14 апреля 2XY9 года. 19 часов 58 минут. (1/1)

Не знаю, что заставило меня вздрогнуть и оторваться от монитора.

"Мама, мама, скажи своим детям, что их время только что началось. Я страдаю из-за своей злости. Есть войны, которые нельзя выиграть. Папа, папа, пожалуйста, поверь мне - я сложил все своё оружие. Я сломался как стрела. Прости меня, прости меня, заблудшего сына".*Именно на последних словах я встаю из-за стола и тихонько подхожу к забитойширокими досками балконной двери. Две доски снизу выломаны, и я протискиваюсь в эту щель. Я нахожусь на маленькой - не больше двух квадратных футов террасе, которая находится с фасадной стороны дома. Это смесь лоджии и балкона. По крайней мере, здесь имеются косые кирпичные стенки, а перила балкона полукругом выступают над фасадом здания. Не вставая в полный рост, я подползаю к кованой решетке, увитой лозами дикого винограда. Этот виноград в иные годы оплетает наш дом так, что я чувствую себя похороненным в зеленом гробу. Пусть листья этого вьющегося растения, ещё не распустились, но гибкие ветки так плотно переплелись меж металлических прутьев, что напоминают остов корзины. С улицы никто никогда не заметит, что на балконе, выход на который ведёт через давно пустующую и отрезанную от остального здания комнату, может находиться живое существо. В крайнем случае, даже если заметят, люди подумают, что это птица. Или кошка.Сквозь гибкие ветви и железные прутья я начинаю оглядывать улицу с высоты пятого этажа. Что же такое может проходить на пустынной улице, что бы привлечь моё внимание? Стоп. Ответ кроется в самом вопросе. Улица пустынна. Уже сам по себе этот факт может вызывать чувство настороженности. Наша улица никогда не бывает безлюдной. Она не такая оживленная, как 34 авеню или Мейн стрит, но все же здесь достаточно народу. Играющие на тротуарах дети, домохозяйки, сидящие вечером на крылечках подъездов и перемывающие косточки своим соседям. Старички, медленно бредущие в парк, что бы поиграть в шахматы со своими знакомыми. Подростки, гоняющие на байках, досках или роликах. Парни, попивающие пиво. Девушки, кокетничающие с парнями. Взрослые, возвращающиеся с работы.Особенно вечером. Особенно вечером в пятницу. Особенно вечером в пятницу, в солнечную и теплую погоду. Особенно сегодня.Я вновь оглядываю улицу. Мой дом стоит на пересечениис 34 авеню, и отсюда, мне хорошо видны крутой спуск 34 авеню к морю, и её пересечение с Оушен драйв, квартал до Ривер-Сайд роуд, и квартал до Хай-Вейв роуд. Везде тишина и безлюдье. Даже не видно голубей - этих грязных крыс с крыльями.Такое явление, пусть и не частое, но случается в кварталах Dead End-a. Такое же безлюдье и тишина царили в тот момент, когда я тащил окровавленную Таббиту вверх по склону 34 авеню и звал на помощь. Такое безлюдье и тишина царили в тот момент, когда мистер Скотт, напившись, забил свою жену до смерти прямо на пороге своего дома. Такое безлюдье и тишина стояли в тот день, когда ушлые подчиненные мистера Сакса разбивали железными битами стёкла припаркованных вдоль тротуара машин. Такое случалось, каждый раз, когда каждый житель района считал, что лучше спрятаться и затаиться, чем помочь в беде, спасти жизнь, призвать к порядку...Лучше сидеть по своим норам и подсматривать сквозь щели, чем быть втянутым в неприятную историю. Чем быть свидетелем. Чем быть причастным к чему-то. Чем быть поводом для сплетен.Ничего не вижу. Ничего не слышу. Ничего никому не скажу. Вот главная заповедь живущих в районе Ривкер Сайд.Сейчас тишина и безлюдье говорят о том, что вполне возможно вскоре произойдёт что-то интересное.Я не сразу замечаю одинокую фигуру в тонком драповом пальто и чёрной фетровой шляпе. Фигуру, от которой у меня сжимается сердце. Фигуру, которую я часто высматривал из окна, когда был маленьким. Когда хотел, что бы кто-то в семье нормально поговорил со мной. Что бы кто-то относился ко мне как к ребёнку, когда я в этом нуждался. Что бы кто-то относился ко мне как к взрослому. Единственный нормальный человек в моей семье. Мой отец. Это его фигуру я вижу на противоположной стороне улицы.

