Глава 3. Три плети (1/1)

Зима на Сицилии обычно мягкая, ровная, не удивляющая жителей острова ни снегами, ни морозами. Королевство засыпает под свист лёгкого прохладного ветерка, а большая часть растений даже не сбрасывает листьев. Не вянут цветы. Трава становится ярче и сочнее, чем летом. Оливы, эвкалипты, цитрусовые деревья, с которых только в ноябре начинают убирать янтарно-золотые плоды, как будто и не замечают того, что свет солнца стал прозрачнее, а само оно слегка поблекло, как высохший морской песок. Сицилия не знает времён года, и как правило лишь красавица-гора, Монтебелла, окутывается белым снежным пленом, превращаясь в мираж среди зелёных равнин. Холодная и суровая зима, проявление Божьего гнева, щадит южное королевство…… но тот год был другим.В тот год холодные ветры и морозы обрушились на остров уже в октябре, погубив часть прекрасного апельсинового урожая. А море, по-прежнему бунтующее и успокаивающееся лишь на короткие часы, почти отрезало Сицилию от мира. Это была жестокая, лютая зима, каких почти не помнили старики и о каких ходили лишь очень давние предания. И во всех этих преданиях встречалось одно страшное слово: ?кара?.Дни шли – ничего не менялось. Унылая череда блеклых белых часов под светом запорошенного метелями солнца. Близилось Рождество, которому радовались лишь потому, что не радоваться этому празднику значило совершить ещё большее прегрешение. И навлечь ещё больший гнев.… день 24 декабря остался в записях многих хронистов. Иногда его звали днём Трёх Плетей. Филипп Август помнит его так отчётливо, как лишь немногие дни своей жизни. До последней снежинки, упавшей на плечо. Он часто видит его в кошмарах. До сих пор.… Прелаты и архиепископы, - почти все, кто находился в Мессине и её окрестностях, - собрались на этом пустыре перед наглухо запертыми воротами Госпиталя Иоанна Иерусалимского. Их одеяния были чёрными, и вся эта безликая толпа служителей Господа напоминала стаю воронья, выкаркивающего короткие фразы, призванные благословить. Филипп отводил от них глаза. Он почти боялся их. Так же, как и примолкший народ, окружавший священников полукольцом. Рыцари, торговцы, нищие, - все они слушали в странном оцепенении… и конечно, взоры их приковывали вовсе не священники. Каждый пришёл, чтобы увидеть только одного человека. Кающегося.Мужчина стоял на коленях и держал в правой руке три хлыста из тонких прутьев. Он был обнажён по пояс, и Филипп видел напряженные мышцы широкой спины. Священники говорили. Голова Ричарда была опущена.- … и то, что отныне возымел ты лишь память о мерзостях жизни своей, о греховных помыслах плоти твоей – есть знак благодати Божьей, дарованной тебе.Дребезжащий старческий голос прелата отчётливо разносился в холодном воздухе.Ответ короля Англии был едва слышим:- Да, отец…Толпа тихо ахнула. Засвистел рассекаемый резким взмахом воздух.Филипп сжал кулаки. Он не мог видеть лица Плантагенета и не мог больше смотреть на его спину. Кроме старых шрамов, её иссекали глубокие свежие рубцы. Плети обрушивались на неё уже ровно девять раз. После каждой фразы. И сейчас – снова.Император Танкред стоял в окружении своих рыцарей в другом конце толпы. Едва ли он мог отказать себе в удовольствии наблюдать за лицом Ричарда. У него были на это причины. Филипп закусил губы. - Признаёшь ли ты, сын мой, что повинен и в последнем грехе, в содомском? И помнишь ли гибель города Содома и предупреждение, что милостиво оставил роду человеческому Господь?- Признаю и помню, отец.Новый удар, особенно резкий. Рассеченная кожа побагровела. Следующие слова были произнесены громко и отчётливо:- И грех этот весь на мне. Ибо ни единый из тех, с кем я грешил, не был повинен. Это я сбил их с пути. И дал бы всякому из них ударить меня. Если бы… - пауза была совсем небольшой. – Кто-то из них был в этой толпе. - Тогда, сын мой, проси первого, на кого упадёт твой взгляд.Король Англии тяжело упёрся ладонями в выпавший за ночь снег. Филипп почувствовал, как уходит из-под ног земля. Ричард подозвал к себе какого-то старого рыцаря и отдал ему три хлыста. Капетинг понял, что у Плантагенета просто не осталось сил на новые удары. В тишине было отчетливо слышно, как тяжело он дышит. Рыцарь в нерешительности замер рядом. Седеющие волосы трепал ветер. Плантагенет вскинул голову:- Ударьте, ради Христова имени. Так сильно, как только можете.Мужчина покачал головой:- Мой сюзерен…- Ударьте.- Я не могу…В глазах сверкнул гнев:- Тогда я с позором отправлю вас и ваших сыновей назад, на острова. Как трусов!Рыцарь смертельно побледнел. И занёс руку с плетьми.Совершенно отчётливо Филипп Август увидел, как в другом конце толпы император Танкред засмеялся. *До этогоИх пребывание в Мессине затягивалось. На месяц, потом на два, а потом растянулось и на зиму. Покинуть остров не удавалось, один из кораблей, попытавшихся сделать это, утонул, не отойдя и на полмили. Погода портилась всё сильнее, а вместе с ней портились и отношения между хозяевами острова и чужаками.Королева Джоанна отбыла в свою новую крепость, и Ричард наконец вздохнул спокойнее. Ему никак не удавалось изгнать до конца из памяти неприятный разговор с Филиппом, и он надеялся, что теперь это наконец-то удастся. Ведь, казалось, судьба наконец сжалилась над ними, позволив жить на одном острове…Ночью они встречались – и каждая ночь отличалась от прежней. Иногда они уезжали на какой-нибудь постоялый двор, чтобы уединиться в нищей комнате без окон и покинуть её лишь перед рассветом. Иногда мчались к морю и подолгу оставались на побережье, среди плеска бушующих волн. А иногда тайно возвращались в молчаливый замок или в его тенистый сад… И сколько бы времени они ни провели вдвоём, стоило Филиппу уйти, как Ричард снова начинал ждать его.А потом…Плантагенет так и не смог до конца объяснить себе, что изменилось. Собирая своих людей, он просто услышал этот шёпот, а в нём различил слова, которых там быть не могло. ?Порочная связь?. ?Трудное прошлое?. ?Ошибки?. И совсем тихое: ?Неудивительно, что он так рвётся биться с неверными?.