!– Что не понял? – слабым голосом отозвался Артемий.– Да что к тебе нужно было прийти именно в таком обличье! Да по тебе же видно, что ты был бы мягче и снисходительнее к тем, кто младше тебя. Да хоть к тем, кто просто не крупнее тебя, слабее. Это же так очевидно! – убивался демон так искренне, что его становилось даже жаль. И Артемий бы пожалел, но был ещё глубоко под впечатлением от пережитого. – Как быстро дело бы пошло. Какой же я!.. Да я за месяц не мог добиться такого результата, как за сегодняшний день, мы ведь почти... А, чёрт!И он снова ударил с досадой по земле. Листья посыпались с деревьев, загудел воздух. Послушник уже невольно боялся за свою жизнь. Он опасливо отошёл и услышал, как захлопнулась старая железная дверь. Юноша со страхом обернулся, прислушиваясь в тяжёлым шагам. Оюн подошёл неспешно, осмотрел послушника и результат его трудом.Демона нигде не было видно. Двух лишних лопат тоже.– В следующий раз, – сказал сурово монах, – будешь работать аккуратнее. Ты весь в земле. А теперь закапывай. И не забывай ежесекундно молиться.Молиться... он не мог молиться. Он не мог даже успокоить своё дыхание. Он бросился закапывать землю, пытаясь скрыть от глаз наставника своё волнение. Оюн ушёл. Он в последние дни тоже был весь в себе, не было ему дело до красных щёк юноши и его трясущихся пальцев. Зато Артемий стыдил себя за двоих. И более того, хотел всей душой сбросить с себя груз этого греха.Поэтому впервые на исповеди он со стыдом и глубоким раскаянием покаялся в грехе сладострастия, сознался в греховных мыслях. Он боялся осуждения не больше, чем самого мига, когда произнесёт эти слова. Отец говорил, что покаяние облегчает душу, а ещё говорил спокойно и рассудительно о том, что у Артемия сложный возраст, это надо просто пережить, набравшись терпения. Это было разумно, Артемий это понимал. Но легче не становилось.Произошедшее накануне лишило его спокойствия. Он хотел молиться, а вспоминал тепло рук, объявших шею; хотел работой отогнать опасные телесные отклики, а вспоминал своё искушение нырнуть в огненно-янтарный омут; хотел забыться сном, а уснуть не мог, перед глазами представало улыбающееся лицо. И юноша убивался тем, насколько он грешен. И встав рано к службе, он ясно понимал, что нуждается в исповеди и прощении.Признание далось легче, чем он рассчитывал, и действительно, на душе стало спокойно, в этом облегчении Артемий простоял, молясь и радуясь, вплоть до причастия. И только тогда почти в отчаянии, обрушившимся на него, но не видимому постороннему глазу, он понял, что снова вспоминает искусителя. Как тот говорит, как смотрит, как иногда немного наклоняет голову... И вся радость очищения тут же испарилась. Благодарственную молитву Артемий едва ли слушал. В его голове беспокойно роились противоборствующие мысли. И он винил себя, чувствовал как глубоко испорчен, чувствовал червоточину в своём сердце. И это он-то был уверен, что ему не стоит беспокоится о подобном искушении?! Как же он был глуп и наивен!Весь день он искал уединения, искал, где мог бы спрятаться не только ото всех, но и от самого себя. Самым ужасным было то, что он ощущал прилив сил. То, что было ему отдано нечеловеческой сущностью, грело его изнутри, усмиряло боль тела. Даже после бессонной ночи юноша чувствовал себя неплохо, у него не слипались глаза, не кружилась голова. Никаких сомнений не было в том, что демон что-то сделал с ним. Он был коварен и хитёр, и борьба была неравной с самого начала. Послушник решил молиться, читать труды старцев и уже в них обрести опору и поддержку. На то было дано согласие его наставника, без сомнения, видящего пыл и искреннюю, праведную страсть послушника. И так Артемий читал от скромного обеда до самого вечера, решившись отказаться от третьего приёма пищи, надеясь так усмирить и дух, и тело. Но всё в нём обречённо понимало, что он хотел бы хоть краем глаза увидеть своего демона. На минуточку бы. Просто взглянуть разок. И все приложенные труды и попытки забыть об искушении, он это понимал, заранее были обречены на провал.Почему только демон не приходил? Сейчас Артемий представлял собой смущённую и слабую жертву, но почему-то исчадие ада не спешило этим пользоваться. И почему-то это не вызывало облегчения. В полутьме хранилища великого знания о душе и Боге только шелест страниц нарушал тишину.– Только смиренные духом есть наследники лучшего Царства. Только те из верующих, кто не побоялся себя всего отдать служению, будут вознаграждены, – повторил Артемий шёпотом последние строки. И тут же захлопнул книгу и положил её на стол. Не верил он этим словам, не мог верить – сердце отказывалось их принимать. Это не было похоже на истину. Напоминало скорее договор купли-продажи.