Призрак второй: Джимми Кент и кое-кто еще (1/1)

Наши привязанности суть наши уязвимые места. Томас усвоил этот урок еще в ранней юности и с тех пор старался не добавлять в свою броню лишних трещин. Однако если оные трещины все же появлялись, он не умел — и не желал учиться — делать вид, что ничего такого не происходит. Так что Мозли со своим: ?Не давайте вашим врагам узнать об этом, а то сразу накинутся?, — попал пальцем в небо. Томасу было глубоко плевать, кто там на него ?накинется? — их проблемы, — но вот что его глубоко и неприятно поразило, так это тот факт, что старое аббатство с его переходами, галереями, анфиладами и, разумеется, обитателями все-таки с течением времени пробралось под стальной каркас его оборонительных сооружений. Хотя Джимми он тоже пустил туда, куда, несмотря на специфику их отношений, не добрался даже Филипп, так что можно было бы и раньше догадаться, что броня давно уже нуждается в капитальном ремонте.

Оказавшись в доме сэра Марка, Томас обнаружил, что в положении начальника, помимо множества приятных плюсов, есть и существенные минусы, которые неожиданно оказались куда более весомыми гирями, чем можно было предположить. Одним из таких минусов были трудности в общении с подчиненными. В Даунтоне после повышения до младшего дворецкого Томас не сталкивался ни с чем подобным, и не удивительно — слишком давно они с коллегами знали друг друга. Не то чтобы их отношения были дружескими, но в них присутствовала определенная легкость. Которую Томас, кстати, осознал, лишь покинув поместье, а вот Карсон в свое время часто ворчал, что младшему дворецкому не мешало бы лучше держать и чувствовать дистанцию. Упрек казался странным — уж в чем Томас себя никогда не подозревал, так это в отсутствии гордости, — но оказался верным.Теперь, присматриваясь к Тэйлору, который одним своим видом из-за своей забавной манеры вытягиваться в струнку и опускать глаза в его присутствии неизменно вызывал теплое покалывание в груди, Томас вспоминал те перебранки и сам себе удивлялся. Неловкие попытки ?подружиться? с Энди увенчались парой неприятных разговоров и одним отвратительным то ли объяснением, то ли допросом, и хотя Томаса выводила из себя и — да — обижала всеобщая подозрительность, в собственных действиях он не сомневался. Теперь что-то изменилось, и, словно в доме сэра Марка, сделать шаг навстречу этому новому человеку казалось довольно сложной задачей. Сколько бы ни материализовывался поблизости Карсон, Томас все равно чем дальше, тем больше ощущал, что штат Даунтона и весь сложный механизм работы большого дома был отныне его задачей, проблемой и ответственностью, и это соображение заковывало позвоночник в жесткие колодки, затрудняя такие простые еще несколько месяцев назад движения.Тэйлор же исправно исчезал из поместья каждый вторник — и никто по-прежнему не знал, где же он проводит свой выходной, хотя, вероятно, все просто полагали это очевидным, — невинно, скорее по-дружески, чем всерьез, флиртовал с Дейзи — с Анной, замужней дамой и молодой матерью, Тэйлор разговаривал точно так же, но до Дейзи, похоже, не доходило, что это означает, — с дружелюбной улыбкой и недоуменным пожатием плеч сносил редкие вспышки Энди — вызваны они были ревностью, но тут не доходило уже до Тэйлора, которого почему-то никто так и не удосужился просветить, — продолжал легкомысленно шутить с заглядывающим на чай Карсоном, словно не замечая ритуальных танцев его бровей, — услышав из уст Тэйлора аттестацию ?этот джентльмен, муж миссис Хьюз?, миссис Патмор уронила сковородку, а потом долго объясняла, что к чему, — и вечерами выходил курить на задний двор. Он разминал сигарету с таким видом, будто был полон распространенной сомнительной и бесплодной решимости бороться с этой вредной привычкой — мол, еще одна, последняя, и все, бросаю, — и, если им с Томасом случалось пересечься, устраивался на почтительном расстоянии, а заметив Бакстер, и вовсе скрывался где-то в густых зимних вечерних сумерках, похоже, подозревая что-то неподобающее. Хотя, наверное, как раз подобающее — правила приличия ведь не запрещают мужчине разговаривать с женщиной, и мало ли коллег в конце концов решало соединить свои судьбы вполне пристойным, одобряемым обществом образом, — просто в случае Томаса очень далекое от реальности.