Он заговаривал с вассалами. Они отвечали с прежней учтивостью, но всё чаще отводили глаза. Они хотели о чём-то спросить… и не спрашивали. Французы шептались громче. Сицилийцы пока не решались открыто сказать о том, что уже было на устах у многих. Но Ричард видел взгляды, обращённые на него. Любопытные, злые, брезгливые, испуганные. А когда, проходя мимо церкви с кортежем, он подал несколько монет нищему у паперти, тот поднял на него свои обесцвеченные старостью глаза и прошептал:- Господь простит тебе греховные помыслы твоей плоти, сын мой. И не дай им погубить твоё великое дело. Гони от себя мужеложцев, кем бы они ни были, и покайся! И не марай своим грехом праведников, что следуют с тобой одной дорогой.Неожиданное окончательное понимание оказалось для короля Англии ушатом холодной воды. Застали ли их… вспомнили ли встречу по прибытии на остров… или же проведённое вместе Рождество... или гибель короля Генриха… Но так или иначе…Его никто и ни о чём не спросил. И вместе с тем… настороженность и напряжённость росли, и больше всего Ричарду хотелось понять их источник. Просто придавить, как давят ядовитых насекомых. Он отказался от ночных встреч с Филиппом. Теперь они виделись лишь днём. Говорили сухо, едва глядя друг на друга. И Плантагенет был рад уже тому, что шепчутся лишь о нём самом. Филипп, недавно потерявший супругу, оставался чист в глазах своих солдат. ?Праведник, идущий одной дорогой с ним, замаравшим себя содомитом?. А значит…- Этого не может быть.Шепот был тихий, в короткую минуту они оказались наедине в коридоре. Король Франции упрямо нахмурился:- Я никому и ничем себя не обнаружил. Я клянусь.- Ты живёшь под одной крышей с этим мерзавцем, не достаточно ли этого? – Ричард уперся рукой в стену возле плеча Капетинга. – Я уверен, что это его происки. - Зачем ему это, Ричард? Потому что ты не отдал ему руки своей сестры?- Я унизил его, атаковав Сорренто. Подумай, Филипп, ты не захотел бы за такое отомстить?- Я не он, - сухо отозвался Капетинг.Ричард мягко улыбнулся:- Но ты так же умён.- Я не хотел бы такого ума… - Филипп улыбнулся в ответ. – А он не сможет ничего доказать и никогда ничего не узнает. Чернь всегда шепчется о королях, оставь им это. А сейчас мне нужно идти, я собираю сегодня ближних баронов. Ричард не убирал руки. Филипп мягко сжал её:- Пожалуйста. Не злись. И неужели ты сомневаешься, что твои люди слишком любят тебя, чтобы поверить глупым слухам, которые разносятся по острову? Единственное, что тебе нужно… - пальцы осторожно погладили грубую кожу запястья, - оставаться с гордо поднятой головой. Но пожалуйста… отпусти меня. Или я не смогу уйти.Плантагенет подчинился. Король Франции уходил медленно, а он смотрел ему вслед. И всё же не выдержал – и слова, которые Ричард тщетно прогонял, сорвались с языка:- Филипп…- Да?- Я хочу, чтобы ты уехал из этого дворца. Мне омерзительна мысль о том, что ты ешь один хлеб с Танкредом и пьёшь одно с ним вино.Король Франции опустил голову:- Мне тоже. Но я не могу.Ричард приблизился и пытливо посмотрел ему в лицо:- Почему? Ты ведёшь с ним какие-то приятные тебе разговоры или строишь общие планы?Последняя фраза была лишней. Он остро понимал это, но не справился с собой. Подступающие ярость и отчаяние душили, не оставляя шанса сдержаться. Филипп резко побледнел, но спросил по-прежнему ровно, не позволив себе ни одной дрожащей ноты:- У тебя помутился рассудок?Этот голос похож был на холодное прикосновение ко лбу. Ричард с усилием выдохнул и понурил голову:- Прости. Я совсем не знаю, что я говорю. Филипп молчал, глядя на него. Ричард закрыл глаза и глухо произнёс:- Мне нужно побыть одному. Прости, что я отнял твоё время. Мы… не увидимся с тобой, пока ты не захочешь. Если мой гнев пугает тебя, будь подальше.Филипп не успел ничего ответить. Из-за поворота послышались шаги, и двое сицилийских рыцарей, шедших на аудиенцию к королю Танкреду, почтительно склонились перед крестоносцами. Ричард сухо кивнул им и поспешил уйти. Впервые за много лет он чувствовал себя трусом. Он не мог смотреть в глаза Филиппа Августа. И он заметил, как тот из сицилийцев, что был помоложе, будто бы слегка усмехнулся, встретившись с Плантагенетом глазами.Время шло. Казалось, растревоженные было слухи, не находя никакой опоры, начинали угасать. Напряженность исчезла из взглядов верных баронов, а герцог де Муске оставил свой нервный, настороженный тон. Ричард вздохнул чуть свободнее. Но вскоре он получил срочное послание от короля Танкреда с просьбой о разговоре… Они встретились на самом дальнем краю порта. Танкред, изменив своей обычной любви к помпезности, прибыл в одиночестве, и Ричарда это удивило. Тем не менее, он приблизился и учтиво приветствовал короля Сицилии. С тех пор, как Джоанна отбыла в крепость, между ними не было почти никаких ссор и столкновений, поэтому причин для враждебности не было. Если не считать отголосков старых слухов, которые, в чём Платагенет всё меньше сомневался, зародились именно под сенью великолепного дворца. - Мой друг… - мужчина поклонился в ответ. – Я счастлив, что вы не пренебрегли моей просьбой. Я рад видеть вас в прежнем блеске и спокойствии.Ричард сухо кивнул. О блеске он ничего не знал, да и о спокойствии не могло идти и речи. В последнее время спал он плохо. А в кошмарах видел себя побиваемым камнями, не способным остановить взбунтовавшихся солдат, отказывающихся подчиняться королю, погрязшему в грехе. Это были всего лишь сны, но даже после них становилось больно. А ещё больнее – когда рядом с собой он видел Филиппа, а к красным плащам бунтовщиков прибавлялись и синие, расшитые лилиями.Танкред медленно прошёлся вдоль края набережной. Взгляд его не отрывался от морских волн. Сегодня они были такими высокими, что почти лизали подошвы королевских сапог. Мужчина выглядел хмурым и встревоженным, и Плантагенет никак не мог понять, было ли это ловкой игрой или настоящим беспокойством. - Чего вы хотели от меня? - наконец спросил он.Танкред остановился, по-прежнему стоя вполоборота. Резкий ветер трепал тёмные с проседью волосы, хищный профиль напоминал профиль птицы. Избегая смотреть на Плантагенета, мужчина произнёс:- Моё духовенство и мой народ обеспокоены и недовольны, сэр Ричард.