Глава 4. Щит и невеста (1/1)

Это Рождество было похоже на предыдущее – горьковатым привкусом короткой победы. И тем, что его они проводили вместе, не разлучаясь и в последующие дни. Странно, но… после исповеди короля Ричарда улеглись все терзавшие Сицилию бури. Не было видно злости на лицах горожан, не слышались перешёптывания с призывами сжечь чужаков, исчезла враждебность… и никто больше не обращал внимания на то что Филипп Август стал ещё больше времени проводить со своим английским союзником.Король Франции не мог заставить себя думать о благоразумии, о пересудах людей, о греховности. Недавний страх, страх возможной потери, всё ещё преследовал его и… делал лишь смелее в его любви к Ричарду Львиное Сердце.Покинув замок Танкреда под предлогом того, что собирается расширить своё ближнее окружение и не желает больше стеснять правителя Сицилии, Филипп Август выбрал своим новым пристанищем крепость, построенную в дальних скалах и нависавшую над самой водой. Крепость эта была вполне благоустроена и служила резиденцией одного из старых королей, но и Танкред, и его предшественник Вильгельм оставались к ней равнодушными. А Филиппу пришлись по душе и каменные спуски, и длинные узкие окна, и запах моря, доносившийся по утрам до его покоев. Здесь он и устроился, пригласив ко двору больше рыцарей с сопровождавшими их супругами(*). И здесь он оставался почти на протяжении всех рождественских праздников.Теперь всё было наоборот – уже Ричард приезжал к нему тайно, пряча своё лицо под капюшоном и исчезая перед рассветом. Эта странная игра на краю обрыва нравилась им обоим. Прохладные зимние ночи за толстыми стенами казались жаркими. А утром, просыпаясь раньше, Филипп снова прикасался губами к рубцам на коже короля Англии. Постепенно они заживали. Как заживало и то, чего было не видно при свете солнца и луны.Время тянулось. Море, сжалившееся было в январе, вновь начало буйствовать в начале февраля. Но бури эти уже были слабее и мягче, а к середине месяца опять сменился ветер, прогнал из королевства тучи и выровнял морскую даль. Начали ходить торговые корабли, остров ожил. Постепенно короли и их рыцари вновь заговорили о том, что пора отправляться в путь. Ведь их ждали под Акрой, которая была в осаде уже так долго…Филипп первым уводил свой флот. Ричард оставался: к нему прибыла мать - и не одна. Вместе со старой королевой на остров ступила принцесса Беренгария Наваррская, дочь короля Санчо VI Мудрого. Девушка эта славилась умом и красотой, унаследованными от матери-кастильянки. И всё чаще и чаще слышались разговоры о том, что ?аквитанская львица?, как называли Алиенору, собирается женить сына. Ведь у неё были причины для такой спешки…Тот день, когда корабли матери подошли к берегам острова, Ричард вместе с Филиппом проводил за пределами столицы. И поэтому, когда под вечер запыхавшийся паж доставил Плантагенету послание, удивлению короля Британии не было предела – ветер был слабый, и он ждал мать намного позже. Как и Филипп, для которого слова о прибытии ещё и принцессы Беренгарии стали почти ударом. Ему стоило огромных усилий это скрыть… но он справился. И в тот же день смирился с тем, что они не уплывут вместе. Надеяться на это было смешно.В письме Алиенора Аквитанская писала, что Танкред не позволил ей и её эскорту пришвартоваться в Мессинском порту – отправил навстречу два судна со своими людьми. В качестве причины было названо то, что корабли крестоносцев и без того занимают слишком много пространства. А прибытие пяти довольно неплохо вооруженных фрегатов сицилийцы, уставшие от постоянного присутствия крестоносцев, могут воспринять как атаку на суверенитет государства. Гостям было предложено причалить в захолустном портовом городке Бриндизи. Уставшая королева дала согласие и пообещала сыну встречу - уже после того, как уйдут французы. В том же письме Алиенора ненавязчиво советовала сыну их поторопить.Филипп видел, что Ричард сразу понял цель ?