III. (1/1)

Проснулся Даниил в холодном поту. Соображал он туго, особенно в свете того, что все мысли накинулись на него разом, принявшись терзать всевозможными догадками. Даниил хотел понять, какого черта происходило, потому что отсутствие рационального объяснения усугубляло тревожность. Часы вновь удерживали время в одной точке, потому у Даниила были на руках все шансы собраться, спокойно записать произошедшее в дневник и сверить домыслы с фактами. Сев и потянувшись рукой под еле теплые подушки, Данковский неожиданно не нашел там ничего. Теперь уже приевшаяся тревожность обратилась живым волнением.—?Куда подевался дневник? Я… точно помню, как клал его под подушку,?— торопливо шептал Даниил, роясь в постельном белье. —?Ничего не понятно. Куда я мог его сунуть?Под кроватью было чисто, разве что пыльно, на полу лежали лишь отдельные листки и схемы, часто вылетавшие из тетрадей. Рабочий стол, заваленный разными записями, как последняя надежда себя не оправдал?— дневника не нашлось и там.Даниил стоял посреди теплой маленькой спальни в полной растерянности. Раньше память не подводила хотя бы в вопросах, связанных с работой и наукой. А все происходившее ныне казалось очень странным.—?Как бы там ни было, дневник нужно скорее найти,?— Даниил забрал из угла комнаты стул и сел, подхватил карандаш, принявшись повторно перерывать бумаги на столе в поисках чистых листов. —?Иначе завтра я не смогу работать. Там записаны все результаты за последние годы…Только договорив, он понял с горечью, что не знает, когда придет то самое ?завтра? и придет ли оно в принципе. Он ведь не видел дневного света уже долго, одни рассветы… Это стало первой записью на слегка пожелтевшем листе.Одна за другой строчки ложились на бумагу. Все, что связано с окружавшей Данковского невозможностью. Застывшее время, пропадавшие часы, берущиеся из ниоткуда звуки в доме, походы по лесу, Бука, нереальные видения, изменяющийся дом со странными ?гостями?… С одного листа записи стали распределяться уже на разные, подписи становились немного хаотичными?— так всегда было, когда Даниил занимался спонтанной аналитической деятельностью, потом приходилось неизменно переписывать все в упорядоченном виде. Выводы он обычно подписывал там же, после второй раскладки мыслей, но сейчас бросился писать итоги сразу, чтобы ничего не забыть и не упустить.Результаты оказались неутешительными. Логически Даниил разделил свои пробуждения на условные категории. ?Дни?, когда часы переставали идти, а в лесу ждали странные картины и очень материальный Бука?— его полную материальность еще предстояло подтвердить. ?Ночи??— выматывающие испытания, во время которых тикали часы, но глаза ловили жуткие вещи прямо в доме. Солнце появлялось лишь в конце условных ночей, и его тоже стоило считать условным?— значит, настоящих дней Даниил вообще не заставал, проводя их во сне. Пока время не шло, комнаты не менялись, спокойный дом давал безопасность, уверенность. Стоило проснуться под ход оживших стрелок, как дом начинал преображаться, а по этажам бродили говорящие кошмары. Что из этого все-таки было сном? Логично же, что время должно идти, а дом?— сохранять стабильность…Даниил пропустил пальцы сквозь волосы и напряженно выдохнул. Все вело в тупик, расчеты отказывались сходиться. Скрип полов в соседних комнатах уже почти не выбивал из колеи, а мыслительные процессы притупляли панику, если не задерживаться на одной идее подолгу. Зато Данковский вспомнил,?— или только что сообразил? —?что хотел сделать. Он вместе с верной лампой сходил в соседнюю комнату, где стояли книжные шкафы. Фактически, книги оставались в доме для вида, все их Даниил читал как минимум раз, они лежали в голове, но без визуального образа ему было труднее вспоминать и искать информацию.