Глава четвёртая, в которой бродячий кот получает имя (1/1)

Гришка иногда так делал, оставлял свои краткие послания под одним неприметным кирпичным обломком в выемке каменной кладки. Однажды Артемий и Стах даже нашли там бычок от сигареты и сразу подумали, что это оставил Гриф. Курил ли сам или таким образом решил подшутить, поддразнить их, было не так важно. Важнее было то, что после гневной отповеди Рубина больше он так не делал, но вот записки писать продолжал. Извещал, когда сможет прибежать, что может рассказать из того, чему в городе сам стал свидетелем.Артемию повезло, что он обнаружил записку рано утром, до службы, когда Стаха не было рядом. Потому что послание предназначалось исключительно ему.Душа, полная смятения, искала покоя везде, где только можно было. Послушник почти не спал, мало ел, всюду ему виделись горящие глаза-преследователи. Один раз он даже действительно увидел его. Демон, а юноша был уверен, что к нему прицепилось порождение ада, стоял во внутреннем дворе, смотрел за кучкой взрослых послушников, возившихся с садовой техникой. Но он пока не приближался. Осматривался. Артемий был уверен: раньше нечестивец не мог надолго оставаться в священных стенах, на то они и были священны. А вот его, Артемия, легкомысленная просьба, по сути своей благая, позволила демону пустить когти прямо в сердце светлой веры, и теперь дух мог преследовал жертву, где бы она не находилась. Даже если несчастная душа пыталась укрыться в храме, это не помогало. Помощь Татьяне обошлась ему дорого. Но если бы он решился выбирать... он не пожелал бы другого разрешения. Только не ценой чужой жизни.Артемий не мог собраться с мыслями. Гулял утром, зачем-то сунувшись в кусты, к лазу. Может, хотелось ещё раз убедиться, что он не заперт в монастыре, что выход есть в любом случае... а там уже нашёл клочок бумаги с неровными строчками и, что на несколько секунд позволило ему забыть о своей беде, несколькими капельками крови. Гриф просил помочь чуть позже, и просил он Артемия не просто как друга, как хирурга.Дурноголовый был. Попал в беду.И сразу после служения Артемий, которому следовало заняться делами своего послушания, бежал снова к лазу, постоянно оглядываясь: его никто не видит? Ему благоволили небеса. Дважды он чуть не столкнулся с ребятами постарше, но обошлось. А вот Гриф, трясущийся мелкой дрожью, сидел под стеной и без конца прикладывал какую-то жуткую, рваную тряпку к вспоротой коже плеча.– Д-да мы же ж... пошли мы, а ведь арматура торчит отовсюду, этот завод ещё не растащили по к-кусочку... н-напоролся, а как я домой сунусь, мне уши оторвут...Артемий знал, что Гришка рос в семье неблагополучной, едва ли не бедной. Знал, что приятель водится с не очень хорошими людьми, но, в отличии от Стаха, не спешил его осуждать. Что он мог знать о проблемах Филина? Да ничего, поэтому никогда не пытался читать нотации.В руках послушник держал кривую иголку и нить. Где только Гришка доставал такое?.. Но доставал. Говорил, связи. Куда бы он не сунулся, везде были эти его "связи", везде юркий плутоватый Гриф мог достать что-то интересное или полезное.– Не оторвут, не дёргайся, – Артемий шил. Быстрое дело – после его практики в больнице подобное казалось сущей ерундой. – А ты... Слышал что-нибудь про больницу? Как там?..– Как же н-не слышать, слышал, – всё ещё нервно дрожал Гриф, но говорил уже почти спокойно. – Так вы как ушли, там же ж на с-следующий день поезда пришли. Один за другим. Какие-то останавливались на час-два, ехали дальше. Увезли ваших болезных. А то ведь... знаешь ведь, что бои ближе подступают?И Гриф коротко ойкнул – Артемий перерезал нить, плеснул на чистую ватку какой-то духмяной спиртовой смесью и приложил к коже.– Ближе? Насколько?– Да там... странно всё. Но пока наш героический Блок держится, нам бояться не надо. А ты что, всё уж?– Всё. Есть чем обмотать?– На вот... Слушай, Стаху не говори, а? Что я вот так. А то ещё одним местом повернётся.Артемий помог Грифу накинуть на тело тонкую, почти износившуюся рубашку. Под рукавом как раз не было бы видно печального итога разведки на заброшенном заводе.– Он бы всё равно помог. Он же умеет то же, что и я. – Да, но... Ты как-то не так больно делаешь, так что... Ладно, спасибо, а я побежал. Как по радио что передадут, я дам знать.И Гриф вместе со своими пожитками юркнул за стену. Артемий задвинул дыру и крадучись, словно мог быть уличён в преступлении, прошёл к старому корпусу, где уже ждали тряпки, вёдра и труд.Ему часто поручали уборку. Он хорошо это умел и никогда не жаловался – с детства был приучен работать. И он был рад пустынным, нежилым залам обители.Влажные руки холодил воздух. Он случайно наступил коленом на мокрый пол и был вынужден терпеть намокшую ткань приподнятого подрясника и брюк, но продолжал методично опускать тряпку в ведро, отжимать, снова протирать пол коридора. Каменные плиты были неровные, древние, где-то вздыбленные, а где-то разбитые и залитые цементом. Такой пол сложно было мыть шваброй, поэтому послушники обходились руками. Сгорбившись, мыли, дыша каким-то особенным воздухом, какой только бывал в этом месте. А Артемий любил подобные места, действительно старые, сохранившие память долгих столетий. Ему нравились арочные окна, кованые извилистые решётки, нравилось видеть, как их обматывает собою плющ. Спина, правда, болела. Он бросил тряпку, шумно выдыхая и расслабляясь. Отец велел ему не перетруждаться, только поэтому он делал такие перерывы. Заодно разминал шею и поправлял закатанные рукава. Юноша как раз приподнял собранные на локте складки, когда понял, что затылок его прожигает чей-то взгляд. Замерев, он ждал.