* * *В роли почтальона Томас почему-то чувствовал себя довольно неловко. Возможно, потому, что ему чудились в чужих глазах подозрения и настороженность — мол, а не залез ли ты, случаем, в мою почту каким-нибудь рентгеновским лучом? Скорее всего, то была просто иллюзия. Все коллеги Томаса знали, что он жаден до чужих секретов и не слишком разборчив в методах, хотя вот чего за ним никогда не водилось, так это чтения чужих писем. Святость личной переписки была той общей ценностью, которую он разделял.В день святого Валентина неловкость эта многократно усилилась, особенно после того, как он поймал усталый, но ободряющий взгляд Анны. Она ничего такого не имела в виду и смотрела на него так почти каждое утро, если присутствовала при раздаче писем, — о причине этой ее причуды Томас не задумывался, — но и без того неприятный праздник показался еще отвратительнее. Никакой шарады в этом не было — просто не слишком приятно лишнее напоминание о собственном одиночестве. Хотелось надеяться, что рано или поздно он к этому привыкнет, но Томас знал про себя, что не умеет смиряться.Валентинки выделялись в общей стопке писем, как пятна крови на солдатской шинели. Пришедшее в голову ?романтическое? сравнение красноречиво свидетельствовало о том, что Томас близок к знакомому состоянию ?сейчас я скажу то, о чем впоследствии пожалею?. Он беззвучно выругался — Карсон бы не одобрил, но от некоторых правил идеального слуги пришлось научиться отступать во избежание более крупных неприятностей — и передал очередное любовное послание, адресатом которого была Дейзи. Судя по довольному виду миссис Патмор и румянцу на щеках Энди, письмо отправил именно он — бог его знает, каким образом, то ли с ее помощью, то ли в рамках программы обучения, то ли и то, и другое сразу. Но Дейзи, поглощенная открыткой, ничего другого вокруг не видела, а поскольку в таких делах детективом она была отвратительным, оставалось надеяться, что Энди хватило ума валентинку подписать. Следующее письмо Томас с тщательно скрываемым удивлением передал не менее удивленной Бакстер и мысленно усмехнулся: ?Похоже, работа в школе благотворно сказалась на решимости Мозли?. Он время от времени развлекал себя подобной незамысловатой дедукцией с ироническим оттенком, потому что другого способа пораньше узнать новости у него не было — и не было другого способа не расстраиваться чрезмерно по этому поводу.Однако на этот раз он ошибся. О том, что решимость Мозли росла быстрее, чем летают самолеты, это новое модное средство передвижения, Томас узнал первым. Точнее, вторым, после Бакстер, которой Мозли в тот же день сделал предложение. Вечером, слушая в ?курилке? ее сбивчивый рассказ, Томас вспоминал, как когда-то давно говорил Анне: ?Иногда мне бы хотелось чувствовать свою причастность?, — и улыбался, наверное, еще глупее новоявленного жениха.Впрочем, слухи в Даунтоне всегда разносились быстро. Томас просто не понимал, как это происходит: вроде бы никто ничего не обсуждал, ибо все, разумеется, давно усвоили, что главная добродетель слуги — сдержанность и способность держать язык за зубами, Мозли, на этот раз, похоже, твердо намеренный сделать все правильно и не допустить ошибок, еще толком не успел поговорить даже с самим Томасом по поводу своей будущей счастливой семейной жизни (хотя, по правде говоря, необходимости в этом не было, ведь в его распоряжении и так был коттедж, предоставленный мистером Доу), а Бакстер лишь наполовину собралась с духом, чтобы преодолеть свою стеснительность и поставить в известность о грядущих переменах леди Грэнтэм, а внизу уже начали мелькать характерные улыбки, которыми обычно провожают будущие счастливые пары, и обожавшая свадьбы миссис Патмор, подгоняя вечером медлительных, по ее мнению, лакеев, сыпала туманными игривыми намеками под хихиканье Дейзи.Через пару дней Томас заметил, что, похоже, аромат приближающейся свадьбы странно влияет не только на женщин. В атмосфере всеобщего приподнятого настроения неожиданно оттаял Тэйлор. Вероятнее всего, то было просто совпадение. Просто так сложилось, что именно к этому времени он, наконец, освоился с новой должностью и новыми коллегами, новым домом и новым начальником. Но, как бы там ни было, Тэйлор, пусть и по-прежнему, завидев Томаса, расправлял плечи (природная осанка у него была немного неправильная, но у Томаса ушел почти месяц, чтобы это заметить), но уже не вытягивался вверх так, будто его подвесили на средневековой дыбе, с риском порвать позвоночник, и перестал, чуть что, опускать глаза. И что-то странное появилось в его взгляде: что-то незнакомое, и будоражащее, и потому тревожное. Томас не мог расшифровать этот взгляд, но чувствовал его теперь почти постоянно.В принципе, не имело никакого значения, что там Тэйлор себе навоображал и навоображал ли вообще, но в конце концов у Томаса лопнуло терпение, запасы которого и без того были невелики.— Мистер Тэйлор, — заметил он как-то вечером, затушив сигарету и открывая заднюю дверь, — если вы хотите меня о чем-то спросить, то прошу вас, не стесняйтесь.Уже сказав эти слова, Томас подумал, что, наверное, опять сорвался — причем на пустом месте — и скоро о сказанном пожалеет. Тэйлор не отрывался от созерцания низкого зимнего неба, и можно было бы предположить, что он, погруженный в свои мысли, ничего не слышал, но напрягшиеся плечи выдавали его с головой.Томас уже скрылся в дверном проеме, когда до него донеслось: — Благодарю вас, мистер Бэрроу. Я так и сделаю.

