do not forget where you belong (1/1)

15.08.2019Listen, it`s you and me now, and it`s gonna be you and me forever. THIS is a hug, okey? THIS IS A HUG. And this is when you hug somebody, when you care about them and you want them to know that. - boy meets world.Джон уже отправил улыбающийся смайл своей помощнице, благодаря её за смонтированное видео, когда услышал, как чья-то машина затормозила у дома. Джек, лежавший поодаль него, вскочил и громко загавкал. Джон, успокаивающе потрепав его по шерсти, положил телефон на стул, стоящий подальше от кромки бассейна, и осмотрелся по сторонам в поисках дистанционного пульта. Чёрт, он не помнил, куда его дел, поэтому из колонок продолжала громко играть музыка, что мешало навострить уши и понять, что происходит на дороге, ведущей к передней части коттеджа. Наверняка ничего страшного, поспешил успокоить себя Джон. Скорее всего, вернулись соседи на уикенд. Однако сердце Джона громко подпрыгнуло в груди, когда неожиданно музыка затихла и в прозрачной стене появился чей-то силуэт. Джон запаниковал. Первой его мыслю было предположение о том, что кто-то проник в дом. Второй его мыслью было желание схватить телефон и позвонить в 911. Однако страх сковал его и не позволил двигаться. Тошнота подкатила к горлу, и Джон не мог понять, то ли это от того, что он испугался, то ли это от количества выпитого спиртного. То же самое относилось и к головокружению. Совершенно позабыв о том, что на нем по-прежнему этот дурацкий наряд, Джон, набрав в легкие как можно больше воздуха, всё же сумел сделать пару шагов, но не к телефону, а к дому. Пусть Джон и не был умелым бойцом, но язык у него был отлично подвешен — кто бы это ни был, возможно, ему удастся спугнуть его, выдавив тираду в его стиле с неизменной фразой о том, что если ему не нравится то, чем занимается Барроумэн, то ему не место в Соединённых Штатах Америки. Джон уже было открыл рот, когда дверь открылась, и на лужайку выглянул... Скотт. Скотт?.. Джон прижал рот ладошкой, не веря своим глазам. В одной руке Скотт держал телефон, в другой — ещё один экземпляр дистанционного пульта и хмуро смотрел на Джона. Постойте, хмуро? Джону понадобилось одного взгляда на Скотта, чтобы убедиться в этом. В голубых усталых глазах своего мужа, обрамленных морщинками, Джон прочёл... что это? Непонимание? Злость? Стыд?.. Быть не может... Когда Скотт понял, что привлёк внимание Джона, то покачал головой, кивнул ему и ушёл обратно в квартиру, кинув телефон и пульт на диван. Джон видел, как Скотт заворачивал в коридор. Его плечи поникли, а серая футболка была забрызгана краской — видимо, он так хотел побыстрее оказаться дома, что даже забыл переодеться перед отъездом... Прикусив палец на всё той же руке, по-прежнему прижимающий рот, Джон только, кажется, сейчас осознал, что тоже забыл сменить одежду. Громко выругавшись, он поспешил внутрь дома, на ходу стягивая парик. Чёрт... неловко получилось...— Скотт! — крикнул Джон, вбегая в прихожую, где Скотт возился с чемоданам. — Я думал, что ты предупредишь меня, когда собираешься вернуться!— Я собирался устроить тебе сюрприз, — проворчал Скотт, возясь с молнией и не глядя на Джона, — уже набирал твой номер, как получил уведомление в инстраграмме с твоим постом.Джон с удивлением уловил в голосе мужа нотки... отвращения. Скотт пусть говорил и мало, но зато всегда по существу, стараясь избегать общих фраз, а сейчас — на тебе — и сказал просто "с твоим постом", а не "с твоим танцем".Джон не знал, что на это ответить, а потому еле слышно выпалил:— Давай я помогу тебе... — Он уже сделал несколько шагов вперед, как Скотт, по-прежнему не глядя на него, выставил руку вперед. Джон остановился.