– Неблагодарная работа. Почему, интересно, так ценится старость? Разрушить бы здесь всё к чёртовой матери. Вы эти помещения как используете?.. Они только и годятся, чтобы старьё складировать.Артемий поднялся. В груди звенела торжественная готовность наконец встретиться с силами зла. Он ведь и раньше встречался, но только не знал, с кем доводилось говорить. Он обернулся и вдруг обомлел.За ним стоял диван с резными ножками и изогнутой спинкой, на которую был наброшен пиджак, а на подушках возлежал опирающийся на локоть демон. Он хитро скалился, щурил нечеловеческие глаза, и его рука неторопливо опускалась в миску, полную полупрозрачных сочных виноградных гроздей. Искуситель отщипнул несколько виноградинок и закинул себе в рот. Не прожевав, приветливо предложил:– Будешь? – ещё и приподнял тяжёлую миску, и по виноградной тонкой кожице пробежали искрящиеся капли воды. Артемий яростно затряс головой. – Нет?.. Ну что же ты, устал же. Я бы и место тебе уступил.– Не нужно мне этого, – отрезал Артемий решительно.– Ух какой. Ну не хмурься, не хмурься. Не хочешь – не надо.И после этих слов демон снова почти лениво угостился виноградной сладостью.– Что тебе нужно? Уходи, – с мрачной серьёзностью велел Артемий, – тебя сюда никто не звал.– Это верно. Я бы и не пришёл, если бы не обнаружил нечто любопытное.Он одним быстрым движением поднялся и оказался чуть ли не перед послушником. Тот еле сдержался, чтобы не отступить, но Артемий решил: он не собирается проигрывать тьме. И потому только сильнее нахмурился, глядя на духа прямо, не желая отводить взгляд. И тот смотрел пристально, будто что-то выискивал в хмуром юном лице. Демон хмыкнул и пришёл в движение, неспешно начал обходить юношу, всё так же его оглядывая.– Вообще... – вкрадчиво говорил дух, – такие товарищи, как твои собратья, не самые лакомые куски.– Почему? – изумился Артемий. Потом опомнился и снова сурово нахмурился. – Разве не твоя работа низвергнуть душу в пучины кошмара, вывернуть её наизнанку, выпить до дна? А кто для вас лучшая мишень, так это человек истовой веры. Только тогда вы сможете возликовать.Дух обходил его неспешно. Смотрел на руки, на плечи, осматривал голову, потом опустил взгляд почти под ноги. Ухмылялся.– Ты даже сам не понимаешь, что говоришь, но при этом некоторые твои слова... до боли похожи на истину. Ты это как-то чувствуешь? – хищник снова замер прямо перед ним. – Нет, "мы" таких вот терпеть не можем. Такой тип серых крыс самый скупой, чёрствый. Разгрызть трудно, а удовольствия мало. Ликовать тут нечего. И далеко не все "мы" выпиваем вас до дна. Обычно остаётся пара капель.– Как у того солдата? Как у Татьяны? – вырвалось у Артемия. Он обвинял, стыдил, всем своим видом показывал презрение. Для него всё наконец обрело ясность, ничего не происходило просто так, и первыми жертвами бесов, несомненно, стали самые слабые. Покалеченные, полные боли и сомнений гости маленькой провинциальной больницы. И околдованная, очарованная душа.– Не боишься, – шепнул демон. Его глаза увлечённо загорелись. – Правда ведь не боишься, не просто хорохоришься. Тебя так растрогал бред той "куколки"? А с той девчонкой – не моя работа. Она вообще умерла бы, если бы не я.– Изыди, – твёрдо сказал юноша, хотя из-за воспоминаний о перепуганных, полубезумных глазах и серой безжизненной коже подняли в нём возмущение небывалой силы и великую жалость. – Надо мной у тебя нет власти. И не будет. Тебе нечем меня искусить.Демон смотрел прямо и, чего стоило ожидать, не собирался проникаться тяжестью своих грехов. Артемий видел, как сверкают, едва переливаются, его глаза, как расширяются зрачки, становясь почти человеческими. Видел вблизи длинные полоски царапин на щеке. Всё же это были царапины, не шрамы, как ему показалось в начале. И юноша ещё успел удивиться тому, что они вообще есть. Разве нечестивец не мог их скрыть?.. Или подобное оставляли после себя ангельские орудия? Ведь когда-то, когда мир был юн, мятежные ангелы были побеждены и сброшены вниз. Не оттого ли на лице демона остались эти следы?..А тот отступил, сел на диван и откинулся назад, скрещивая на груди руки.– А всё же интересно, – протянул дух. – Это ведь не где-нибудь, а среди угрюмых, мрачных скупердяев. Тебе здесь не душно?Артемий отвернулся, сел на колени и снова взялся за тряпку. Если демон считал, что своими разговорами отвлечёт его от обязанностей, он глубоко ошибался. И юноша почему-то не мог забыть перепуганных глаз раненного, они сами представали перед глазами, стоило просто прикрыть веки. А как же Таня?.. милая, всеобщая любимица... Внутри послушника росла злость, а её невозможно было остудить мутноватой холодной водой в ведре. Он завозил тряпкой по полу.– Уходи. Ничего тебе от меня не получить. – Уже, – как-то особенно зловредно мурлыкнул искуситель. Артемий вскинул голову, чтобы увидеть того уже перед собой. На том же диване, совершенно салонном, не вписывающимся в продолговатый зал древней монашеской обители. Демон наклонился, опирался локтями на колени и, казалось, откровенно потешался. – Ты же себя всем раздаёшь. Мог ли я стать исключением?Артемий хотел что-то ответить, хоть что-нибудь... Но сдержался и с удвоенным рвением накинулся на уборку, хотя ему вдруг показалось, что руки стали слабее, и спина начала сильнее болеть.Не отвлекаться, читать молитвы, не дать силам зла себя обмануть – вот что он должен был сделать. Но демон больше ничего не говорил. Наблюдал, будто это было очень интересно... Но вдруг ему и правда было интересно следить за тем, как внутри души мечутся чувства?..А Артемий продолжал работать, избегая смотреть на духа. Никаких перерывов он себе больше не устраивал, а закончив дело, молча бросил тряпку в воду, поднял ведро и ушёл вниз по лестнице. Только вот ему захотелось оглянуться в какой-то момент, но... он поборол в себе это желание.