Глава 8. Гарет. (1/1)

Пока они добираются до кровати, Джон предпринимает несколько безуспешных попыток заговорить с Гаретом, но тот слишком поглощен происходящим?— эти пьянящие поцелуи захватывают его целиком…Гарет затыкает Джона глубокими засосами, не позволяет вставить тому и слова, понимая, что заговори они сейчас?— и сладостное мгновение будет упущено навсегда.То, с какой страстью они набросились друг на друга, говорит Гарету гораздо больше, чем любые душещипательные диалоги. Его так манит к Джону, да и тот жадно отвечает на каждое его прикосновение…Гарет на ощупь, слепо, быстрыми шагами достигает кровати и швыряет Джона на матрас, словно щенка. Джон кажется легким, легче пёрышка, хотя матрас и продавливается под тяжестью обоих мужчин, но им и в голову даже не приходит предположение, что кровать может, того и гляди, сломаться.Руки Джона беспомощно бегают по Гарету, пальцы перебирают пуговицы той самой злополучной рубашки, которую он совсем недавно одолжил ему; он орудует пальцами так быстро, умело, что Гарет просто диву даётся, где Джон отточил подобное мастерство.От слёз лицо Джона немного припухло, покраснело, но Гарету абсолютно наплевать на это?— наплевать на то, что у Джона синяки под глазами, на серовато-бледную полоску над губами, на щетину, на морщинки под подбородком и ещё на множество возрастных?— о Господи, неужели ему действительно пятьдесят два года? —?шероховатостей, на столько незаметных на камеру, но, тем не менее, присутствующих на лице Джона, изъянов?— даже если в этом отчасти и виноват его алкоголизм?— Гарету по боку на всё это, потому что он не просто влюблён в Джона, он любит его, и так очаровательно осознавать в который раз, что ему похер на недостатки во внешности любящего им человека. Наверное, Гарет только в эту секунду осознаёт по-настоящему, что, когда Джон говорит своим фанатам, что он любит их, он не лукавит, не делает это ради репостов и кучи лайков в Инстраграмме, не ради денег?— он признателен каждому, кто поддерживает его, он и правда любит их?— вот почему на его лице никогда?— даже на мгновение! —?не появляется отвращения к человеку, не соответствующему современным стандартам красоты?— для Джона это не имеет значение, для него важно другое: тембр голоса, улыбка человека, его объятья?— крепкие или неловкие —, или слёзы.И всё это продолжает удивлять, восхищать Гарета.Потому что любовь?— это не талантливая игра актёра, это?— отображение души человека, а душа Джона Барроумэна так бесконечна и прекрасна, что при одной только мысли об этом Гарету самому хочется разрыдаться, но он сдерживает себя, сосредотачиваясь на стягивании с Джона футболки, на возни с кожаным чёрным ремнём, на попытках отыскать эту чертову дырку, чтобы ослабить давление, на расстёгивание ширинки, снятием джинс, на нелепой, и всё же удавшейся попыткой скинуть с ног Джона носки…Одежда летит в разные стороны, что-то падет на подоконник, что-то исчезает под кроватью, но смешно было бы оторваться друг от друга лишь за тем, чтобы всё аккуратно сложить в стопочку?— ой, прости, Джон, не могу тебя поцеловать?— слишком занят поиском второго носка?— ну, чем не нелепость?..Только, пожалуй, сильный стук сердца сдерживает его от того, чтобы не рассмеяться, а ещё, конечно, помогает развалившийся под ним Джон, полностью нагой, беззащитный, беспомощный… уязвимый.?О Боже, блять, о Боже, блять?,?— он повторяет это, наверное, бесчисленное количество раз?— эти слова снова и снова прокручиваются у него в голове, пока он восхищенным взором созерцает Джона… Джона, о сексе с которым он думал, мечтал, воображал себе каждый раз, стоило сценаристу и продюсеру заявить, что от них требуется изобразить страсть.