Король Англии ждал продолжения. Танкред убрал со лба прядь волос, устало потёр переносицу и медленно, будто взвешивая на невидимых весах каждое слово, заговорил опять:- Вы и Филипп Август, и ваши великие армии – наши гости. Для нас честь принимать вас, зная, что все вы отправляетесь на смерть во имя славы Господней. Когда вы попросили нас об этом ещё в прошлом году, покойного короля Вильгельма это воодушевило, воодушевило и многих наших славных воинов, готовых отправиться с вами и не изменивших и сейчас своему решению…Ричард слушал. Он пытался догадаться, к чему ведёт этот поток фраз.- … Мы вас приняли. Мы были горды. Даже когда ваша стоянка затянулась, мы сочли это волей Господа, но… - тут Танкред нахмурился, - никто не ждал, что воля эта превратится в кару для всего нашего королевства. Только посмотрите… - сухощавая жилистая рука указала на море. – Десятилетиями у нас не бывало таких бурь и таких холодов. Наш народ благоденствовал. А теперь… мы теряем корабль за кораблём, пытаясь хоть как-то связаться с нашими соседями с материка. Благо, что мы не голодаем, что запасов хватит до поздней весны. И хватит даже на то, чтобы прокормить вас. И всё же… - он в упор глянул на Плантагенета, - люди боятся и шепчутся. Очень о многом шепчутся, как докладывает мне моя тайная охрана. Теперь Ричард начинал понимать. И прежним ровным голосом спросил:- И о чём же шепчется ваш народ и ваши прелаты?Казалось, эти слова смутили Танкреда – он вновь отвёл глаза и скрестил на груди руки, потом спрятал их в широкие рукава, спасая от ветра:- Мне неприятно будет сказать, сэр Ричард… но шепчутся о том, что кара эта пришла впервые за десятки лет на остров лишь из-за прегрешений одного человека. Человека, чьё августейшее положение просто не позволяет ему грешить, поскольку он был избран самим Господом.- И кто же это? – сжимая кулаки, Ричард пристально всматривался в породистое лицо.Глаза блеснули сдерживаемым гневом:- Это вы, сэр Ричард. Плантагенет тихо рассмеялся. Всё оказалось слишком легко. Танкред снова немного прошёлся по камням и приблизился к королю Англии почти вплотную:- Вы можете не верить мне… можете считать всё происходящее следствием моих интриг, ведь я не сумел снискать вашей дружбы и понимаю, что вина в этом лежит на мне. Вы можете считать что хотите. Но я всё же расскажу вам. Ваше имя… ваши неоспоримые достоинства… ваша благородная кровь… всё это заставляет восхищаться и трепетать. Ваш пыл в этом стремлении туда, в преисподнюю, где попирают Божий Город… он достоин искреннего преклонения. Поверьте, мои люди, ваши люди, даже французы – все понимают это. Но вместе с тем… о вас говорят и много иного, сэр Ричард. И превосходя вас возрастом и опытом, я не могу не раскрыть вам глаза…- Раскройте, - коротко бросил Ричард, чувствуя, как усиливается ветер, как хлещет по лицу десятком оплеух.Танкред поднял меховой воротник:- О вас говорили ещё когда вы были герцогом Аквитанским. Говорили о ваших связях с вашей мятежной матерью, которой я восхищаюсь, но чьей войны против почтеннейшего Генриха не могу одобрить. Говорили о странной и неожиданной гибели ваших братьев, о ваших войнах с ними. Говорили и о трагической смерти вашего отца, тоже оказавшейся столь внезапной…- Мой отец был стар.- Но прожил бы дольше, не окажись он в войне с вами и сэром Филиппом. Неужели вы станете отрицать это? Старость требует заботы и почтения… а не огня и меча.Ричард закусил губу. В случае с королём Генрихом Коротким Плащом старость требовала власти, разрушений и неутолимой похоти. Но он не вправе был говорить этих слов и лишь кивнул.- … и наконец… - Танкред посмотрел в небо, но тут же опять опустил взор, - говорили о вашем презрении к супружеству. Ваша связь с сестрой французского короля никогда не напоминала ту, какую будущий король должен иметь со своей невестой. Вы были равнодушны, как к ней, так и к иным женщинам из вашего окружения.- Меня больше занимали сражения. - Позвольте закончить… но равнодушным в вопросах привязанности вы не были. Вы окружали себя блистательными рыцарями и оруженосцами, зачастую – столь же свободными от брачных обязательств, как и вы. Вы проводили с ними немало времени, и…- И это говорит о греховности? – усмехнулся Ричард. – Мы разделяли шатёр в походах, проводили много времени на охоте… да в конце концов… я доверял им. И так же доверяю, например, вам, чего бы между нами ни было. Иди вы со мной на войну – я пустил бы в свой шатёр и вас, ибо доверяю тем, кто верен.Танкред в глубоком молчании смотрел на него. Медленно высвободив из рукавов пальцы, соединил их кончики и лукаво прищурился:- И так же вы доверяете королю Филиппу… не так ли?- Несомненно, - холодно отозвался Ричард. – Ему я доверю жизнь. - Вы глубоко привязаны к нему… и это видно. Насколько мне известно, вас ведь связывает дружба ещё с его юности?- Именно так. - И эта привязанность… - он прокашлялся, прикрыв рукой рот, - сильна настолько, что вы не боитесь демонстрировать её?- Я не считаю проявления дружеской привязанности чем-то порочным.Говорить было всё тяжелее. Ричард уже понимал, что проигрывает. Единственным, что ещё оставалось для него загадкой, была цель этого разговора. Он спросил:- Но к чему это всё?Танкред уже не улыбался. Немигающий взгляд скользил по лицу Плантагенета:- Ваша аквитанская пылкость, ваша искренность и ваше нежелание заиметь супругу сыграли скверную шутку с вами. К прочим вашим грехам молва прибавляет грех содомский. И во всём этом видят причину наших бед. - Вот как… я – причина ваших бед?Ричард понимал, что если ударит сейчас Танкреда, лишь сильнее обнаружит себя. Клетка захлопнулась – и выбора уже не было, кроме одного – оставаться спокойным и слушать до конца. И уже через несколько мгновений Плантагенет понял, что поступает верно, - от него явно ждали гнева. Не дождавшись, Танкред со с трудом скрываемым разочарованием надел прежнюю сочувствующую маску:- Я не готов согласиться с этим. Моё к вам уважение слишком велико. Уверен, что и сэр Филипп так не считает. Но я прошу вашего понимания: весь город уже говорит об этом. И я…И выдержка изменила Ричарду. Резко сделав навстречу шаг, он схватил мужчину за воротник и прорычал:- А не потому ли он говорит подобное, что первым об этом заговорили вы?