* * *Он действительно ?так и сделал?. На следующий же вечер Тэйлор передумал насчет того, что небожителям и начальству положено наслаждаться дешевыми сигаретами в почтительном одиночестве, и перестал делать вид, будто не замечает присутствия в ?курилке? еще одного человека.Впоследствии Томас даже не помнил тот первый вопрос, который задал ему Тэйлор, — что-то и в самом деле служебное, но настолько очевидное и банальное, что выскочило из памяти еще до того, как прозвучал ответ. Разговор быстро перешел на другую тему, потом на третью, четвертую — и опомнился Томас только через полчаса, когда тлеющий окурок обжег ему пальцы.На следующий день Томас заговорил с Тэйлором первый, благо граф Грэнтэм как раз сообщил о своем желании приобрести новый автомобиль, а этот вопрос был как раз в компетенции шофера. А потом лед просто сломался, или растаял под лучами скрывающегося за тучами, но все равно все сильнее припекающего солнца.Томас быстро понял, почему Дейзи оживает буквально на глазах, если рядом оказывается Тэйлор, да и все остальные обитатели Даунтона тоже не остаются равнодушными к его обаянию. Тэйлор не был ни ирландцем, ни социалистом, ни радикалом, напротив, он был обычным деревенским парнем, выросшим на ферме в соседнем поместье и не выбиравшимся дальше Лондона, который вряд ли можно было счесть экзотичным или даже интересным местом, но при этом смотрел на мир под таким углом, что казался инопланетянином. Его наблюдения были точными, слегка ироничными, но мягкими; он беззлобно подшучивал над окружающими с той самой смущенной и будто бы извиняющейся улыбкой, которую Томас приметил еще в день знакомства, а его вопросы о работе поместья были пропитаны той особой элегантной самоиронией, которой порой не хватало даже слывшим гигантами остроумия светским львам. Тэйлор, как оказалось, никогда раньше не работал в таком большом доме, и его интерес к самым банальным, привычным вещам расцвечивал ежедневную рутину яркими радужными красками, хотя Томас и не мог взять в толк, что же интересного может быть в обязанностях лакея или горничной, и даже, лишь наполовину шутя, любопытствовал, не желает ли Тэйлор сменить род занятий, а тот в ответ начинал расписывать устройство и работу двигателя внутреннего сгорания с таким чувством, словно говорил о предмете своего страстного и благоговейного обожания. Большинство, вероятно, сочли бы подобные чувственные монологи шуткой, но Томасу было знакомо это завораживающее чувство, когда казавшийся бездушным механизм под твоими руками обретает и голос, и силу, и волю.