Он идёт спокойным, размеренным шагом по направлению к Хай-Вейв роуд, в кварталах за которой находится его место работы - морг при Риверсайдском госпитале. Он идет и будто не замечает, что улица напоминает декорации к фильму в жанре психологический триллер. Он будто не замечает, что единственное существо на всей улице - он сам. Он будто не замечает, что нам многих окнах опущены металлические жалюзи. Все окна плотно закрыты, шторы задернуты. Но почти из-за каждой занавески за ним наблюдают чьи-то любопытные глаза. Он даже делает вид, будто не видит, что белые, пластиковые жалюзи, в закусочной опущены и закрыты. Он с нарочитым спокойствием проходит мимо неоновой вывески "открыто 24 часа" и таблички на двери полностью противоречащей огромной сияющей надписи. Табличка на двери гласит "закрыто". Закрыто, не смотря на то, что сквозь белые жалюзи просматриваются силуэты посетителей.Он не замечает, как со стороны Ривер-Сайд роуд величественно плывет на малой скорости Lincoln Continental Mark III, чёрный, с тонированными стеклами. Такой дорогой, такой притягательный и такой опасный.Машина останавливается перед перекрестком, и резкий сигнал клаксона разрывает царящую вокруг тишину. Звук был настолько неожиданным, что с соседнего здания срывается испуганная стая голубей, и ненадолго потеряв ориентацию, бестолково кружит над перекрестком, а потом, хлопая крыльями, уносится прочь.Отец вздрагивает, оборачивается на звук, и так же спокойно начинает переходить улицу, подходя к машине. Его волнение перед встречей с сидящим в Линкольне человеком выдаёт только то, что ещё только начав пересекать проезжую часть, отец снимает с головы шляпу и подходит к машине с непокрытой головой. Он чуть сильнее, чем нужно стискивает поля своей шляпы. У него чуть более широкая улыбка, чем обычно. Он делает шаги чуть шире, чем всегда.

Но это вижу только я. Я, проживший с ним рядом тринадцать лет и восемь месяцев. Я, видевший его в печали и в радости, в заботах и в праздности, в агрессии и миролюбии, в доброте и строгости, пока смерть... Срань господня!Только у меня одна мысль может плавно трансформироваться в другую, не ставя при этом точки. И с чего мне пришли на ум слова свадебной клятвы?Столкновение со стеной мне явно не пошло на пользу.Пока я рефлексировал по поводу моих умственных способностей, отец уже подошёл к машине. Он был готов нагнуться в поклоне к заднему правому окошку автомобиля, но дверца неожиданно распахнулась. Недра Континенталя выпустили из себя человеческую фигуру в темно-синем с отливом двубортном костюме, черной, кожаной шляпе, с неширокими полями и чёрных, начищенных до блеска Manhattan Richelieu от Louis Vuitton. Ну, я думаю, что это были именно они. Туфли, стоящие около десяти тысяч гринбеков. Так, по крайней мере, говорят в Районе. Не могу сказать, правда это или нет, так как с пятого этажа мне трудно разглядеть его обувь, но я думаю, что это так.Мужчина выходит из машины, медленно оглядывает перекрёсток, слегка поправляет шляпу и делает жест отцу. Отец выше этого человека на добрую голову, но он почтительно склоняет ее перед своим собеседником. Они стоят на тротуаре прямо под балкончиком. Если скопить во рту побольше слюны, а потом перевеситься через перила и смачно сплюнуть всю жидкость, то я непременно попаду прямо на шляпу.Я начинаю нервно хихикать, прикрывая рот двумя ладонями. Интересно, как много наберется в мире людей, которые подумают так же, как я? Нет, дело не в самой проделке - такое желание похулиганить возникнет почти у всех мальчиков, недостигших четырнадцати лет. Здесь вопрос в другом. Кому ещё в голову придёт мысль так неуважительно поступить с Тайлером Бертоном? С Мистером Тайлером Бертоном...Мистер Тайлерделает ещё один жест рукой, и они с отцом отходят от машины и останавливаются на тесном пятачке между высоким крыльцом и небольшой - всего-то в три ступеньки лестницей, спускающейся к двери лавочки мистера Доббса. На большой витрине, расположенной на одном уровне с землёй, идёт витиеватая надпись:"Часовая мастерская Доббс и сыновья". Витрины тёмные, дверь в лавку закрыта на огромный висячий замок.Я чуть сдвигаюсь вправо, что бы верхушка кожаной шляпы и лысеющая макушка моего отца вновь оказались прямо подо мной. И тут до меня доносится маловразумительный шум. Трубные, гнусавые звуки. Как будто слон научился говорить, но ему при этом завязали хобот морским узлом. Я с удивлением поворачиваю голову, пытаясь отыскать источник звука, но мои глаза лишь упираются в скат крыши за балконом, сточные желоба, и раструб сливной трубы, находящийся в том месте, где балконное ограждение вмуровано в стену. Я взглядом провожаю эту покрашенную зеленой краской конструкцию, с пятнами ржавчины, и понимаю, что она заканчивается прямо над головами собеседников, там, внизу. Нижнего изгиба трубы, который должен направлять дождевую воду прямо в решетку водостока, замурованного под тротуаром просто нет. Мистер Тайлер и мой отец ведут беседу, а их слова вылетают в буквальном смысле в трубу.Я ещё больше смещаюсь вправо и пытаюсь разобрать слова, долетающие до меня через это подобие рупора.