— Спасибо, я сам, — холодно бросил он ему. — Насколько я понимаю, у тебя есть дела поважнее. Да и наверняка ты устал, собирая сумки в дорогу в Лондон, поэтому имеешь законное право отдохнуть.Проклятье... Что-то невидимое ударило Джона по голове. Точно... Ему же завтра рано утром надо отправляться в Лос-Анджелес, а у него совершенно это вылетело из головы. Он даже забыл про предстоящую ему работу, а ведь наверняка на следующей день у него будет похмелье и жуткая головная боль, и десятичасовой перелет ему покажется адом!— Я... — Джон запнулся.Скотт кивнул, но выражение его лица Джон не видел — только его затылок.— Ясно. Как я и думал. Ничего страшного, — всё так же безразлично продолжил Скотт, — я закончу со своим, и займусь сбором тебя. Насколько ты едешь?Джон промолчал, в горле у него пересохло. Ему хотелось ответить, но он ничего не сказал. Просто потому, что не мог видеть Скотта таким... рассерженным и в то же время балансирующим на грани сдержанности?Джону захотелось подойти к нему, прикоснуться к его плечу и, с силой сжав его, развернуть к себе, чтобы он заглянул ему в глаза и сказал, в чём дело. Почему всё же не позвонил, почему выключил музыку, почему тотчас же ушёл, увидев его, а не бросился к нему в объятья? Почему не позволяет ему присоединиться к нему? Но Джон Скот Барроумэн знал ответ. Потому что Скотт презирал его, и если бы сейчас Джон дотронулся до него, то услышал бы это из его уст. А это хуже чего бы то ни было на свете. Хуже гомофии в России. Хуже ненавистников в комментариях. Хуже липкого страха, не покидающего тебя всё то время, что ты летишь куда-то, потому что перед отъездом муж в очередной раз напичкал тебя историями о авиакатастрофах и инструкциями о том, что нужно делать, если самолёт падает. Что делать? Ничего, он был бы абсолютно беспомощен. Как и сейчас, потому что нет ничего страшнее, чем видеть презрение в глазах человека, который всегда был с вами в хорошие и плохие времена, в сногсшибательные и дерьмовые.Если бы Джон позволил себе дотронуться до Скотта, то его мир разрушился бы у него на глазах — это стало бы последней каплей, и Скотт закричал бы на него. Скотт редко повышал голос, но когда обида в его душе вскипала, он позволял выплеснуть все, что так долго копилось в сердце. И в такие редкие моменты Джон чувствовал себя беззащитным. Жалким. Виноватым. Потому что человек, который слишком долго терпит тебя, не может ошибаться — ты сделал по-настоящему ужасную вещь, раз он повысил на тебя голос. Это было бы чересчур. Джон не мог позволить, чтобы барьер Скотта треснул. На его восстановление понадобилось бы слишком много времени. Даже несмотря на то что Джон ценил Скотта именно за то, что тот реконструировал стенку в душе снова и снова, благодаря чему они по-прежнему были вместе, Джону не хотелось, чтобы от неё осталась лишь пыль. Только не сейчас. Только не сегодня. По правде сказать, хотелось бы ему быть тем, кем чаще чинит бреши в его душе, чем становится причиной их появления... Джон больно сглотнул, ощутив неприятный комок — горло по-прежнему болело, а пока Скотта не было дома, он забыл о спреях. Джон встал и, с грустью посмотрев на возящего на корточках на мраморных плитках Скотта, вернулся обратно к бассейну.Собакам, как и Джону, стало не до смеха — из всех четырех собак на лужайке осталась одна Дикси, которая смотрела на него снизу вверх, пытаясь понять, из-за чего весь сыр бор. Джон улыбнулся сквозь подступившие слёзы и, наклонившись, взял Дикси на руки. Та лизнула его и счастливо завиляла хвостом. Джон осмотрел внутренний дворик. Кинул взгляд на гамак, бассейн, высокие пальцы так, словно видел их впервые, а не несколько минут назад. И, кажется, только сейчас увидел то, что увидел Скотт, вступивший на зелёную лужайку: газон не подстрижен, местами земля разрыхлена, а под