Так у него появилась вторая тень. Куда бы не пошёл, присутствие нечестивца на всё окружающее набрасывало пелену мрака. Падший мог позволить себе даже появляться на служении, одно только было хорошо – ночью он не тревожил послушника и никогда не появлялся в тесной комнатке. Только вот днём...Юношу ужасно нервировала открытость беса. Тот даже не скрывался, он сразу давал о себе знать, пользовался тем, что его мог видеть только Артемий, никто больше. Дух мог сидеть рядом на трапезе, и Артемию кусок в горло не лез. А злая сущность так по-человечески ухмылялась и почти заботливо приговаривала:– Кушай-кушай, набирайся сил.И это было совершенно невыносимо, но он пытался держаться. Делал вид, что не замечает, вёл себя так же, как и обычно, а это было немного легче, когда демон просто наблюдал из тени. Чаще всего он молчал, верно, лелеял свои коварные планы.Зато перестали мучить непонятные сны. Да юноша и вовсе перестал их видеть. Или же совсем не мог вспомнить. Они со Стахом снова жили обычной жизнью монастырских послушников. Оба продолжали ждать вестей от Грифа, и Артемий вспомнил о почти прирученном коте, но... так он пушистого приятеля больше и не видел. Обиделся зверь, должно быть, и ушёл. И из-за этого было немного тоскливо.Лето лихо перемахнуло августовскую черту. Работы в саду и в небольшом монастырском огороде стало как будто больше. И как бы ни был хорош Артемий в уборке, работу поручали разную, у него хватало терпения и на прополку; хватало сил, чтобы выкорчевать небольшое умершее деревце. Так и случилось с одной яблоней – молодая, росшая уже несколько лет, она стала стремительно чахнуть, и так и не ожила весной. С ней нужно было разобраться, по крайней мере, она была совсем небольшой, особенно по сравнению с деревом во дворе, и с ней можно было справиться и в одиночку. Артемий только сомневался, что сможет это сделать до обеда, и так порядочно времени ушло на то, что он с постоянно перемещаемой стремянкой и топором в руке избавлялся от раскидистых ветвей. Их же потом собирал возле стены. Было жарко. Душно. Снова он чувствовал, как мокнет на спине ткань, и хотел было снять хотя бы чёрный подрясник, который так и притягивал горячие солнечные лучи, но его пальцы замерли на пуговицах. Он чувствовал взгляд. Дух стоял недалеко, облокачивался на ствол вишнёвого дерева. Просто стоял и смотрел, сложив на груди руки. А как только понял, что послушник на него взглянул, тут же отреагировал.– Что? Артемий опустил голову и взялся за топор. С языка чуть не слетело обычное "ничего", но он оборвал себя во время. Не о чем ему говорить с демоном. И с пылом, будто у него открылось второе дыхание, юноша принялся рубить ствол. Только иногда останавливался, вытирая со лба пот. Он и не заметил, что нечестивец подобрался к нему совсем близко, на расстояние вытянутой руки.Только надломился сухой яблоневый ствол и упал на землю, и тут уж только Артемий настороженно замер и оглянулся. Демон стоял рядом, закрыв глаза, и совсем не внушал угрозы. Но послушник всё равно был напряжён, разогретые работой мышцы готовы были вновь прийти в движение и... А что "и"? Убежать? Дать отпор? Да и как, разве человек может так просто взять и сразить демона да ещё и голыми руками? Про топор он почему-то даже и не вспомнил.– Ты что, правда думаешь, – заговорил дух, открывая глаза и глядя на Артемия очень внимательно, – что я бы тебя взял и просто ударил? Почему это? За что?Артемий растерялся. Он и не думал, что демон так легко мог прочесть его мысли.– Ну а почему ты... – он замолк. Решил же, что не будет обращать внимания на демона, решил, что не будет подвергать себя искушениям! А сам начал трепаться.Юноша попятился, тряхнул головой, приходя в себя, и взялся за лопату. – Странные у тебя обо мне представления, – продолжал дух. – Я сюда не бороться с тобой пришёл... Хотя нет. Не совсем. Побороться всё же придётся, только не так.Артемий, хоть и не хотел этого признавать, прислушивался к его словам. Искал подвоха или намёка... Что эта зараза к нему прицепилась, чего от него хочет? И он совсем забыл контролировать дыхание. Тяжело дышал, прорубая под землёй корни, и был вынужден прерваться. Лопату, правда, воткнул в землю плохо, она покачнулась и накренилась. Только за ней машинально потянулись обе руки: рука Артемия и холёная кисть демона с коротко подрезанными ногтями. А послушник совершенно естественным жестом, забывшись, шлёпнул по его руке, как, бывало, это получалось со Стахом, который от усталости брался не за тот инструмент... или как с Гришкой, если он тянул лапы к молитвослову, и не затем, чтобы проникнуться священным, а просто праздно поразглядывать.Лопата всё же оказалась на земле. Артемий весь окаменел, смотрел на своевольную руку и не мог не удивляться, какой обычной оказалась на ощупь кожа демона. Тёплой, совершенно человеческой. А тот вдруг сказал:– Ай, – и посмотрел на место удара, – больно вообще-то.Он и сам казался удивлённым. А Артемий совсем забылся из-за возмущения.– Чего врёшь-то? Я легонько совсем.Сказал это и плотно сомкнул губы. Вот дурная голова, как он мог так беспечно вести себя рядом с исчадием ада! А потом глаза вдруг устремились на красноватый след, оставшийся после совсем пустякового жеста. И слова сорвались сами собой:– Прости, – и тут же юноша прикусил себе язык, поднял лопату и снова начал рубить землю.И несколько странно долгих минут он мог делать это в тишине.– А знаешь, – демон всё это время почти не шевелился, – ты мне, пожалуй, действительно нравишься. Так странно. Мало кто может вызвать у меня симпатию, но у тебя это вышло. Послушник на месте застыл. Он всё больше и больше удивлялся, слушал дальше.