визита прекрасной Беренгарии, с коей, как я помню, ты свёл знакомство ещё на рыцарском турнире в Провансе, три года назад?. Лицо его побледнело, но он ничего не сказал. Филипп коснулся его руки:- Ты король, Ричард. Ты сам вправе решать, когда и с кем обручишься. - Не теперь, - глухо ответил Ричард. – Мать не хотела брака с Эллис. А этот брак входит в её планы. А всё, что входит в её планы, исполняется рано или поздно.- Тебе не обязательно её слушать! – возразил Филипп.Ричард покачал головой:- Она слишком много для меня сделала. И… она видит дальше, чем я. Более я не буду говорить об этом.Филипп смотрел на него, не решаясь произнести ни слова. Ревность, разбавленная страхом, заставляла сердце стучать глухо и часто. Но ревность эта билась с совсем другим чувством, горьким и болезненным, заставляющим принять и даже ускорить этот удар. Ведь… королю Франции совершенно не хотелось снова видеть, как Плантагенета хлещут плетьми. Когда он обзаведётся женой, будет намного труднее обвинять его в подобных грехах. Но всего этого Капетинг так и не сказал. Взяв смуглые ладони в свои руки и больше не выпуская их, он шепнул:- Поступи так, как ты поступаешь всегда. Я буду рядом.А через несколько дней ему самому пришло письмо от Алиеноры Аквитанской. Открывая его, он чувствовал странную дрожь. Филипп почти не знал этой женщины лично, только со слов Ричарда. Но кое-что он знал: она видит сына насквозь и она единственный человек, имеющий над ним власть. В строчках письма король Франции боялся прочесть вполне определённое обвинение и вполне определённую угрозу. Но… увидел лишь сухой совет ?оставить надежду на обручение Ричарда и Эллис и принять денежную компенсацию за её приданое – Вексен и окрестные земли?. Тон письма был отстраненным и деловым, и если бы не ещё одно пожелание – ?скорее покинуть остров? - оно было бы почти дружелюбным. Филипп ответил согласием. И больше они с Ричардом не заговаривали об этом, проводя последние дни так, будто не произошло ничего. Помимо прочего Плантагенету предстояло ещё подписать мирное соглашение с Танкредом, касавшееся не только присоединяющихся к походу сицилийских рыцарей, но и компенсации за всё то, что произошло между новым правителем и вдовствующей королевой Джоанной. Танкред выкупал её земельные наделы за двадцать тысяч унций золота, и цифра эта была достаточной, чтобы Ричард мог снарядить дополнительные корабли. Сама же вдова собиралась вместе с братом вернуться в Британию… а сейчас – разделить с ним все тяготы крестового похода. Плантагенет говорил об этом с отчаянием, но она лишь спокойно улыбалась, обещая, что не будет стрелять в неверных, а предпочтёт скромно заботиться о раненых.И наконец… день отбытия французской флотилии настал. Новая предстоящая разлука заставляла Филиппа с особенной нежностью будить сегодня Ричарда. Прикоснувшись губами к шее мирно спящего английского короля, он прошептал:- Ты должен сейчас сбежать, если хочешь проводить меня в порту…Ричард внимательно взглянул на него, не поднимая головы. Рука коснулась волос Капетинга и провела по ним. Желание украсть ещё хотя бы несколько минут всколыхнулось в груди, но Филипп пересилил его:- Поторопись.В молчании, лёжа на постели, он наблюдал, как Ричард одевается, приглаживает волосы, накидывает плащ с капюшоном и прячет лицо. Приблизившись снова, Плантагенет наклонился к нему. Грубая рука погладила скулу:- Постарайся сделать вид, что мы не виделись давно... мне ведь ещё жить здесь.Филипп улыбнулся. Ричард поцеловал его, мягко перехватил руки, не позволяя обнять себя и ещё больше затянуть прощание. И вскоре король Франции остался в своей спальне один. Некоторое время он ещё слышал звук шагов, а потом всё стихло. Обессиленный и опустошённый, Филипп повернулся на бок и закрыл глаза. Он мог спать ещё какое-то время, но был уверен, что сон не придёт – предстоящее отплытие слишком сильно его тревожило. Как ни странно, он всё же заснул, чтобы очнуться, когда солнце уже встало и осветило покои. Посмотреть в потолок и с усилием заставить себя думать о предстоящей войне.