Глава 4. Славный рыцарь (1/1)

Вторая декада августа выдалась прохладной и слякотной, но это не помешало более чем двум десяткам рыцарей, а также их порою довольно значительным кортежам съехаться в Фонтенбло. В первые же дни окрестности резиденции расцветились самыми пестрыми красками?— этому способствовали и раскинутые всюду походные шатры, и вывешенные на окнах самого замка гербовые гобелены, и нарядная яркая одежда, который стремились пощеголять не только богатые феодалы, но даже простой люд. Флаги, ленты, знамена, лошади всех мыслимых и немыслимых мастей, товары, которые привозили с самых дальних концов континента мелкие торговцы, чующие легкий заработок… Как и всегда, время турнира было временем, когда все реки стекались в одну точку?— Фонтенбло. Резиденцию французского короля.Деревянное ограждение и трибуны вокруг арены уже давно были готовы, отгремели первые бои, первые доблестные рыцари потерпели поражения. Наступило совсем недолгое затишье?— перед самыми жаркими сражениями для тех, кто вышел победителем. А сейчас люди просто гуляли, гомонили, прекрасно проводили время, наслаждаясь проглянувшим из-за клочковатых серых туч капризным солнцем.Таинственный рыцарь, сэр Леон из провинции Булонь, наблюдал за всем этим из своего шатра. Он одержал уже ряд зрелищных побед, его рыжий конь был резвее многих прочих. Рыцарь мастерски владел оружием, был неизменно галантен с дамами и успел даже сочинить несколько прекрасных куртуазных стихотворений.С ним на турнир прибыло лишь небольшое количество слуг, и уже это отличало его от прочих. Его таинственный герб?— три золотые лилии и лев?— гордо сиял над входом в шатер, полог которого всегда был задернут. Рыцарь избегал шумных пиров, ставших в эти прохладные дни особенно частыми, и никогда не снимал шлема, даже преклоняя колени перед королём и его супругой, которую избрал своей прекрасной дамой.Последнее давало новые поводы к пересудам, число которых возрастало раз от разу. Личность сэра Леона будоражила людское любопытство. Одни говорили, что рыцарь был когда-то обезображен проказой, другие?— что в крестовом походе сарацины изуродовали ему лицо и каким-то чудом он бежал из их плена. Третьи верили даже в то, что рыцарь этот слеп и лишь звериный слух позволяет ему побеждать.Сейчас сэр Леон смотрел на всех этих радующихся солнцу людей и ждал. Ожидание его было не напрасным?— вскоре повсюду началось заметное оживление, а потом раздался тоненький голос бегущего вперед герольда:—?Дорогу королю! Дорогу королю!Торговцы, гуляки, рыцари?— все расступались, склоняя головы. Филипп Август Богоданный шагал прямо и гордо, а рядом с ним шел, изображая на устах учтивейшую и подобострастнейшую улыбку, Джеффри Плантагенет. Король Франции и английский принц, казалось, были увлечены приятнейшей беседой, ничто не омрачало красивого лица Филиппа… лица, которым рыцарь молча любовался, ища хоть какой-то признак грусти и не находя его. Но потом взгляд его упал на плащ?— простой и грубо сшитый, какие носили скорее в прохладной дождливой Англии… нисколько не подходящий к дорогой одежде, скрывающий её, но дающий хозяину тепло. На лисьем меху. Такой знакомый…Рыцарь улыбнулся. Но никто не видел этой улыбки. Король и его гость скрылись в толпе.*… День 19 августа 1186 года выдался снова прохладным. Это был один из завершающих дней, лишь самые сильные и храбрые рыцари ещё бились друг с другом, прочие же уже наблюдали с трибун, обмениваясь предположениями и даже ставками на возможных победителей.Филипп ждал своего боя с нетерпением. Ему предстояло сразиться с Леоном Булонским, таинственным рыцарем, никогда и никому не открывавшим своего лица. Многих в окружении Филиппа возмущала такая дерзость, но сам юноша даже не пытался ничего узнать о своем противнике. Игра в таинственность увлекла его, к тому же… на некоторое время турнирная суета ослабила боль от тянущегося уже не первый месяц молчания Ричарда.