– А об этом пустяке не волнуйся. Будто я буду зол из-за такой мелочи. Плохо другое... Это говорит о том, что ты видишь во мне врага. С другой стороны, это ещё и подтверждение моей правоты.Юноша не знал, что на ответить. Да и разве это нужно было? Он чувствовал, как из-за похвалы жар приливает к щекам, и просто продолжил работать.Он старался больше не смотреть на демона. Будто его и не было. Но... как-то же можно было от него избавиться? Едва ли молитвой или покаянием, насчёт последнего Артемий сомневался больше всего: он сам ведь не сделал ничего дурного, так в чём был грех, в котором надо было сознаваться? Но он читал житие монахов, знал, что многим из них являлись демоны, пытались смутить неясными или льстивыми речами. И Артемий понял, к кому мог обратиться за советом. Кого руководство монастыря определило за ним присматривать. В конце концов того, кого Артемий знал с детства, и кто жил в монастыре ещё до того, как они с отцом стали частью братии.А наставник был мрачен и суров. И пускай это могло бы испугать других послушников, Артемий ещё помнил те дни, когда Оюн своими огромными ручищами поднимал его высоко вверх или как носил на широких, могучих плечах, и был уверен в его добром отношении к себе. Знал, что ближайший друг отца ему и наставник, и советчик. Вечера становились холоднее. Дневной жар сгорал в закате за считанные минуты. Послушник нагнал наставника у входа в жилой корпус перед всенощной, с покорностью ждал, когда он тихо договорит что-то Матвею, монаху немногим моложе самого Оюна. Ждал на почтительном расстоянии и не вслушивался, хотя и переживал, что на разговор с ним у монаха не останется времени. – Так ты решил наконец открыть мне то, что тебя терзает? Это хорошо, – от звука, рождающегося в огромном теле, и звери пригибали головы, но Артемий не вздрогнул, только немного удивился. Только разве стоило удивляться? Оюн был ему наставником, разве мог он не увидеть, что с послушником происходит что-то нехорошее.– Я хотел спросить, что мне делать. Я... – Артемий вдруг заробел. Разве то, что он хочет сказать, не похоже на лепет умалишённого? Разве он сам принял со всей серьёзностью слова испуганного солдата?.. Нет. Холодея, он всё же продолжал, подбирая слова: – Я постоянно подвергаюсь смущению. Передо мной открываются вопросы, которым я не могу найти ответа, и не уверен, что эти ответы вообще нужно искать. Артемий опасливо оглянулся. Нет ли рядом демона?– Продолжай.– Я хочу сказать... я следовал заветам, не нарушал правил, держал открытыми сердце и мысли Богу и людям, но несмотря на это я... меня осаждают тёмные силы. Я пытаюсь вернуть себе былой покой, но не выходит, – закончил он. Пусть выразился он условно, но всё же надеялся, что наставник его поймёт. Или благая сила через него укажет послушнику верный путь.– Я знаю тебя с младых ногтей. Знаю, что вмещает в себя твоё сердце. И знаю, что иногда ты бываешь слишком мягок, когда как следовало бы проявить силу. Не ту силу, что побуждает тебя к соблюдению всех наших таинств и обрядов, когда это, быть может, показалось бы кому-то тяжёлым и напрасным трудом. Но ты зря открываешь сердце. От Бога тебе его не укрыть, а вот от других надо бы. Артемий смотрел себе под ноги. Но услышав последние слова, недоверчиво взглянул в грубое лицо наставника. – Но отец говорил...– Что бы он там не говорил, это не делает его правым. Твой отец всегда ходил по шаткой грани сомнений и веры. Всегда. Я считаю его своим братом, ты знаешь, как давно мы знаем друг о друге едва ли не всё. И именно поэтому я вижу эту слабость. Он идёт путём раздумий. Стоит оно того? Всё, что было важно, уже было определено и озвучено задолго до нас. А тебе стоило бы проявить жёсткость. И вместо того, чтобы избегать сомнений, ранящих твоё сердце, ты должен впустить их в себя и оковать сердце железом. Только так ты действительно обретёшь покой. Или так... или никак.И крупная широкая ладонь легла на плечо юноши. Будь он слабее, непременно бы осел под её тяжестью. Наставник ушёл, а Артемий всё стоял, перебирая в мыслях сказанное. Оно его потревожило и огорчило. Не хотел он принимать эти слова. Само сердце не хотело.Только польза в этом разговоре была. Оюн мог не знать, что так сильно тревожит юношу, но совет дал: избегать демона не стоит, он всё равно не покинет его души, но надо было самому стать сильнее и мудрее. Чтобы никакие слова не смогли ранить или испугать. Даже если они будут сказаны демоном.Послушник прошёл к месту, где ещё недавно стояло иссохшее мёртвое деревце. На этом месте осталась только почва – землистое пятно среди зеленеющей травы. И набрав побольше воздуха в грудь, Артемий сказал решительно:– Я больше не стану избегать тебя.И... ничего не произошло. А ведь он честно ждал, когда же появится лукавый бес. Смотрел по сторонам, выглядывал его силуэт в зеленеющем саду, а видел среди листьев только покачивающиеся, зреющие на солнце яблоки. Демон всё же явился, но только спустя несколько минут.– Я не ослышался сейчас? – и появился он из ниоткуда. Смотрел отчего-то настороженно, будто не доверял, но ни его взгляд, ни голос не утратили живости и весёлости. – Только не избегать, а игнорировать. Это то, что ты пытался делать. Невежливо.Артемий вновь ощутил, как его заполняет возмущение. Подумать только, адская сущность пытается его стыдить!– Да ты!.. Да я!..– Как хорошо, что ты образумился, – между тем продолжала нечисть, скрещивая по-деловому руки на груди. – Давай попробуем познакомиться поближе. Это, к слову, в твоих же интересах. Так что я хочу знать... ты где родился, не здесь же? Ну чего ты так таращишься?