А когда бледно-золотой шар солнца уже виднелся над шпилем самой высокой в Мессине башни, в порту собралась огромная толпа. Король Франции склонился перед прелатами и принял их благословение на священный путь. Пока читали молитву, он неосторожно приподнял голову… и узнал лицо одного из тех, перед кем истязал себя плетьми Ричард. Волна тошноты поднялась к горлу, но Филипп подавил её и, дождавшись тишины, прикоснулся губами к холёной руке. Когда Капетинг поднялся с колен, толпа зашлась торжественными криками. Прощание с Ричардом было коротким. Плантагенет просто обнял его и задержал в объятьях на жалкую долю секунды дольше, чем позволяли это условности. Отстранившись, он зычно произнёс:- Пусть господь хранит вас, мой сюзерен. Я буду молиться за ваше благополучное прибытие. - А я… - он опустил голову, - буду молить Господа, чтобы мы как можно скорее встали плечом к плечу. Но если я паду в бою раньше – отомстите за меня неверным.- Клянусь.Их взгляды встретились. И эта последняя секунда осталась в памяти Филиппа Августа такой же беспощадно яркой, как свет холодного солнца. А потом он взошёл на борт и ещё долго махал оставшимся на берегу, мучительно цепляясь взглядом за одну-единственную фигуру, пока она окончательно не смешалась с пёстрой толпой. Тогда Капетинг отвернулся и, пройдя на нос корабля, стал смотреть в даль моря. Где-то там ждал осаждённый Иерусалим… где предстояло искупать совершённые и не совершённые грехи.*В Мессине теплело. На сердце холодало. Ричард считал дни до отправления в Сирию. Корабли снаряжались довольно быстро, но неожиданное обещание матери приехать изменило все планы короля Англии. И ещё большей неожиданностью стало то, что мать приехала вовсе не одна… Но об этой, второй, гостье он предпочитал пока не думать. Он ждал встречи - и ждал со смешанными чувствами. С одной стороны, ему очень хотелось увидеть мать, с другой… он боялся за Филиппа, и страх этот начал преследовать его ещё до того, как крестоносцы покинули остров. Иногда он видел во сне, как короля Франции сшибает с коня и пронзает саблей сарацин, иногда – как буря на море топит французскую флотилию. Но к середине дня настроение его менялось, и страхи начинали казаться пустыми. Филипп – храбрейший воин. И вскоре они будут биться плечом к плечу. А сейчас – они ещё пока рядом. С этими мыслями он и проводил день за днём, то навещая друзей, то проверяя подготовку кораблей, то просто бесцельно гуляя по городу – чаще всего при этом скрывая своё лицо под капюшоном. Люди, мимо которых он бесшумно проходил, снова говорили о крестоносцах. И нередко Ричард слышал слова о том, что им было бы неплохо поскорее убраться из королевства.День, в который на горизонте скрылись корабли Филиппа и показались корабли Алиеноры, был по-весеннему солнечный и тёплый. Осадок на душе Плантагенета не рассеялся, даже когда он уже прижал свою сильно похудевшую, но совсем не постаревшую мать к себе. Они простояли так почти минуту, и лишь после этого к ним нерешительно приблизился король Танкред, извиняясь за свою изначальную неприветливость.Вид у короля Сицилии был сейчас почти как у побитого сапогами пса. Дело в том, что, когда Ричард узнал, что его матери отказано в праве пришвартоваться в Мессине, он довольно быстро собрал небольшой отряд рыцарей и приказал взять штурмом два замка Танкреда, что они и сделали довольно быстро. Первая мысль – осадить ближайший к Мессине порт - была отвергнута Плантагенетом лишь после того, как он вновь подумал о людях, терпящих присутствие чужаков в своём королевстве уже столько месяцев. Нападение же на два замка ещё могло расцениваться как простое предупреждение. Король Сицилии неожиданно оценил этот поступок. А теперь он улыбался старой королеве, целуя её руку и выражая надежду, что её пребывание здесь будет приятным.