Глава 5. Договоренности и обещания (1/1)

Мир, порожденный горем, всегда краток. Таким были и те дни, что Ричард провёл в Фонтенбло. Стоило ему вернуться в свою Аквитанию?— и прежняя вражда возобновилась.За время что он отсутствовал, Раймонд Тулузский захватил ещё несколько приграничных замков и сжёг две деревни, которыми Ричард особенно дорожил,?— вместе с мельницами, виноградниками и даже полными дичи лесами вокруг. Ему дали отпор, но потерянного было не вернуть. И всё, что оставалось Плантагенету,?— готовить силы для нанесения своего удара. Такого, после которого противник не посмеет подняться.У короля Генриха осталось лишь двое сыновей: сын любимый и сын?— кровный враг. Маленький Джонни вырос и из маленького Джонни превратился в принца Джона Безземельного. Прозвище это было унизительным, но на тот момент правдивым?— владения Джеффри вернулись к отцу его вдовы, король английский на них более не претендовал, а Ричард упорно боролся за свою родную Аквитанию и не менее родной Мэн. Время шло?— и ничего не менялось. Мир не наступал.Зима приближалась. Видя, как голодают люди, Ричард с отчаянием осознавал, что не продержится так слишком долго. Если раньше он ещё мог противиться непрерывному давлению с обеих сторон, то теперь у него оставалось всё меньше сил.Он не решался написать письмо Филиппу, ведь его отъезд из Фонтенбло был практически бегством: тем ранним утром он просто перенёс спящего юношу в его покои и уехал, ни с кем не прощаясь. Он знал, что находится на грани: ещё одна улыбка?— и преклонит колени, ещё один поцелуй?— и не сможет уехать. И поэтому впервые в жизни он сбежал, и сбежал не с поля битвы, а от самого родного человека, какой когда-либо был рядом. От самого родного врага. Это жгло его невыносимым пламенем.Между тем новости из Палестины в последнее время приходили одна за другой. Прежнего короля?— Балдуина IV, умершего от проказы,?— сменил временный правитель, Ги де Лузиньян. Всё новые и новые рыцари отправлялись через море, и всё меньше их возвращалось назад. Всё чаще шли разговоры о Саладине?— ?хаттинской лисице?, ?победителе Креста?, ?чуме из Египта??— как только не называли этого человека. Султан, раньше ещё каким-то чудом удерживаемый силами Балдуина, ныне отказался от коротких перемирий с врагами его веры. Храбрость и ум этого человека были столь незаурядны, что планы его оставались туманными даже для величайших магистров рыцарских орденов. А его жестокость… она была отдельным предметом пересудов.Саладин появлялся всегда внезапно, моментально обнаруживал слабые места крестоносцев и атаковал?— беспощадно и стремительно, сметая все боевые построения и разрушая все стратегии, разгадывая их с той лёгкостью, с какой ребёнок разгадывает немудрёные загадки своей кормилицы. Чем больше Ричард слышал о нём, тем сильнее становилось его желание вызвать этого человека на бой?— однажды, когда у него более не будет возможности оставаться в континентальных владениях. Когда наступит время для настоящий войны. И… когда Филипп Капетинг будет стоять с ним плечом к плечу.Его новая попытка заключить перемирие с отцом была принята насмешливо: Генрих совершенно не рвался в крестовый поход, по его словам, ?время терпело?. Вместе с отказом Ричард получил от него новую атаку, в ходе которой наёмники островного королевства почти полностью оккупировали западную часть Аквитании. А в восточной всё ещё шли бои с графом Раймондом.В один из таких вечеров Ричард всё же решился. И медленно обмакнул в чернила перо…Дорогой Филипп,Мне не хотелось признаваться в этом, но если бы только ты знал, как сильно я устал и как истощены мои земли. Война иссушает всё, что я вижу вокруг себя, и то великолепие, которое некогда открывалось тебе, поблекло. Я не намерен просить пощады у графа Тулузского, ибо уверен, что вовсе не проигрываю ещё в этой войне?— его силы так же подорваны, как мои, особенно после той эпидемии, что свирепствует сейчас в северных его владениях. Я лишь прошу тебя по мере сил способствовать перемирию между нами, быть третейским судьёй.В этом коротком письме тоже не будет загадки, но если я снова увижу тебя и мирная договоренность будет достигнута, ты услышишь их множество, я обещаю тебе.Ричард ПлантагенетПослание было отправлено следующим же утром, и, провожая взглядом всадника, увозившего его, Ричард надеялся, что никакой беды не случится…Если бы он знал, что уже через несколько часов это письмо оказалось в сухих мозолистых руках Раймонда Тулузского. Внимательно прочтя его, мужчина ненадолго задержался взглядом на слове ?загадка?, но быстро отбросил удивление в сторону. В конце концов, загадки его не интересовали. Его интересовало то, что игра в очередной раз была проиграна. Глупый мальчишка на французском троне обязательно согласится. Если, конечно, получит листок, который Раймонд только что бросил в камин.*Осень уже вступила в свои права, и Париж снова оказался в осаде дождя. Потоки грязной воды текли по плохо вымощенным улицам, сырость и холод опять стали привычными гостями, которых можно было выгнать лишь жгучим пламенем в камине. Время тянулось очень медленно, и, казалось, готово было совсем замереть. В такие ночи Филипп всегда спал плохо. Он не любил мелькание молний, оно казалось ему самым искренним и самым яростным проявлением Господнего гнева. Он сжимался в своей постели и совсем по-детски накрывался одеялом с головой. Так было всегда. Но в последние время это стало особенно мучительным?