Он вытащил из глубины шкафа четырехтомный лингвистический справочник и забрал тяжелые фолианты в спальню. Взглянул на содержание каждого тома, пролистал в поисках знакомых названий и строк: он хотел понять, на каком языке говорил Бука. Вариантов было не слишком много, оставалось только просмотреть алфавиты и фонетику, раз в справочник не включали словари… Увы, сходство с существующими языками нашлось лишь на уровне звуков, никакие слова для примеров даже отдаленно не сходились с той фразой, которую произнес при знакомстве Бука. Даниил освежил в памяти подходящие данные и, все равно разочарованный, вернул книги в шкаф.Беспокойство стало понемногу возвращаться, когда где-то в доме послышался звук шагов. Некто прошел комнату или две, а потом раздался скрип двери и щелчок закрываемого замка. Данковский подхватил лампу и все равно пошел на обход, зная, что должен вновь найти часы.Он стал припоминать свои юношеские игры, скрашивавшие одиночество в огромном доме. Это были небольшие, полуобрядные действа, с помощью которых Даниил приглашал гостей?— воображал их?— и проводил с ними время. Уже забылось, откуда взялись игры, но сейчас, когда фантомные силуэты в доме представлялись гостями, конкретно и четко… о тех безобидных развлечениях Даниил думал в ином качестве.—?Нужно найти дневник. И понять, что делать с этими… гостями,?— заключил Даниил за миг до того, как увидел часы в новой комнате на верхнем этаже.…Проработанного по пунктам плана он, конечно, не строил, заранее осознав, что целый ворох погрешностей не даст его осуществить. Но следующие двое суток?— походы в лес и следовавшее за ними бдение в чересчур населенном доме объединялись удобно в условные ?сутки??— Даниил провел не без пользы.С Букой они все еще практически не говорили, разве что Данковский мог бросить пару фраз, в ответ получая молчание. Дружелюбие молчуна при этом никуда не делось. Бука дожидался Даниила в лесу, звал к себе долгим волчьим воем, от которого тело больше не встряхивало. Они ходили в места, которые совсем стерлись из Данииловой памяти, видели все такие же странные образы?— кажется, причудливые картинки они оба наблюдали одинаковые.В тот же день, когда пропал дневник, Даниил решился и попробовал до Буки дотронуться?— выяснить эмпирически его реальность. Бука, судя по реакции, не возражал: он позволил коснуться плеча, руку не сбросил, лишь одними глазами спросил, все ли в порядке. У него оказалась теплая кожа, принадлежавшая живому человеку, не иллюзии, а еще?— характерная манера при безмолвном вопросе приподнимать одну бровь. Даниил помнил, что так изредка делал дед.Особо доверчивым Даниил себя не считал, друзей тоже не завел?— при жизни в глуши, где раз в полгода-год можешь встретить разве что заплутавшего путешественника, не очень много людей для общения. Однако с Букой было странно комфортно, во многом, наверное, благодаря его молчанию. Хотя и поговорить с ним тоже хотелось, но приходилось довольствоваться высказыванием мыслей вслух. А еще с ним было почти увлекательно переглядываться и ловить мелкие изменения на лице, скупом на яркую выразительность.Бука дарил возможность отдохнуть и забыть о грудах нерешенных вопросов и пугающих загадок. Да, он показывал невозможные вещи, таившиеся за деревьями, но одновременно эти вещи обладали необъяснимой притягательностью… Любопытство, ожившее еще в детстве, должно быть, ничем не изгнать.В общении с ?гостями? Данковский тоже кое-чего достиг. Тех, что появлялись за спиной и таращились из углов невидимыми глазами, он обходил, стараясь не концентрировать на них внимание. Они не угрожали, но мурашки вызывали каждый раз. А еще от них пахло землей, они приносили с собой мусор из леса?