Правда… Филипп всё равно писал письмо за письмом, каждый день, и мучительно не решался отправить их. Мучительно ждал, что всё же получит ответ на то, в котором он умолял о мире. Время шло, а писем не было.И всё же… растущая с каждым поколением Капетингов тяга к сражениям милостиво давала о себе знать: утром того дня Филипп думал лишь о своем поединке.Они защищали честь одной и той же дамы, и это придавало сражению некий особый ореол романтичности. Менестрели, собиравшиеся наблюдать бой, наверняка уже заранее сочиняли о нём стихи. Изабелла, тоже оживлённая, сияла и казалась как никогда прекрасной?— как и всякая женщина, она наслаждалась рыцарским вниманием и расцветала с каждым днем. Согласно традиции, по которой дамы перед поединком всегда дарили своим рыцарям какую-нибудь особую вещь, она отдала Филиппу свой вышитый платок, а склонившемуся перед ней в глубоком поклоне сэру Леону?— ленту с платья. Когда рыцарь поблагодарил её, Филиппу на миг показался знакомым этот голос, но… он тут же отбросил эту мысль: тяжёлые шлемы искажали любые звуки человеческой речи.Филипп плохо помнил коротенькую мессу, которую, как и всегда, отслужили перед началом боёв?— священник просил господа защитить храбрых воинов и сохранить им жизнь. Плохо помнил первые три поединка, в которых выбыло ещё три рыцаря?— даже приветствуя победителей, он не слышал их голосов и не видел их лиц. Единственное, что ему запомнилось?— треск одного из копий и глубокая рана, которую получил один из проигравших. Подобное никого не удивило: на турнирах такое происходило довольно нередко (*).Он очнулся от некоего подобия сна, уже облачившись в кольчугу (**) и оседлав коня. Оруженосцы отступили, арена раскинулась вокруг гудящим многоголосым чудовищем, пестреющим множеством красок. Перед глазами короля стояли лишь яркие пятна вместо лиц, всё, что доносилось до слуха, сливалось в монотонный шум, хотя до этого Филипп почти совсем не замечал, что волнуется. Герольд объявил сначала Филиппа, потом?— его противника, который стоял, казалось, бесконечно далеко. Конь угрожающе наклонил голову, переступая с ноги на ногу. Рыцарь был спокоен…Турнирный судья властно махнул рукой, и Филипп привычно пришпорил своего коня, держа копьё наизготовку. Теперь к гулу, крикам и аплодисментам прибавился стук копыт и свист ветра. Соперник приближался с каждой секундой, Филипп наконец ударил, получил удар такой же силы… оба они усидели на своих конях, копья остались в целости. Они разъехались на противоположные концы арены, под радостные и оживленные возгласы зрителей. Большинство, конечно, болело за своего короля, но находились и те, кто выкрикивал имя Леона Булонского. Филипп улыбнулся. Вторая атака должна была быть победной. Он это знал.Новый сигнал к сближению, снова стремительный свист воздуха в ушах, громкие крики с деревянных трибун, сплошное мелькание цветных пятен, и…Треск ломаемого копья был пронзительно громким, его Филипп ощутил даже острее, чем полученный удар. Казалось, его нанесли вскользь, но почему тогда во рту появился знакомый вкус крови, а небо внезапно взлетело ещё выше, чем было? Филипп лежал на земле, а выбежавшие оруженосцы удерживали его коня?— опасаясь, что тот затопчет хозяина. Противник, развернувшись, наблюдал. И его взгляд обжигал, даже через шлем. Так, как раньше обжигал Филиппа взгляд лишь одного человека. Человека, от которого он так долго уже не получал писем.—?Ричард… —?прошептал юноша, пытаясь подняться.И тут же испуганно отринул эту мысль. Не хотелось новой боли.