Часть 4. Крестоносец. Глава 1. Под стенами (1/1)

Ему всё равно было, как произойдёт эта встреча?— он не явился на неё. Апатия и пустота ещё не до конца забрали его в плен, но часть души, в которую они впились, была слишком большой даже для обычного, переходящего из века в век воинского церемониала. Необходимого и пропущенного. Он знал, что об этом будут говорить, что зашепчутся, будто между двумя королями-крестоносцами ещё перед отплытием из Мессины произошла ссора. Придумают этой ссоре причину и расцветят её самыми дикими красками. У каждого рыцаря?— французского и английского?— отыщется на этот счёт своя догадка. И, наверно, у многих эта придуманная ссора вызовет радость. Но самому Филиппу Августу, не встречавшему сегодня в бухте своего верного, долгожданного союзника, было всё равно на чужие домыслы.Стояла тишина. Герцог Леопольд, Конрад Монферратский и почти все рыцари отбыли в сторону залива, навстречу английской флотилии. Филипп знал, что именно его Ричард будет искать глазами, но даже это не заставило в последний момент перед отбытием кортежа изменить решение. Теперь было поздно. Он лежал на жесткой походной постели, глядя, как ползут по ткани шатра солнечные пятна, и ничего не чувствовал. Оживленные голоса и стук копыт всё удалялись, а постепенно смолкли и совсем. Лагерь замер в ожидании, лишь перекрикивались иногда дозорные.После случайной встречи вблизи рощи ночные нападения неверных стали реже. Самого Саладина Филипп Август больше не видел и был рад этому. Мутный тревожный осадок, совсем не похожий на простой и имеющий почву страх перед сильным врагом, не давал королю Франции покоя. Дни шли, осада затягивалась, хаттинская лисица где-то пряталась, дергая за незримые нити и направляя солдат именно туда, где их не ждали. И вместе с этим бесконечным падением в никуда или же пребыванием нигде всколыхнулось равнодушие. Филипп устало закрыл глаза, чувствуя, как сгущаются в тугой комок давящая тишина и накопившееся отчаяние. И, как и нередко в дурные минуты, из глубины его памяти выступил, как призрак из околдованной воды, один из множества образов прошлого.… Рыжие кудри и пронзительные ведьминские глаза. Даже имя её?— скорее боевой клич, чем венок созвучий для нежной серенады. Ингеборг. Ингеборг, датская принцесса.Филипп сидит с ней на краешке деревянного причала и смотрит, как она по-кошачьи щурится, кидая очередной плоский камешек. Ему восемнадцать, а ей всего девять. И он совсем не понимает, зачем она позвала его сюда. Вечер последний, дружеский визит, нанесенный матерью и сыном Капетингами, подходит наконец к концу.—?И чего же вы больше всего хотите, ваше высочество?Ему скучно развлекать маленькую девочку, мысли его в то лето всё время рядом с Ричардом Плантагенетом, в Аквитании. Холодная Дания пришлась совсем не по душе Филиппу, местная пища кажется тяжелой, а местные нравы?— странными. И того более странным?— отец этой малышки и даже сама она…Зеленые глаза сверкают неожиданным, жадным, каким-то слишком взрослым пламенем:—?Стать королевой.Камешек прыгает по воде четыре раза и тонет. Филипп не успевает ответить?— девочка быстро тянет его к себе и целует в губы. Поступок этот настолько неожиданный, что он отталкивает её от себя лишь спустя несколько секунд, голова кружится, а пальцы холодеют?— и причину этого он объяснить себе не может. Ингеборг Датская усмехается, ожидающе глядя на него. Как принять это? Строго объяснить _ребёнку_, что так делать нельзя? Или вежливо и церемонно до скрежета на зубах отказать во взаимности _дочери короля_? Есть кое-что, что настораживает Филиппа. Поцелуй не был невинным и нежным, юный король Франции чувствует это. Чувствует и задает себе вопрос: где она, такая юная, научилась _этому_? Но о подобном он не спросит никогда. И выбирает самый простой путь:—?Что ж… однажды вы ею станете,?— вежливая улыбка, будто ничего не произошло, прилипает к губам. —?Но не моей. Простите.Поднявшийся ветер ерошит рыжие локоны, принцесса отводит их со лба. Она не хмурится, ответная улыбка тоже прохладная и ровная:—?Кто знает, ваша светлость.—?Я знаю,?