В ту же секунду на смуглом лице вспыхнуло торжество. Вспыхнуло, чтобы угаснуть спустя несколько мгновений. Ричард разжал пальцы, и правитель Сицилии поспешно отступил. В новых его словах звенела издёвка:- Вы ли это, мой благородный друг? Не зря ли я счёл вас несправедливо оболганным? Подумайте, в чём вы обвиняете меня. Вы думаете, я стал бы поднимать бурю среди собственного народа лишь ради какой-то мести?Ричард молчал, тяжело дыша и глядя на бушующее море. Танкред поджал губы:- Будьте осторожнее. В случае новой резкости с вашей стороны никто уже не скажет слова в вашу защиту. Даже благороднейший Филипп Август пообещал мне свою поддержку.Последняя фраза заставила Плантагенета покачнуться, ощутить, как из-под ног уходит почва. Филипп говорил с Танкредом. О нём. Как и в прошлые годы, король Франции нашёл союзников у Ричарда за спиной. Это не должно было удивлять, к этому нужно было привыкнуть, но…- Вы лжёте мне. Больше он не прятал ярости. Просто смотрел в упор на своего врага.- Не лгу. Король Франции добр и кроток, и совесть его, судя по всему, чиста. А что же касается вас… - тут он отошёл от края набережной и, обойдя Ричарда со спины, встал по другую сторону от его плеча. – Посмотрите на себя… вы старше его на столько лет, но ваша поистине юношеская вспыльчивость вас губит. О вас даже не нужно распускать сплетен – рано или поздно они возникнут сами. Вы несдержанны и горды. И именно потому с вами рядом не задерживаются ваши союзники. Даже ваша армия не потерпит своим командиром того, кто измазан в грязи. И поверьте… - он приподнял ладони в дружелюбном жесте, - я говорю это не из-за затаённой обиды на вас. А лишь потому, что мой возраст позволяет мне увидеть вас насквозь и вспомнить собственную молодость. А теперь мне пора. Всё, что я должен был сказать вам, сказано.Танкред отвернулся. Но прежде, чем он сделал хотя бы шаг, Ричард снова окликнул его:- А как же совет, который вы можете милостиво дать мне с высоты вашего жизненного опыта и из желания спасти мою честь?- А вам нужен мой совет? – он посмотрел через плечо с кривой улыбкой. – Тогда один. Который я дал бы каждому, кто отправляется куда-либо с именем Господа на устах. Исповедуйтесь и покайтесь в своих прегрешениях. Даже если они ничтожны и смешны в сравнении с тем, о чём шепчутся за вашей спиной. И впредь думайте о том, кого вы злите.*… В тот день Филипп гнал коня что есть сил. Он всё ещё не мог забыть того незавершенного разговора с Плантагенетом и – сам не до конца понимая, почему, - чувствовал себя виноватым. После того дня он несколько раз отправлял к Ричарду герольдов, и все они возвращались со словами, что король Англии отбыл по важным делам. Капетинг всё чаще ловил себя на желании написать письмо – такое, какие они писали раньше, с зашифрованными в первых строках посланиями. Когда он в последний раз прятал среди витых букв какую-нибудь заветную, особенно нежную фразу? Он едва мог вспомнить, и от этого становилось больнее. А при мысли, что отправить послание из дворца Танкреда и полностью ручаться за то, что никто не перехватит его, он не может, к отчаянию примешивалась безрассудная злость на самого себя. Филипп Август понимал, что Ричард прав: принять приглашение Танкреда было ошибкой. А покинуть дворец сейчас значило предстать перед сицилийцами, и без того уже с трудом терпящими присутствие крестоносцев на острове, в ещё худшем свете: оскорбить гостеприимство их нового короля. Покидая пределы города, Филипп успел заметить, какими мрачными и подавленными выглядят люди на улицах. Породистого вороного коня и всадника в подбитом мехом плаще проводили несколькими злыми взглядами. Теперь же, приближаясь к усадьбе, Капетинг увидел запертые наглухо ворота. Он спешился, постучал, и спустя минуту или две створки тяжело распахнулись. Сонный привратник объяснил, что ни хозяев, ни гостей замка сейчас нет. Ничего другого французу сообщить не захотели. Филипп развернул коня.Первую мысль – вернуться в Мессину – он откинул сразу. Та подавленность, в которой Филипп пребывал уже несколько дней, с головой выдавала его и вызывала слишком много любопытства у окружения Танкреда. Капетинг всю жизнь учил себя хотя бы ненадолго забывать о проблемах, но так и не освоил этого искусства, необходимого для ровного настроения. Он не мог появиться в городе, не найдя хотя бы какое-то решение, какой-то способ… а вот чего именно он хотел добиться, он не знал. Заставить шепчущихся замолчать? Они замолчали бы, если бы смилостивилась погода, а значит, и Господь. Но это было не в его власти. И, пожалуй… всё, чего ему хотелось, - увидеть спокойствие на лице Ричарда. И услышать слова о том, что для них двоих ничего не имеет значения. Ничего вокруг. А ещё… он хотел сказать это сам.Неожиданная мысль пришла ему в голову, и он устремился вперёд ещё быстрее. Теперь его целью была крепость Ла Баньяра. Дорога заняла немало времени, и всё же король Франции достиг стен этого небольшого бастиона, когда солнце ещё только начинало склоняться к дымчатому горизонту. Он не знал, какие указания отдал Ричард на случай появления под стенами чужаков, и поэтому ехал настороженно и медленно, чутко прислушиваясь, - не засвистят ли в воздухе стрелы. Но была тишина, нарушаемая лишь лёгким шелестом травы. Филипп опустил голову, замедлил шаг коня… и неожиданно услышал стук копыт за своей спиной. Несколько всадников приближались, и Филипп остановился. Прищурился, пытаясь рассмотреть лица и силуэты, появившиеся со стороны ближней апельсиновой рощи.Когда люди и лошади оказались на открытой дороге, Филипп не без удивления узнал в одной из всадниц Джоанну. На этот раз она была без лука, но на лошади сидела по-мужски, - и вместо платья одета была в темные штаны, остроносые сапоги и длинную тунику с раструбами. Но прекрасные волосы были аккуратно убраны назад, а лицо скрывала лёгкая вуаль, которую она только сейчас откинула, чтобы взглянуть на того, кто перегораживал ей, двум дамам и двум пажам путь.