-1- (1/1)

В последние годы в жизни Ибо не было ни дня, когда бы он не возвращался мысленно в свой шестнадцатый день рождения. Начавшийся как одно большое разочарование, пасмурный и прохладный день в Лондоне превратился в лучшее воспоминание. Вкуснейший обед в уютном кафе, настоящий пикник в Гайд-парке с курткой Шона вместо пледа, сэндвичами и бесстрашными белками, готовыми забраться к тебе в карман за лакомством, долгая пешая прогулка и даже колесо обозрения, из-за которого Ибо в итоге опоздал в отель... Скандал тогда разразился просто ужасный. Учителя, которые с ног сбились, разыскивая его, не стеснялись в выражениях и обещали доложить обо всём и родителям, и директору школы. В любой другой день Ибо испугался бы, попытался извиниться и непременно пообещал, что подобное больше не повторится. Но тогда ему было всё равно. Его отчитывали прямо в гостиничном холле, но Ибо впервые не испытывал по этому поводу абсолютно никаких чувств: ни стыда, ни раскаяния, ни даже элементарного желания всё прекратить. Он даже не обращал внимания на других гостей, которые жадно прислушивались и не менее жадно смаковали подробности. Какое ему было дело до этого, если Шон его поцеловал? Стоило Ибо только вспомнить об этом, как в животе сразу же разливалось тепло, а в голове поселялась блаженная пустота. Шон поцеловал его, забрав себе взамен первый настоящий поцелуй Ибо. А ещё второй, третий и четвёртый. И единственное, о чём Ибо жалел, — о невозможности отмотать время назад и отдать ещё больше. Каждый момент Ибо бережно сохранил в памяти, чтобы возвращаться к ним так часто, как только возможно. То есть буквально каждый день. Он отчётливо помнил, как Шон на него смотрел, как улыбался неожиданно робко и неуверенно, когда прикасался к волосам, чтобы убрать их за уши, как облизывал губы и как наклонял голову, чтобы Ибо было удобнее. Не менее отчётливо Ибо помнил, как трепетало от волнения и предвкушения его собственное сердце. Колесо обозрения, знаменитый на весь мир Лондонский глаз, стало для Ибо лучшим местом на земле. И, хотя в большой кабинке, похожей на капсулу, кроме них были и другие люди, Ибо это нисколько не помешало. Его в тот момент занимал только Шон, взволнованный не меньше его самого, смущённый, но при этом полный решимости довести задуманное до конца. Чтобы подтолкнуть его к поцелую, Ибо тогда закрыл глаза и чуть качнулся вперёд — практически незаметно, если не ждать этого движения и не жаждать его всей душой. А Шон совершенно точно ждал, лихорадочно искал сигнал, который бы подсказал, настроен ли Ибо на поцелуй, — и он его получил. Как же чертовски сладко Шон целовался! Его первые прикосновения ещё были сдержанными, осторожными и сокрушительно нежными, но у Ибо уже тогда ослабели колени. Он вцепился пальцами в предплечья Шона, буквально повис на нём и с головой рухнул в поцелуй, который тут же стал горячее, глубже и упоительнее. Ибо ничуть не жалел о том, что так толком и не увидел ночной Лондон с высоты более ста метров. То, что открылось ему в тот вечер, до сих пор казалось куда более потрясающим. Шон смотрел на него с нежностью, которую так просто было перепутать с влюблённостью, и Ибо таял от этого взгляда, как сахарная вата в воде. Он буквально растворялся в нём и позволял собственным фантазиям брать верх над здравым смыслом. Ибо забыл о времени, обо всех обязательствах, что у него были, об ответственности. Он просто позволил себе быть счастливым в свой день рождения. Потом они целовались в полупустом вагоне подземки, просто посреди лондонской улицы и даже на крыльце отеля. И только чудом Ибо успел отпрянуть от Шона за секунду до того, как его заметили учителя. Здесь воспоминание меркло и покрывалось уродливыми трещинами, поэтому Ибо предпочёл встряхнуть головой, чтобы это помогло отвлечься и очистить мысли. Меньше всего сейчас ему хотелось вспоминать о собственной глупости, ведь за весь день, что он провёл вместе с Шоном, он так и не догадался хотя бы спросить у него номер телефона или оставить ему свой. Ибо был уверен: Шон бы непременно позвонил, если бы знал куда. Но Ибо свой шанс упустил…— Где ты опять витаешь, мать твою? — прошипел ему на ухо Чжочэн, и Ибо вздрогнул и едва не полетел со стула, успев удержать равновесие в последний момент. — Ты дебил? — он повернулся и посмотрел на друга, который, похоже, никаких угрызений совести не испытывал. — А если бы я сейчас навернулся?