— чуть резче, чем следует, отвечает Филипп и осознает, что проиграл?— странный ребёнок усмехается в открытую:—?Поверьте, я буду вам лучшей супругой, чем она. И уж точно лучшей, чем…Тут она осекается и, передумав договаривать, безмятежно, совсем по-детски, жмёт хрупкими плечиками:—?Я просто пошутила, не держите на меня зла. Мне холодно, идёмте в замок.Но в этом движении плеч и в словах фальши ещё больше, чем в поцелуе. Филиппу кажется, будто он догадывается, что именно было недосказано, и его пронизывает необъяснимый ужас. Маленькая ведьма. Она не может ничего знать, она ни разу не слышала даже _его_ имени из уст Капетинга. Больше всего Филиппу хочется схватить её и встряхнуть, как котёнка… но это престало мальчишке, а не королю. И он, кивая, поднимается, церемонно подаёт ей руку:—?Что ж… не хочу, чтобы вы заболели по моей вине.Маленькие пальцы, сужающиеся к кончикам, касаются его ладони, заостренные ноготки незаметно царапают кожу. Принцесса легко встает, оправляет свое одеяние и начинает говорить о каких-то пустяках. Глядя на неё, король Франции снова думает о том, что ведьм нужно сжигать на кострах, но… что делать, если ведьма родилась в семье короля?Даже уезжая из замка, Филипп чувствует, что Ингеборг смотрит на него из окна своей башни. Из самого верхнего окна. Яркая зелень глаз не стирается из памяти никакими водами, дождём, снегом, кровью. Такая же яркая, как… но этого он понять пока не может. Рука, коснувшаяся его щеки, на ощупь была грубой и тёплой. Филипп не размыкал век, чувствуя, как пальцы скользят по виску, отводят волосы с лица, дотрагиваются до скулы и спускаются к шее, потом снова поднимаются, едва задевая подбородок…—?Ричард…Он произнёс это, не открывая глаз, но совсем не боялся ошибиться. Он знал, что никто больше не прикасается с такой осторожной лёгкостью, а пряный запах моря развеивал последние сомнения. Дыхание стало ближе, почти коснулось губ. Сон забылся, и Филипп открыл глаза, всматриваясь в склоненное лицо?— ничуть не изменившееся, лишь слегка потемневшее от загара. Подняв ладонь, он погрузил пальцы в выгоревшие на солнце волосы и сделал первый за этот день, за десятки дней, по-настоящему глубокий вдох, повторяя имя:—?Ричард…Плантагенет наклонился ниже, мимолётно коснувшись его губ поцелуем, и прошептал:—?Ты не пришёл встретить меня, Филипп… и я благодарю тебя за это.Король Франции, при первых словах ощутивший зыбкую дрожь в груди, при последних не смог скрыть удивления:—?Прости, я просто…… боялся, что не обрадуюсь тебе. Но этого он сказать не смог, отчетливо понимая, что страх был беспочвенным. Филипп Август Богоданный не закончил извинений и просто улыбнулся, а Ричард Львиное Сердце отозвался с грустным смешком:—?Боюсь, что у меня не нашлось бы сил холодно и церемонно поприветствовать тебя, как подобает приветствовать всякого союзника. Моё объятье было бы крепче. И я навлек бы на нас новый гнев, ведь у тебя нет теперь супруги…—?И не будет,?— быстро откликнулся Капетинг. —?Я… знаешь, я понял, что…—?Не принимай таких решений,?— палец прижался к его губам. —?Они поспешны. Как и все решения, принятые в пекле боя.Филипп лишь кивнул и, чувствуя, что ладонь Ричарда опустилась по шее к груди и осторожно тронула шнуровку на рубашке, спросил:—?Давно ты здесь?Пальцы не остановили касаний, Плантагенет улыбнулся:—?Я смотрел только на тебя и потерял счёт времени. Но, кажется, этот самонадеянный индюк, герцог Австрийский, уже несколько раз проходил где-то в отдалении с бранью. Он не слишком рад моему прибытию.—?Он ничему не рад,?— глухо откликнулся Филипп, снова прикрывая глаза.Легкие поглаживания успокаивали его, и он не спешил даже приподниматься со своего ложа. Вся накопившаяся усталость именно теперь решила дать о себе знать, и, кажется, Плантагенет почувствовал это?— снова наклонился, трогая губами его лоб:—?Ты выглядишь больным. А ведь… —?в голосе отчетливо зазвучал смех,?— часовым неподалеку от твоего шатра я сказал, что иду обсуждать нашу диспозицию. Они не хотели меня пропускать.—?Я приказал не пускать никого,?— Филипп поймал его ладонь и удержал на груди. —?