Но голая, неприкрытая правда заключается в том, что Гарет никогда не притворялся, пусть и, усмехнувшись, отводил взгляд всякий раз, стоило Джону, счастливому сукину сыну, оборонить, что он сыграл неплохо.Сыграл?! Сыграл?! Сыграл?!Да это, охереть, блять, была и не игра! Это никогда даже не было и притворством?— несмотря на ядовитый, сжигающий его изнутри стыд, распадающийся на части только тогда, когда он оказывался в постели с очередной девушкой… и всё равно?— спустя все эти годы, даже после женитьбы на Джемме, появления на свет двух замечательных детишек?— в том, как они обжимались с Джоном, было, есть… и будет?— можно ли надеяться на это? —?что-то, что вечно вертится на кончике языка, но никогда не произносится вслух просто из-за того, что просто не существует точного описания… и оно не похоже на простой перепихон с первой встречной, любовную страсть с той самой, с женой…Ничего не шло в сравнение с той страстью, что обуревала Гарета всякий раз, когда Джон?— пусть и в шутку?— приставал к нему. Гарет уже позабыл об этом, и вот оно снова?— это всеобъемлющее чувство… и даже больше…А всё потому, что Джон рядом, и притворяться больше не приходится.Гарет обвивает Джона, притягивает к груди и принимается покрывать его поцелуями?— губы Гарета прикасаются к разгорячённым, шероховатым щекам, к подбородку и спускается к шее, останавливаясь у артериальной вене?— Гарет ощущает лёгкое набухание циркулирующей крови —, он прижимается скулами и к плечам Джона, легкими поцелуями покрывая сначала правое, затем левое плечо.От Джона пахнет потом вперемешку с ещё не выветрившимся мужским одеколоном, и этот запах ударяет в ноздри Гарета, ещё больше возбуждая его.Гарет опускает правую руку туда, где бьётся сердце Джона, слегка задевая затвердевший сосок. Он целует прямехонько туда, откуда исходит барабанный звук, массируя его грудь, приближается так близко, что слышит с закрытыми глазами такт биения его сердца, сливающийся в такт биения сердца Джона.Джон молчит, постанывая время от времени, и такой притихший Джон в новинку для Гарета?— это, в какой-то степени, дурманит его?— так восхитительно иметь власть над тем, кто должен возвышаться над всей Вселенной, одним своим видом лишать всяких слов, превращать в немого, и где-то на задворках сознания Гарет ликует от того, что, вероятнее всего, заткнуть Барроумэна не получается ни у кого?— даже у Скотта Гилла?— только у него.Гарет поднимет голову и встречается взглядом с Джоном?— цвет его глаз напоминает океан в разгар шторма, и Гарет быстро прикасается своими губами к его, и идёт дальше?— у него ещё так много работы, столько возможностей и, вместе с тем, так мало времени?— а ведь как хотелось бы иметь под рукой инопланетную технологию, которая позволила бы остановить все часы на планете, стереть в порошок утро, день и вечер, оставив только ночь?— магию под покровом темноты, двух нагих мужчин при тусклом свете настольной лампы, сидящих на кровати в центре Кардиффа, а казалось бы?— на отшибе Галактики.Здесь только они одни, и хочется верить, будто бы они последние люди на Земле или, чего лучше, первые?— Гарету нравятся обе эти фразы, которыми заканчивает Эрих Мария Ремарк два своих романа,?— и в его мыслях только он один, Джон. Ни жена, ни дети, ни муж Джона?— лишь Гарет и Джон, и в груди щемит от этого счастья, головокружительного осознания, что они и вправду одни и по-настоящему предаются любви, и никто не стоит у них над душой?— ни орущие фанаты, ни съемочная группа,?— и нет здесь дурацких, глупых шуток, вспышек телефона, гиперболы, — лишь их дыхание, вздохи, стоны, вскрики.Джон поворачивается к Гарету спиной и запрокидывает голову, темечком упираясь в крестец Гарета и принимается глазами бегать туда—сюда, словно пытается что-то отыскать на белом потолке. В эту секунду он чем-то напоминает наркомана, ловящим кайф, и, наверное, так оно и есть?