Артемий только и мог удивлённо смотреть. Всё происходящее не умещалось в его голове. Но прежде чем демон успел сказать ещё хоть слово, послушник встрепенулся и воскликнул:– Чего это я должен тебе что-то рассказывать? Не мне ли нужно задавать тебе вопросы?– Но мне же интересно. Но вообще да, извини, это странно звучало. Давай тогда поочерёдно задавать. Потом ты задашь.– Нет уж, – насупился Артемий. – Отвечай сперва ты!Демон ухмыльнулся и подошёл ближе.– Если бы я уже не понял, каким ты бываешь упрямым бараном, я бы нипочём на это не согласился, – и почти прорычал: – Не люблю уступать. Но... в порядке исключения... Спрашивай.Артемий понял, что вдруг начал ужасно волноваться. Даже немного вспотели ладони. Он нисколько не сомневался в том, что демон может его обмануть, может соврать, но его смущала лёгкость и открытость духа. Он хотел спросить, глядя демону в лицо... а что именно спросить? Он растерялся. И совсем несвоевременно уставился на отметины на щеке. – Как ты это получил?– Что? Это-то? – демон коснулся пальцами щеки с розоватыми царапинами. – Могу убрать, если это так тебя отвлекает.И правда, они начали разглаживаться и вот совсем исчезли. Теории Артемия о том, что эти следы были получены при падении с небес, похоже, так и суждено было остаться теорией. – Нет-нет, это не отвлекает... я просто спросил, – а потом задумался: – Если ты можешь от них избавиться, зачем оставляешь? И царапины тут же вновь проявились на светлой коже.– Я плохо помню. Но... это было до того, как я... да, точно до... Почему-то они мне дороги, но я едва ли помню почему. Это как память. Или как одно из того немногого, что память сохранила. Я ответил на твой вопрос.И ответил, и не ответил. Во всяком случае, Артемий ничего не понял.– Твой вопрос глупый. Как я мог родиться в монастыре? – и правда вопрос был идиотским, и как только демон не понимал, что едва ли мужской монастырь похож на родильное отделение. – Нет, мой отец приехал сюда много лет назад, мне тогда было... четыре уже было. – Ещё интереснее. А что знаешь о том месте, где ты жил раньше? А, да, твоя очередь.– Ты намерен причинить вред братии?– Что?Артемий терпеливо повторил. – Ты хочешь навредить другим монахам?– Начнём с того, что я в целом пока вредить никому не хочу. У меня нет цели "вредить". Так вот, ты помнишь, где жил раньше? Может, помнишь каких-то особых людей? Особые места?– Ничего я не помню, – буркнул Артемий. Ответ демона его не слишком порадовал, ведь "пока" играло в формулировке немалую роль. Не хочет причинить вред, так потом может захотеть.– Хорошо. Твой черёд.– А как... как тебя зовут?Демон молчал, только глаза прикрыл.– Никак. Раньше... раньше, помню, как-то звали. А теперь в этом нет нужды. – А я Артемий, – сказал послушник и смутился. Будто демону нужно было это знать. Будто он уже не слышал этого раньше, он же его много дней в монастыре преследует.– Не буду я тебя по имени звать, – вдруг заговорил демон. И по всему, по выражению лица, по интонации, было видно, что он вредничает. – Я вообще не привык обращаться вот так, знаешь ли. Зачем? У меня другое общение, и из него можно узнать о другом существе гораздо, гораздо больше. Показать тебе?И он протянул Артемию раскрытую ладонь.– Это ты... это ловушка? Мне от тебя ничего не надо, – поспешил уточнить Артемий. Ещё чего не хватало, вдруг это очередная сделка, цена которой будет слишком велика.Демон взглянул на свою ладонь, кажущуюся совершенно безобидной.– Ну ты и... Хватайся. Плохого не сделаю.На всякий случай Артемий прочёл про себя молитву и только тогда решился дотронуться до чужого запястья. И тут же его ладонь обхватили тёплые, почти горячие пальцы. Сперва было немного боязно. Но Артемий прислушивался к себе, вслушивался в то, что происходит вокруг... и вдруг отчётливо понял, как легко дышится, какие ароматы летают вокруг, различил даже тонкий сладкий запах раннеспелых яблоневых плодов... Спина, несколько дней неприятно ноющая, совсем перестала болеть. И в теле родилась лёгкость... Незнакомая, весёлая, окрыляющая. И что-то как будто дарила эта тёплая рука. Артемий взглянул в лицо противника и удивился тому, насколько настороженным он выглядел. Почти ошарашенным. Почти напуганным. Рука в лёгком пожатии юноши дрогнула. Глаза демона впились в лицо послушника, немного расширились зрачки. Демон вдруг нахмурился и резко отступил назад, выдернув руку их мягко удерживающих пальцев. И будто его обожгло, демон прижал к себе ладонь, словно бы защищая, укрывая. А Артемий всё стоял, изумлённо мигая, глядя то на свою руку, то на демона. И что же случилось? Что произошло?А духа как и не бывало. Юноша остался в саду один. Чувство окрылённости не покидало, а произошедшее вдруг начало казаться победой. Нечисть бежала! Пусть Артемий и не понимал почему, и что он сам для этого сделал.Более они не говорили. Демон ещё появлялся рядом с ним. Обходил кругами, оглядывая. Но не заводил разговоров. А Артемий и отвечать бы не смог, рядом всегда кто-то был. Стах, наставник, послушники из хора, с которыми Артемий чаще всего трапезничал. Они были старше, уже готовились принять постриг и относились к Артемию чуть благосклоннее, нежели юноши их младше, его ровесники.И страх постепенно исчез. Уже почти стало привычным увидеть вдруг рядом с собой человека в дорогом костюме, с царапинами на щеке и нечеловеческими глазами. Но пришло что-то совсем другое. Особое смущение. Оно закралось между ними, будто всё это время протекали какие-то особые изменения... Хотя все слова, обронённые демоном в присутствии юноши были скорее комментариями к происходящему, не требующие ответа.Артемий начал привыкать к этому обществу и жил как и раньше. Почти как раньше.