Но… я ничего не говорил о тебе. Не волнуйся, я вполне здоров.—?Значит, не прогонишь?Король Франции покачал головой, и это движение было принято как руководство к действию. Ричард наклонился ниже, целуя его, и Капетинг ответил?— с обострившейся от долгой разлуки чуткостью вдыхая запах чужой кожи, ероша пальцами волосы и незначительно подаваясь назад, увлекая короля Англии за собой на неудобное, жесткое подобие постели. Сильные пальцы с нежностью скользнули по поясу к бёдрам, пробуждая волну приятного озноба, и Филипп в нетерпении потянул с Ричарда рубашку наверх.—?Не боишься, что кто-то застанет меня?По хриплому голосу и уже сбившемуся дыханию король Франции понимал, что даже положительный ответ не остановит Плантагенета. Улыбаясь, он провел ногтями по широкой смуглой спине и выдохнул:—?Кроме тебя никто ещё не ослушивался моих прямых приказов.Этот поцелуй был более долгий и настойчивый, а руки, скользнувшие под одежду Филиппа, заставили его застонать, но тут же, спохватившись, уткнуться лбом в плечо короля Англии.Тишина… это было единственным, что пришло к ним теперь,?— вынужденное, пустое. Тишина всегда приходит туда, где нет воли и нет выбора. Но здесь, в пекле войны, тайну особенно нужно было сохранить. А будет ли хотя бы что-то после пекла,?— решал только Господь.И Капетинг огромным усилием сдерживал рвущиеся стоны?— даже когда, прижатый к постели, изгибался под королём Ричардом, чувствуя, как жесткие пальцы левой руки до синяков стискивают плечо. Стук собственной крови в висках и хриплое дыхание были сейчас единственными звуками… но другие были не нужны. Филипп знал, что когда на лагерь опустится ночь и большая часть рыцарей уснёт тяжелым, но крепким сном, он позволит себе большее. И ему не придётся впиваться зубами в чужую ладонь, так властно зажавшую теперь рот. Ведь… их ночи никогда не были временем тишины.*Серый, ещё пока прохладный рассвет поднимался над стенами осажденного города. Акра спала чутким сном загнанного в угол зверя, готового к отчаянному броску в любое мгновение.Темные прищуренные глаза скользнули по легкой утренней дымке, скрывающей окрестные рощи и разбитый за ними лагерь христиан. Кажется… за ночь они подошли немного ближе, а впрочем… нет, их просто стало больше. Гордый король Ричард присоединился к союзникам?— глупому и умному. И судя по тому, что Саладин увидел вчера вечером, когда прокрался к их шатрам и затаился в густой тени, тот, кого звали Львиным Сердцем, отдавал явное предпочтение умному.Теперь взгляд метнулся к Проклятой Башне и задумчиво остановился на её вершине. Звёзды подсказывали, что этому месту тоже предстояло сыграть в будущей битве некую роль. Саладин нахмурился: сколько он ни смотрел на причудливый рисунок небесных светил, исход всего был ему не совсем ясен. Но одно оставалось очевидным?— ничего нельзя забывать. Ни зной, ни непролазные лесные тропы, ни Башню, ни то, как король Франции, отгороженный от верных людей пылающим костром, опустил голову на плечо короля Англии. Каждый крошечный штрих нёс смысл. Европейцы с их мягкотелым богом не понимали этого?— и потому проигрывали. Всегда проигрывали рано или поздно.Тихий клёкот и хлопанье крыльев прервали ровный поток размышлений хаттинской лисицы. Большой сокол, сидевший на каменном выступе стены, напомнил о своём присутствии, и Саладин улыбнулся, в последний раз пробегая глазами послание прежде, чем свернуть его и привязать к птичьей лапе.Часть войск разделялась и уходила прочь, в три разных города, с тремя разными целями. А другая часть постепенно приближалась, обступая крестоносцев со спины, но не подходя слишком близко.Саладин не был самонадеянным человеком и не имел безоговорочной веры в то, что противник обратится в бегство. Но в конце концов… напомнить, что к тебе лучше не поворачиваться спиной,?— лучшая из существующих предосторожностей.