— химия между ними оказывает на обоих куда сильное воздействие, чем они ожидали.Ладони Гарета меж тем спускаются всё ниже и ниже, останавливаются на выпяченном брюшке Джона, и его пальцы нащупывают что-то грубое чуть выше пупка. Гарет хмурится, не понимая, что это, и уже собирается задать свой вопрос Джону, как вспоминает?— хирургический шрам от аппендицита. Гарету прекрасно известно, что историю о пребывании в больнице Джон пересказывал по много раз всем и каждому, то и дело приукрашивая её всё новыми шутками и подробностями о ехидных сплетнях лечащих врачей и обслуживающих его медсестер, но Гарет понимает, что тогда Джону было не до смеха?— он был до смерти напуган и , кто знает, смог бы тот взять себя в руки и позвонить в скорую помощь, если бы его сестра не оказалась тогда рядом… Гарету так хотелось оказаться в больнице, когда он узнал, что с ним?— даже билеты заказал, но в последнюю минуту почему-то передумал, отменил бронь и отделался неуклюжими вопросами о самочувствии, когда они встретились тем летом на концвенции…Джон выгибает спину и морщится от боли?— оказывается, Гарет слишком сильно надавил на шрам, и ему приходится тотчас же одернуть руку. В ответ на это Джон стискивает пальцы Гарета прямо у основания костяшек. Гарет опускает голову низко-низко и извиняюще целует Джона в пупок. Джону щекотно, и он хихикает, как малое дитя, и Гарет усмехается и, покончив с поцелуям, просто приобнимет Джона за талию и медленно укачивает его?— это помогает им обоим немного успокоиться, снять напряжение, разорвать цепи неловкости.Это, конечно, всего лишь передышка перед тем, как они перейдут к следующему этапу, от чего Гарет, конечно же, сильно нервничает?— да и как здесь не нервничать, когда подобное являлось к нему только в постыдных и в то же время великолепных снах, где Джон вытворял с Гаретом такое, что даже в самых эротических книгах не описывают, а с пробуждениям Гарет возвращался в реальность, но ещё долго ходил как после похмелья от увиденного.Что это, в самом деле?.. Зов нашей плоти? Неудовлетворенность из-за прожитого дня?.. Как, ради всего святого, ему, Гарету, могло сниться подобное?.. Когда он от роду не спал с мужчинами и даже и помыслить не мог о том, что когда-нибудь познакомится с тем, кто вызовет в нём такое желание, возбудит всё его существо?..Так они и сидят какое-то время,?— в молчании, переплетя пальцы, лежащие на бедре Джона, прижимаясь, ощущая жар разгоряченных тел, вслушиваясь в сердцебиение другого и просто наслаждаясь обществом друг друга?— и на душе у них так легко, спокойно, мирно, радостно, волшебно: они проводят эту ночь вдвоем и вместе прогоняют прочь эту назойливую, сводящую с ума тоску, одиночество, этот сковывающий страх того, что больше ни одному из них не увидать солнца, эту надоевшую мысль, что они ничего особенного и не добились, что они бесполезны, а ошибок было больше, чем побед и что, в конце концов, нет ничего, кроме ужаса приближающейся пустоты под руку с темнотой…Но, благодаря тому, что они вместе, что они они распахнули свои души навстречу друг другу, отбросив все сомнения прочь, в сточную канаву, в которой тонут все неудачники, терзаемые сомнениями, благодаря этому и ещё столь многому, что на перечисление этого ушла бы целая вечность,?— Боже, а вечность применима к сложившейся ситуации?.. —?им больше не больно.И границы дозволенного с пределами возможного размываются, когда Джон, поднеся переплетенную с его ладонью ладонь Гарета к губам, целует кончики пальцев и взволнованно спрашивает:—?Ты боишься?—?Чего?.. —?ошарашенно откликается Гарет.Джон поднимается и в очередной раз целует его, оттянув кончиками зубов нижнюю губу.—?