Противник спешился, Филипп не сводил с него глаз. Лёгкость, с которой облаченный в кольчугу рыцарь двигался, казалась знакомой. Зрители заходились торжествующими криками, поднимались со своих мест, высоко вскидывали знамена?— но всё было где-то далеко. Мучительные сомнения одолели французского короля.—?Поднимайтесь, ваше величество,?— рыцарь протянул руку в защитной перчатке из грубой толстой кожи.И Филипп крепко её сжал.Когда через несколько минут громогласно, под рев сотен голосов, объявили победителем Леона Булонского, Филипп покорно склонил перед ним голову, ощущая, как лихорадочно бьётся собственное сердце. Вместе они проследовали к прекрасной даме, сошедшей с трибун им навстречу. Изабелла смотрела с некоторым удивлением: она, да и никто, не ожидал поражения Филиппа. Но когда она заговорила с победителем, голос был нежным и спокойным:—?Примите мои искренние поздравления, вы одержали блистательную победу.—?Я сражался с вашим именем на устах,?— глухо ответил рыцарь. —?И с вашей лентой у сердца.Филипп почувствовал, как что-то больно укололо его сердце. Он не мог дать имени этому чувству, не хотел давать и лишь опустил глаза, крепко стискивая зубы. Изабелла, смущенная, улыбнулась:—?Снимите шлем, чтобы я наконец смогла увидеть ваше лицо. Я прошу об этом уже не в первый раз…—?Тайна должна оставаться тайной до самого конца,?— ответил сэр Леон, снова слегка наклоняя голову.—?Как вы жестоки, мой доблестный друг, —?ответила супруга французского короля.И тогда сам он, очнувшись от странного оцепенения, подал голос:—?Прошу вас… как ваш поверженный противник, я имею право на последнее желание.Рыцарь медленно повернул к нему голову.—?Вы имели бы его, если бы я собирался убить вас. Но мы не на войне и не на казни.—?И всё же. —?Придавая твердость своему тону, Филипп продолжил:?— Я ваш король, и я прошу, не терзайте более моё любопытство. Откройте лицо.Некоторое время рыцарь молчал. Потом кивнул:—?Хорошо. Я открою его. Но лишь вам. Если вы действительно хотите этого.—?Хочу,?— быстро сказал Филипп и жестом указал на проход между трибунами:?— Идёмте.—?Мой супруг упрям, простите его.?— Изабелла улыбнулась рыцарю. —?Я приглашаю вас на наши места, возвращайтесь скорее.—?Это великая честь,?— учтиво ответил рыцарь и кивнул Филиппу:?— Идемте, если вы не передумали.Под вновь нарастающий шум?— готовился следующий поединок, тот, в котором должен был участвовать Джеффри Плантагенет,?— они прошли меж деревянных рядов, обогнули их и скрылись от посторонних глаз в тени нескольких старых деревьев. Филипп к тому моменту не мог унять бешено бьющегося сердца, ноги у него подгибались. Он хотел что-то сказать, но рыцарь неожиданно склонился перед ним:—?Мой сюзерен… —?Рука скользнула к ножнам на поясе. —?Узнаёте ли вы этот меч? Я возвращаю его вам.Клинок из оружейной комнаты Тибо де Блуа тускло блеснул в дневном свете. Филипп почувствовал ком в горле.—?Помогите мне снять шлем.Протянув руки, юноша взялся за прохладный металл, ослабил фиксирующие крепления… и вот уже Ричард выпрямился, с прежним вниманием глядя на него:—?Здравствуй, Жан из Шампани.Филипп не знал, что сказать. Все те слова, которые проносились вереницей в его голове, куда-то исчезли. Страх и смущение полностью лишили его способности думать, и он только смотрел на рыжеватые растрепанные волосы и смуглое усталое лицо, которого не видел столь долго. Силы нашлись лишь чтобы произнести одну фразу:—?Ты здесь…Ричард по-прежнему держал в руках меч, и, переведя на него взгляд, Филипп тихо спросил:—?Неужели ты действительно придумал всё это лишь ради того, чтобы вернуть мне его? Тогда ты сделал это зря: не приму. Только если…Он осёкся. Ричард не сводил с него глаз, и вновь, как и всегда, Филипп потерялся. Плантагенет сделал ещё шаг навстречу. Лицо его не выражало, казалось, никаких эмоций, даже глаза были холодными, но в изгибе губ чувства всё же скрывались. Французский король не мог понять их. Презрение? Отвращение? Злость?