Вскоре с корабля в окружении дам сошла высокая темноволосая девушка со смуглым живым лицом. Она была бледна: явно не слишком хорошо переносила морские путешествия. Но, когда Ричард учтиво опустился перед ней на одно колено, румянец оживил её щёки:- Сэр Ричард… мы не виделись долгое время. Вы так возмужали.- А вы стали ещё прекраснее, - ответил он, выпрямляясь. – Я рад тому, что могу увидеть вас вновь.Она кивнула, внимательно и серьёзно глядя на него:- Надеюсь, моё скромное общество прогонит вашу тоску.- А вы считаете, что я тоскую? – несколько удивился он.- У вас ещё будет время… - туманно отозвалась она и обернулась, взглянув на горизонт. Беренгария и Алиенора пожелали остановиться в крепости Ла-Баньяра, куда Ричард и должен был сопровождать их завтра. Сегодня же обе женщины остались в госпитале Иоанна Иерусалимского, а Ричард, несколько утомлённый событиями последних нескольких дней, вернулся в замок герцога де Муске. Плантагенет не находил себе места. Встреча с Беренгарией оставила отвратительное ощущение зияющей пустоты, лживости, игры. Во время турнира он посвятил этой девушке стихи, но стихи он посвящал даже жене Филиппа, Изабелле… Для него это не значило ничего, а для юной Беренгарии? Она прибыла с открытым сердцем, с надеждой на его любовь… и, точно издёвка судьбы, в тот самый день, когда он в последний раз поцеловал Филиппа. Сейчас Плантагенет уже жалел, что не согласился на неразумное, отчаянное предложение Филиппа уплыть вместе, раньше, намеренно не дожидаясь матери. И избежать встречи, к которой Ричард был совершенно не готов. Может быть, в сражениях с неверными он смог бы убедить себя в том, что нелюбимая жена – то, без чего не бывает королей. Может быть… но не теперь.От тягостных раздумий его отвлёк тихий стук в дверь:- Ричард, впусти меня…Он вздрогнул. Так могла появиться только она. Без слуг, бесшумно, неожиданно. Алиенора никогда не любила сопровождать себя излишним шумом и помпезностью, тишина была её союзником. Так было во время её затворничества… и осталось сейчас.Он открыл дверь, и королева вошла, окидывая взглядом покои.- У меня ещё не топили, я тебя не ждал… - глухо сказал он, подходя к свече на столе. - Это не страшно, милый. Я хотела бы прогуляться вместе с тобой по саду, как мы гуляли раньше. Я заметила, какой он здесь чудесный, всё расцветает прямо на глазах.На улице уже густились сумерки. Но Ричард покорно кивнул и предложил матери руку. Вскоре они вместе спустились по широкой лестнице и вышли из замка, под сень вековых деревьев. Некоторое время оба они молчали, прислушиваясь к лёгкому шелесту молодой листвы, потом Алиенора Аквитанская тихо спросила:- Что ты предчувствуешь, Ричард? Бурю?- Победу, - отозвался он, понимая, что лжёт, и продолжил лгать: - и ваш приезд вдохновляет меня на неё.Мать кивнула, осторожно ступая по дорожке. Камешки скрипели под её ногами. Казалось, она стала намного ниже ростом, и понимание этого пронзило Ричарда новой болью. Он покрепче сжал её худую руку и неожиданно услышал голос:- А раньше ты почти не врал мне, милый. Может быть, мне ты и рад, но бедной девочке – едва ли.Пойманный врасплох, он остановился и посмотрел в светлые глаза:- А зачем ты привезла её именно теперь, мама? Неужели ты так искренне считаешь, что в шаге от смерти я должен отдавать кому-то сердце?Какая-то птица пролетела перед ними, стремительно припала к земле и вновь взмыла.- Сердце… - медленно отозвалась мать. – Ричард, неужели ты считаешь, что я глупа? Ты уже отдал его. И сегодня оно покинуло Мессину. Разве нет?Он зажмурился, снова кусая губы. Они никогда не говорили об этом прямо, но Плантагенет знал, что рано или поздно услышит от матери эти – или подобные – слова. И всё же он не кивнул и не проронил ни слова в ответ. Когда он снова решился взглянуть на мать, она по-прежнему стояла рядом. Она знала всё, что происходило сейчас в его душе, может быть, даже понимала, что этот ночной час он до сегодняшнего дня проводил совсем иначе, в башне над самой водой... И когда он устало опустился перед ней на колени, рука мягко легла на его затылок. Так, как в детстве. - Ричард…- Почему теперь? – повторил он прежний вопрос.