- Ваша светлость, - она поравнялась с королём Франции. – Удивительно то обстоятельство, что судьба вновь столкнула нас, когда я в неподобающем виде.- И очень неосмотрительно передвигаетесь без эскорта… - добавил Филипп, учтиво склоняя голову. – Ваш брат…- Мой брат напичкал этот лес англичанами, - лёгкая улыбка тронула губы. – Он никого не подпускает к этим стенам, свободна лишь эта, главная, дорога. Но скажите, что вас привело сюда? - Я хотел увидеть вас, - тихо произнёс Филипп. – Если бы вы могли уделить мне немного своего времени для беседы…Молодая женщина посмотрела на своих пажей и дам, замерших поодаль и взиравших с любопытством. Потом снова взгляд светло-синих глаз остановился на короле Франции:- Что ж… вечер ещё не поздний. Давайте же поспешим, я опасаюсь грозы.Всю дорогу до стен крепости они не говорили. Филипп ехал рядом с Джоанной, понурив голову. Он уже понимал, что сделал ошибку: о его появлении наверняка доложат Ричарду. И визит не обрадует короля Англии. Но пути назад не было, и король Франции опять взглянул на свою красивую спутницу. Она в ответ улыбнулась, точно угадывая его настроение, и сказала:- Я рада вам. Вечера здесь скучны, город был мне ближе.Вскоре король Филипп и леди Джоанна уже остались наедине в большой гостиной, где ещё до возвращения женщины растопили очаг. Королева присела на высокое деревянное кресло, Филипп остался стоять у огня. Что-то мешало ему даже поднять и отогреть закоченевшие на ветру руки. Сестра Ричарда отвела свой прищуренный взгляд от рыжего пламени и тихо спросила:- Вас угнетает что-то, не так ли, мой друг?Филипп посмотрел ей в глаза:- Я нарушаю все церемониалы, находясь здесь.Она устроила узкую руку на подлокотнике и подпёрла ею острый подбородок:- Поверите вы мне или нет… но теперь, когда мой почтенный муж в доме Господа, я стала менее внимательна к церемониалам. Ваше общество приятно мне, но пустых разговоров об условностях я не потерплю. Что заставило вас прибыть ко мне?- Ваш брат… - отозвался король Франции. – Мне не хотелось бы ранить ваше сердце, но…- Но длинный шлейф его прегрешений пополнился в глазах народа ещё и содомским? - в лице её ничего не дрогнуло. – О моём брате я слышу год от года, и каждая история красочнее прежней. Поверьте, я знаю, что в большинстве своём это лишь пустые разговоры. - Они губительны. Посмотрите, как беснуется погода и как напуганы этим люди.- Сицилийцы… - она откинулась назад, - в большинстве своём очень говорливый народ. Но говорят они больше, чем знают. И забывают то, что говорят, быстро.- Но… о вашем брате они говорят уже долго. И боюсь, они винят в своих бедах его.- Я смиренная сестра, - перебила Джоанна, явно показывая, что домыслы о короле Англии неприятны ей. - И всё, что я знаю о Ричарде, - то, что он доблестный воин и мудрый король. О том, кому принадлежит его любовь, мне не известно ничего, и я не желаю этого знать. Но даже если я узнаю что-то, что чернит его, я не стану любить его меньше. Потому… - снова лицо осветилось улыбкой, - что ничего другого не нужно моему брату от близких людей.Она замолчала. Филипп приблизился к ней.- Почему вы так бледны? – она подняла на него глаза. – Я сказала что-то, чем уязвила вас?Капетинг покачал головой. Он и сам не знал, что всколыхнули в нём эти простые фразы. Он мчался сюда просить совета и не знал, как сделать это, не раскрывая страшной порочной тайны. Но сейчас – прямо в эту минуту – он получил тот единственный совет, который ему могли дать. Который могла дать женщина. Сестра. Королева.- Что с вами?Когда он преклонил перед ней колени и припал губами к её руке, она чуть подалась вперёд с выражением удивления на лице, но с уст её не успело сорваться более ни звука – в коридоре раздались шаги, грохот, испуганные голоса… а спустя мгновение не запертая на засов дверь распахнулась. Ричард Львиное Сердце, король Англии, стоял на пороге. За спиной его толпились слуги, пажи, оруженосцы. Сделав стремительный шаг вперёд, он затворил дверь. И снова наступила полная тишина.- Сестра, что здесь происходит? – медленно спросил он.- Мы ведём беседу, - откликнулась Джоанна, не предпринимая и попытки встать.Филипп уже успел подняться с колен и теперь пристально смотрел в глаза Ричарду. Выражение лица английского короля всё ещё было яростным – но постепенно ярость сменяла печать бесконечной усталости. - Я не думал, Джоанна… - он подступил ещё на несколько шагов, - что ты так скоро забудешь своего достопочтенного супруга.Он упорно обращался только к сестре, бледные щёки которой окрасил гневный румянец. Но заговорила она так холодно, будто речь шла о совершенно посторонних вещах:- Произнёс ли ты эти слова, дабы меня оскорбить? Если да, то тебе пора бы запомнить, что оскорбления – последнее, что слушает королева. Я рада твоему прибытию, Ричард. Хочешь ли ты подогретого вина?Кулаки сжались. Ричард сделал ещё шаг, и теперь Джоанна наконец поднялась ему навстречу.- Помнишь ли ты… - легкая улыбка расцвела на губах, - как в детстве, разгневавшись, ты сломал тот лук, что сам же подарил мне?Ответом было молчание. Джоанна продолжила:- Значит, ты помнишь и то, как после этого я разбила тебе нос. И я сделаю это вновь сегодня, спустя шестнадцать лет нашей разлуки, если ещё раз ты оскорбишь меня. Что с тобой случилось, Ричард? Я не узнаю тебя.Плантагенет стоял, опустив голову. Наконец он медленно вскинул взгляд на Филиппа:- Зачем ты потревожил её?Король Франции удивился тому, что тон снова спокойный. Видимо, ледяное равнодушие сестры немного остудило Плантагенета, способного долго пылать лишь если для пламени находился ветер. С глубоким вздохом Филипп Август ответил:- Я всего лишь хотел говорить с королевой. Ничего, что могло бы прогневать тебя.В запальчивости оба они забыли про ?вы?, что не укрылось от Джоанны – Капетинг понял это по её прищуренным глазам. Однако, ничего не сказав, сестра Ричарда вернулась на своё место и грациозно села. Она не собиралась оставлять ссорящихся королей, не собиралась больше тратить на них слов и лишь смотрела - с таким же интересом, с каким кошка наблюдает за резвящимися мышами.