Иногда так получалось, что послушникам давали поручения... не имеющие никакого смысла. На первый взгляд. Наполнить водой вёдра и перенести их от колодца до самых ворот храма, к примеру. А потом принести её обратно. Не всякий человек мог понять, для чего это было нужно. Артемий понимал. Это же закалка. Поэтому действовал безропотно и даже немного обижался тому, что наставник иногда его щадил.– Жалко растрачивать на это столько сил, – заметил дух почти скучающе. И тут только юноша заметил, что рядом нет ни одной живой души. Он сам был занят как раз тем, что наполнял новое ведро водой. Он только что перенёс два ведра к жилому крылу, ещё два к храму, и готовился нести ещё. Взгляд демона ощупывал его спину и руки. Юноша не знал, что именно такого интересного было в этом разглядывании, но пожалел, что снял подрясник. Всё равно вспотел ужасно, а солнце так же пекло – его старая застиранная футболка была тоже чёрной, впитывающей солнечный свет. – Жалко у пчёлки в попке, – он ответил машинально и нагнулся к наполненному ведру, чтобы глотнуть холодной воды.– Да?.. И кто же его туда затолкал?Артемий чуть не поперхнулся и уставился на демона немного растерянно. Сперва по-глупому спросить хотел: в каком смысле? И только плотоядная улыбка нечестивца подсказала, что дело вовсе не в естественном строении пчелы.– Не смешно, – буркнул Артемий.– Ну ты хотя бы понимаешь тонкость вопроса.Артемий покривился только.– Конечно понимаю. Я сын хирурга, я многое знаю о теле.Он хотел остудить духа, но не преуспел, сказанное его лишь раззадорило.– Значит, мне тебя просвещать не придётся, – довольно заключил он, а послушник отвернулся, чтобы не видеть прищуренные глаза и ухмылку.Руки напряглись, выступили под кожей переплетения мышц – Артемий поднял наполненные вёдра. Не так уж и сложно это было. Ещё в больнице натаскался. Только там не было следящих за каждым движением глаз. Юноша почти чувствовал, как мерцающий взгляд проходился по его плечам. Это было ему в новинку – ощущать к себе подобный интерес. И пока он шёл мимо жилого корпуса и древних могильных плит первой братии монастыря, он не переставал удивляться. И в конце концов спросил у демона, неспешно идущего за ним.– Почему ты так себя ведёшь? Разве не логичнее... – он остановился, поставил вёдра на дорожку и встряхнул руками, потом снова взялся за ручки и продолжил идти. — Не логичнее будет искушать меня другим? У меня... иммунитет к подобным вещам. Я смотрю на тело как врач, а не как распутник. Ты же сперва совсем не так действовал.И подумав ещё, заодно и выровняв дыхание, он сказал:– Глупо как-то. Да и я некрасивый. Зачем тебе это?Он как раз остановился у закрытых врат храма и оставил там вёдра. Дух стоял рядом, всё так же щерясь.– Подумайте только, – протянул он. – Некрасивый он. А я что, красивый?И не умеющий врать и не видящий ничего предосудительного в красоте, он вообще полагал это понятие очень условным, Артемий сказал совершенно спокойно:– Ну да.И смотрел, как ухмылка тает на губах преследующего его демона, но как вдруг приподнимаются уголки совсем иначе, в безобидной, случайной улыбке.– Ну, – искуситель казался польщённым, – разве что... Впрочем, приятно. Не такого ожидал Артемий. Юноша уставился на ранее принесённые вёдра, в них вода была тёплой – нагрело солнце. А дух продолжил:– Вот что делает недостаток опыта. Тебя бы вывести из этого загона, так ты сам рогами упрёшься.С тяжёлым вздохом юноша снова взялся за вёдра, теперь уже те, что были принесены им ранее, и пошёл другим маршрутом, прямиком к бочкам у грядок вдоль дальней стены монастыря. Ему казалось, одна из них опустела, перенести туда воды не было бы лишним. А дух продолжил неспешно за ним идти.– Веришь или нет, мне самому непривычно. Так... так у меня ещё не случалось.Артемий буркнул на ходу, не замедляя шаг.– Как с Татьяной.– Это не я был, говорил же. Я такими приёмами не пользуюсь, желания нет. Не было, – последние слова были сказаны, и наверняка намеренно, с особой интонацией.Только послушник упрямо шёл вперёд, не оглядываясь на искусителя. Пусть говорит что угодно. Всё равно это было глупым занятием, Артемия телесное волновало куда меньше, чем других юношей его возраста. Он видел разных людей, обнаженных тоже. И красивых. Очень даже красивых. Его не будоражили мысли о том, что скрывалось под одеждой, больше интересовало, что неустанно работает там, под кожей, какие механизмы удерживают душу в хрупком теле. Сохранить чистоту мыслей помогал не только этот интерес, но и ежедневный труд. Он хорошо помогал держать в узде греховные порывы плоти.– Как всё запущенно-то... – раздалось совсем рядом. Артемий чуть не подпрыгнул от неожиданности. Обернулся резко, отступая в сторону. Вода перелилась за край вёдер и выплеснулась на землю. И послушник вдруг понял... демон держится его тени. Ищет, как бы на неё наступить. Неужели правда мысли читает?..Взгляд демона обжёг его огнём. Чем угодно мог бы поклясться юноша, он он видел языки адского пламени в этих глазах.– Понял, да? – проговорил демон, жадно смотрел он в лицо своей жертвы. – Ты спрашивал... спрашивал почему?И он шагнул вперёд. Всё в этом движении выдавало в нём охотника, такая неспешная, уверенная манера была присуща только хищникам. Артемий инстинктивно отступил, но взялся себя в руки, решительно оставил вёдра на земле и пообещал себе же: он не отступит. Не уступить демону – вот его испытание.