Через несколько минут птица уже взлетела. Мужчина скрестил на груди руки, снова вперившись взглядом в дымку и мысленно обрисовывая контуры изменившейся карты. В тишине шатра король Англии спал так же безмятежно, как и рыцари, которых предводитель мусульман уже успел узнать. Наверняка даже и не в одиночестве, ведь европейцем свойственна вся эта извращенная сентиментальность, вязнущая на зубах и мешающая рассудку. Вместо того чтобы в первую же ночь предпринять атаку, те, от кого зависит её успех, предаются любовным утехам. А впрочем… он не собирался судить их. Ведь он уже догадывался, что можно будет из этого извлечь даже при самом дурном раскладе.Неожиданно что-то в дымке привлекло внимание хаттинской лисицы. Множество силуэтов?— пеших и конных?— неторопливо двигались в направлении городских стен. Казалось, это не была атака?— отсутствовало боевое построение, не слышно было рога, в который по обыкновению трубили передовые. Из дымки постепенно выступали флаги на пиках и щитах. Уже не только синие, но и алые. С незнакомым золоченым гербом.Саладин усмехнулся. Он сделал не позволяемую обычно ошибку: немного недооценил нового противника. Стремительно развернувшись, он отправился отдавать приказы. Мелькнувшая мысль?— что такая ошибка есть очень дурной знак?— не испугала его. Ведь в любом случае у него был ещё один очень сильный союзник. Поднимавшееся из-за горизонта удушливое солнце.*Удар был сильный. И наконец первый камень снёс массивный кусок городской стены. Казалось, вся Акра мучительно застонала и содрогнулась от боли. Преграда, веками защищавшая людей, не могла устоять, но противилась каждым удержавшимся на своём месте булыжником. Ричард Львиное Сердце усмехнулся и махнул рукой, приказывая заряжать снова. И даже дождь стрел, от которых постоянно приходилось закрываться щитом, уже не мог отвлечь его от цели.Это оружие он решился взять впервые?— после того, как уже более месяца их броски захлебывались и терпели крах. Тактика использования больших катапульт так и осталась бы забытой… если бы Ричард не вспомнил, как применяли её люди Исаака Комнина против английских фрегатов. А теперь и сам свергнутый правитель Кипра, бледный и перепуганный, то и дело норовящий где-нибудь спрятаться, вынужден был принимать участие в атаке. И в глубине души Плантагенет надеялся, что Комнина найдёт стрела какого-нибудь неверного.Очередная волна грохота заставила Ричарда забыть об Исааке. Новый камень пробил брешь в городских воротах, и австрийские рыцари вместе с Леопольдом ринулись туда.План герцога был прост и понятен: первыми войти в Акру и водрузить на стену своё знамя, наплевав на союзников, всё ещё осыпаемых дождём стрел. Но что-то подсказывало Ричарду, что всё не будет так просто… И он оказался прав, когда два чана кипящей смолы обрушились на тех, кто неосторожно подошёл слишком близко. Уши снова заложило?— на этот раз от криков и брани. Герцог Австрийский, кем-то вовремя закрытый и лишь потому невредимый, начал отзывать людей. Плантагенет, дождавшись, пока Леопольд поравняется с ним, процедил сквозь зубы:—?Не будь этого союза?— я бы расстроился, что вы не обварились.Герцог лишь прорычал что-то нечленораздельное, собираясь пройти мимо, но Плантагенет схватил его за плащ:—?Перестаньте лезть вперёд, или это кончится плохо. Бог не прощает гордыни и жадности.За их спинами неверные быстро заделывали брешь в воротах, а стрелы продолжали сыпаться со стен, где столпилось сразу множество вопящих и скалящихся мусульман?— они с удовольствием наблюдали за посеянной во фронтовых рядах врага паникой. Леопольд, дёрнувшись, раздраженно проговорил:—?Чёрта с два вы учите меня! Я здесь дольше вас! —?он намеренно четко выделил последние два слова.Ричард, не успев ответить, дернул его к себе и выставил щит, в который спустя жалкую секунду вонзились две стрелы. Плантагенет всмотрелся в раскрасневшееся, лоснящееся от пота лицо и рявкнул, уже даже не силясь церемониться:—?Тогда уясните, что сражаетесь не с дураками. Они хитрее вас в разы, и это город не падёт так просто к вашим ногам.Разгоряченный битвой и раздраженный таким жестким отпором осажденных, он не сдержал бы и многих других фраз, совершенно не подходящих для разговора с королевским союзником, но услышал крик на фоне усиливающегося отдаленного шума:—?Ричард! Они наступают!