Однажды, в особенно холодный и ветреный вечер, когда, наверное, благоразумнее было бы вообще не выходить на улицу, а если уж невтерпеж, покурить в комнате для слуг или даже в форточку в своей комнате, Томас вдруг понял, кого ему напоминает блаженно щурящийся на холодные капли — он даже в такой непогоде способен найти что-то приятное — Тэйлор. Они познакомились с тем офицером в пятнадцатом году и через неделю расстались, чтобы больше никогда не встретиться. Томас не знал о нем ничего, кроме имени — Питер, — даже звания, и того не знал — в день знакомства погоны залепила грязь, а в дальнейшем, ночами, это уже не имело значения, — и не знал, пережил ли Питер в итоге ту войну. Питер ругался по-французски, стаскивая с Томаса жесткий от чужой крови китель, а потом, после, мурлыкал что-то на незнакомом мелодичном языке. Питер искал в отбрасываемых на стены палатки неровных тенях силуэты белых известняков Геркулесовых пещер и точно так же, как Тэйлор, щурился, стоя под мелким моросящим дождем. Днем Томас, прислушиваясь к докладам об атаках и потерях, гадал, который же из этих лейтенантов, капитанов, майоров — тот самый, и панически боялся увидеть на носилках, или больничной койке, или в мешанине покалеченных тел на поле боя знакомое лицо, а ночами забывал и о войне, и вообще обо всем на свете, вслушиваясь в негромкий напевный голос, повествующий о прибое, ласкающем горячий песок, и о солнечных водопадах, разбивающихся о мысы далеких земель с незнакомыми странно звучащими названиями. Питер признавался в любви горячему, переслащенному сгущенкой чаю и часто повторял позабытое, а может, и вовсе незнакомое слово ?счастье?. Питер с восторгом и благодарностью проживал каждое мгновение — может, из-за постоянно витающей рядом смерти, а может, просто не умел иначе. Через неделю его часть перебросили в другую сторону фронта, а Томас быстро забыл о случившемся — и не касался тех воспоминаний больше десяти лет. Они всплыли непрошеные, под английским привычным зимним дождем, который даже на коже ощущался иначе, чем тот, французский; под взглядом человека, который, похоже, тоже владел редким искусством с восторгом и благодарностью принимать любые проявления бытия и наслаждаться каждой прожитой секундой.На следующее же утро Томас поклялся забыть об этом вечере навсегда.* * *Промозглый дождливый февраль сменился не по-английски теплым мартом, за которым уже подступал свежий, звенящий ласковым ветром и просыпающимися травами апрель. Томас и Тэйлор продолжали каждый вечер курить на заднем дворе, но в насквозь открытом любопытным взглядам доме этого, казалось, никто не замечал. Томаса это обстоятельство слегка занимало. Он не думал прятаться, ибо не делал ничего дурного ни с собственной точки зрения, ни даже с точки зрения общественной нравственности, но ведь с Энди они тоже не делали ничего дурного, что не помешало блюстителям морали забить во все колокола. Хотя, возможно, дело просто было в том, что к ним с Тэйлором частенько присоединялась Бакстер, которую статус невесты не отвратил от роли добровольной няньки извращенца с суицидальными наклонностями. Подобной аттестацией, надо заметить, Томас награждал ее не часто, только если пребывал в плохом настроении, что обычно случалось в дни визитов Карсона, да и эти приступы мизантропии в присутствии Тэйлора проходили довольно быстро. Томас не сразу заметил, что Тэйлор на появления Бакстер тоже реагировал неоднозначно, но вычислить в этих метаморфозах закономерность почему-то не удавалось. То он, заслышав скрип двери, досадливо поводил плечами, через секунду, впрочем, справляясь с собой и растягивая губы во вполне сносной дежурной улыбке, которая, однако, была бледной тенью его обычного выражения. А то, напротив, весь подавался вперед, словно с трудом сдерживая желание броситься Бакстер на шею в приступе какой-то сумасшедшей и беспричинной радости. Сам Томас не мог не признать, что присутствие третьего, да еще и женского лица ему на руку, ведь Карсон не так давно уже дал понять, что слово проработавшего в этом доме пятнадцать лет человека ценится очень невысоко — при воспоминании о том разговоре Томас до сих пор, словно десятилетний мальчишка, с трудом сдерживал злые обиженные слезы. Разумнее всего было бы вообще прекратить выбегать каждый вечер на задний двор, словно на свидания… то есть, разумеется, на дружеские встречи, но такой вариант Томас почему-то даже не рассматривал. Наверное, потому что все-таки не делал ничего плохого и даже порицаемого.

Да, разумеется, именно поэтому.* * *Ярмарку в Тирске уже давно можно было внести в обычный распорядок жизни Даунтона. Летом Кроули уезжали то в Данигл, то к кому-нибудь другому, или хотя бы в Лондон. Конечно, кто-то из слуг всегда ехал с ними, но те, что оставались, имели возможность немного развлечься. Весной семья обычно жила в поместье, но как-то так получалось, что во время весенней ярмарки уже несколько лет подряд большинства все равно не было дома день-два. В общем, если бы Томас вздумал запретить весеннюю прогулку в Тирск, то, чего доброго, рисковал мини-революцией в одном отдельно взятом замке.Желания такого, впрочем, у него и не было. У самого Томаса с Тирском, а особенно с ярмаркой, было связано несколько неприятных воспоминаний, но если бы он обращал внимание на такие мелочи, то последние несколько месяцев ходил бы немытый. А события, между тем, развивались по предсказуемому, уже ставшему привычным сценарию. Лорд и леди Грэнтэм уехали на несколько дней в Лондон и планировали остановиться у леди Розамунд. Том Брэнсон собирался поехать с ними — он с некоторых пор вообще что-то зачастил в столицу, — но в последний момент мистер Толбот уговорил его остаться и присмотреть за магазином, а сам посадил жену в машину и увез куда-то на те же несколько дней, даже не взяв с собой Анну. В общем, ярмарки в Тирске было не избежать.Миссис Хьюз поинтересовалась у Томаса, намерен ли он в этот раз отправиться вместе со всеми. Его действительно посещала мысль увильнуть от развлекательного мероприятия, но как только он услышал вопрос, тут же изменил свои намерения. Только потом он догадался, что миссис Хьюз, вероятнее всего, намекала не на его сложности в общении, а на его новое положение дворецкого Даунтона. Карсон-то в вылазках в Тирск никогда не участвовал.