гамаком валяется мусор из-под пачки печенья и чипс, там же, рядышком, пустые бутылки. Внезапно Джону вновь стало тошно. Но только уже от самого себя. От того, чем занимался всё это время. От того, что забыл о том, что пообещал убрать квартиру, которая была в беспорядке ещё со времен приезда его кузена с другом. Что забыл подстричь газон, помыть посуду, избавиться от просроченных продуктов в холодильнике. Что, в конце концов, забыл позвонить Кэрол и обсудить с ней продолжение комикса. У него было так много работы, так много творческой работы, которая не была связана с перелетами и взаимодействию с большим кругом людей... у него было так много книг, которые он должен был прочитать, пообещав Скотту, так много вещей, которые ему хотелось узнать по возвращении домой, — у него даже был специальный блокнот, в который он записывал интересные вещи, услышанные от фанатов — а на что он потратил своё время?.. На отдых, конечно! Отдых... отдых... веселье. Это ведь было весело, правда?.. Смешно и интересно. И всё же в нём отныне прочно засела мысль о том, что он должен был заняться чем-то другим. Более важным. А не выглядеть... Боже... Джон бросил на себя мимолетный взгляд, и ему тотчас же стало некомфортно в платье, хотя никогда по-прежнему он не ловил себя на подобном желании. Закрыв глаза и досчитав до десяти, Джон понял, что это ощущение не пришло, поэтому поспешил в спальню, где быстро переоделся в обычную футболку и шорты, бросив платье в шкаф, даже не позаботившись о том, чтобы его повесить.Вернувшись на задний дворик, Джон, предварительно прихватив с кухни чёрный пакет, куда принялся складывать мусор. Было неприятно, жутко осознавать, что всё это оставил он после себя. В обычное время он бы включил колонки и убирался бы под них, но в данной ситуации даже песни Дина Мартина показались ему неуместны.В таком положении его и застал Скотт, который бесшумно подошёл к Джону и обнял за талию. Джон замер с наполненным наполовину пакетом в руках и порывисто задышал. Скотт молчал, и Джону показалось, что от воцарившейся тишины у него лопнут барабанные перепонки. Скотт крепко прижимал его к себе, но Джон не мог понять, что обозначают его объятья. Поэтому он, по-прежнему не опуская мусорного пакета, осторожно произнес:— Ты злишься.По правде сказать, это не было ни утверждением, ни вопросом — Джон на ощупь пробирался в душу мужа, надеясь по интонации определить его настроение.Скотт ответил не сразу, и Джон, чтобы заглушить крик в своей голове, принялся про себя напевать дурацкую мелодию из какого-то старого мультфильма — ему не хотелось, чтобы вопль вырвался наружу.Скотт положил подбородок ему на плечо и только после этого ответил:— Конечно, — и, вновь сделав паузу, от которой у Джона всё внутри похолодело, добавил, — но это быстро проходит, так что всё нормально.Джон облегченно вздохнул.— Мне жаль.Скотт усмехнулся, и от теплого дыхания мужа у Джона встали волоски на затылке.— Ты лжешь, — как ни в чём не бывало ответил Скотт.Джон промолчал. Его муж раскусил его. Ему действительно было не жаль. Он не чувствовал себя виноватым из-за того, что Скотт нашел его в таком виде. Он разве что чувствовал себя виноватым в том, что забыл о порядке и тишине в доме, а не в том, что, переодевшись в женский прикид, чуть не устроил стриптиз-танец. Но ему по-настоящему стало неловко из-за того, что Скотт обнаружил его. Бог ты мой, это всё равно что оказаться голым. Его как будто бы ледяной водой окатили. Он бы продолжил чудить и дальше, если бы не Скотт. Со Скоттом он сразу понял, что то, что он вытворяет, идёт как будто бы не от него. Не зная, что сказать, Джон выпалил первое, что пришло на ум:— Ты справился как-то уж слишком быстро.— Как и ты с недельным мусором здесь.