Голос заставил его моментально выпустить взбешенного, упирающегося герцога и стремительно обернуться. Филипп, забывший привычное и необходимое ?сэр?, уже вскочил на коня, его примеру следовали и другие?— все, кто успел увидеть то, что увидел французский король. А из распахнутых настежь ворот хлынули полчища всадников. Другие, появившиеся, казалось, из-под земли, приближались с обоих флангов.Толпа дико кричала, и Ричард дорого бы дал, чтобы понять, что рвётся из этих глоток,?— молитвы или проклятья. Бешеная сила, которая уже смяла пеших крестоносцев, не успевших отойти от стен, была доказательством скорее второй догадки. И Плантагенет, видя месиво крови, кольчуг и рваных знамён под конскими копытами, отчётливо осознал, что нужно убираться прочь. Как бы ни хотелось победы, сегодняшний бой лучше было считать пробным камнем. Но кое-кто не готов был с этим согласиться.—?Они проигрывают и хотят увести нас от стен! Не разрывать рядов!Этот рык издал герцог Леопольд, уже оседлавший чужую лошадь, и многие откликались на него?— среди этих ?многих? Ричард видел и своих людей, и французов. Первый успех был слишком соблазнительным даже для разумнейших, даже сам Плантагенет не хотел уходить с такой лёгкостью, с какой сделал это Филипп… но он пересилил себя. Вскакивая на коня, король Англии окинул Бабенберга новым злым взглядом и отчеканил:—?Их слишком много. —?Он возвысил голос, чтобы его слышало больше людей. —?Отступаем!Но Ричард не успел повернуть коня?— меч Леопольда вдруг просвистел в воздухе, едва не задев плечо Плантагенета, отгородившегося в последний момент щитом. В том, как герцог заговорил, уже не было попыток сохранить вежливость:—?Ты кое о чём забыл. Здесь тебе никто не подчиняется, и уж точно я не твой оруженосец! Я и мои люди остаёмся.Стрелы свистели совсем близко, а крики стали громче: неверные стремительно приближались. Ричард вновь попытался воззвать к разуму союзника:—?Эти стены не падут сегодня, Леопольд! Пощади людей! Вы не прорвете их линию!Но слова эти не возымели действия. Леопольд сорвал с пояса рог и затрубил в него, а через несколько мгновений австрийские рыцари ринулись вперёд, навстречу противнику. Плантагенет, заслуживший своё прозвище за беспощадную храбрость, не мог не восхититься ими в ту минуту, но… он прошел слишком много битв, чтобы не понимать, что видит многих в последний раз. В лагерь они сегодня не вернутся и уже ничем не помогут Иерусалиму. И Ричард повернул коня назад, а в спину ему донеслось:—?Удирай! Удирай же, сэр Львиное Сердце, этот город я возьму и без тебя!Но Плантагенет не обернулся. Преследуемая врагом, большая часть крестоносцев отступила, чтобы дать бой уже далеко от стен Акры. И в том бою Ричард наконец снова стоял рядом с Филиппом Августом.Оглядываясь, Плантагенет отчётливо видел, что неверных меньше, чем у стен, а значит, опасения оправдались. Скорее всего, Леопольд и его бесстрашные конники уже мертвы или же взяты в плен. И в этом есть некоторая доля его, Ричарда, вины, ведь ещё несколько лет назад он не позволил бы себе обратиться в бегство, что бы ни случилось, даже если бегство было оправдано. Но почему-то в ту минуту, видя, как кидается вперед Филипп Август, и мчась рядом с ним, он не чувствовал стыда. Он знал, что находится именно там, где должен находиться. И пусть так будет всегда.Филипп схлестнулся с кем-то в ближнем бою, и Плантагенет, оттесненный в сторону, ненадолго потерял его из вида. На него самого тоже нападали, а он всё никак не мог преодолеть себя?— искал глазами знакомую фигуру, готовый рвануться на помощь в любой момент, готовый на самую дикую жертву или безумство. Но король Франции давно не нуждался ни в чужой помощи, ни в чужих жертвах. Удары его были сильными и ловкими, чувство равновесия?— безупречным, а храбрость?— отчаянной. С бледным яростным лицом он был…—?…чертовски красив. Не правда ли?Голос, прошептавший это, не был знаком. В тот миг Ричарду показалось, что наступила тишина, звуки битвы растаяли. Но морок был секундный, как вспышка молнии или падение сокола. И всё же… всё последующее время, что король Англии бился, топча под копытами своего коня новые и новые тела, казалось, будто кто-то очень внимательно смотрит ему в спину. И не пускает стрелу лишь по какому-то загадочному расчету.