Что-то колыхнулось рядом, пришло в движение. И вот уже послушник был не один.Артемий поднял взгляд и с неконтролируемым тёплым всплеском, потрясшим всё его тело, понял, что у деревянных стеллажей с потрескавшимся от старости лаком стоял демон. Обновлённый, в ещё непривычном облике юноши, в таком же подряснике... Он и не смотрел на Артемия, стоял с опущенной головой и сам казался ужасно расстроенным.Вопреки своим чувствам Артемий нахмурится и грубо спросил:– Опять пришёл?– Я не мог не придти, дурень, – было сказано в ответ.Было в этом что-то ужасно раздражающее. Послушник резко поднялся с места, и ножки стула с противным звуком проскрежетали по полу. Артемий специально, почти демонстративно повернулся спиной к духу и начал собирать все набранные книги в стопку.– Ну и нашёл бы кого поумнее. К нему бы и цеплялся.Он был... наверное, огорчён. Не так он хотел говорить с демоном. Но и подумать не мог, что искуситель будет так тихо стоять в стороне и корчить кислую мину, подумать только, будто это он – обманутая жертва! Вёл себя так, будто был обижен и огорчён, но сам начал эту странную игру, в итоге которой легко бы вверг несчастную душу в ад.Послушник собрал все книги, потом понял, что их все придётся отобрать по секциям. И всё так же не поворачиваясь к демону, начал разбирать их на столе, чтобы не таскаться с увесистой стопкой, а разобрать всё постепенно, вернуть на те места, откуда книги были взяты.Спину тронул тёплый поток воздуха.– Ты сердишься? – зачем-то спросил дух совсем рядом.– Нет, – выдохнул Артемий, оставляя своё занятие. – Я глубоко опечален. Можешь радоваться. Твоё тлетворное влияние показало себя во всей красе.Уже даже не было сил терзаться. Артемий так измотал себя за эти сутки, что смог добиться какого-то оцепенения, каменного спокойствия. Былой нервозности как будто и не было никогда. Не кольнуло его и то, что демон подошёл совсем близко, а его руки, ставшие такими осторожными, объяли фигуру послушника. Артемий, явственно ощущая, как воплощённый дух упирается лбом в его спину, понял, почему этот бес всё ещё сохранял новый облик. Он был просто прав, когда говорил, что Артемий к людям, что выглядят меньше, младше и слабее, относился несколько иначе. И сейчас для послушника это стало абсолютно очевидно, ведь будь дух таким, каким всегда появлялся перед юношей, выглядящий как взрослый мужчина, одетый с иголочки, его можно было бы даже обругать. Или попробовать устыдить. Или сразу изгнать священными словами... Пусть даже это и не возымело бы эффекта.Но ничего этого делать не хотелось. Не захотелось даже тогда, когда демон прижался крепче, и в тело юноши сквозь кожу начали начали пробиваться невидимые тонкие сосудики, по которым такая же незримая сила перетекала из одного существа в другое.– Это не плохо, – чуть слышно заговорил демон, – тебя обманули. Тебя обманывали всю жизнь, всю жизнь тебе навязывали слепые догмы. Как мне показать тебе правду? Ты же должен сердцем чувствовать, где правда, а где ложь, ты же почти живой...А это сердце билось неровно и сильно, грохотало в груди – и что же хотело сказать?! За шумом крови и разобрать не получалось.– Они тебя убьют. Возьмут из тебя всё, что можно, выжмут, всё проглотят до последней капельки. И ты станешь мёртвым, исчезнешь, растворишься...Артемию захотелось на него взглянуть. Не хотел слушать – а слушал, верить не хотел – а верил. Он дотронулся до рук на своей груди, и демон, видно, решил, что юноша сейчас захочет вырваться, и только крепче обнял. Чтобы обернуться, пришлось приложить усилие, и вот, Артемий стоял лицом к опечаленному духу, но так и не смог посмотреть ему в глаза – тот сразу же прижался к его груди. Он казался... казался тем, кто нуждался в защите и утешении. И юноша не смог не положить руки на его плечи, словно приобнимая.– Я ещё пожалею об этом... Я знаю, ты хочешь погубить меня, – рыжеватые волосы щекотали подбородок и шею. Тёплые нити прошивали их фигуры, Артемий почти видел это, только теперь это колдовство его не пугало. – Это ты почти живой, почти настоящий... Как человек, а не призрак какой-нибудь.Послушник не смог удержаться и склонил голову, прижимаясь щекой к мягким волосам. Он мог бы поклясться, что обвивающие их нити засияли новым слабым светом, почти белым. Их было почти не различить, они были тоньше волоса. Ему вдруг показалось это чем-то очень красивым. Он смотрел, как свет переливался, был ярким и тёплым, одновременно с этим нежным и мягким.– Я тебя спасти хочу. Ты же не живёшь, ты существуешь. А я настоящий, я полон жизни, я знаю её подлинную, истинную, – голос духа был приглушён. – Я не ограничен телом. И каждый раз, когда я пытаюсь связать нас, показать, какое получается сочетание, ты это обрубаешь!