—?Как больно, чёрт возьми… —?прошептал вдруг Ричард, слегка наклоняя голову. —?Договаривай, Филипп. Если что?Теперь он держал меч за рукоять, в опущенной правой руке. Левая коснулась плеча французского короля и провела по его шее. Прикосновение грубых жестких пальцев заставило вздрогнуть и сжаться, таким же задушенным и робким получился ответ:—?Только если… вместе с ним ты вернёшь мне то, что осталось от моего сердца.Плантагенет молчал. И Филипп, наконец собравшись с силами, воспользовался этим. Первым порывом было рухнуть на колени, но гордость всё же не позволила этого. Король Франции лишь поднял глаза и, больше не отводя их, заговорил?— быстро и запальчиво:—?Ричард… я не мог поступить иначе, Раймонд напомнил мне о долге. Он помог мне, когда меня предали все прочие, и я должен был помочь ему, даже если…—?Я знаю это,?— тихо отозвался Ричард. —?Теперь я это знаю.—?Я не вправе был так поступать, но…—?Нет, Филипп. Ты должен был поступить именно так. И ты поступил. Так было и будет всегда. Я просто…Неожиданно он слегка покачнулся. Филипп подошел на последний разделявший их шаг, коснулся ладонями скул Плантагенета и поднялся на носки, пытливо глядя в лицо:—?Что с тобой?—?Ничего,?— он улыбнулся. —?Удары Раймонда были сильными, но ты бьешь сильнее. И не промахиваешься. Филипп посмотрел себе под ноги.—?Прости, но твои удары принесли мне не меньше боли, и я говорю вовсе не о том, после которого упал с коня. Зачем ты приехал, Ричард? В твоем последнем письме ты…—?Я… не смог,?— коротко ответил Ричард.Слова заставили Филиппа замереть. Он снова вгляделся в голубые глаза, ожидая. Но Ричард молчал. Только ладонь с прежней ласковой осторожностью касалась шеи юноши, иногда зарываясь в волосы.—?Прости… —?выдохнул Филипп. —?Опять… неужели так будет всегда? Одни и те же слова, одни и те же поступки. За что?Ричард не ответил. Пальцы разжались, меч упал на траву. Рука коснулась пояса французского короля, привлекая ближе. И всё остальное моментально померкло, как только Филипп прижался щекой к кольчуге простого грубого плетения, а Плантагенет крепко обнял его за плечи. Да. Именно так. Одни и те же слова, одни и те же поступки, одни и те же предательства во имя долга, и…—?Если ты сейчас не поцелуешь меня, я умру,?— прозвучало совсем на ухо.Филипп не заставил его повторять. Поцелуй после долгой разлуки всегда кажется особенно нежным, а поцелуй после разлуки, которая прикинулась вечностью, нежнее в тысячи тысяч раз. Проходит какое-то время?— и вслед за нежностью возвращается страсть.Вжатый в поверхность ствола старого дерева, Филипп чуть приподнял подбородок, чувствуя жаркие прикосновения губ к своей шее. Это было счастьем, порочным и опьяняющим,?— дотрагиваться до кожи Ричарда, гладить ладонями его волосы, скулы, лоб, прижимаясь ещё теснее и не ощущая даже холода кольчуги, её тяжести и ноющей боли, которую она причиняла плечам и спине. А с неба снова падали капли дождя, как и несколько лет назад, когда поцелуй был первым и нёс с собой запах елового леса и мшистой земли. И остановиться было невозможно.Они не слышали даже аплодисментов и топота людей, встречавших участников последнего на сегодня поединка?— Джеффри и его противника из Фландрии, совсем юнца, чуть старше, чем был Филипп, когда вступал на трон. Не слышали, как рыцари выехали на арену. Не знали, что Почетный Судья, решив, что король отправился сменить турнирное облачение на прежнюю одежду, сам объявил начало поединка?— с милостивого позволения королевы Изабеллы.