Неверные отступили столь же внезапно, сколь и напали. Невидимая волна всколыхнула их разрозненные смертоносные ряды, и они рванулись назад, пришпоривая коней и снова крича, как пустынные птицы. Крестоносцы, измотанные и взмыленные, не преследовали их. Под лучами высокого солнца все они возвращались в лагерь. Раненых?— тех, кого можно было ещё спасти,?— предстояло везти дальше. Туда, где раскинули свои шатры госпитальеры.Вместе с небольшим отрядом рыцарей, у которых остались ещё какие-то силы, ехал и Ричард?— молчаливый, погружённый в себя. Он отдал оруженосцам щит и шлем, он не чувствовал ни зноя, ни терпкого запаха пота и грязи, ни ноющей боли во всём теле. Взор его постоянно обращался к тем, кто стонал и вскрикивал от каждого резкого толчка, с которым колёса повозок натыкались на камни. Английские рыцари, французские, австрийские?— все вместе, от крови уже трудно было различать их гербы. Плантагенет понимал, что многие умрут прямо в дороге, другие?— ночью. И понимал, что во всём этом нет никакого смысла?— ведь Акра ещё не взята, а Иерусалим по-прежнему далёк.—?Сэр Ричард…Плантагенет вздрогнул от прерывающегося голоса и глянул вниз. Юноше, обращавшемуся к нему, не исполнилось и шестнадцати, волосы у него были мягкие и тёмные. В хрупких чертах сквозило что-то знакомое, и на миг король Англии поддался иллюзии… но сразу же понял, что ошибся,?— глаза были не зеленые, а серые, покрасневшие и затуманенные болью. Левая рука раненого лежала под неестественным, странным углом, а кольчуга в области груди была разрублена. И всё же молодой человек слабо улыбнулся:—?Я благодарю Господа, что вы невредимы. С вами мы обязательно победим.Вместе со словами из горла вырвался булькающий хрип, а из угла рта потекла струйка крови. Чувствуя подступающую тошноту?— не от её вида, а от слов и взгляда,?— Ричард кивнул:—?Я клянусь. Только… не говорите больше. Назовите лишь ваше имя.Улыбка так и не сошла с губ раненого рыцаря:—?Тирр. Тирр ла Фер. Я вернусь к вам, когда…—?Не загадывайте, когда,?— тихо попросил Плантагенет. —?Отдохните.Веки тяжело опустились, а король Англии по-прежнему смотрел на тонкое отрешенное лицо незнакомого юноши, так пугающе похожего на Филиппа. Смотрел и понимал, что прямо сейчас должен повернуть обратно. Снова, второй раз за день и второй раз за жизнь он почувствовал себя трусом?— не мог смотреть на груды тел в трясущихся повозках. Разворачиваясь, бросая кому-то ложь о срочном разговоре, он все сильнее подгонял коня и вскоре уже стремительно нёсся назад. К лагерю. Под палящим солнцем. И уже на подступах, на выезде из молодой рощи, дорогу ему заступил всадник:—?Остановись, Ричард Да-и-Нет.Неверный был высоким, на шее его светился скверным колдовским светом зелёный камень. Испуганная лошадь, заржав, прянула в сторону, а незнакомец с абсурдной церемонностью склонил темноволосую седеющую голову:—?Я Саладин. Вы зовёте меня хаттинской лисицей. Не люблю говорить, когда вокруг кипит бой. Беседа должна быть мирной.В тишине леса они смотрели друг другу в глаза. Мусульманин лениво поглаживал коня между ушей, а Ричард судорожно вцеплялся пальцами в поводья. Тот, кто повинен был во всех несчастьях, казался ничем не омраченным, почти довольным, просто прогуливался?— вблизи чужих укреплений, смеясь и сея ужас одним незримым присутствием. И этот голос…—?Ваше?Что-то упало к ногам коня Ричарда, почти сразу король узнал грубый меч с широким клинком и простой, лишенной камней и украшений рукоятью.—?Леопольд… —?прошептал он одними губами. Тихий издевательский смех был ему ответом. И этого Плантагенет уже не смог выдержать. Почти ослепленный, он бросился в ближний бой, чтобы тут же получить удар в зубы?— рукоятью сабли. Он попался как юнец, и стыд стал сильнее боли. А Саладин поднял коня на дыбы, нависая огромной тенью. Плантагенет ушиб при падении ступню и не мог встать, но и умирать, лёжа на земле, как презренный пёс, он не собирался. Рванулся, резко дёрнул болтавшийся на его собственном седле колчан и спустя уже несколько мгновений целился из лука в широкую грудину лошади неверного. Оскалившись, он крикнул:—?