Джон выронил мусорный пакет и обнял руки Скотта. Ему было крайне неудобно, но поворачиваться не хотелось. Он боялся увидеть в глазах то же, что и тогда, когда увидел его на пороге лужайки.— Прости, — сейчас Джон искренне произнес это слово. — Ты прав. Мне не жаль за то, что ты увидел это видео, но мне жаль, что я разочаровал тебя.— Ты не разочаровал меня, — быстро отрезал Скотт.— Тогда что это было? В твоих глазах.Скотт поправил поседевшую прядку волос Джона за ухом и заодно погладил мочку его уха. Джон мигом расслабился. Это было приятно.— Отторжение вперемешку со страхом.Джон вздрогнул.— Почему?..— Потому что я увидел перед собой совершенно чужого мне мужчину. Я не увидел тебя, — ровным тоном сказал Скотт, отпуская Джона. Джон, высвободившись из объятий Скотта, повернулся к нему и растеряно посмотрел на него. Скотт подтвердил его мысли, и Джон не был уверен, что рад этому.— Но я — по-прежнему я, Скотт! Посмотри на меня! Как будто бы это первый раз, когда я перевоплощаюсь в кого-то другого! — Возмущенно выпалил Джон, совершенно выбросив из головы тот факт, что Скотт тоже был на грани отчаяния.Скотт пожал плечами.— Складывается такое ощущение, будто ты пытаешься что-то доказать не мне, а себе, — он взял валяющийся на траве мешок и принялся собирать остатки мусора. При этом он продолжил говорить:— Подумай вот о чём, Джон. Ты всё время в разъездах. Постоянно принимаешь разнообразные предложения, постоянно куда-то спешишь, словно бы пытаешься сбежать от самого себя. От меня, — еле слышно произнес Скотт, но затем, более громко, сказал:— Ты говоришь, что не можешь сидеть на месте долго, потому что начинаешь сходить с ума, но... сходишь с ума ты потому, что забыл, кто ты на самом деле и уверяешь себя, — Скотт положил банку из-под колы в пакет, — что найдешь ответ в других местах, но правда в том... Джон, что ты лишь оттягиваешь момент. И никто, никто, — Скотт специально подчеркнул это слово, — там не скажет тебе, кто ты есть, пока ты сам не останешься наедине с собой и не спросишь себя об этом. А не тех, кто благотворит тебя. Они слепы.Джон приоткрыл рот, но тотчас же закрыл. Ему нечего было сказать. Мыслей было много, но ни одна из них не желала созревать. Он не знал, что на это ответить Скотту. Что можно сказать человеку, который знает тебя лучше, чем ты сам? Человеку, который по-прежнему видит в нём того, кем он был, когда они только познакомились, когда же Джон лишь думает, что остался по-прежнему собой? Что ничто не поменялось в нём?Уборку они закончили в полнейшей тишине. Скотт был спокоен, правда, задумчив, когда же нервы Джона были натянуты до предела. Хотелось, как и тогда, в прихожей, схватить Скотта и потрясти за плечи. Хотелось наорать на него. Хотелось назвать его врагом, предателем за то, что он отвернулся от родного мужа. Но Джон знал, что это не так. Скотт не предавал его, не отворачивался от него — он по-прежнему был здесь, рядом с ним, помогая ему с работой, которую, вообще-то, должен был выполнить сам. Скотт просто констатировал факт, не переставая при этом любить Джона. Или это была не любовь? Или это было лишь появление привязанности — один из немногих импульсов, которые с годами случаются между ними всё реже и реже? Нет... Джон отогнал прочь подобные предположения. От них становилось скверно.Скотт сказал, что теперь они могут перекусить, и они в таком же молчании проследовали на кухню, но, когда Скотт полез в холодильник, Джон покачал головой — есть ему не хотелось. Аппетит пропал, как и дневное веселье. Калифорнийское солнце медленно клонилось к закату, и Джон каждой клеточкой своего тело ощущал покалывание последних теплых лучей.— Слушай, то... о чём ты говорил.Скотт, смирившись с тем, что Джон ужинать не намерен, налил себе и ему стакан с холодной водой. Свой Джон сильно сжал ладонями.