– Я не понимаю... Да и не уверен, что мне нужно это понимать. Это всё странно, я только... ты же заставляешь меня нарушать правила, ты испытываешь, искушаешь, толкаешь на преступное...Демон резко поднял голову. Его пальцы сжимали на спине Артемия ткань подрясника.– Да что же ты заладил?! Это совсем неплохо, это мы так... Это потому что суть у нас такая, потому что сочетаемся так и... – он запнулся. В юном лице отразилась растерянность, а в нечеловеческих зрачках, расширенных, почти ставших круглыми, отразилось то мягкое золотистое свечение. Демон моргнул пару раз, и странно спросил: – Что?..Совсем как человек... Ах, если бы он только был человеком. Таким же юношей, таким же послушником. Но что изменилось бы тогда? И изменилось бы? Сердце билось с надрывом. В тело прорастало сияние, как корневая система – пробиралась по коже, под кожей и уходила в глубину, насыщая и сама насыщаясь. Под этим напором рушились каменные стены и разбивались цепи.Дух смотрел странными, потерянными глазами, удивлёнными и совершенно пьяными. А Артемий понял слишком поздно, насколько близко оказалось его лицо.И на губах вспыхнула невидимая, но прочувствованная искра. Как крохотный фейерверк, осветивший всё вокруг своими цветами. Как игла, что прошивает тело насквозь, немного болезненно, но так невыносимо сладко.Это было одно касание, длившееся едва ли миг. Это была минутная слабость. Но Артемий едва опомнился и едва ли осознал, что только что сделал. Что-то невероятное происходило. Магия какая-то! Он это понимал, понимал сердцем, что стоит сделать ему шаг назад, нити, скрепляющие два тела, натянутся, заскрипят, но удержат, прорывая кожу или того хуже – душу. "Покаяние!" – вспомнил юноша. И к нему вернулось здравомыслие, он смог удержаться от повторной ошибки, и до боли сжимая плечи духа, оттолкнул его от себя. И это было предсказуемо больно. И демон, озарённый сиянием, тянущийся к нему, едва ли не выпустил послушника из своих объятий. Снова растерянно моргнул, и в его глазах мелькнули непонимание и обида. Артемий враз почувствовал себя подлецом и обманщиком, полнейшим негодяем.И по нему прошёлся болезненный разряд, чуть не лишивший дыхания – это демон, похожий на ураган, сверкающий глазами, олицетворение вспышки гнева, всё ещё окутанный сиянием, с силой толкнул послушника в грудь и сам отпрыгнул. Вот-вот зашипит или зарычит.– Это я?! Ты говоришь, это я?! – он был весь охвачен не жалящим огнём, скалил хищные зубы. От звука его голоса дрожали стены. – Ха, да мучительнее нет той муки, на какую ты меня обрёк. Отдашь немного и оставишь, и так из раза в раз! И с каждым разом всё мучительнее переживать разрыв, всё тяжелее ждать следующей подачки! Я уже отплатил тебе в сто крат своей силой то, что сам у тебя забирал, я продолжаю насыщать тебя, чтобы поддержать в тебе эту жалкую жизнь!И он взревел. С каждым сказанным словом его черты размывались, менялись, и перед Артемием, он уже мог в этом не сомневаться, стоял самый настоящий демон, опасный и пленяющий своей разрушительной силой. Контуры его тела размывались и менялись. Длинные волосы трепал кружащий вокруг ветер, нездешний, дикий, под полупрозрачной кожей пульсировал свет, бился в тонких линиях нервов, собираясь сгустками и смешиваясь с частицами золотого сияния.Электрические лампы мигали как сумасшедшие. Тяжёлые стеллажи дрожали как при землетрясении. Но Артемий почему-то не боялся. Сейчас – не боялся. Он больше боялся себя, своих желаний. Он понимал свою вину и готов был сейчас же сойти в ад за все свои прегрешения, готов был немедленно предстать перед Высшим судом.– Ну тогда оставь меня, – юноша заставил себя это сказать. – Если ты так чувствуешь себя рядом со мной, зачем приходишь? Оставь в покое мою жизнь, не тебе печаль, если она вдруг прервётся. Не тебе надо волноваться о том, что со мной случится.Пламя разгорелось сильнее. Лицо демона чудовищно исказилось яростью, и он замахнулся своей грозной, сияющей рукой, будто хотел ударить, размазать как жалкую мошку. Но не ударил. Замер. Из-за вспышек света Артемий не смог увидеть его лица, а в следующий миг рука духа безвольно опустилась, а сам он растворился в воздухе. Только на каменных плитах остались два отпечатка босых ног. Грохнуло небо, засверкали молнии. Артемий вздрогнул, приходя в себя, успокаивая дыхание. Лампы перестали мигать. Но на улице творился сущий ад. Небо чернело, гремело и метало как копья оранжевые молнии. Одно такое копьё угодило в сухое дерево во дворе, оно тут же вспыхнуло. Артемий подошёл ближе к окнам, смотрел, как монахи кричат на улице и размахивают руками, как выходят другие с вёдрами, как носятся встревоженные послушники... Гроза улеглась быстро. Ветер увлёк её на север, пока она продолжала в бессильном гневе терзать небо. Дерево быстро потушили.