- Говорили ли вы обо мне и моих прегрешениях? – Ричард подошёл вплотную. – Похоже, ты говоришь об этом со всеми, кого встречаешь на пути. Огорошенный, Филипп замер. Снова он поймал себя на безумном желании дать затрещину или выхватить меч. Прямо сейчас, забыв о присутствии королевы, о предстоящем походе, обо всех обязательствах. Слова предательски не находились, и он лишь смотрел на смуглое лицо, кусая губы и ожидая, что же будет сказано дальше. Но сказано не было ничего. И король Франции нашел силы сам подать голос:- Я ни за что не поступил бы так. Я обеспокоен и расстроен, и лишь это подвигло меня…- Пообещать Танкреду поддержку, если мне надоест его ложь и увёртливость?- Я ничего не обещал ему! – запальчиво возразил Филипп.- Даже защиту от моего гнева? Ты тогда уже знал, что гнев этот скоро вырвется?- Я всего лишь имел в виду…Ричард резко отошёл, будто только что заметил на коже короля Франции пятна проказы. Кулаки по-прежнему были сжаты. Филипп рассерженно шагнул к нему сам:- Я имел в виду, что в случае новой твоей ссоры с ним я примирю вас! Потому что мне надоело это безумие, эти тайны и эта постоянная готовность ударить! Это НЕ НАШ дом, Ричард. И здесь нужно хранить холодность!- А ночью ты забывал о том, что такое холодность… и что такое грех…Прежде, чем сказать это, Ричард наклонился и почти коснулся губами его уха. Жест был хищный, неожиданный, и Филипп в смятении замер. Джоанна не слышала последних слов, во всяком случае, король Франции надеялся на это. Очень резко он оттолкнул Плантагенета от себя и произнёс, чувствуя, что даже сейчас, в минуту злости, краснеет от одного звука низкого проникновенного голоса:- О грехах мы будем говорить вне стен замка.- Я не думаю… - медленно отозвался Ричард, - что мы о чём-либо ещё станем говорить. Я говорю лишь с верными союзниками.Филипп не успел до конца осознать смысл этих слов. Ричард Львиное Сердце отвернулся и направился к двери. Первый порыв – ринуться следом – был отметён. Вместо этого Капетинг бросил в широкую спину:- У того, кто владеет собой, все союзники - верные.Ричард снова смерил его долгим взглядом. Потом равнодушно отозвался:- Эти слова я сегодня уже слышал. Оставь их себе и запомни другие. Верные союзники – у того, кто честен.Дверь за ним захлопнулась. Филипп по-прежнему стоял недвижно. Он чувствовал себя так, словно его ударили и швырнули на камень, - боль была сильная и равномерная, не пульсировала, а медленно окутывала, сковывая тяжелой слабостью. - Клянусь, я… не предавал его.Он не знал, зачем сказал это. Сидящей рядом женщине было явно всё равно. Она приказала с беспощадной отчётливостью:- Клянитесь ему. И покиньте мой замок. Если, конечно, вы не хотите остаться к ужину.Последнюю фазу она добавила равнодушно, словно перед этим они говорили о погоде. Филипп сдавленно отказался. Джоанна встала и приблизилась к нему. Маска отстраненности, покоившаяся на её лице всё это время, неожиданно сменилась участием:- Мой бедный друг… если честно, мне трудно представить, как вы уживаетесь с Ричардом, ведь он не умеет проигрывать и так подозрителен... – она помедлила, – особенно к тем, кто смог заслужить его привязанность. - Я…?Я люблю его?. Эти слова чуть не сорвались с губ, но Филипп заставил их умереть где-то в горле. Склонившись в церемонном поклоне, он тихо произнёс:- Я готов идти с ним на эту войну. Даже если он не позволит идти рядом.Когда король Франции выпрямился, синие глаза, так похожие на глаза Ричарда, встретились с его собственными. Казалось... Джоанна всё поняла. И, сжав его руки, прошептала: - Тогда Господь убережёт вас обоих.…Филипп гнал коня так, что не сомневался в его скорой смерти. У короля Франции была лишь одна цель – догнать Ричарда. Сейчас, до того, как над ним нависнут стены города. Как можно дальше от Мессины, и тогда ничего не будет потеряно. Наконец, где-то посередине пути, знакомый силуэт возник в опускающейся темноте.- Ричард! - крикнул Капетинг и нещадно пришпорил лошадь. Ветер ещё сильнее засвистел в ушах.Король Англии обернулся. На мгновение Филипп подумал, что сейчас он пустит коня ещё быстрее, и понял, что в таком случае проиграет: его собственный жеребец уже двигался вперёд с трудом. Глаза его налились кровью, бока бешено вздымались, а в дыхании слышался жалкий полузадушенный хрип. Мысленно Капетинг молил Бога о том, чтобы ему дали хотя бы маленький шанс… И неожиданно Ричард остановил коня и спешился. Он ждал. Филипп наконец приблизился почти вплотную и хотел заговорить, но вдруг его перебили:- Ты подумал о том, что на тебя могут напасть? Тебе нельзя ездить ночью одному.От неожиданности Капетинг забыл всё, что собирался произнести. Ричард смотрел на него внимательно, но без каких-либо эмоций, и от этого сердце неприятно защемило. - Почему ты молчишь? Можно ли было говорить с ним, когда раз за разом он рушил все представления, какие возникали у короля Франции в голове? Все попытки предугадать поступки Ричарда оборачивались провалом. Это злило, Филипп ненавидел такие поражения. И в то же время…- Прошу… - выдавил он. – Поговорим, а лошади отдохнут.В молчании Ричард смотрел, как Филипп слезает с коня. Король Франции благодарно дотронулся до усталой морды своего скакуна. Тот, обнаружив неподалёку заросли травы, равнодушно фыркнул на хозяина и направился туда. Плантагенет посмотрел на животное:- Так же беспечен ты и по отношению к лошадям…Идя в сторону оливковой рощи, где можно было защититься от ветра, Филипп ответил:- Что ещё тебе не нравится во мне?Ричард промолчал. Но Капетинг чувствовал, что он идёт следом и не спускает с него глаз. Наконец ещё более густая темнота, образуемая деревьями, окружила со всех сторон. Филипп остановился и развернулся лицом к королю Англии. Он дрожал, не понимая, - от холода или от страха. - Просто скажи мне… - наконец он с трудом разомкнул губы, - что я могу сделать ради тебя. Но знай, что я не стану просить прощения, потому что не понимаю своей вины.Ричард вновь подошёл вплотную. От него исходил странный жар, не похожий на жар гнева или любви, скорее – на что-то болезненное, пугающее, опасное. Филипп хотел прикоснуться пальцами к смуглому лбу, но его руку резко перехватили – не причинив боли, но не давая и высвободиться.- Зачем ты к ней поехал?