… Они лишь чувствовали, что дождь усилился, и это заставляло их сильнее льнуть друг к другу, забывая обо всем?— об опасности быть замеченными, о близости переполненных трибун, о топоте лошадей, который даже отсюда был отчётливо слышим, и…В тот момент, когда древко копья почти вмяло кольчугу в грудную клетку Джеффри Плантагенета, королева вскрикнула, но её крик тут же утонул в море других. Все смотрели, как конь, потеряв равновесие, заваливается на бок: в жидкой грязи у него подвернулась нога. Но дело было вовсе не в лошади. Сраженный Джеффри оказался на земле чуть раньше и с того мгновения не предпринял ни единой попытки подняться.Оруженосцы выбегали на арену один за одним. Ничего не понимающие люди вставали со своих мест, их крики становились всё громче, всё отчетливее, разрубали пелену дождя, и тогда… грянул гром.Король Франции замер. Ричард отстранился от него, чутко прислушиваясь:—?Что происходит?Очень быстро они вернулись на арену. Как раз в тот момент, когда оруженосцы снимали шлем с поверженного на поединке рыцаря в пробитой кольчуге. Первым, что увидел Филипп, были широко распахнутые глаза, смотрящие в небо и совершенно неподвижные. Джеффри Плантагенет был мёртв. Такие же широко распахнутые глаза были у спешившегося противника Джеффри. Только живые. Прежде, чем выйти из тени, Филипп прошептал:—?Клянусь, это не моя вина…*Если бы он только знал, чем обернется для него этот отчаянный бросок к Парижу, вся эта безумная игра в таинственного рыцаря.Ричард стоял и смотрел на мертвое тело своего брата, уже подготовленное к похоронному обряду.Он умер мгновенно, от первого же удара. Юноша, с которым Джеффри бился, не рассчитал своей силы: это был первый его турнир, и нередко в боях он бывал неосторожен, но к такому эта неосторожность привела впервые.Ричард вглядывался в лицо с аккуратно закрытыми рукой священника глазами. Как и стоя когда-то перед мертвым Генри, он не мог понять, что испытывает, и осталось ли в нём ещё хоть немного боли для того, чтобы скорбеть, или вся она давно иссохла.Никто так и не узнал настоящего имени славного рыцаря сэра Леона. Знали лишь, что он, как и многие, покинул Фонтенбло в тот самый день, когда прибыл из Аквитании Ричард Плантагенет, старший английский принц. И что король Филипп встретил его с особой, нескрываемой теплотой, как будто недавней размолвки и не было.Первое, что смог выговорить юный правитель Франции, было тихое ?Клянусь, это не моя вина!?. А вскоре после этого он подошел и без сил опустился на колени перед мёртвым Джеффри. И наблюдавший за ним из тени трибун Ричард хорошо понимал, что не скорбь подкосила его ноги, а лишь страх. Страх, что он, Ричард, сочтёт его виновным. Как наверняка подумает отец, который уже обещал прибыть как можно скорее…С того момента у них долго не было возможности поговорить,?— пока наконец не пришло время ?приехать? в Фонтенбло?— час назад, и сразу же он направился туда, где покоилось тело брата: под своды подземелья резиденции, в пронизывающий холод. Последний их разговор, в тот день, когда Джеффри сидел в подземелье, неожиданно остро возник в его памяти. Как и всегда, брат прилагал все усилия к тому, чтобы унизить его, чтобы блеснуть своим незаурядным умом, чтобы посмеяться над нежеланием Ричарда знать о чьих-либо интригах. И всё же… именно из-за того разговора Ричард окончательно осознал нечто очень важное. Бесценное и бесповоротное.—?Если бы не ты, я не вернулся бы в Париж,?— он мимолетно коснулся пальцами холодного запястья. —?Прощай, Жоффруа. Упокой Господь твою душу.На следующий день, во время похоронного обряда, Ричард был в стороне от всех. Он не говорил с отцом и прибывшим вместе с ним Джоном, успевшим сильно вытянуться в росте и обзавестись новыми прыщами. Не проронил ни слова на приветствия знакомых баронов. И не подошел к Филиппу, бросавшему на него иногда взгляды. Ни к кому из них Ричард не чувствовал злости. Он вообще ничего не чувствовал?