Тэйлор, похоже, тоже не горел желанием развлекаться. Возможно, он все же жалел, что не остался на отцовской ферме, и не хотел лишних напоминаний о том образе жизни, который мог бы вести. Томас вдруг сообразил, что, несмотря на ежевечерние встречи, так и не узнал, почему же Тэйлор сделал именно такой выбор. Что ж, это первоначальное впечатление оказалось верным — Тэйлор был общителен, но скрытен, просто эта черта его характера терялась за смущенными улыбками и беззлобными шутками.

Однако отправиться в Тирск Тэйлору все же пришлось. Миссис Хьюз спросила, не отвезет ли он всю компанию, — если, разумеется, позволит мистер Брэнсон, но это уточнение являлось чисто символическим, что все прекрасно понимали, — и надо было совсем не знать Тэйлора, чтобы предположить, что он может ответить ?нет?. Томас этой готовности помогать ближним в мелочах и не только не разделял — в первую очередь потому, что не понимал. Самому ему мысль, что от него бы не убыло, если бы он выполнил ту или иную просьбу, приходила только тогда, когда было поздно. Говорят, что первые порывы души всегда благородны, и, вероятно, это даже соответствовало действительности — для кого-то вроде Тэйлора, смотрящего на мир с любовью и получающего то же в ответ — что вполне справедливо, нехотя признавал Томас, — но для изгоев, не созданных природой для того, чтобы существовать по законам общепринятой морали, все складывалось иначе.На ярмарке было многолюдно. Томас заметил и мистера Мейсона, сразу же подхватившего под руку миссис Патмор, и того фермера, мистера Дрю, покинувшего поместье Даунтон при довольно странных обстоятельствах, и даже… Сирса, с трудом вспомнил Томас имя этого самоуверенного красавчика, сейчас стоящего в толпе восторженно охающих девиц и, похоже, готовящегося принять участие в соревновании по перетягиванию каната. Он почему-то явился на ярмарку в шоферской форме — может, считал, что отлично в ней смотрится? Если и так, это было вполне простительно, потому что соответствовало действительности. Судя по всему, Сирс в конце концов устроился шофером к сэру Энтони Страллану (во всяком случае, такое предположение казалось логичным, учитывая, что сэр Энтони был единственным из окрестных землевладельцев, кто никогда не показывался у Кроули — ни с шофером, ни тем более без оного).Странно, но, глядя на правильные, будто вытесанные из мрамора гениальным скульптором скулы Сирса или на тренированные мышцы его рук, игру которых не могла скрыть даже рубашка из грубой ткани, Томас вспоминал собственную давнюю реакцию на этого человека так, будто все случилось не с ним. Просто кто-то пересказал скабрезный анекдот, не имеющий к нему никакого отношения, кроме общего соображения, что в такую ситуацию в тот или иной период жизни может попасть любой. Теперь это лицо и это тело не вызывали у Томаса никакой реакции, даже признание несомненной красоты зрелища было не столько эстетическим, сколько рассудочным. — Желаете принять участие, мистер Бэрроу? — спросила миссис Хьюз.Томас вздрогнул, а потом беззвучно выругался. Почему-то в голосе этой женщины, знавшей — так уж сложилось — о нем больше кого бы то ни было другого, включая Бакстер, ему постоянно чудился какой-то подтекст. — Кхм, — прогудел рядом знакомый бас, и Томас тут же забыл обо всех подтекстах мира. Оказывается, миссис Хьюз на этот раз сумела вытащить на ярмарку своего супруга.

В первый момент Томас так растерялся, что не смог вымолвить ни слова, потом же испытал инстинктивное желание вытянуться в струнку. В замке он уже свыкся с новым положением вещей, но на новой сцене сразу дали себя знать старые привычки. Что ж, говорил же Карсон когда-то, что в его присутствии остальным будет неловко веселиться, — Томас случайно услышал их с миссис Хьюз разговор и подумал еще, что это просто отговорка, причем неубедительная. Теперь он уже не был так в этом уверен.Наконец он взял себя в руки и перепросил: — Да, мистер Карсон? — Это, разумеется, отныне не мое дело… — возвестил тот, игнорируя возведенные к небу глаза миссис Хьюз.?Но вы, разумеется, в него влезете?, — мысленно закончил Томас.— Любите перетягивание каната, мистер Бэрроу? — простодушным тоном поинтересовался Тэйлор. Еще более простодушным, чем обычно, из чего Томас сделал вывод, что тот вмешался нарочно. — Странно… — Почему?