Она вздохнула:- Ещё до того, как настало время бурь, и после этого тоже мне писал один из твоих приближенных, славный рыцарь сэр Гильберт Васкей. Ты ведь помнишь его с самого детства, правда, милый? Ведь он учил тебя ездить на лошади. Он рассказал мне и о твоём… поступке в канун Рождества. И о многом из того, что было раньше. Он очень любит тебя. Конечно, он не верил во всё то, что о тебе говорили, но пересказал это удивительно подробно. И… - рука вновь провела по волосам, - я подумала, что тебе пора найти свой щит. Щит от подобных пересудов. Ведь твоя спина едва ли уже зажила, Ричард. Рано или поздно…- Я не хочу, чтобы моя жена была мне щитом, - глухо отозвался Плантагенет. – Ты вышла за отца за этим? Ты нужна была как щит? Нет, ты стала щитом уже позже… и тебе было больно от этого.Она слабо покраснела, и вид румянца на морщинистых щеках был странен. Наверно, любая женщина, стоит ей вспомнить жар юной любви и стыд застарелого предательства, становится чуточку прежней… Но Алиенора Аквитанская лишь покачала головой:- Мой муж тогда не имел любовника, Ричард. И даже потом он никогда не желал мужчин. Что бы ни говорили в церквях… в том, чтобы желать чужую женщину, нет греха. Ведь в церквях тоже говорят лишь мужчины.Она сказала всё это удивительно просто. Но Ричарда будто окатили ледяной водой. Это слово – ?любовник? - казалось глупым, пошлым, неправильным. Плантагенет опустил голову, зло усмехаясь:- Так ты думаешь, Беренгария излечит меня?Тихий смешок напомнил птичью трель:- А ты думаешь, любовь можно вылечить, мой наивный сын?Он замер. У матери немного дрожали руки. Но голос звучал ровно, почти равнодушно:- Я убила бы Филиппа Августа Богоданного при первой же возможности, не запачкав рук и не вызвав у тебя подозрения. Но я не успела. Ты жил им, Ричард, я ощущала это даже в своей тюрьме, даже читая твои письма. Теперь я уже не смогу отобрать твою жизнь и не смогу предложить тебе другую.- Так чего же ты хочешь? – он рывком встал.Она в упор взглянула ему в глаза:- Ты думаешь, я потребую у тебя забыть этого французского щенка? Не потребую, в вашей связи есть и моя вина, не я ли отпустила тебя к нему? Ты сам сделал такой выбор, и если ты хочешь ходить по краю, ходи. Но всё же я даю тебе совет. Женись на этой девочке, Ричард. Тебе нужен наследник. А Англии нужен этот брак.- И лгать принцессе? Я не хочу. Я не люблю её.Мать грустно покачала головой:- А ты думаешь, Беренгария ждёт твоей любви? Она хочет лишь свободы от своего двора, от отца, хочет глоток воздуха, ведь в своей семье она далеко не любимое дитя. Подари ей его, подари ей корону и хотя бы немного своей привязанности. Она станет тебе мудрой опорой, ты ведь понимаешь, что так будет лучше вам обоим. Ты не можешь и дальше быть один. Рано или поздно трёх плетей станет недостаточно. Ни тебе, ни Филиппу Августу.Ричард не мог выдержать её взгляда. Он медленно отвернулся и пошёл по дорожке сада, прислушиваясь к тишине. Мать не пошла следом, она лишь властно окликнула:- Вернись, мы не окончили.Он не подчинился, впервые – не подчинился, ускоряя шаг. И она неожиданно легко, будто вовсе и не постарела, догнала его:- Ричард. Ричард, посмотри на меня!Снова их глаза встретились. Мать улыбнулась, протянув ладонь и коснувшись его щеки:- Всю мою жизнь я говорила себе одно и то же. Человек должен жить. Чувствовать, что живёт. Мужчина, женщина, король, нищий, рыцарь. Но я узнала, что на самом деле такое жить, только… - голос дрогнул, - встретив твоего отца, совсем молодого, ещё не короля. Отчаянного и необузданного. Согрешив с ним, сбежав от мужа, пройдя через насмешки и плевки. Мне было больно, но я жила. И я рада, что ты тоже узнал это. Твой грех… не страшнее моего. Но тебе придётся дороже за него заплатить. Подумай над моими словами, Ричард.