— листья, глину, кости. Вздохи их почти не различались на слух, силуэты тоже во многом сходны… С этими истуканами даже можно было мириться.Хуже дела обстояли с теми, кто разгуливал по комнатам. Такие гости действительно бродили без всякой цели, но, стоило им увидеть хозяина, как начиналась охота. Даниил убегал, привыкнув к частым и спешным подъемам по лестницам. Прятаться он пытался, но не хотел увлекаться: прятки слишком живо напоминали о детстве, и Даниил чувствовал кожей, как время, бесконечно ценное, не просто замирало, но шло назад. Учился Данковский и улавливать присутствие опасных гостей заранее. От них исходил запах сырости и старого тряпья, чуть холодел воздух, а при появлении призрака в комнате кто-то словно бросал на пол мелкий камешек.Что Даниила беспокоило, так это отсутствие дневника?— и разбросанные повсюду страницы из него. Только вот… Записи эти собой представляли какую-то чушь, запутывавшую еще больше. Это чьи-то чужие мысли, чужие слова, и даже почерк?— Даниил не сразу рассмотрел?— был подделан под его, настоящий, но отличался. Допустить такое было бы сумасшествием, однако мысль о ком-то живом, пролезшем в дом и укравшем дневник, уже не выходила из головы…Пятый ?день? начинался неплохо. Постоянное соседство с кошмарами уже начало формировать привычку, головная боль пока не возвращалась?— состояние, как отмечал Даниил, удерживалось стабильное. Он захватил с собой лампу и направился в очередной поход по дому: вновь осмотреть все углы и, если повезет, найти истерзанный дневник. Это ведь был подарок деда, в который вместилась бы вся жизнь Данковского… Хотя теперь, глядя на каждую новую вырванную страницу, он гнал от себя мысль о том, что чистых листов остается все меньше. Связывать себя с дневником не хотелось.Комната за комнатой, шаг за шагом?— Даниил не заметил, как ноги принесли его ко входной двери. Он повозился с проводкой, потом глянул под тумбочку, где ничего не нашел в который раз. Посмотрел на входную дверь, уже зная, что где-то за ней ждет Бука. Внезапно он заметил прямо у порога ровную стопку вырванных листов, которой никогда там не было.В текст Даниил еще не всматривался, но уже зацепил взглядом нумерацию на листках. Он свои записи никогда не нумеровал, дату иногда подписывал или время суток… Что же это тогда? Очередные проделки невидимого вредителя?Даниил подвинул к стене низенькую скамейку и устроился на ней, чтобы все прочесть. Почерк опять до боли напоминал его собственный. Автор писал о каких-то комиссиях, о волнениях, об изъятии детей… С каждым словом в чтение затягивало все сильнее. Заныла голова, будто бы в прессе сдавленная, только Даниил не прервался, пока не прочел до конца. Отложив страницы на пол, к немного тусклой лампе, он некоторое время сидел совсем неподвижно. Затем спрятал лицо в ладонях, укрытых рукавами свитера, и выдохнул с легкой дрожью.Он так много забыл… И лучше бы никогда не вспоминал.Одиннадцать записей написаны не таинственным гостем, не Даниилом?— его отцом. Дед ведь говорил как-то, что у них похожи почерки… Среди записок не хватало одной, шестой по счету, и при мысли о ней, кажется, каждый нерв в мозгу заболел. Даниил знал, что было в шестой записке, он вспомнил, хотя раньше вряд ли мог найти в памяти что-нибудь из настолько раннего детства… Тогда, когда по городу рыскали работники комиссий, а отец всеми силами старался спрятать своего ребенка и даже чужих?— тогда Даниил на несколько дней потерялся. А когда смог найти свой дом и отца, не помогли уже никакие слова, мольбы и слезы?— отец его не замечал. Не видел в упор, словно Даниил стал невидимкой. И его собственное место для отца заняла именно невидимка?