Если бы подобное замечание сделал кто-то другой, Томас усмотрел бы в нем оскорбительный намек — тем более что такое уже случалось, — но Тэйлор, даже если и знал, просто не стал бы играть в такие игры. — Ну… — он повел рукой — изящные лишенные перчаток пальцы очертили в воздухе какой-то символ, и Томас на мгновение задохнулся. — Эта забава не для солидных людей.Карсон поперхнулся возмущением, миссис Хьюз улыбнулась, а Энди, который, естественно, ничего не понял, поочередно окинул взглядом всех присутствующих. — Но я, наверное, не прав? — закончил Тэйлор и взмахнул ресницами. Томас только теперь заметил, какие они пушистые — и, вероятно, очень мягкие на ощупь. — Наверное, — кивнул Томас, очень надеясь, что голос не звучит хрипло. — Я, правда, не собирался, но почему бы и нет. — Отлично! Мистер Карсон, вы к нам присоединитесь?Тот попытался выразить свое негодование бровями, но потом, видимо, вспомнил, что на Тэйлора это не действует, и только покачал головой.Томас не ожидал, но с группой парней во главе с Сирсом (наверное, фермеры из поместья Страллана) они справились. Во многом благодаря Энди, который, помогая мистеру Мейсону, еще больше развил и без того недурные мускулы. К счастью, в этот раз обошлось без ставок, но соперники все равно смотрели на победителей волком. Точнее, некоторые из них, и началось это еще до соревнования, но Томас решил не ломать над этим голову.— Миссис Патмор говорила, что раньше дворецким в Даунтоне был мистер Карсон, — заметил Тэйлор, когда они вдвоем ушли с площадки и взяли по кружке пива.Томас хмыкнул. Он был готов поспорить, что миссис Патмор выразилась несколько иначе.— Да. — Суровый господин, — Тэйлор улыбнулся.Томас так и не понял, нарочно ли тот высказался столь двусмысленно. — И солидный? — добавил он. — Это вопрос восприятия. Надо бы заглянуть в словарь. Я просто подумал, что его… стиль, — ввернул Тэйлор модное нынче словечко, — наверняка отличается от вашего. Но за последние годы мы все, я полагаю, уже привыкли к мысли, что перемены неизбежны, и перестали этого бояться. Просто нужно время, чтобы… как это говорится? Обучиться новым трюкам?Томас удивленно округлил глаза. Он никогда не думал о случившемся в таком ключе.— Надеюсь, вы не станете проверять свою теорию на Тии.— О нет. Тем более, что это невозможно — она еще слишком молода.* * *Томас так и не понял, как, а главное, почему это произошло. Они с Тэйлором разделились совсем ненадолго. Сначала Карсон поймал Томаса за рукав — фигурально выражаясь, естественно, — и с полчаса произносил речь на тему ?вы очень неплохо справляетесь? (подтекст: ?я даже не ожидал?). Томас не мог отделаться от ощущения, что за спиной супруга витает грозный призрак миссис Хьюз. Потом его остановили полюбоваться на то, как Энди кидает кольца, пытаясь выиграть для Дейзи какую-то плюшевую безделушку. Конечно, ничего у него не получилось. Томас неоднократно предупреждал его о подставах, распространенных на таких аттракционах, но Энди, похоже, был важен не результат, а процесс. Он откровенно наслаждался поощрительными возгласами Дейзи и вообще всей этой идиллией сельской жизни, и вот тут-то Томас и вспомнил о Тэйлоре, но решил его не искать. Мало ли какие дела могут быть на ярмарке у молодого мужчины. Или, может, он вообще уехал к сыну, ведь везти всех домой нужно будет только через несколько часов? К счастью, кратковременным отсутствием Тэйлора почему-то обеспокоилась миссис Хьюз. К счастью — потому что нашли его Томас и Энди у стоянки машин в компании знакомых фермеров, пытающихся выбить ему зубы, а то и что похуже. Большого сражения не получилось: фермеров было всего двое, и при появлении новых лиц они тут же ретировались. Наскоро осматривая Тэйлора, Томас не мог отделаться от ощущения острого дежа вю. А еще — от вопроса: ?какого черта?? Хотя и понимал, что ответ ему получить вряд ли суждено. Карсон, тот бы вцепился в побитого мертвой хваткой: такие инциденты не должны происходить с работником солидного дома, а если уж случаются, то надо непременно убедиться, что его вины в случившемся нет и, следовательно, вероятность повторения ничтожно мала. У Томаса же к дракам, особенно двое на одного, было иное отношение. Слишком напоминало собственную юность.Он никак не мог решить, вызывать ли по возвращении доктора Кларксона. С одной стороны, следовало бы: переломов, вроде, нет, но все равно это была не пара глупых ударов на полу кухни. С другой, тогда точно придется объясняться с миссис Хьюз, хотя, судя по уже наливающемуся сочным синим цветом ?фонарю? под правым глазом Тэйлора, объяснения этого все равно не избежать.Только заметив приближающихся дам, видимо, обеспокоенных их длительным отсутствием, Томас вспомнил, что теперь дворецким Даунтона является он сам, и, медленно поднявшись с корточек, оправил манжеты. Может, он уже и не такая молодая собака, но паре новых трюков обучиться еще способен.* * *Из Лондона лорд и леди Грэнтэм привезли мистера Пелэма и леди Эдит. То есть, лорда и леди Хэксам, разумеется. Те провели в Даунтоне всего пару дней, так что Томас не понял, зачем вообще приезжали: Бранкастер, вроде, не по дороге. В приступ тоски по дому у леди Эдит верилось с трудом, особенно если судить по ее довольному, словно бы посветлевшему лицу.