— Вверх бы не полетел, — Чжочэн поморщился. — Я бы на твоём месте думал, что делать, когда препод конспекты возьмёт на проверку. — Напишу я эти конспекты… — Напиши, — Чжочэн потянул к себе тетрадь Ибо. — Потому что пока ты способен только рисовать каких-то человечков. А за человечков тебе допуск к зачёту не поставят, это не тот предмет. — Это не человечки! — возмутился Ибо, который, оказывается, всё это время машинально рисовал на чистой странице тетради картинки, мелькавшие в его сознании. — А что это? — Чжочэн чуть повысил голос, но тут же спохватился, вспомнив, где они находятся. — Как это вообще относится к современной истории?— Никак, — Ибо рывком выдернул тетрадь и захлопнул её, словно это могло помочь ему закончить разговор. Впрочем, с Чжочэном подобные методы никогда не работали, он снова навис над плечом Ибо и заговорил:— Что ты всю дорогу отмороженный такой? Постоянно мечтаешь о чём-то. Или ты научился спать с открытыми глазами?— Чжочэн, отвали, — Ибо дёрнул плечом, очень постаравшись при этом задеть Чжочэна и заставить его отодвинуться. — Что вы там возитесь? — поинтересовался с другой стороны Бинь, до этого момента старательно писавший свой конспект. — Не слышно за вами ничего!— Надо было садиться туда, где слышно, — огрызнулся Ибо, которого собственные друзья сейчас раздражали сверх всякой меры. Вот хотелось им постоянно лезть, приставать, допрашивать, как будто от знания, о чём Ибо мечтает почти каждую лекцию, что-то могло измениться. — Надо было улицы подметать, а не в Академию идти, если тебе это не надо, — тут же отозвался Бинь и демонстративно отодвинулся подальше, дав понять, что не испытывает никакого желания с ним сталкиваться. Ибо не впечатлился, потому что давно привык: Биня никогда не хватало надолго. Одновременно со звонком, извещающим об окончании пары, к ним с нижнего ряда повернулся Ли:— Жратеньки?— Ты можешь думать о чём-нибудь, кроме еды? — тут же взвился Бинь. — Я из-за тебя не услышал последнюю фразу!— Да что я такого сказал? — опешил Ли. — Ничего не сказал, всё нормально, — Чжочэн протянул руку и потрепал его по плечу: Ли у всех, включая Ибо, вызывал неосознанный инстинкт защищать, оберегать и утешать. — Бинь… — Ибо повернулся, чтобы сказать, что одна пропущенная фраза лекции уж точно не стоила того, чтобы ссориться с друзьями, но не успел, потому что Бинь смахнул свои конспекты в сумку, встал, а потом уныло пробормотал:— Извини, Ли, я не хотел. Ты не виноват.— Всё нормально, — тот всегда быстро отходил, поэтому извинений Биня и смущения на его лице хватило с запасом, чтобы тут же выбросить свои обиды из головы. — Так мы идём жратеньки? Или вы ещё не хотите?— Хотим, — Чжочэн поспешил ответить за всех. — И жратеньки, и питеньки, и спатеньки. Как все нормальные студенты. Мы только на пары не хотим. — Говори за себя, — Бинь поморщился. — Я на следующую пару как раз хочу. И место хочу занять поближе. — Следующая пара… — Ибо тут же полез в приложение в телефоне, где было расписание и вся прочая полезная информация по учёбе. — Философия? — он с удивлением уставился на Биня. — Ты чего? Это же занудство редкостное. Ты же сам прогуливал раньше, мы все прогуливали.— Так то раньше, — Бинь стал медленно спускаться, и друзьям ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. — А сейчас у нас новый преподаватель… Вы бы его видели! Я с прошлой пары уходить не хотел…— Новый? — Ли удивлённо захлопал глазами. — А почему я ничего про это не слышал?— Потому что мы пропустили три последние пары по философии, — любезно напомнил Чжочэн. — И четвёртую тоже собирались пропустить, потому что понравилось. Всё равно рефераты писать, какая разница, три или четыре. — Вот чёрт, — Ибо вспомнил, что собирался вместо философии потупить в ?Легенду о Зельде? на своей портативной приставке Нинтендо. — И давно он уже заменяет?