Ну, знаешь, то, чем взрослые обычно занимаются, когда они оказываются наедине друг с другом в одной постели,?— беззаботно отвечает Джон, и Гарету приятно, что тот в отличном расположении духа, что снова может дышать как ни в чем не бывало, шутить, язвить, дразнить Гарета…Гарет лучезарно улыбается и прикасается своим лбом к его и, мечтательно прикрыв глаза, наконец-то находит, что сказать:—?Я думал, ты никогда не попросишь.Джон фыркает.—?Как будто бы ты не догадался.—?Ой, заткнись, а,?— Гарет начинает смеяться, и Джон подхватывает его смех. Это непринужденная беседа ещё больше раскрепощает их, и Джон отстраняется от Гарета и ложится на кровать, облокотившись на мягкую обивку.Не выпуская свою руку из руки Гарета, Джон тянет Гарета на себя и спрашивает с лукавством во взгляде:—?Так что, Газ?..Газ чуть ли не падает на него, но вовремя приземляется подбородком на его живот и, пристроившись между ног Джона, отвечает:—?Как пожелаешь.Как пожелаешь?— и всё.Так просто.Легче и быть не может.Оперевшись на ладони, Гарет приподнимается и смотрит на Джона сверху вниз?— на губах Джона играет ехидная улыбка, и это?— поразительный контраст по сравнению с тем, что Гарет видел совсем недавно, и он облегченно вздыхает, пожалуй даже, слишком громко, но это?— ерунда?— важнее всего то, что мир больше не разваливается на кусочки, и всё перестало внутри разрываться на части. Глаза Джона и впрямь вновь сияют, и, что самое удивительное, в них ни капли усталости, ни намёка на истерику?— он просто наслаждается присутствием Гарета, возможностью прикоснуться к нему, говорить с ним как в старые добрые деньки, и Гарет уверен, что всё действительно именно так?— он чувствует то же самое, и теперь, когда они могут больше без утайки смотреть друг на друга, все слова, грудой скопившиеся в сознании, наконец-то могут быть произнесены вслух, но что-то подсказывает Гарету, что их время ещё не пришло, что им нужно ещё немного, чтобы созреть окончательно, а пока… пока пусть прикосновения покажут то, что скрывается в потайных уголках их сердец.Раскрытой ладонью Гарет дотрагивается до волос Джона и ощущает подушечками пальцев мягкость его волос. Виски чуть-чуть сбриты, и, поэтому заправлять за ухо, конечно, нечего, но Гарет всё равно делает обманное движение, и его палец касаются ушной раковины, а вслед за ним он губами слегка прикусывают мочку уха Джона. Джон смеется, но Гарет заставляет его умолкнуть очередным поцелуем в губы, и тот приподнимается, чтобы как можно глубже ощутить поцелуй, и его руки обвивают спину Гарета, и уже руки Гарета ложатся на поверхность рук Джона, и Джон начинает страстными поцелуями покрывать грудь Гарета, у которого от столь неожиданного поворота событий захватывает дыхание, а меж тем руки Джона опускаются ниже, дотрагиваются до упругих ягодиц Гарета, и Гарет вскрикивает, когда ногтями Джон впивается ему в кожу. Гарет, сам того не понимая, пытается сопротивляться, однако свободная рука Джона крепко стискивает две его руки, но тут же Джон останавливается и откидывается спиной о матрас.Гарет в недоумении смотрит на него:—?Что?.. —?Он действительно не понимает, почему Джон остановился, почему столь интимное, возбуждающее телодвижение, прекратилось.Джон кивает на левую руку.—?Я думал, что тебе может быть неприятно. Из-за ожога.Гарет качает головой.—?Дурашка.Джон улыбается, наверняка прокручивая в голове это слово снова и снова?— по нему видно, что он доволен новым прозвищем.—?Я и думать о нём не думаю,?— и это правда, шрамы украшают мужчину, и Джону давно известно, откуда тот взялся у него: однажды в детстве Гарет помогал отцу в гараже, и мать позвала его из кухни, чтобы он принес отцу таз с горячей водой, чтобы тот умылся, а Гарет на радостях подхватил таз и гордо вышагивал с ним до того, как споткнулся о порог гаража и уронил чан с кипятком, тем самым заполучив обезображивающий ожог.