Леди Эдит никогда не казалась Томасу красивой. В противовес ярким, броским сестрам, она была не то чтобы дурнушкой, а просто серой мышкой. Незаметной. Вся в полутонах. Даже карие глаза не выделялись на чуть смугловатом лице, а медового оттенка волосы не притягивали взгляд. Теперь же Томас с трудом узнавал эту женщину. Возможно, дело было в откровенно, абсолютно неприлично счастливом выражении ее лица — говорят же, что счастье преображает человека, — а может, он просто неожиданно для себя начал иначе восприниматьлюдей с ?незаметной? внешностью. Научился всматриваться внимательнее и глубже, подмечая плавные, какие-то умиротворяющие линии или едва заметные, но от того особенно красивые огоньки, время от времени вспыхивающие в глубине зрачков.

Ответ на этот вопрос Томас получил в тот день, когда лорд и леди Хэксам уезжали из Даунтона. Леди Эдит любила сидеть за рулем, но в этот раз предпочла роль пассажира. Точнее, за нее предпочел муж. Судя по загадочному виду Мардж, по случаю своего нового положения камеристки задравшей нос до самого потолка, а также по тому, что Томас слышал в гостиной, леди Хэксам была в деликатном положении, и, похоже, счастливый будущий отец всячески оберегал супругу даже от намеков на опасность или переутомление.Тэйлор, все еще щеголявший выразительным ?фонарем?, ездил на станцию встречать поезд из Лондона, так что за те же деньги мог и отвезти лорда и леди Хэксам на ту же станцию. Он все-таки шофер, а не лакей. Карсон, конечно, в таком виде не выпустил бы на люди и шофера, но Томас решил иначе, и, что самое удивительное, миссис Хьюз и даже граф Грэнтэм с ним молча согласились. Хотя последнему, наверное, было все равно.Томас стоял у главного входа, когда во дворе появился Тэйлор, на ходу застегивая форменную куртку. Машину он давно подал и, видимо, просто отлучался за чем-то к себе в ?коттедж?. Томас недовольно покачал головой: вот это уже действительно чересчур. Не дай бог, лорд и леди Хэксам вышли бы раньше. Как говорится, ?мне чуть было не пришлось ждать?! Томас незаметно, внутренне улыбнулся, подумав, что, похоже, начинает перенимать от Тэйлора его специфическое отношение к действительности. Тот будто почувствовал, что о нем думают, поймал взгляд Томаса и чуть округлил глаза, безмолвно извиняясь за отлучку.Луч яркого и теплого, заставившего листву зазеленеть на добрые две недели раньше положенного срока солнца отразился в идеально отмытых окнах, скользнул на лицо Тэйлора, зажигая огоньки в темных прищурившихся глазах. Тот вскинул руку, заслоняясь от света и заслоняя разлившуюся по губам блаженную улыбку, и его кожа будто впитала солнечные лучи и сама засветилась изнутри, — и Томас забыл, как дышать. В висках застучала кровь, задрожали колени, стало жарко, как, должно быть, не бывает и тропическим летом на берегу моря, — и только весенний легкий наполненный запахом трав ветерок все сильнее бил в ноздри, пьяня вернее самого крепкого алкогольного напитка.Когда машина, шурша шинами по гравию, отъехала прочь, а Кроули, проводив родственников, вернулись в дом, Томас прислонился к стене и постарался унять сердцебиение. Надежды на то, что все случившееся было просто игрой света и больше не повторится, у него не было. Как в старых сказках о духах вуду, услышанных на борту плывущего в Америку парохода, — стоит один раз поверить, стоит один раз позволить себе увидеть, и пути назад уже не будет.