— плод частично утраченного рассудка.Дед нашел их вскоре после, в полупустом городе, увез в глушь, где занимался мирологией почти всю свою долгую жизнь… Даниил вздрогнул, вспомнив, что где-то в доме была комната со смятым пледом в углу?— тем, который привезли с собой из города. Что на некоторых стенах красуются рисунки, нарисованные либо ребенком, либо нетвердой рукой взрослого. Что в комнате с бычьей головой на обоях до сих пор к балке привязана петля. Каждый из предков оставил свой след в доме?— для каждого след тот стал последним.—?Не хочу вспоминать, это лишнее. Меня вполне устраивает моя голова?— такой, как она есть! —?тихо, напряженно процедил Даниил, решительно поднявшись на ноги.У него были намного более важные проблемы, требовавшие внимания. Не попытки копаться в прошлом?— попытки не сойти с ума сейчас, в полном одиночестве… и не признать даже на секунду, как ударило под дых.Данковский едва не бегом помчался к лестнице наверх: найти часы и сбежать в лес, подальше от пропитанного воспоминаниями дома.Прохлада леса освежила, приняла в объятия, такие отличающиеся от безопасного нутра комнат?— сейчас важным было только отличие, не важно, к добру или к худу. Даниил взволнованно глядел по сторонам, ожидая услышать знакомый голос, совсем наплевав на мрак и переломанные ветви вокруг. Казалось, прошла вечность, прежде чем невдалеке, в густоте умирающей чащи зазвучал протяжный вой.Бука ждал его на земле, у тонкого деревца, вывернутого так неестественно, что оно больше походило на плетущийся куст. На душе при виде такого знакомого незнакомца, увы, легче стало лишь немного.Даниил остановился рядом. Подавленность Бука заметил, не двинулся с места, зато впервые прикоснулся: чуть сжал плечо, одновременно придержав и поддержав. Даже через одежду чувствовалось, какие у него теплые, близкие к горячим руки.—?Ничего, все хорошо,?— из последних сил Данковский улыбнулся. —?Я просто очень устал. Пойдем?Бука не верил,?— и Даниил видел, что он не верил?— но следом за собой повел. Не отходя далеко вперед, он стал намного чаще оборачиваться, чтоб поймать взгляд. Единственный выживший в сумрачном лесу помимо выросшего тут же миролога вел их обоих. Даниил задумчиво посматривал на свечу и думал, что вести так же не сумел бы. Он, казалось бы, столько знал о лесе, брал пробы, вел хроники, статистику, собирал данные… А видел одни беспорядочно раскиданные деревья и бедную землю. Ни пугливых животных, ни просветов в зарослях.Пришли они в неприметное место: на мелкую и узкую поляну, немного вытянутую, и края ее вдавались в лес. На противоположной стороне между деревьев было совсем черно.Даниил оставил свечу на краю поляны и прошагал за Букой: тот сел на траву, по обыкновению сложив ноги по-турецки, и ждал. Данковский попробовал всмотреться в небо, найти созвездия?— любые, лишь бы не Кассиопею, на которую натыкался каждый раз и терпеть не мог. Интерес он, правда, быстро потерял и остановился у плеча Буки, глядевшего почти испытующе. Ему придется что-нибудь сказать, наверное… Нет, все-таки Даниил не обязан это делать.Бука поднял руку и коротким жестом указал в ту сторону, где висела луна.К необычным видам все не удавалось привыкнуть. Даниил продолжал пытаться понять, откуда брались эти картинки, совсем нереальные, находимые только в лесу, где ничего на самом деле нет. Все шло к тому, что проблема была не в лесе, не в видениях, а в воспринимавших глазах. Даниил помнил, как записал в дневник еще очень давно: ?Кто-то верит в то, что он видит. Кто-то видит то, во что верит?. Сейчас он не знал, видит он или верит.Над деревьями высился дом, похожий на башню. Стремившийся вверх, абсолютно нелогично спланированный, с множеством труб, искривлений, окон и балконов. Ветер с силой швырял в стены осенние листья.