Джон перестает улыбаться, и снова мрачнеет.—?Я просто не хочу, чтобы тебе было больно.Гарет гладит его по щеке и целует в переносицу.—?Мне больно, когда мы не вместе,?— просто отвечает он, но в этой, казалось бы, несложной фразе заключен ответ на самый сложный философский вопрос.Джон ничего не отвечает, но кончики его губ вновь приподнимаются в подобии улыбки.—?Хорошо, иди сюда.И Гарет падает в его объятья.Джон перехватывает инициативу, и Гарет отдаётся ему во власть. Гарет растерян, смущен, сконфужен?— он не знает, что делать, ни одна часть его тела не слушается, и ему поначалу страшно ошибиться, сделать что-то не так—подумать только, а ведь подобные мысли возникали в последний раз в студенческие годы… Но такое близкое, родное присутствие Джона успокаивает его, заставляет поддаться мгновению, окунуться в него головой…Они меняются местами, и Джон нависает над ним, исследуя губами, кончиком языка, острыми клыками передних зубов, длинными пальцами каждую частичку Гарета, не оставляя, казалось бы, без внимания ни один миллиметр его кожи, и Джон как будто бы знает обо всех чувствительных местах Гарета и прикасается к ним так, что после остаётся послевкусие райского восторга и адской боли одновременно, и Гарету так хорошо, его руки поглаживают спину Джона, пробегают по шрамам, вцепляются ногтями в эти сводящие с ума ямочки у него на шее и на лопатках, целуя, не глядя Джона, выгибая спину, приподнимая торс, постанывая, крича, ликуя, плача, то и дело переплетаясь с Джоном руками и ногами, ощущая с каждой секундой всё нарастающее возбуждение, зов плоти, перешедший в агонию, в нестерпимую жажду ощутить в себе присутствие другого, соприкоснуться своим сердцем, душой, жизнью Джона, и эта потребность сравнима с волчьим голодом, потребностью в воде, кислороде, и Гарет на всё готов пойти, чтобы его заветная мечта осуществилась…В данный момент не существует правильных и неправильных поступков, как и последствий?— просто ему нужен, до сумасшедшего исступления необходим Джон, и, наверное, его отчаянные стоны говорят об этом лучше, чем целая мольба, чем целый отрывок из Библии, потому что Джон, наконец, спустя, наверное, целое бесконечно количество времени опускается ниже бёдер Гарета, играя, дразня, доводя его до исступления, и даже боль, вызванная тем, что Гарет, запустив в ладонь волосы Джона, несознательно сильно дёргает, когда становится жарко, очень, очень и очень жарко, не останавливает его, и даже, наоборот, Джон ускоряется, прикусывая, пробуя на вкус его член.Гарета пробирает приятная дрожь, и ему так охерительно хорошо, прекрасно, что по ощущениям всё это схоже наркотическому дурману,?— ему-то не знать, столько дорожек он нанюхался за свои холостятские годы… —?и в Гарете просыпается внутренний зверь, и он посильнее сжимает волосы Джона, потому что головой Джон делает резкие, вышибающие весь дух толчки, и Гарет ругает весь свет на чём стоит, и, в конце концов, выкрикивает так громко?— ?блять, Барроумэн!??— что неожиданно Джон останавливается и смотрит на него неясным взглядом, а потом принимается истерично хохотать, всем своим звонким, мелодичным смехом заполняет эту комнату, эту квартиру, лестничную площадку, весь дом, весь чёртов гребанный мир, и Гарет, матерясь, от возбуждения и негодования, вызванное всей ситуации, спрашивает, херли, собственно говоря, он смеется, и Джон в ответ на это приближается к нему, и то ли в шутку, то ли в качестве мести, тоже запускает свою ладонь в волосы Гарета и, склонившись к его уху, зловеще шепчет:—?Я покажу тебе.И Гарета пробирает до мурашек, до костей, но он расслабляется и вопреки всем сомнениям, предстоящим болезненным ощущением, переворачивается на спину, но, правда, жмурится, вцепившись в ногтями в простыню, выбившуюся из-под кровати.