– Сперва, – демон стоял уже совсем близко, – сперва понять бы тебе самому, что такое красота. И что такое страсть. То, что воспевается вами как прелесть – бледное её подобие. Потому что всё решает не правильность или неправильность черт. Узришь если красоту действительную, настоящую, тогда поймёшь, что значит страсть. Ты же не знаешь... Стоило больших сил оставаться на месте, когда почти у самого его лица нечестивец выдохнул:– Когда сможешь различить ЭТУ красоту, ты немедленно захочешь испить её до дна и быть самому испитым до самой последней капли. Стало так жарко, что испарина выступила на лице, но Артемий не пошевелился. Подавляя внутреннюю дрожь, он стоял, едва дыша. Но демон выпрямился, сунул руки в карманы и пошёл куда-то, будто прогуливался. И лишь спустя пару долгих минут послушник выдохнул. Демона и след простыл. А юноша снова остался один, наедине со своими мыслями, смущёнными и обрывочными.Ещё немного времени ему понадобилось, чтобы вспомнить, что он делал до того, как дух... Он вспомнил. Резко выдохнул, схватился за ручки и пошёл дальше, посматривая по сторонам: есть кто рядом? Вдруг его видели болтающим с самим с собой? Он укрывался под тенью зеленящихся крон, заметил двух послушников чуть дальше, на освещённых светом тропинках вдоль капустных грядок. Они говорили о чём-то, отряхивая руки, все перепачканные в земле.У самой стены только остановился Артемий. Даже воды не вылил, как собирался, в почти пустую, проржавевшую местами бочку. У самой стены, на земле, сидел Исидор. И смотрел в никуда, в пустоту рассеянным взглядом. Артемия это напугало. Он бросился к отцу, совсем разлив воду в одном ведре.– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил юноша, без промедления хватаясь за отцовские руки. Сердце это? Что пульс? Он ведь уже был в возрасте, а мало ли что могло приключится.И только тогда хирург заметил сына.– Нет, – сказал невпопад, – нет, всё хорошо. – А где Ста... Станислав? Он разве не с тобой должен быть?– Я дал ему задание, – монах высвободил руку из сыновьих пальцев и сам сжал их, тепло и крепко. – Не переживай. Ну, успокойся.Артемий сел рядом и, как и отец, уставился вперёд. Вид на главное сооружение монастыря, на храм, открывался невероятный. Солнце золотило стены, там, где была выложена мозаика, играло на кровле дальних жилых корпусов, сверкало на трепещущих листьях деревьев. Артемий тяжело сглотнул. Чувствовал запах травы и едва уловимый – цветов.– Всё абсолютно логично, – заговорил отец. – У всего есть продолжение. Одна случайная мысль становится началом цепи рассуждения. Поступок ведёт за собой последствия. Надо только вовремя понять, куда идёшь. И сам ли, вдруг тебя ведут за руку?Артемий не понял, о чём монах говорил, но едва ли это было удивительно, он же вмешался в размышления отца, а тот мог вслух подвести итог. Но только юноше всё равно хотелось что-нибудь сказать. Что угодно, лишь бы сделать их странное любование окружающим чуть менее странным. Но он сделал ровно наоборот, вдруг ляпнув:– А что такое красота?Отец воззрился на него, словно никогда не подозревал услышать от сына подобный вопрос. Но потом вдруг посветлел и едва улыбнулся. Он совершенно не умел улыбаться иначе – только так, чуть растягивая губы.– Красота – это любовь, – Исидор успокоенно кивнул головой, будто сам вновь убеждался в сказанном. – Разве сам не знаешь?Артемий неловко пожал плечами. – Мы любим не потому, что красиво. Красиво – потому что мы любим, – и как всегда, слова отца были просты, правильны и понятны. И если... если демоном подразумевалась именно эта красота... Артемий даже мог бы с ним согласиться. Любовь – лучшее, что только могло быть. Разве было удивительно, что любить и быть любимым хотелось всем? Но только чтобы по-настоящему.Непременно по-настоящему.Большой радостью для послушников была уборка в храме. Работы не так много, церковные благовония приятно щекотали нос, было очень тихо и светло. Рядом - ни души. Только светлые лики у алтаря.На следующий же день поручение это было дано Артемию. В воздухе витал аромат восковых свечей. Они совсем недавно были потушены. От некоторых фитильков ещё можно было различить исходящий прозрачный след дымка. На свету, куда падали лучи яркого дневного солнца, были видны частички пыли. Они поблескивали и уносились куда-то ввысь, под самый потолок. Артемий тщательно прибирался, расставлял по местам подставки для нот и неразборчивых пометок, написанных наспех братьями, певшими в хоре. Протирал тряпкой, начищая почти до блеска, снимал застывшие капельки воска. Он уже почти закончил прибирать полы, как его внимание было привлечено движением у окна. Тяжелый занавес бесшумно колыхнулся. Артемий мог бы поклясться, что видел чью-то тень. Тёмный силуэт, который скользнул вдоль стены из приоткрытого окна и исчез в глубине зала. Кто-то или что-то проникло за стены монастыря. Неужели опять демон? Юноша уже ничему, наверное, не удивился бы… Послушник покрепче схватился за рукоять метлы, и сделав глубокий вдох, последовал за странной тенью.Он приготовился. Ожидал всего, чего угодно. Что демон собрался учинить на этот раз? И… каково было его удивление, когда вместо опасного демона перед ним сидел тот самый кот. Ухоженный, рыжий... его старый приятель.– Так это ты, дружочек, – Артемий облегчённо выдохнул. Отставил метлу в сторону, прислонив к стене. И присел на корточки напротив пушистого знакомого, протягивая вперёд руки. – Заставил же ты меня поволноваться. Ну же, иди сюда, поглажу. Но кот не шевельнулся. Не подошёл к ласковым рукам. Словно совсем не желал ластиться. Из-за того, что свет не падал на эту сторону, юноша совсем не мог разглядеть кошачьего силуэта. Не видел он и блеска медной шерсти. Не мог различить движений пушистого хвоста и ушек. Лишь янтарь ярких глаз горел из неосвещённого угла. И круглые поблёскивающие зрачки в упор смотрели на самого Артемия. Зверь притаился и наблюдал, он словно выжидал чего-то. Могло ли быть такое, что он обиделся? Это была единственная догадка юноши. Разве что только... кот же был домашним, наверняка ведь, а теперь, не привыкший к условиям улицы, мог приболеть. Или пораниться. Мог съесть что-то не то или простыть в одну из холодных ночей, под дождём. Артемий сразу забеспокоился и хотел оглядеть пушистого друга, проверить его состояние. – Что же ты? Болит, может, что? Нездоровится тебе? – только послушник хотел аккуратно подхватить его и поднять на руки, как зверь резко взъерошился, выгибая спину. И резво отпрыгнул в сторону. Отбежал почти в самый центр храма.