Даниил смотрел, отходил дальше и дальше: ему казалось, что дом состоял из очень похожих, если не одинаковых этажей. Почему он построен так? Чей он?— не Данковских же? И где крыша, есть ли она вообще?Не заметив, что миновал одно из деревьев, Даниил сделал еще шаг?— и не ощутил опоры под ногой. Схватиться оказалось не за что, секундная заминка не дала ни звука издать перед потянувшим вниз чувством, перешедшим в падение по склону.В себя Даниил пришел на дне глубокого оврага. Из-за жуткой темноты он различил только оба верхних края, у одного из которых мелькнула тень. Попробовав сесть, Даниил прошипел сквозь зубы короткое ругательство: совершенно точно заработал кучу ушибов, и при падении ему что-то жестко ткнуло в спину, явно оставив синяк, а из левой ладони сочилась кровь. Свитер не пострадал, а вот рукой он напоролся на ветку или корень?— их много выступало из земли… В овраге было холодно.Даниил, придерживая прошитую ноющей болью руку, подтянул колени к груди и застыл так. Он сам себе показался мелким в сравнении с громадой леса. Вокруг что-то шуршало, раздался громкий треск ломающегося дерева. Длинный проход вперед, перегороженный валежником, уходивший в сторону плавным поворотом, что-то напомнил, нечто такое же нежеланное, как проклятые записки дома. И ощущение было такое же?— звенящее одиночество, вплавленное в страх. Даниила стало колотить. Он не мог и не хотел вставать, хотел лишь в угол забиться и про все забыть, хотел просто оказаться в спальне, в одеяле, где нет воображаемых ужасов, где он в безопасности. И не один. Не снова.Он ясно почувствовал себя брошенным. А там, в глубине оврага, среди ветвей мелькали огромные, горбатые силуэты, угольно-черные, похожие на детские кошмары.—?Я болен. Я очень болен,?— прошептал Даниил, почти не слыша себя. —?Почему я вижу такое?..Шорох стал громче. На какой-то миг показалось, что тень двигалась так же шатко, как призрак в доме.Данковский неловко отполз ближе к крутому склону, под нависшие корни, облепленные комками земли; опирался он только на одну руку, со второй уже, кажется, срывались капли, оставляя теплые дорожки. Звуки за изгибом оврага не стихали, и Даниил сдался: закрыл глаза, спрятав лицо, прижавшись лбом к коленкам. Здесь все равно время не идет, плевать, правда же?Услышав приближавшиеся шаги, он даже не двинулся. Никто его не найдет.—?Даниил,?— вдруг позвали так близко знакомым, живым, глубоким голосом.Рядом и правда оказался Бука. Свечка, не забытая им, стояла в шаге от убежища под корнями.—?Айг?й*,?— вновь заговорил он мягко, будто попросив.Потянувшись к нему, кое-как освещенному пламенем, Даниил выбрался ему навстречу. Он не знал, почему Бука снова не бросил его, почему так внимательно осматривал со всех сторон, словно убеждался в целости. Ладонь, выпачканную кровью, он обхватил осторожно, едва касаясь, поглаживая кончики пальцев. Даниилу до сих пор было очень холодно, кожу усыпали мурашки, но он потянул с шеи шарф, собираясь вытереть руку. Заметив, как Бука покачал головой, он остановился.Одежда Буки, явно шитая где-то дома руками не швеи, а умелой хозяйки, казалась предельно простой. Но бедра его оборачивал поверх штанов тряпичный широкий пояс, небрежно завязанный сбоку. Край этого пояса, отмерив на глаз, Бука легко оторвал?— материя поддалась с треском?— и сложил в несколько раз. Он сел ближе, чтобы не тянуться, на секунду заглянул в глаза, потом начал промакивать и протирать окровавленную ладонь.—?Шархатабаш,?— незнакомые слова будто бы стекали с чужих губ, негромкие и успокаивающие. —?Тиимэ hонюуша ба hонхилгон*…Даниил с удивлением понял, что его молчаливый Бука, казавшийся таким далеким, над ним почти ворковал.