Зачем я это делаю? Зачем мне подслушивать чужие разговоры? Я ведь прекрасно знаю, о чем пойдёт речь. Я уже пару раз становился случайным свидетелем их разговора, и каждый раз тема была одна и та же. "Не соблаговолит ли достопочтенный мистер Фишер за определённую и совсем недурственную плату оказать мистеру Тайлеру Бертону одну услугу. Совсем пустячное дело. Не займёт и пяти минут. Мистеру Фишеру нужно только указать на бланке медицинского освидетельствования, что тот человек, труп, которого ему доставили вчера утром, умер от сердечного приступа. Да-да, тот самый, труп, который выловили из Юккона. Или указать "смерть от естественных причин", когда человек умер от множественных ножевых ранений. Или "вследствие тяжёлой болезни", если на трупе явственно видны следы странгуляционной асфиксии. Или "самоубийство по неосторожности", если в черепушке умершего зияет аккуратная дырочка от пули сорок пятого калибра".*Вот примерный перечень просьб мистера Тайлера. И отец никогда не отказывает ему в таком пустяке. И не только отец. Полиция всегда готова помочь мистеру Тайлеру. Муниципальные власти рады оказать услугу мистеру Тайлеру. Судьи с охотой исполнят его просьбу. Любой житель района почтет за честь угодить мистеру Тайлеру Бертону.Ведь мистер Тайлер самый уважаемый человек в Dead End-e.Мистеру Тайлеру принадлежит ряд букмекерских контор. Мистер Тайлер является владельцем нескольких земельных участков. На мистера Тайлера работает несколько агентств недвижимости. Под руководством мистера Тайлера находятся офисы денежных займов. Мистер Тайлер входит в совет директоров крупной страховой компании. Мистер Тайлер курирует распределение мест на кладбище Ривер Сайд. Мистер Тайлер хозяин самого большого увеселительного заведения в районе.

Я предпочитаю держаться подальше от мистера Бертона.Я бы предпочел и в данный момент свалить с этого гребанного балкончика куда подальше, но любопытство оказывается сильнее меня.Я вслушиваюсь, и гудение трубы доносит до меня слова, которые я совсем не ожидаю услышать."Мистер Фишер... Ещё вчера... Мистер Тайлер... Умоляю... В третий раз... Сегодня нет... Деньги... Завтра... Векселя... У меня... Долговые расписки... Я обязательно... Завтра... Ни копейки... Кого вы обманываете... Клянусь... Последний срок... Вся сумма... Проценты... Полгода... Квартира... Вы уверены, что... Абсолютно... Они заплатят..."

Я впиваюсь ногтями себе в коленку с такой силой, что на коже проступаю капельки крови. Я закусываю губу, так, что во рту появляется неприятный металлический привкус. Я сжимаю прутья решётки, так, что костяшки пальцев становятся неестественно белыми. Я делаю все, что бы удержать самого себя от необдуманного поступка. Мне очень хочется вскочить во весь рост, перегнуться через перила, и крикнуть туда, на глубину пяти этажей, что отец врёт. Что у отца есть деньги. Что я сам видел толстую пачку гринбеков в плотном желтом конверте. Я видел сто тысяч гринов* в кармане отцовского пиджака всего пару часов назад...Но я не делаю этого.Мистер Тайлер заканчивает разговор с отцом. Они возвращаются обратно к черному Континенталю. Отец почтительно открывает перед мистером Тайлером заднюю дверцу, и ждёт. Мистер Тайлер Бертон, прежде чем сесть в машину вновь медленно оглядывает перекрёсток, а потом резко оборачивается и поднимает голову. На какое-то мгновение наши взгляды пересекаются, и от этого мне кажется, что он видел меня. Что он знал, что я прячусь на балкончике. Что я послушал их разговор.Я отскакиваю от решётки. С минуту я сижу на бетонном полу лоджии и глубоко дышу холодным воздухом апрельского вечера. Я слышу, как отъезжает машина, как начинает оживать вымершая улица, вижу, как возвращается на крышу дома напротив стая голубей. Может быть та же самая. А может, уже другая.Я вспоминаю этот мимолетный перехват взглядов и вздрагиваю. По телу начинаю бегать мурашки, а зубы имитируют кастаньеты. И только сейчас я понимаю насколько замерз. Апрельский вечер, даже в нашем мягком климате ещё не повод торчать на балконе пятого этажа в одних трусах.Я быстро ретируюсь обратно в мансарду, укутываюсь в одеяло и возвращаюсь к прерванному занятию.

Что бы ни происходило вокруг меня, но доклада по социологии ещё никто не отменял.Примечание: С последними лучами солнца стало заметно холоднее. Есть опасения, что ночью пройдёт нешуточная гроза с порывами страха, вспышками гнева и раскатами неминуемой беды.