— Уже две недели, — Бинь не скрывал удовольствия: он заинтересовал своих друзей и теперь мог бессовестно мотать им нервы, цедя информацию по капле. — И он не заменяет, он теперь будет читать философию до конца семестра. И экзамен мы тоже ему будем сдавать. — Вот чёрт! — Ибо окончательно приуныл, а вместе с ним расстроились и Чжочэн с Ли. — И что теперь делать?— На пару идти, — Бинь кивком головы указал направление. — А потом поночевать пару раз в библиотеке, потому что вы торчите рефераты. Сколько, кстати?— Пока по три, — Чжочэн вздохнул, и в этом его вздохе Ибо услышал немой упрёк в свой адрес: ведь это именно он всегда выступал инициатором прогулов, убедительно объясняя друзьям, почему в посещении лекций по философии смысла меньше, чем, скажем, в плевании дохлыми сверчками. Не поддавался только Бинь, питавший слабость к заумным текстам и жизнеописаниям людей, имена которых Ибо даже не запоминал. Для него самого философия была лучшим снотворным, но не более того. Дважды подряд заснув на лекциях, он даже дал лектору меткую кличку ?Димедрол?, которая тут же привязалась и разлетелась по всей Академии. — Вот и подумай, нужно ли тебе больше, — Бинь временами тоже умел быть убедительным. — Мне точно не нужно, — решительно заявил Ли, а потом добавил уже другим тоном, жалобным и просительным: — Но может, мы всё-таки сходим пожрать? Я сегодня не позавтракал, у меня уже кишки облепили позвоночник. — Да что ты говоришь! – Бинь протянул руку и ущипнул Ли за щёку. — А мне кажется, твоя физиономия скоро в зеркало не влезет. — Прекрати, — Чжочэн хлопнул его по руке. — Я тоже не против пожрать уже, хоть и завтракал. — Я тоже, — на самом деле Ибо мог бы ещё потерпеть, но сейчас ему хотелось хоть как-то притушить самодовольство Биня. — Тебе что-нибудь принести? Или ты на гранитной диете?— Гранитной? — не понял Ли, но Бинь пояснил:— Из гранита науки. — Так что?— Ладно, пойдём, — Бинь махнул рукой. — Но если из-за вас мне придётся сидеть на паре где-нибудь в жопе, я вам этого не прощу. — Да не придётся! — легкомысленно пообещал Ибо, который совсем не верил в ажиотаж на лекциях нового преподавателя. Он вообще пока не мог себе представить, каким преподаватель должен быть, чтобы хотелось ломиться к нему на лекцию, смотреть ему в рот, а потом тосковать до следующей пары. А вот кафе, по его мнению, было как раз таким местом, чтобы попасть в которое, требовалось приложить немалые усилия. Вдвоём с Чжочэном они заняли очередь, отправив Ли и Биня искать и караулить свободные места. Выбор был не так чтобы очень впечатляющий, но Ибо всё равно нашёл себе кое-что по вкусу, осталось только до этого добраться…— Да что с тобой такое? — снова толкнул его в бок Чжочэн. — Ты сегодня весь день спишь на ходу. Чем ты ночью занимался?— Да спал я, — Ибо повернулся и взглянул на лучшего друга. — Мы с тобой делим одну комнату, ты бы заметил, если бы я куда-то делся. — Между прочим, я тоже спал, — Чжочэн фыркнул. — А если я сплю…— Да-да, твою кровать можно вынести вместе с тобой, и ты ничего не заметишь, — кивнул Ибо. — Но ты можешь поверить мне на слово: ночью я спал. — Ладно, — Чжочэн сдаваться не собирался. — Тогда что с тобой случилось, что ты всё время где-то зависаешь? Лекции ты не пишешь, сейчас стоишь и гипнотизируешь тарелку с рыбой, словно собираешься ей предложение руки и сердца сделать. — Скорее уж вилки и желудка, — Ибо вздохнул. Он уже понял, что друг не отстанет от него, поэтому спешно придумывал причину поубедительнее, которая могла бы объяснить его мечтательность, но при этом оставить за кадром истинное положение вещей. — Я просто думаю… Ну... что мне делать с днём рождения. — Твой день рождения прошёл уже месяц как, — напомнил Чжочэн. — Или ты тогда так упился, что забыл, по какому поводу праздник?— Да ничего я не забыл, — Ибо поморщился, словно Чжочэн сказал какую-то невероятную глупость. — Просто я хотел отпраздновать как-то интереснее, чем обычной пьянкой. Вот когда мне было шестнадцать…— Хватит! — тут же застонал Чжочэн, и на лице его появилось испуганное выражение. — Только не начинай опять про свои шестнадцать. Я уже всю эту историю наизусть знаю во всех подробностях. Лондон, кафе, Гайд-парк, колесо обозрения… Ты бы лучше вспоминал хоть иногда, чем это всё кончилось. — Да нормально всё кончилось, — как раз эту часть Ибо предпочитал не вспоминать. — Нормально, ага, — Чжочэн закатил глаза. — Если ты считаешь, что родители, за руки уводящие тебя из школы, когда тебе шестнадцать, — это нормально, то у меня для тебя плохие новости. Да над тобой потом ещё год ржали! Неужели ты забыл? ?