С юных лет Даниил делал все, чтобы показать, что не нуждается в опеке, практически не давал к себе притрагиваться, учился быть точным и осторожным, чтобы не попадать в ситуации, подобные нынешней. Он прожил так почти всю жизнь, последние полтора десятка лет он и людей толком не видел… Сейчас же, получая эту ненавязчивую заботу, касания этих рук, почти горячих на контрасте с собственной кожей, это непривычное участие… он чувствовал, как дрожали губы. Он подумал, что, должно быть, от холода. А вот от чего сорвалось дыхание, он не знал.Он забыл, как бывает, когда ты не один.Очень скоро Бука, не жалея ткани, перевязал ладонь Даниилу?— каждое уверенное движение словно принадлежало доктору. Зато при взгляде на Данковского он почти незаметно поник. Даниил представлял, как сейчас выглядит: замерзший, вывалянный в лесной земле и остатках листвы, еще и испуганный из-за собственных глупых мыслей. Но ему не хотелось, чтобы его опять бросили.—?Гар ехээр ?бдэнэ?*Даниил только по жестам и глазам понял, что вопрос был о руке. Он не понял, в чем суть, но все равно ответил торопливо и тихо:—?Все в порядке, спасибо тебе.Вновь ему не поверили. Вновь это легкое пожатие плеча вместо просьбы не молчать.А Даниил страшно устал от воспоминаний, запертых в его доме,?— в его голове?— тех, от которых не сбежать. Он устал их хранить, хотел избавиться, выкинуть, позабыть безвозвратно. Не хотел видеть, что уже не его одного вдруг стали касаться эти дела минувших дней.—?Это из-за моего отца. Я давно все о нем забыл, а сегодня вспомнил. И в этих знаниях нет ничего хорошего,?— тяжкий вздох стал прерывистым из-за того, что начинали стучать зубы. —?Он потерял меня, когда я был совсем маленьким. Потом он тоже повредился рассудком. Он перестал меня видеть.Бука посмотрел хмуро. Мысль он, наверное, понял правильно. При этом еще и взял ладони Даниила в свои и попробовал согреть их дыханием, таким горячим, что Данковский заметно вздрогнул. Сильно все равно не помогло.Пробормотав что-то, что Даниил не расслышал, Бука поднялся с земли и помог встать рядом. Ноги затекли и замерзли, пальцы онемели. Даниил подумал, что очень не хотел бы заболеть, у него ведь давно кончились все лекарства, его свалит даже простуда… Он поднял свечу, сделал несколько упорных шагов: ноги заплетались, а еще безумно хотелось спать. И свечка почти совсем догорела, впервые, насколько Даниил помнил, поэтому он сам ее задул.Страшно в темноте не стало. Они ведь шли вдвоем.Бука держал за руку, помогал пробраться между ветками, а Даниил сердился на свою неуклюжесть и усталость, впервые такую сильную и при этом без мигрени. Заметил это и Бука. И, когда Даниил в очередной раз едва не споткнулся, остановил его сам.—?Бари*,?— короткое слово было сказано твердо, как повеление, но без нажима.Даниил растерялся. Тут же Бука почти легко подхватил его на руки.Так стало теплее. Разум принялся потихоньку уплывать, и Данковский еле удерживал, прижав к груди, подсвечник. Он устал настолько, что без единой мысли уткнулся носом в чужую теплую кожу, чуть выше ключицы. Бурые знаки, украшавшие ее, пахли засохшей кровью?— Даниил слабо порадовался, что угадал. А еще Бука пах совсем не лесом. Сухой травой, полынью, которая давно тут перевелась, даже солнцем немного. С какой стати в этой темноте от него пахло солнцем?..Заснул Даниил слишком быстро и совсем незаметно. В полудреме ему показалось, что его укрыло палой листвой, целым ворохом… Открыл глаза он все равно в доме, оглашенном тиканьем часов, под родным теплым одеялом. С новой свечкой на тумбочке. С перевязанной заботливо ладонью.С каким-то странным теплом в груди, от которого, несмотря на грядущие испытания, захотелось улыбнуться.