— Тебе не нужно оправдываться.Джон обреченно посмотрел на него.— А что я должен сделать?!Скотт всё такой же спокойный ответил:— Я не думаю, что здесь можно было бы что-то сказать или сделать.— Скотт! — Джон ударил стаканам о стол, и немного воды намочило скатерть. Но даже это не вывело Скотта из себя — он похоронил чувства внутри себя несколько часов назад, позволив им крушить, ломать и безвозвратно уничтожать часть его самого.— Тогда просто давай сделаем вид, что ничего не было.Скотт терпеливо улыбнулся.— Но нам обоим прекрасно известно, что было. 280 тысячам известно, что было.Джон обреченно вздохнул.— Я окончательно запутался.— Я понимаю.Джон раздраженно посмотрел на него.— Тогда скажи мне, дьявол! — он опустил глаза. — Прости, — пробубнил он. — Потому что даже я не понимаю, кто я. — Ему показалось, будто бы за его спиной материализовалась невидимая сверхъестественная сила, но Джон не стал оглядываться, боясь, что откровение, пришедшее к нему, даже несмотря на то что он слышал это от Скотта, исчезнет.— Ты — Джон Скот Барроумэн. Шотландец с американским гражданством. Актёр, певец, танцор, композитор, писатель. Ты — дядя. Ты — мой муж.Джону хотелось сказать, что ему и без него прекрасно об этом известно, но опять промолчал.— Ты — мой муж, — повторил Скотт и положил руку на руку Джона, медленно поглаживая её. Глаза Джона забегали по столу. — Но ты не трансгендер, — из уст гетеросексуала это могло бы прозвучать оскорбительно, но так как Скотт был геем, это прозвучало ровно. Обыденно. Как и должно быть. — Я имею в виду, ты наряжаешься так не потому, что испытываешь в этом потребность. Естественность. Безопасность, а чтобы просто... выудить... очередной... пранк? Кажется, это называется так. Я просто хочу сказать, что в этом ты выглядишь неестественно. Ты притворяешься. Выставляешь себя другим человеком. Ты прячешь истинного себя куда-то на задворки сознания, полагая, что если тебе смешно и смешно другим, то всё в порядке, но чем больше ты притворяешься, тем больше теряешь самого себя. Истинного себя, Джон, а это... Это тяжело, Джон, — впервые в голосе Скотта промелькнули нотки боли. Впервые за долгое время трещины дали о себе знать, и Джон поморщился как от пощечины. — Тяжело смотреть на тебя и не узнавать. Мужчину, которого я действительно полюбил когда-то. И по-прежнему люблю. И ни один фанат в мире не поймёт до конца, как именно и как... сильно.Джон втянул ноздрями воздух, стараясь не заплакать вновь. Он же не девочка-подросток...— Просто...Но Скотт прервал его мысль трепещущим поцелуем в губы, а когда отстранился, улыбнулся Джону, но улыбка эта вышла печальной.— Я знаю. Это моя вина. Когда я сказал, что ты можешь понять, кто ты есть, лишь оставшись в одиночестве. Нет.. Наверное, это больше про меня, —задумчиво сказал Скотт, обращаясь больше к самому себе, чем к Джону. — Ты забываешь о том, кем был... кто ты есть на самом деле, надеваешь маску, когда слишком долго бываешь один. Тебе нравится думать... что ты... Бог. — Джон никак не отреагировал на данную фразу. Потому что Скотт Гилл был единственный человеком, который мог говорить Джону всё, о чём он думал на самом деле. Потому что, опять же, он был единственным, кто понимал его даже лучше, чем он сам. — Тебе нравится мысль о том, что люди упиваются тобой. Глотают твою каждую выходку как крючок. Это позволяет тебе быть... кем хочешь. Но... — Скотт протянул руку к лицу Джона, и тот даже не моргнул. Скотт замедлил движение пальцев в нескольких сантиметрах от Джона, а затем, сжав их, вернул руку в обратное положение так, словно бы что-то снимал. Маску, понял Джон. — Всё это блеф. Всего лишь игра. А за ней? Не ты...