Готов потерять сегодня своего друга, трус?Мелькнувшая во взгляде эмоция тут же погасла, в следующий миг лошадь тяжело опустилась на передние копыта, а сам Саладин спрыгнул на землю?— с пугающей ловкостью, какой никогда не смог бы себе позволить одетый в тяжёлую кольчугу Ричард. Острая сабля неверного беззвучно разрезала воздух прежде, чем встретиться с мечом короля Англии. Тот, уже без лука, по-прежнему стоял, упираясь в землю коленом, и боль гулко отдавалась во всем теле. Тем не менее, стискивая зубы, он держался, а, едва заметив в траве поодаль меч герцога Бабенберга, позволил себе отчаянный бросок?— ненадолго открывшись, но успев овладеть и этим вторым оружием. Когда хаттинская лисица, точно забавляясь, обрушилась на врага снова, саблю встретили уже два клинка. Но даже это вызвало у мусульманина лишь усмешку:—?Брось меч, Ричард Да-и-Нет. Тот, кому он принадлежит, тебе не друг. К тому же это… подло? Это приём грязных собак, коими вы зовёте мне подобных. Не так ли? Плантагенет хрипло втянул воздух и с усилием поднялся, лишь после этого отбросив чужой меч в траву. Стоять было трудно, но возможно. И он начал наступать, преодолевая себя с каждым шагом?— пока боль не превратилась в такой же фон, как шум листвы. А Саладин, явно довольный тем, что противник на ногах, не дал и секунды передышки.Отражая удары?— точные, расчётливые и сильные,?— Ричард понял, что проигрывает, проигрывал с самого начала, когда позволил застать себя врасплох. Но неожиданно мусульманин заговорил вновь:—?Ты силён, Ричард Да-и-Нет.В третий раз произнесённое, прозвище резануло слух. Атакуя, Плантагенет озлобленно спросил:—?Откуда ты…—?Прочитал по твоему лицу,?— взгляд был хмурый, улыбка?— ни торжествующая, ни презрительная?— не тронула губ. —?Там, под стенами моего города. И то, что сегодня ты выбрал ?нет?,?— мудро. Ты идешь рядом с тем, с кем нужно идти. Интересно… —?сталь мучительно зазвенела, снова сталкиваясь:?— что ты будешь делать, если Филипп Богоданный умрёт в завтрашнем бою?Слова похожи были на удар под дых, и Ричард так никогда и не смог понять, почему в первое мгновение поверил в них?— так, что вскипела сдерживаемая столь долго ярость. Ричард резко бросился вперёд, и клинок задел смуглую щёку, но всё равно прошёл вскользь. И неверный опять рассмеялся ему в лицо:—?Я поспешил назвать тебя сильным, Ричард. Ты такой же, как и он. Но играть с тобой ещё проще, потому что ты злишься.Кровь текла по лицу, но мужчина не обращал на это никакого внимания. Удары сыпались один за другим, а Плантагенет уже не мог вернуть хладнокровия. Доведенный до безумия долгим боем, видом раненых, злостью от потери ненавистного, но всё же союзника и страхом за Филиппа, он плохо понимал, что именно делает и куда бьёт. Лишь одно непрерывно мелькало перед глазами?— сверкающий зелёный камень на шее врага. Но неожиданно…Он не осознал, в какой момент его снова ударили?— и снова, будто насмехаясь,?— рукоятью. Ричард просто почувствовал, что лежит на спине и видит небо, а чужая нога давит на запястье, не давая потянуться к мечу.—?Хватит,?— хриплый низкий голос заполнил сознание, почти парализуя. —?Ты ещё попросишь у меня пощады. Но не сегодня.—?Никогда,?— просипел Ричард, глядя в тёмные пылающие глаза. —?Я проведу тебя по Иерусалиму на верёвке, как…—?Да-да, я знаю. Грязную собаку, мой молодой друг,?— мягко ответил предводитель неверных. —?Но я предупреждаю тебя. Рано или поздно выть как грязный пёс будешь ты. Подобный тебе никогда не вступит в Иерусалим. А теперь до встречи. Из тебя получился хороший враг.Всё с той же ловкостью Саладин вскочил в седло и что-то крикнул, пришпоривая лошадь. Когда он уносился прочь, Ричард всё ещё не мог подняться. Сухой от жажды рот наполнился теперь солёной кровью, тошнота усиливалась, а нога по-прежнему болела. Наконец он сел, посмотрел на своего коня, выискивавшего в траве что-то, что, видимо, считал вкусным, и схватился одной рукой за поводья, поднимая другой свой меч и меч Леопольда. Ему стоило больших усилий забраться в седло… но мысль о том, что его ждали в лагере, придала немного сил. Он ещё расплатится с хаттинской лисицей сполна. И кое в чём неверный был прав?