Джона проводит по его напряженным рукам, размыкает сжавшиеся в кулак пальцы, и уже чуть более тихо говорит:—?Я не причиню тебе вреда, слышишь? Доверься мне… —?Он целует Гарета в позвонок и прикусывает вставшие дыбом волоски на его шее.Гарет слышит, как Джон шумно втягивает воздух и вместе с ним запах мыла и шампуня, и это чудным образом прогоняет тревогу Гарета без следа, и он открывает глаза, осматривает комнату, утихомиривает параноидальную мысль, напоминая, что им никто, никто не помешает и что пути назад нет?— да и разве может быть, ведь они так далеко уже зашли…И Гарет и в правду доверяется Джону?— он готов доверить Джону не только свои счета в банке, но, главное, пожалуй, и свою жизнь, и Гарет твердо знает, что Джон никогда не нарушит своё слово, никогда не растопчет данное им обещание, никогда-никогда-никогда не предаст и не позволит кому бы то ни было обидеть Гарета, и это, наверное, и единственная правда, в которой Гарет не сомневается.Перед тем как комната взрывается неоновыми огнями, Гарет делает глубокий вдох и кивает, подавая знак Джону.Последнее, что Гарет отчетливо осознает?— это как Джон обхватывает его за поясницу и нежно произносит:—?Я люблю тебя.Затем всё сливается в череду хаотичных телодвижений, то нарастающего, то убывающего темпа, и всё перед глазами кружится, предметы почему-то перемещаются по комнате, потолок становится полом, и наоборот, и он , Гарет, уже не понимает, где заканчивается он и начинается Джон, какие мысли, какие выкрикиваемые непристойности, стоны,?— о, боже, их так много—, всхлипывания, крики принадлежат ему, а какие?— Джону, всё так волшебно, феерично и совсем—совсем, ну не капельки не больно, лишь слегка что-то где-то саднит, зудит, ноет, но Гарет отодвигает всё это на задворки сознания, и просто наслаждается происходящим, правда, всё ещё не в силах до конца поверить, что это?— реально.Они оба доходят до исступления, а потом всё не заканчивается так же внезапно, как и началось, и Джон обессилено падает к нему на грудь и тяжело дышит, так, словно только что пробежал марафон, да и Гарет сам в шоке с того, что его легкие до сих пор работают, что его сердце всё ещё не взорвалось, не сломало рёбра, не выскочило из груди и, что мир по-прежнему существует?— и ведь Гарет и правда, несмотря на закрытое окно, слышит где-то вдалеке автомобильные гудки и шин колёс по дороге, а внизу?— громкую музыку,?— явно соседи не очень-то рады тому, что только что произошло между Джоном и Гаретом.Произошло, произошло, произошло… одно слово, а сколько экстаза! Сколько прелести заключено в этом слове! В них обоих…Их тела покрыты потом, и, глядя на Джона, Гарет видит, что пот каплями скатывается по его лицу как совсем недавно слёзы, но он доволен как сытый кот, как чёрт, как… как охотник, загнавший свою добычу в угол. Как мужчина, завладевший желанным, и счастье Джона передается, целиком захватывает Гарета до кончиков, до нового приступа мелкой дрожжи, и Джон, заметив это, обнимает Гарета, притягивает к себе в очередной раз близко-близко и легонько касается своими губами его губ. Капелька пота Джона падает на Гарета, и кончикам языка он подхватывает её и пробует на вкус—соленоватый, с горчинкой, но Гарету приходится это по душе, и он довольно мурлычит.Гарет удобно пристраивается рядом с Джоном, чья голова по-прежнему покоится у него на груди, и, прислоняет голову к темечку Джона. Оба мужчины, не обмолвившись ни словечком, закрывают глаза и одновременно проваливаются в блаженный сон в объятьях друг друга.И даже если бы в комнату вошла Смерть, у неё бы только от одного вида двух мужчин из пустых глазниц полились бы слёзы.То были бы слёзы умиления.