— только пустоту. Вскоре тело опустили в землю.Дождь в этот день лил ещё сильнее, чем раньше. В молчании люди разъезжались и расходились, говоря последние слова сочувствия королю Генриху. Постаревшему и поседевшему так, будто за неделю прожил несколько лет. Когда старый король попытался подойти к Ричарду, тот отвернулся.В резиденции Фонтенбло всё равно оставалось очень много людей. Далеко не все рыцари, прибывшие по личному приглашению королевских особ, успели уехать, несмотря на то, что турнир был отменён. Многие, особенно гости из Нормандии и Бретони, ждали английского короля, чтобы отдать последние почести его погибшему сыну. Далеко не все из них хотя бы знали Джеффри в лицо, но так ли это важно? Ричард прошел в жилое крыло?— то, где находились отведённые ему покои. Время было позднее, и испытываемая усталость, казалось, усиливалась с каждым шагом. Даже несмотря на то, что кладбище осталось позади, он никак не мог согреться.Комната встретила его тишиной и пустотой. Единственное, что хоть немного оживляло её,?— ярко натопленный камин. Рыжие языки пламени весело плясали в нём, потрескивая и быстро пожирая крупные поленья. Ричард помнил эту комнату?— в ней он жил тогда, несколько горьких лет назад, когда Филипп впервые пригласил его сюда. Тогда многое было иначе.Плантагенет опустился на медвежью шкуру, садясь поближе к огню и протягивая руки?— в слепой надежде, что вместе с ними отогреет сердце. Чьи-то ладони вдруг мягко закрыли ему глаза. Ричард не двигался.—?Прости меня. Я…—?Я все знаю,?— глухо отозвался Ричард. —?Не казни себя. И… сядь ко мне поближе.Филипп быстро опустился рядом. В этом движении было столько искренней порывистости, что Ричард с трудом удержал улыбку. Он притянул Филиппа к себе, чувствуя, как руки крепко обхватывают его пояс. От длинных волос пахло дождём. Король Франции казался каким-то неземным существом, и от этой иллюзии в горле встал странный ком.—?Я отменю турниры,?— глухо произнес юноша.—?И этот мир станет ещё более скучным и убогим? —?приподнял брови Ричард. —?И все заплывут жиром, став такими же, как мой брат?—?На его месте мог быть ты, если бы… —?он запнулся. —?Неважно…Они замолчали. Огонь потрескивал. Ричард видел в его пляшущих силуэтах рыцарей-конников, мчащихся в атаку. Он отвернулся, потом прижался губами к макушке Филиппа, не выпуская его из объятий. Король Франции тихо спросил:—?Ты продолжишь войну?—?Ты знаешь. Она идёт прямо сейчас.—?Знаю…—?Рано или поздно я одержу победу. Я хочу этого. И это произойдёт.—?Но ты все-таки приехал… —?юноша поднял на него взгляд. —?И я благодарю Господа за это. Если бы ты мог представить, чем были для меня эти месяцы твоего молчания, если бы…Ричард понимал это. И испытывал странную смесь вины, тоски и осознания своей правоты. Лучше бы он молчал и дальше, лучше бы не приезжал, по крайней мере, пока не закончится эта война. Потому что боль, которую он чувствовал, находясь на расстоянии и зная, какие обязательства связывают Филиппа с графом Раймондом, была слишком сильна. И от каждого прикосновения и поцелуя, от каждой из этих минут наедине она нарастала. Но… сил разомкнуть объятья по-прежнему не было. Он сделает это только завтра. На рассвете.Ночь они провели вместе, на этой знакомой кровати, за наглухо запертой на засов дверью. Никто не потревожил их, не украл ни одной секунды. Засыпая рядом с Филиппом, прижимающимся к нему и осторожно целующим его шею, Ричард думал о том, что следующий день будет пронзительно-ледяным и дождливым.А следующим утром он снова оставил Париж.