Ибо, ха-ха-ха, твоя мамочка боится, что её сладкую доченьку украдут по пути из школы? Или она просто считает, что ты тупая блондинка??— Прекрати, — Ибо поморщился. — В любом случае это уже прошло. И сейчас меня никто никуда за руку не водит. — Однако и в Лондон тебя больше не отпускают, — прицельно ударил по больному месту Чжочэн. — И я думаю, до старости не отпустят. Так и будешь гулять вокруг Академии кругами, рассматривая достопримечательности по интернету. — Ты преувеличиваешь. Мы же ездили в прошлом году…— Вспомнила бабка, как девкой была, — хмыкнул Чжочэн. — Мы ездили на полдня в Шанхай, тебе напомнить, что там даже двухсот километров нет? Зато с нами было столько педагогов, что ты даже голову в сторону без команды повернуть не мог. И я могу тебе напомнить, что в Пекин тебя уже не отпустили…— Теперь я даже спрашивать не буду, — Ибо горделиво расправил плечи. — Мне уже двадцать один, я могу ехать куда захочу. — Интересно только, на какие шиши? — Чжочэн, похоже, не испытывал к нему никакого сочувствия. — Насколько мне известно, твои родители до сих пор дают тебе деньги на карманные расходы. — Я как раз собирался найти какую-нибудь подработку, — Ибо не сдавался. — Сейчас везде нужны люди…— С образованием, дипломом и опытом работы, — Чжочэн скрестил руки на груди. — Или ты намереваешься пойти грузчиком на рыбный рынок?— Могу и грузчиком, — Ибо пожал плечами, стараясь, чтобы в голосе не звучало ни капли сомнения, но в глубине души признался себе, что заниматься подобной работой ему не слишком хотелось. С другой стороны, он вообще не знал, что такого мог бы делать, чтобы за это ещё деньги платили. И если как носить ящики, он представлял, то как, скажем, писать рекламные тексты или рисовать векторные картинки на продажу, не имел ни малейшего понятия. — Твои родители будут очень счастливы, — Чжочэн откровенно насмехался, и Ибо отвернулся от него, чтобы не поддаться раздражению и не высказать другу в лицо всё, что он думал о подобного рода поддержке. В конце концов, ему нужно было хорошенько подумать, оценить ситуацию, а потом уже принимать решение. Мало было просто сказать, что он найдёт работу. Нужно было ещё понять, какое время он может этой работе уделить, если учесть, что в некоторые дни тренировки и репетиции у них длились до глубокой ночи. — Тебя послушать, так я сплошное разочарование, — пробурчал Ибо, но практически сразу же выбросил этот разговор из головы: подошла их очередь, и пришлось сконцентрироваться на том, чтобы ничего не забыть. Ли и Бинь постарались на славу, успев захватить удобный столик на четверых у окна в дальнем углу. Оттуда открывался вид на всё помещение кафе, при этом сам стол был заметен не сразу. В другой день Ибо предложил бы друзьям просидеть пару по философии прямо здесь: под столом удобно располагались розетки. — Давайте только быстрее, — поторопил Бинь, который, по словам Ли, не находил себе места последние минут десять. — Да будет тебе место, — вздохнул Ибо. — Я бы не был так уверен, — прозвучало у Ибо прямо над ухом. Он поднял голову и заметил Сун Цзияна, однокурсника с архитектурного. Тот пытался удержать одновременно и свой рюкзак, и поднос, и громадную папку для чертежей, но было заметно, что вся эта конструкция рискует развалиться в любой момент. — Помочь? — тут же предложил Чжочэн. — Можешь с нами сесть, только стул надо будет найти. — Спасибо, — Цзиян выдохнул с облегчением, когда Чжочэн забрал у него поднос, а Ибо перехватил рюкзак. — А вы тоже на философию собираетесь?