Кот вильнул хвостом, усаживаясь на полу и начиная вылизывать пушистый бок. Свет мгновенно заиграл на мягкой шерсти, переливался от тёмного медного оттенка до почти ярко-радостного рыжего. По всем признакам кот был здоров и беспокоиться было не о чем. Ни выдранной шерсти, ни даже грязи. И лап не волочил. Но почему же тогда зверёк вёл себя так странно? Только при первой встрече зверь отнёсся к человеку довольно холодно… Но ведь потом они вроде с ним поладили. И Артемию было дозволено даже потрогать и погладить мягкий живот. Что же сейчас поменялось? Он даже не мяукнул ни разу. Не издал никакого звука. Только всем своим видом он будто что-то пытался показать.Обиделся. Теперь уж это было ясно.Растерянный юноша выпрямился и подошёл к коту, опускаясь на колени рядом с ним. Тот не бежал, не выгибал спину, но и не проявлял никакого взаимного интереса. Сидел себе, хвостом вилял спокойненько.– Ну и чего тогда пришёл, раз не ластишься? Поесть, может, чего хочешь? Да ты вроде не выглядишь голодным. Обидел я тебя, да?И только после этих слов кот поднял усатую мордочку и узкими зрачками посмотрел на послушника. Не глуп был зверёк. Совсем не глуп, да ещё и своенравен. Слышал, улавливал интонацию голоса. И казалось, что даже смысл слов понимал.А потом Артемий понял, что даже не знает, как он может обращаться к коту. В самом деле, не называть же его просто "кот". Не солидно такому красавцу с характером без имени ходить. Совсем не солидно. Может, когда-то у него и было имя, данное ему хозяевами… а может, он всегда был тем, про кого говорили: "кот, который гуляет сам по себе".– А имя у тебя есть? Да что ж я… Даже если бы и было, ты бы не смог мне сказать. Может, тогда новое тебе подберём?Он снова протянул руку, по привычке, хотел коснуться мягкого тельца. Погладить за ушком или провести ладонью по выгибающейся от ласки спине. Но вспомнил, что кот до этого не пожелал, чтобы его трогали. И только Артемий хотел убрать руку, как до его пальцев дотронулся прохладный, влажный нос.– Согласен, значит? Хорошо… Давай-ка подумаем, что можно подобрать, – юноша поглядел на кота, а тот, словно в ответ, осознанно моргнул. – И всё-то ты понимаешь.Оставалось только удивляться тому, насколько умён был зверь. Смотрел слишком уж… понимающе. И обычное имя не подходило такому коту. Артемий думал, какую кличку можно было подобрать, но на ум приходило лишь что-то стандартное, неинтересное, банальное. Самый первый вариант он озвучил сразу же:– Может, "Рыжик"? – и внимательно наблюдал за реакцией кота, поглаживая его по спине, почему-то на этот раз зверь не попытался убежать.Но тот даже ухом не повёл. Сидел, прикрыв глаза, и только кончик пушистого хвоста подрагивал.– Ну да… как-то слишком глупо и просто называть тебя так. И "Барсик", конечно же, тоже не для тебя?Яркие глаза обратились на юношу. Взгляд зверя показательно выражал недовольство, даже несмотря на то, что ласковая рука приятно приглаживала шерсть. И совсем растерялся Артемий, когда кот ни с того ни с сего сорвался с места. И подбежал к столу, на который юноша сложил листы с пометками и нотами, когда протирал подставки.– Погоди! Ты же сейчас всё переворошишь, – послушник подскочил. Он надеялся успеть схватить кота до того, как тот набедокурит.Но пушистый проказник в один ловкий прыжок оказался наверху и, как нарочно, пробежался по стопке нотных листов. Бумага разлетелась по полу, выскользнула из-под шустрых лап и оседала, подхваченная воздухом, на плитку. Артемий вздохнул, начиная собирать с пола листы. – Не сидится тебе спокойно на месте, да? То характер покажешь, то под руку подставишься. Это что, особый вид кокетства? – проворчал послушник.Кот сверкнул глазами. Наблюдал, как юноша подбирает всё, что оказалось на полу.Послушник наклонился за очередным листком с нотами, но мягкая кошачья лапка наступила сверху, не позволяя взять бумагу.– И что это значит? – Артемий поглядел на довольного кота. А тот мордочкой утыкался в юношеские руки. Щекотал длинными усами пальцы. – Смотри у меня, назову Кокеткой. И будешь с такой кличкой ходить, никуда не денешься.Вот же хитрец. Нашкодил, а теперь ластился. Не позволял спокойно прибрать. И нельзя было удержаться и не почесать за ухом этого проказника. Рука сама легла на спину, гладила по шерсти. И зверёк даже заурчал. Лёг, подставляя тельце тёплым рукам, растянулся во всю длину.– Чем же тебя так привлёк листик этот? Музыку любишь? И в нотах разбираешься, а? Котик? – юноша поглаживал кота, и решение пришло как-то само собой. – Кот-Чтец-Нот, значит… Ноточкин. Ноткин. А, как тебе? И рука юноши замерла у шеи зверя. Он увидел в густой шерсти то, что до этого не замечал. Ошейник. Его ведь точно не было раньше, он не мог быть настолько невнимательным, чтобы не заметить... Впрочем, из-за появления демона он действительно стал невнимательным, мог и прозевать, что кота уже кто-то присвоил. Только кто? Ошейник казался новым, был кожаным, крепким. Это ведь не какая-нибудь верёвочка...Артемий немного расстроено вздохнул. – Вот оно что... Что ж, кто бы ни был твоим хозяином, надеюсь, ты им доволен.