— злость ослабила его. А он не должен был быть слабым. Что бы ни случилось.В лагере стоял шум. А стоило крестоносцам увидеть вернувшегося Ричарда, их оживление усилилось. Удачная, пусть и кровопролитная атака явно взбодрила всех, и даже несмотря на изнеможение, многие казались воодушевленными. Ведь то, что удалось сделать у стен, достигнуто было лишь с двумя катапультами. Но Плантагенет остро ощущал, что восстанавливаться после этого придётся долго?— не подготовившись и не согласовав командование, они потеряли больше, чем могли. И когда Ги Лузиньянский напрямую спросил, когда будет предпринят новый бросок, Ричард лишь усмехнулся:—?Позвольте прийти в себя от этого. Я не хочу повторить участь герцога Леопольда.Бывший король Иерусалима неожиданно улыбнулся:—?Господь был милосерден, сохранив ему жизнь. Он и немногие из оставшихся с ним вернулись одновременно с нами. У стен их окружили, стоило нам отступить. Говорят, там был сам Саладин. И…—?… и я отрублю его голову и повешу на своё седло, Лузиньян. Я лишился меча, он отнял его, как какую-то игрушку!Ричард оглянулся на этот полушёпот-полурык. Сам герцог Леопольд, в прорубленной в нескольких местах кольчуге и с разбитым лицом, шёл навстречу. Взгляд голубых, почти таких же, как у самого короля Англии, глаз ничего не выражал, кроме усталости. Лузиньян неловко замолчал, видимо, смущенный тем, что его услышали. Но Бабенберг будто бы и не замечал его. Не приближаясь к Ричарду, он скрестил на груди руки:—?Что ж… говори, как я ошибся, Львиное Сердце, и можешь даже смеяться.Но Плантагенет, усталый и опустошенный, вдруг понял, что все слова торжества, которыми он мог бы сорвать злость от своего унижения перед врагом, куда-то пропали. И тогда герцог Австрийский взглянул на Ги:—?Ты говоришь мне о Господе? —?в голосе зазвенела странная, горькая, болезненная ярость. —?Так вспомни же и скажи, сколько вернулось со мной? Меньше, чем сидело с Ним за одним столом!—?Вы виноваты в этом сами,?— смиренно ответил тот. —?Но если вы думаете, что я не сожалею о вашем поступке…—?Оставьте это, благородный Ги,?— Ричард сказал это и почувствовал на себе сразу два удивлённых взгляда. —?Их поступок был храбрым, и об ином говорить бессмысленно. Они вернулись. И это главное. Заберите ваш меч, герцог.Ему не хотелось прикасаться к закованной в кольчужную перчатку ладони Бабенберга. Он положил клинок на траву и молча прошёл мимо Леопольда и Лузиньяна. Кажется, оба они окликали его, но он не обернулся. Приблизившись к своему шатру, он не увидел ни одного часового и был рад этому. Только бы скорее упасть?— и лежать так, как в казавшийся столь далёким день его прибытия лежал Филипп. И он задернул за собой полог, чтобы погрузиться в полумрак, лишь слабо просвечиваемый сверху солнцем. И услышать негромкие шаги:—?Ричард…Король Филипп Август поднялся ему навстречу. Когда он подошёл вплотную, Ричард заметил какой-то странный, болезненный цвет его лица. Но наблюдение это стерлось, стоило прохладной ладони коснуться разгоряченной щеки:—?Почему так долго? Я подумал…—?Нет, Филипп,?— тихо перебил Плантагенет. —?Он меня не убил.—?Хаттинская лисица? Ты тоже встречал его?Ричард кивнул. Ему не хотелось рассказывать ни о вспышке страха, ни о гневе, ни об унизительно проигранном сражении один на один. Но слова вдруг прозвучали сами:—?Он вышиб меня из седла как мальчишку. И он…—?Я пережил то же,?— усмешка вдруг появилась на губах. —?Знаешь, Ричард, теперь все мы по разу проиграли ему. А значит…. нам пора начать побеждать.Слова эти, такие простые, неожиданно заставили Плантагенета улыбнуться. Он наклонился, осторожно касаясь губ Филиппа и проводя по его спутанным, влажным от пота волосам. Капетинг молча положил ладони ему на плечи. Пальцы подрагивали. Но даже этому Плантагенет не придал значения. Он вспомнил об этом намного позже… когда предсказания начали сбываться. Одно за другим.