- Не ради той любви, о которой ты подумал.- А ради какой же? – глаза угрожающе блеснули.- Я хотел понять, как облегчить твою боль. Губы скривились:- И нашел плохого советчика.Какая-то птица протяжно закричала в отдалении. Филипп опустил голову и тут же вновь поднял её с упрямым выражением:- Нет.- И какой же совет тебе дала Джо?Неожиданно для себя король Франции увидел во взгляде Плантагенета ожидание и интерес. И понял, что от его ответа сейчас зависит всё.- Никакого, кроме одного. Ричард нахмурился. Не дав ему произнести ни слова, король Франции обнял его за шею и коснулся губами его губ. От неожиданности Плантагенет отступил к дереву, и Филипп тихо прошептал:- Это лучшее, что я могу сказать. В нём вся моя верность и вся искренность, на какую я способен. Я умею красиво говорить, но… не рядом с тобой.Ричард не двигался, но Филипп, теснее прижавшийся к нему, чувствовал, как участилось его дыхание. Выражение смятения, вспыхнувшее на лице, давало Капетингу надежду, что его услышали. Он с трепетом ждал. Король Англии закрыл глаза и глухо спросил:- Что ты обещал Танкреду? Он сказал мне…- И ты послушал его? – спешно и запальчиво прервал Филипп. - Наверняка он поведал тебе об армии французов, готовых атаковать тебя, если ты проявишь к нему неучтивость?- А этой армии нет?С горькой усмешкой Капетинг отпустил его, понимая, что ответных объятий не будет, и тихо отозвался:- Может быть, она даже и есть… но меня никогда не будет в её главе. Ричард молчал, не делая попытки приблизиться. - Всё, что я обещал Танкреду, - дружеская поддержка в случае, если ты станешь проклинать его слишком громко. А ты… - он опять не выдержал, отвёл глаза, но тут же вспышка отчаянного гнева заставила его вскинуться и повысить тон: - Стоит ему щёлкнуть перед твоим носом – и ты забываешь о том, как верил мне! На том лишь основании, что я живу под его кровом и говорю с ним. Скажи, Ричард… - заставляя себя снова говорить ровно, он закончил: - Неужели ты настолько презираешь меня, что считаешь, будто этого мне довольно, чтобы предать?.. Почему ты не веришь мне?Ветер прокрался между стволами, негромко заиграл листвой и заставил короля Франции поёжиться, сжаться. Ричард же, казалось, не замечал холода. Он словно окаменел. Капетинг нахмурился, обхватывая себя за плечи, не понимая, почему не спасает даже любимый плащ... плащ, подаренный ещё герцогом Аквитанским, не королём. Он уже не ждал ответа, когда вдруг Ричард прошептал:- Потому что меня предавали все. Раз за разом. Всю жизнь.- Танкред… - с усилием продолжил Филипп, - правит этим островом. Он здесь сильнее тебя. А ты разозлил его. Теперь он мстит, а ты винишь в этом меня. И…- И ты вправе убить меня, - глухо произнёс Плантагенет. Глаза блеснули: – Я стараюсь, клянусь Богом. Но я не могу научиться доверять до конца, даже...Не закончив, он сделал шаг, и неожиданно Филипп почувствовал крепкие объятья. Теперь этот исходивший от Плантагенета жар ощущался всем телом, и король Франции замер. Горькие слова иссохли в горле, сердце учащённо и испуганно забилось.- … тебе, - наконец прошелестело над ухом. – Год за годом я гублю тебя и не могу даже довериться тебе до конца. Чего я заслуживаю, не кары ли?- Нет… - Филипп осторожно поднял руки, обхватывая Ричарда за пояс, прижимаясь носом к вороту рубашки. – Чего угодно… только не кары.Они замолчали. Ветер начинал свирепствовать ещё больше, первые снежинки стали падать с неба.И осталось лишь отчаянное решение, принятое Филиппом ещё утром:- Завтра я… исповедуюсь. Едва ли эта тайна будет соблюдена. Пусть на острове говорят о нас обоих. Как только он произнёс это, руки Ричарда резко сжали его плечи. Отстранив короля Франции, Плантагенет пытливо всмотрелся в его лицо:- Не помутился ли твой рассудок? А что мы станем делать, когда наши армии откажутся подчиняться двум грешникам? Или ты предпочтёшь, чтобы нас с тобой вдвоём убила озлобленная толпа?Сказав это, Ричард тихо рассмеялся, но смех этот не был весёлым. Филипп с прежним упрямством вздёрнул подбородок:- В моём покаянии не будет ничего удивительного, ведь мы отправляемся на смерть. И я решил, что…- А я решил, что смогу пережить это один, - смуглый палец коснулся губ. – И я уже понял, как заставить их замолчать надолго…Филипп хотел спросить, как, но снова почувствовал, как его плечи нежно обхватили, и подался вперёд.- Ты весь дрожишь…- А ты обжигаешь… ты заболел? – шепнул он, гладя пальцами вздымающуюся под рубашкой грудь.- Не тревожься. Ни о чём.Только позже, когда они уже распрощались у стен города, Филипп вспомнил, что так и не получил ответа ни на один из двух вопросов. В эту ночь он спал очень плохо. А спустя несколько дней, 24 декабря…*… Господи, ты слышал каждую мою молитву и был мне спутником, наставником, учителем. А теперь я, Ричард Львиное Сердце, Раб и Король, молю о твоём прощении.Никогда я не был примерным твоим слугой, всякий раз мерзости жизни тянули меня к себе и, задыхаясь, я просил лишь о том, чтобы задохнуться ещё сильнее..Я не сдерживал страстей и потому окружал себя прекрасными мужчинами и прекрасными женщинами, предаваясь праздности и веселью.Я не прощал - и потому отверг невесту мою, Эллис Вексенскую.Я гордился – и потому был высокомерен с братьями моими.Я алкал власти - и потому завидовал отцу моему. Я ненавидел – и потому возрадовался смерти его, хоть и нет на мне вины за это.Я ненавижу по-прежнему – и потому желаю смерти многим из тех, кто был жесток со мной. Даруй же мне смирение, помоги найти его.