Пару секунд Томас вполне серьезно размышлял над тем, чтобы подняться наверх в ванную и перерезать себе запястья точно по наложенным доктором Кларксоном швам. Потом несколько раз глубоко вдохнул и на негнущихся ногах вошел в замок.* * *Словосочетание ?автомобильная авария? уже давно не было способно потрясти основы мироздания, но вполне могло пошатнуть крышу аббатства Даунтон.Вернувшийся из школы Мозли рассказал о крупной аварии на центральной улице деревни — для Даунтона большая редкость и большое событие. Миновать эту улицу по дороге с вокзала или на вокзал нельзя было при всем желании.Бейтс и миссис Хьюз долго совещались — хотя вернее было бы сказать ?спорили?, — стоит ли ставить в известность графа Грэнтэма или хотя бы леди Мэри, или лучше подождать дополнительных известий. Пожалуй, слишком долго. За это время уже можно было бы принять с десяток решений. Тут Томас, наконец, очнулся и понял, что все, даже Бейтс, от которого чего-то подобного можно было ожидать в последнюю очередь, ждут решения от него.Искушение немедленно помчаться к графу Грэнтэму, а потом и сопроводить милорда на место событий — наверняка ведь он сразу бросится в деревню — было велико. Что ж, первые порывы Томаса никогда не были благородны. Но недаром он уже не первый месяц учился не давать им воли.— Плохие новости за пару часов никуда не убегут, — абсолютно ровным тоном произнес Томас. — Думаю… — Он запнулся и поправился: — Я протелефонирую в госпиталь, но пока этим и ограничимся. — Леди Грэнтэм может рано или поздно узнать об этом звонке, — заметил Бейтс. — Я поинтересуюсь, не поступал ли к ним мистер Тэйлор, — пояснил Томас. — Благо это, — он невесело усмехнулся воспоминанию, — очень распространенная фамилия.— О! — Бейтс округлил глаза и посмотрел на Томаса с каким-то странным выражением, но расшифровывать взгляд было лень. — Я буду у себя, — сообщил Томас и вышел, провожаемый парой очень задумчивых глаз.В кабинете он действительно первым делом протелефонировал в госпиталь, выслушал отрицательный ответ, а потом просто стоял, гипнотизируя взглядом молчаливый аппарат, — может, минуту, а может, и несколько часов, — и стараясь думать только о том, что если вдруг, то граф Грэнтэм этого, пожалуй, не переживет. Это соображение ему даже было не совсем безразлично.От осторожного стука в дверь Томас вздрогнул так, будто рядом разорвалась бомба. — Мистер Бэрроу, — миссис Хьюз заглянула в комнату и сразу посмотрела почему-то не на письменный стол, а именно в сторону телефона. — Мистер Тэйлор вернулся. Лорд и леди Хэксам уехали благополучно. У машины поцарапано крыло. Мистер Тэйлор сейчас в библиотеке, разговаривает с милордом.— Спасибо, миссис Хьюз, — кивнул Томас.Она долго смотрела на него в ответ, но так ничего и не сказала, а просто вышла, очень аккуратно прикрыв за собой дверь.Томас опустился на ближайший стул так осторожно, словно тот был стеклянный. На самом деле, стеклянным был не стул, а он сам. Стеклянным, прозрачным, хрупким, вибрирующим от каждого звука окружающего мира — и тяжелым, как гигантская серебряная напольная ваза. Снова застучала в висках кровь, на этот раз спокойно и ровно, с идеальной точностью отсчитывая секунды. Раз — если он сейчас помчится наверх, то точно сделает какую-нибудь глупость вселенского масштаба. Два — хорошо, что встать не получается. Три — да и нельзя ему врываться в библиотеку. Четыре — черт, да вставай уже! Пять… Где-то на второй тысяче в дверь снова постучали. — Миссис Хьюз сказала, что вы хотели меня видеть, — сообщил Тэйлор странно напряженным голосом.?Черт бы ее побрал с ее проницательностью!? — мысленно взвыл Томас, молниеносно вскакивая на ноги. Он еще успел подумать, что напряжение в голосе Тэйлора наверняка вызвано тем, что его уволили, а потом его рука сама собой опустилась на чужое плечо и крепко сжала пальцы, словно пытаясь сквозь ткань формы добраться до кожи и ощутить живое тепло.Тэйлор тонко и как-то беспомощно вскрикнул, а потом качнулся вперед, будто собираясь свалиться в обморок, и с глухим рычанием впился в губы Томаса грубым поцелуем.