Он прикоснулся к её руке. Когда он хотел прижать её к губам, мать отняла её со словами:- После, милый. Я хочу точно знать, что не разрушила твою жизнь.В ту ночь он снова плохо спал и снова видел кошмары… но проснувшись утром, понял, что уже принял решение. И, прибыв к госпиталю Иоанна Иерусалимского, внимательно всмотрелся в лицо юной испанской принцессы. Будущей королевы Англии. А до отплытия оставалось совсем недолго….*Раскинувшийся под Акрой лагерь крестоносцев днём задыхался от жирного зноя, а ночью содрогался от леденящего холода. Приморский климат, в другое время года мягкий и приятный, сейчас воплощал собой все возможные и невозможные муки ада, такие непривычные для прибывших из более северных земель европейцев. Неверные не сдавали город, и атака за атакой захлёбывались, не приближая триумфа даже на самый ничтожный шаг. Брёвна, которыми таранили ворота, раскалывались в щепки, а песок становился красным от крови. В каждой атаке Филипп терял людей. Прибывший вместе с ним герцог Австрии, Леопольд Бабенберг, неистовствовал всё сильнее, бросая в бой новые и новые отряды. Когда отряды не возвращались, герцог впадал в ярость. Филипп отчётливо видел, что этот высокий светловолосый мужчина с могучим телосложением и горящим взором гневается вовсе не из-за того, что ни на шаг не приблизился к христианским святыням. Гордому герцогу просто хотелось быстрых побед и подвигов, и, вынужденный под дождём горящих стрел и кипящей смолы отступать, он рычал от ярости так, что на него оборачивались его рыцари. Храбрость его была львиной, как у Ричарда… но честолюбие было павлиньим, как у Танкреда.Сам Филипп тщетно бился над более тонким планом захвата города. Атаковать мощные стены и ворота таранами казалось ему бессмысленным, самым разумным было бы заслать лазутчика прямо за городские стены, чтобы хотя бы узнать численность врагов. Но они прекрасно охранялись, и от этого плана тоже пришлось отказаться.Король Франции успел уже получить две раны, что не мешало ему снова и снова идти в бой. Ему не хотелось прослыть трусом, отсиживающимся в шатре, и зачастую он рисковал сильнее, чем требовало благоразумие, забывая мольбы и советы Ричарда. Но эта отвага тоже была абсолютно бессмысленной – крестоносцы с их тяжеловесным и малоподвижным вооружением проигрывали хитрым, ловким мусульманам.В один из жарких дней бездействия в лагерь Филиппа и Леопольда доставили письма из-за моря. Капетинг, забирая те, что адресованы были ему, невольно перехватил насмешливый и настороженный взгляд австрийца. Впрочем, все письма были аккуратно запечатаны, и король Франции счёл собственные подозрения плодом усталого воображения. Он ждал письма от Ричарда, но его среди множества посланий и напутствий из самых разных королевств не было. Огорченный и немного разочарованный, он продолжил изучать послания – из Франции, где мать искала ему новую супругу, из самого Рима – благословение от Его Папской Милости, из Дании – где датский король желал ему удачи. Было письмо и из Англии, с островов. На секунду Филипп даже поддался глупой надежде, что увидит знакомый почерк, но…Письмо было от регента Джона. Филипп нахмурился, присматриваясь к аккуратным буквам. Брата Ричарда он не любил по многим причинам, и получить от него послание, пусть даже и полное пожеланий самого лучшего, было неприятно – длинному и пространному напутствию от Джона он предпочёл бы одно короткое ?Я скучаю? от Ричарда. Ещё неприятнее было вспоминать, что именно на брата Ричард, только-только получивший корону, оставил управление и Англией, и её континентальными доменами. Джон, некогда прозванный Безземельным, более не имел никаких оснований носить такое прозвище – едва придя к власти, Ричард пожаловал ему множество областей, в том числе Мэн и Анжу. Этот удивительный поступок привёл короля Франции в недоумение: ему любимый сын короля Генриха казался жадным и самонадеянным ничтожеством, ждущим лишь своего часа, чтобы напасть со спины и получить больше, больше, больше. Теперь Ричарда не было. Час настал.