Я желал – и предавался содомскому греху, всем его мерзостям. Но прости меня уже за то, что я любил и любить продолжу. Именем Твоим. И чужим, не произнесённым, но святым для меня. Я смиряю сердце и каюсь, я принимаю наказание и поднимаюсь с колен чистым. И я говорю вам, люди, собравшиеся здесь, что и вас я молю о прощении, в чём бы ни был мой грех в ваших глазах. Да благословит Отец вас. Да благословит нас всех. Amen. *Плети опускались… слова произносились. Филипп видел, что многие в толпе отворачивались, другие просто опускали глаза. Сам король Франции отчаянно давил желание броситься по снегу вперёд, закрыть Ричарда, не позволить этому безумству продолжиться. Наконец рыцарь, успевший ещё сильнее побледнеть, опустил на снег окровавленные плети. Один из прелатов начал читать протяжную молитву. Другие в молчании взирали на Плантагенета, не поднимавшего головы. В таком же молчании смотрели и люди из толпы – с суеверным ужасом и благоговением. Слова, сказанные английским королём, - молитва, исповедь и отчаянный крик о помощи одновременно – казалось, застыли в холодном воздухе, которым было нестерпимо больно дышать. Их искренность поразила всех – даже сицилийцев. Ни одного презрительного или гневного лица более не было видно. И наконец…- Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением Сына Своего примиривший мир с Собою и ниспославший Святого Духа для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. И я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа. Amen. Осененный крестным знамением, Ричард поднялся с колен, и толпа вдруг разразилась приветственными криками. От отвращения Филиппа замутило. Вчера они требовали изгнать крестоносцев с острова... а сегодня вопят о Божьей Благодати и прощении. Капетинг закусил губу и посмотрел на короля Танкреда. Тот в смирении сложил руки и смотрел на происходящее с выражением пастыря или отца. В эту минуту Капетинг как никогда остро понял, что завтра сообщит королю Сицилии о том, что вместе со своими придворными переселяется за черту города.Ричард поцеловал длань того священника, что перекрестил его. И толпа воронья и черни наконец расступилась, давая дорогу. Плантагенет так и не закрыл спины, а ступни его были босыми. Он шёл к воротам Госпиталя Иоанна Иерусалимского. Вскоре створки снова затворились за его спиной. Плети остались лежать на снегу, потом один из священников поднял их. Толпа уже почти рассосалась, и только множество грязных следов на выпавшем за ночь снегу ещё напоминало о чьих-то прощённых грехах. Прохладный ветер, казалось, немного утих, а когда король Франции запрокинул подбородок, то увидел просвет в сером небе. Солнце вызолотило всклоченные рваные облака, и робкие лучи прорывались к земле.Прелаты уходили один за другим, последним ушёл тот, что взял плети, - совсем молодой. Филипп проводил его долгим взглядом, потом пошёл в противоположном направлении. Он не отвечал ни на оклики, ни на учтивые поклоны. Он ничего не видел перед собой. Он искал место, где оставил коня, а, найдя его, помчался вон из города. Снова. Но этот манёвр был лишь обманом: уже спустя меньше, чем полчаса, Капетинг опять был под стенами и стучал в ворота.Он не надеялся, что монахи и женщины впустят его, и когда почтенного возраста госпитальер открыл одну из створок, Филипп почувствовал, что не владеет голосом:- Мне… нужно видеть короля Англии. Прошу. Это касается нашего отплытия.Мужчина, конечно же, узнал его и низко поклонился. Филипп нетерпеливо остановил его:- Я прошу…Через несколько минут он вслед за скромно одетой старой женщиной с закрытым вуалью лицом поднимался по широким, грубо обтесанным ступеням на второй этаж. Обитель госпитальеров была низенькая, всего из двух этажей, но длинная. Крепкие камни и система очагов надёжно хранили тепло, но всё равно Филипп снова дрожал. Он споткнулся, женщина мягко посоветовала ему не спешить. Давящая тишина заставила его ответить таким же шепотом. В полном безмолвии они ступили в длинный коридор, возле одной из дверей которого провожатая остановилась.- Поступок нашего светлого короля – подвиг… - почти неслышно произнесла она. - Будьте к нему добры, прошу. Сегодня ему достаточно горестей.- Вы говорите мне это лишь потому, что я француз?- Я говорю это лишь потому, что такие слова должны быть сказаны.Она отступила от двери. Филипп осторожно переступил порог. Внутри было почти пусто – только кровать, стол и очаг, возле которого сидел Ричард. Филипп видел лишь спину, покрытую кровоточащими рубцами, и золотые отблески огня на крепких широких плечах. На скрип двери Плантагенет не обернулся. Король Франции сделал несколько нетвёрдых шагов и тихо спросил:- Почему ты пришёл сюда?Не двигаясь, Ричард ответил:- Это лучшее место, чтобы залечить раны. Мне оставили снадобье и воду, и я…Новая волна боли заставила его замолчать и сгорбиться. Но ни одного стона так и не сорвалось с губ. Филипп приблизился и наконец, переборов тошнотворную, горькую жалость, опустился рядом на колени. Но так и не решился даже обратить взор на профиль Плантагенета.- Зачем ты позволил это, Ричард? Огонь взметнулся и снова прильнул к поленьям. Ричард поднял руку и поднёс её к пламени. Он ничего не ответил. Ответ был ясен без слов. Чтобы спасти их обоих. Но… ?Ты ведь не отрекаешься от меня??Это был единственный вопрос, который Филипп хотел задать. И который упорно не выходил, каждый раз обрываясь нехваткой воздуха. Вопрос, за которым стояло столько страха, что даже сейчас было слишком холодно. И вместо того, чтобы сказать хоть что-то на это болезненное молчание, он склонил голову и коснулся губами одного из рубцов на спине короля Англии. Они всё ещё саднили, от поцелуя остался привкус крови… но Филипп не отстранился, притронулся уже к другому и почувствовал, как Ричард снова замер, бессильно опуская руки.- Я не могу без тебя… - выдохнул король Франции. Ему хотелось обнять эти широкие плечи и прижаться как можно теснее, но страх растревожить раны был слишком сильным. И он тихо попросил:- Позволь мне остаться с тобой и помочь обработать эти следы. И…Плантагенет развернулся и мягко привлёк его к себе, всматриваясь в лицо. Капетинг не шевелился, даже не поднимал рук, чтобы не касаться спины. Ричард наклонился ниже, и, когда между их губами остался лишь дюйм, прошептал:- Я не знаю, боялся ли ты… но я отрекаюсь только от прошлого. Я раскаивался во всём… кроме тебя.В следующее мгновение король Англии накрыл поцелуем его рот… а огонь в очаге снова взметнулся и снова смиренно затих, превращаясь в ровное рыжее море…*… А на следующий день, в день Рождества, буря наконец начала отступать от острова… и никто до конца не знал, что именно стало тому причиной – раскаяние перед лицом Господа, выстоявшая в очередном бою любовь или просто переменившийся ветер...