Джон положил свободную руку на руку Скотта, и сейчас они напоминали какую-то команду, сложившая руки перед боем или матчем.— Потому что ты единственный, в ком я нуждаюсь, Скотт! Единственный, кто по-прежнему рядом со мной из моего прошлого, помимо моей семьи! Единственный, кто связывает меня с пережитым мною! Единственный, кто напоминает мне об этом! Единственный, кто... кто по-прежнему любит меня... настоящего... единственный, кому мне ненужно что бы то ни было доказывать! Я возвращаюсь домой, а ты уезжаешь! А я не могу позвать кого-то, потому что у Келси есть, помимо меня, своя жизнь, девочки думают об учебе, Кэрол работает и нянчится с внуками, кузены и племянники перебираются то с хлеба и воды, то на путешествия, когда подворачивается работа! А у меня появляется свободное время, и я абсолютно не знаю, как собрать всю волю в кулак и сделать то, что я должен! Потому что... потому что я так устаю, что единственное, что мне хочется - это уюта! С тобой, Скотт, а ты уезжаешь, потому что тебе нужно личного пространства больше, чем кому бы то ни было, но я принимаю это, потому что я люблю тебя! — Слова лились из него потоком, Джон говорил торопливо, быстро, словно если замолчит, то умрет, будто бы от этого действительно зависела его жизнь. — Я не могу ничего толком сделать, потому что я не ощущаю твоего присутствия, твоего тепла, твоего голоса, твоих пространственных рассуждений, твоих прикосновений! Даже если я и звезда, это вовсе не означает, что мне есть с кем трепаться ночи напролет, даже если я знаю чуть ли не весь земной шар, потому что, в конце концов, единственный, с кем мне хочется общаться — это ты! Потому что ты мудрее всех на свете! Потому что ты выше всего этого! И что я должен, — Джон уже не просто кричал, он плакал навзрыд, не в силах остановиться, — делать, если тебя нет? Позвонить тебе и сказать, что мне тебя не хватает? Что ты обязан прилететь ко мне за тысячу миль только потому, что я не могу заснуть в доме, которым становится пустым, когда в нём нет тебя? Потому что жизнь становится пустой дома, когда в нём нет тебя?! Я высокомерен, но я не эгоист, Скотт... я не эгоист...— Тихо, тихо, я знаю, я знаю, Джон... — Скотт быстро поднялся со своего места и, подвинув свободный стул ближе к Джону, сел рядом с ним и приобнял его. На этот раз Джон обнял его в ответ сразу же, прижал к себе, как порой прижимаются маленькие дети в любящим матерям. Если подумать, Джон по-прежнему временами выглядел и вёл себя как ребёнок, и, как и всякий ребёнок, он нуждался в утешении. Защите. Принятии себя таким, какой ты есть. И всё это Скотт был в силах дать ему. Он шептал ему, что любит его, целуя его горячие, солёные слёзы. Он не кривил душой — любовь полыхала в его сердце так же ярко, как и в самом начале их отношений. Ведь любовь означала не слепое обожание. Она означала принятие недостатков того, кого ты выбрал, и борьба с теми из них, что являлись ложными и пустыми, и он хотел, чтобы они вместе с Джоном побороли их, чтобы Джон стал ещё лучшим человеком, каким Джон был и есть.— Сейчас я здесь, рядом с тобой... Джон... всё в порядке... я рядом... здесь и сейчас...Джон улыбнулся сквозь слёзы, и всхлипнув, спросил:— А потом?..— И потом... и через пять лет, и через десять... вечность...— Несмотря на то что я надоедливая задница?Они оба рассмеялись, и Джон почувствовал, как с его плеч свалилась целая гора.— Да. Несмотря ни на что... просто не забывай о том, какому место принадлежит твоё сердце... нет ничего красивее, чем наблюдать за человеком, который делает что-то от чистого сердца...— Моё сердце принадлежит тебе.Скотт улыбнулся.— Зато твоя задница будет принадлежать твоему продюсеру, если ты завтра не отправишься в Лондон, — Скотт нежно взял его за руку и поднял со стула, — пойдём, соберем вещи.