— До этого момента я никуда не собирался, — честно признался Ибо. — Я до сих пор начинаю засыпать, стоит мне вспомнить, как Димедрол читает. – Ой, Димедрол — это кошмар! — тут же согласился Цзиян. — Я сам его лекции терпеть не мог. Вообще не понимаю, как можно так много и нудно говорить, но при этом не закончить ни одной мысли. Я пытался конспект перечитать, но не понял ничего. — Я даже не пытался, — тяжело вздохнул Ли. — У нас вообще конспекты только Бинь пишет. А мы зато будем писать рефераты. — Лучше уж рефераты, — Ибо спешно глотал куски, потому что Бинь смотрел на него таким взглядом, словно не мог решить, придушить его или выбросить в окно. — Интересно, кстати, какие меры будет новый профессор принимать? Мне показалось, на прошлой паре он даже не отмечал присутствующих, — продолжал рассуждать вслух Цзиян, так до сих пор и не притронувшись к еде. — Он попросил старост подать ему списки групп, — уточнил Бинь, у которого, как казалось Ибо, уже глаза кровью налились. — В этот раз, я думаю, так же будет. И мне бы хотелось в этот список попасть. А ещё — не сидеть на ступеньках поточки. — Такое чувство, что вы не на философию идёте, а на заседание своей секты, — Ибо передёрнул плечами. Он точно не собирался сидеть на ступеньках и писать конспект, пристроив тетрадь на коленях. — Подожди, я на тебя ещё посмотрю, — Бинь не выдержал, с шумом выдвинул стул и поднялся, только чудом не смахнув со стола стакан с остатками кофе. — В общем, вы как хотите, а я пошёл. Мне уже надоело вас подгонять. Хотите — приходите, хотите — пропускайте дальше. Но конспект по философии у меня можете не просить, не дам принципиально!— Да пофиг, сами справимся, — Ибо проводил взглядом тут же вскочившего Ли, старательно трамбовавшего в рот остатки сэндвича, и, неожиданно, Цзияна, который так толком ничего и не съел. — Может, и мы пойдём? — осторожно предложил Чжочэн, когда друзья уже покинули кафе, оставив их за столом вдвоём. — Мне и трёх рефератов хватит, чтобы захотеть забрать документы. И тебе, я думаю, тоже. Тем более у нас со следующей недели дополнительные тренировки. — Только не начинай, — Ибо отвернулся и уставился в окно. Погода, как назло, меньше всего подходила для старательной и ответственной учёбы: солнечный свет заливал двор, осеннее тепло манило на улицу, на свежий воздух. — Я не начинаю. Но мы реально могли бы выходные потратить как-нибудь поинтереснее. Хоть на рыбалку выбраться, пока ещё погода нормальная. Взяли бы палатку… А так будем в библиотеке сидеть, вот где кайф, — Чжочэн поморщился. — Как будто для этого зимы мало. — Вали, я тебя не держу, — Ибо по-прежнему не отрывал взгляда от картинки за окном. — Беги, а то Бинь конспект не даст, придётся самому напрягаться. — Ты сегодня вообще какой-то… — Чжочэн явно хотел сказать что-то резкое, но в последний момент передумал, просто махнул рукой и встал, ловко набросив лямку рюкзака на плечо. — Какой?— Душный, — наконец решился Чжочэн. — И нет, я не виноват, что тебя никуда не пускают до сих пор, что ты от родителей зависишь и вот это вот всё. И что ты мысленно витаешь где-то, когда надо учиться. Не хочешь ничего делать — не занимай место, забери документы и вали к себе домой, пусть мама и папа тебя кормят до старости. Или, опять же, грузчиком пойдёшь на рыбный рынок, туда даже слабоумных берут, я видел.— Ты всё сказал? — если честно, Ибо было чертовски обидно, но он старался не подавать вида. — Или я твоё место занял?— Не занял, — Чжочэн явно ожидал какой-то другой реакции, потому что весь свой пыл растерял. — Я просто не могу больше видеть, как ты сам себя душишь своими несбыточными мечтами. И поддерживать тебя в этом не хочу. С меня хватит и прогулов, и рефератов, и всего остального. Поэтому теперь, если ты хочешь что-то пропустить, делай это сам. И Ли не бери, он и так едва справляется. — Я ценю твою заботу, — сквозь зубы процедил Ибо. — А теперь, если ты позволишь, я бы хотел доесть. А ты иди, философия ждёт. — Она и тебя тоже ждёт, даже если ты считаешь, что это не так, — пробормотал Чжочэн, прежде чем с противным скрежетом задвинуть стул и скрыться с глаз. В таком состоянии Ибо кусок в горло не лез, но он продолжал сидеть и гипнотизировать поднос, намеренно оттягивая момент, когда понадобится принимать решение. Возвращаться в душные и пропахшие пылью аудитории он не хотел, кто бы там ни преподавал. Ему снова, как в шестнадцать, не терпелось вырваться на свободу и вдохнуть полной грудью. Cause you deserve better, better…