Мой дорогой сюзерен,Надеюсь, вы позволите мне называть вас именно так, ибо моё к Вам уважение граничит с преклонением перед Господом. Я пишу вам в нелегкие для вас часы, в робкой надежде, что мои строки обрадуют вас, ибо в них я желаю вам удачи и самых славных побед. Никогда я не думал, что стану править Англией при таких печальных обстоятельствах, и могу сказать, что никогда не желал такой власти, но на всё воля Господа.Мой храбрейший, но безрассудный брат оставил Англию в не самое лучшее время, в зените своей славы. Он горяч и жаден до подвигов, вам ли не знать этого? И если бы я мог, я молил бы вас о том, чтобы вы осадили его, не позволив совершить непоправимых ошибок. Но я не могу молить вас о таком, ибо обуздать Ричарда – всё равно как обуздать бурное море. Он затмит всех прочих, едва ступив на поле боя, и я честно говорю вам: я опасаюсь того, что он падёт в сражении. Конечно, я день за днем молюсь, чтобы этого не произошло, и всё же… отец учил меня мыслить дальше и шире. И хоть сердце моё болит от мысли, что мой брат может не вернуться, я смиренно принимаю это. Зачем я говорю Вам такое? Затем, что Ваш ум восхищает меня, и, как бы ни окончился ваш поход, я надеюсь, что наш славный союз только укрепится. Домены, что подарены мне братом, и Ваши домены почти соприкасаются. Я искренне верю, что со временем наши общие границы расширятся. Если я всё же стану королём, то я гарантирую Вам это, вместе мы усмирим всех мятежных, что скалят зубы на Вас и на меня, а в дар я брошу к вашим ногам Жизорскую крепость и всё, что вокруг неё. Поэтому это письмо сродни протянутой для пожатия руке. Моей руке. Я буду молиться о том, чтобы Вы как можно скорее вернулись во Францию невредимым и скромно надеяться на ваш ответ. Храни Вас Бог.Ваш верный вассал, король Англии, Джон БезземельныйПисьмо было скользким, увёртливым, и в какой-то момент Филипп Капетинг перестал понимать, чего именно хочет от него Джон Безземельный. И только с последними строками последнего абзаца мысль пронзила его вспышкой молнии. Союз. Глупый мальчишка предлагает ему заключить союз в случае смерти Ричарда и… не только в случае смерти. Ричард ещё даже не обратил меча против мусульман, а Джон уже подписывается как ?король Англии?. Обещает отдать Жизор и помочь обуздать мятежных баронов.Яростно сжимая кулаки, Филипп глубоко вздохнул. Подлость этого письма, полного дружеского участия, отравляла его и без того разгоряченную кровь. Первая мысль – немедленно сообщить Ричарду – была погашена лишь ценой неимоверных усилий. Ричард сейчас должен был уже совершать тяжёлый морской переход или же готовиться к нему. Новость о возможном предательстве брата надолго выбьет его из колеи, встревожит или даже – не дай Бог – заставит вернуться на острова. А между тем, беспокоиться рано. В Англию вернётся преданная и властная королева-мать Алиенора Аквитанская, в Англии ждут лояльные к Ричарду советники и бароны. Его земли в безопасности, так или иначе. Сам же он, король Франции, ничем не ответит Джону, чтобы обездвижить его. Пусть считает, что письмо не дошло или что он не нашёл времени. Пусть сидит в ожидании под железной рукой своей матери. А когда они с Ричардом вернутся домой, можно будет сообщить об этом предательстве… в конце концов, это будет прекрасной причиной всё же отнять у Джона его домены – усмиряя мятеж. И, может быть, даже избавить Ричарда от такого ?верного? брата, не вызвав никаких подозрений.С этими мыслями Филипп Август спрятал письмо и отправился проверять сбрую коня – сегодня предстояла атака. В эту холодную ночь он снова надел плащ, подаренный Ричардом. Прошло столько времени – а этот плащ всё ещё согревал его. Где бы он ни был.