— каждая грозовая ночь несла с собой воспоминания. О том, как в Фонтенбло он в такие ночи прижимался к Ричарду, зажмуриваясь и слыша над ухом его смех: Плантагенету страх грозы казался нелепым.Сидя на краю постели, он всматривался в окно. Он думал о прошлом, перебирал в голове воспоминания?— одно за другим, не задерживаясь ни на каком подолгу. Ему было неспокойно. И он знал, почему.Раймонд Тулузский был гостем в его резиденции уже третий день. Старый граф привёз множество самых разных новостей?— о Палестине, об островной Англии и, конечно, о непокорной Аквитании и её правителе. Мать и Изабелла обрадовались ему, как обрадовался и приехавший две недели назад дядя Гийом. Все они наперебой говорили, а Филипп обычно слушал?— в молчаливой сосредоточенности. Он не мог забыть о том, что в то время, когда этот человек пьёт вино из их подземелий, его рыцари жгут деревни Ричарда, а может быть, штурмуют один из его замков. Эта мысль терзала его каждый раз, когда глаза графа Тулузского останавливались на его лице. Тяжёлый взгляд, едва прикрываемый дружелюбным снисхождением, напоминал о долге. И из-за этого взгляда, отпечатавшегося в памяти, как след на воске, он не мог сейчас уснуть. Юноша медленно поднялся и взял свечу.Когда Филипп, покинув покои и пройдя часть коридора, вошёл в одну из любимых своих гостиных, то обнаружил там ярко горящий огонь. Фигура в глубоком кресле чуть подняла голову:—?Мой юный король? Вам тоже не спится?Голос, вкрадчивый и глухой, заставил Филиппа на секунду замереть. Граф Раймонд. Встреча, которой он желал меньше всего на свете. И, тем не менее, любезно улыбнувшись, он кивнул:—?Мне мешает гроза. И я хочу подождать, пока она пройдёт.—?Удивительное дело,?— граф указал ему на кресло. —?Мы с вами похожи, я тоже немного боюсь грозы. Присядете?Уже само то, что граф предлагал ему сесть в его же собственном доме, могло бы привести Филиппа в ярость. Но он сдержал её и приблизился. Ему не хотелось думать о предыдущей фразе графа, и всё же не думать не получалось. Слова задели его, он возразил:—?Едва ли я хоть в чём-то похож на вас, милорд.Граф тихо засмеялся:—?Как и я, вы стараетесь править мудро. Ваша ответственность больше, но всё же… неужели вы станете отрицать это?—?Я молод для мудрости,?— тихо отозвался Филипп.—?Тогда я для неё стар. То, что она приходит с возрастом,?— заблуждение, которым тешат себя старики, ибо более тешиться им нечем.—?И когда же она приходит, если не с сединой? —?Филипп поставил руку на подлокотник кресла и опустил на неё голову.—?Когда страдает сердце, мой друг. Только тогда.—?Вот как…Раймонд Тулузский сделал глоток из стоявшего на низеньком столе кубка, потом тронул пальцами с крепкими желтоватыми ногтями ножку второго, пустого:—?Желаете причаститься?—?Не сейчас,?— несколько удивленный, отозвался Филипп.—?А зря. Я думаю, каждый кубок стоит пить так, будто отходишь к Господу. Всё же Его пути так неисповедимы…Филипп промолчал. И заговорил о том, что больше всего тревожило его:—?Как обстоят ваши дела с Аквитанией? Не получали вестей?Глаза графа снова встретились с его глазами. Пальцы быстро отдернулись от ножки бокала и начали постукивать по столу:—?С переменами, мой сюзерен. К сожалению, едва ли я смогу исполнить ваше желание и отобрать у Плантагенетов земли… Ричард сражается отчаянно, совсем как лев. Вам ли не знать этого? В отличие от вас он не знает милосердия, и если бы вы знали, скольких воинов я потерял.Граф Раймонд ждал, взгляд его был цепким и обжигающим, и лишь огромным усилием Филипп не выказал никаких эмоций. В молчании он посмотрел в окно, потом оправил свой халат. И наконец обратился к собеседнику с равнодушно-учтивой интонацией:—?Вы явно знаете о моих желаниях чуть больше, чем я. Плантагенеты на данный момент не являются моими врагами. Они мои вассалы. Как и вы.—?Не совсем так,?— с той же мягкостью ответил граф. —?Вы ведь видите больше, Филипп… никак иначе.—?Что я должен видеть? —?ощущая, как усиливается тревога, король Франции сцепил пальцы обеих рук и сложил их на груди.Граф рассмеялся:—?Подумайте… я не имею в своих жилах той доли королевских кровей, какая ставила бы меня в один ряд с вами. Плантагенеты же?— короли. И неужели вы думаете, что эта традиция?— то, что один король присягает на верность другому королю,?— просуществует долго? Генрих Короткий Плащ присягал вашему отцу. Присягал и вам. Но его сын вам уже не присягнёт. Он горд.—?Джон Безземельный? —?произнеся это имя, Филипп уже знал, что ответ будет отрицательным.—?Ричард Да-и-Нет. На жизнь этого Джона я не поставлю и одной золотой монеты. Хотя… даже он столь запальчив, что может отвернуться от вас. И именно поэтому… —?вновь губы искривила слабая улыбка,?— я опережаю ваши желания, мой сюзерен. Рано или поздно вы захотите объединить Францию. И англичане будут вам помехой. Почему вы так смотрите на меня?—?Ерунда,?— Филипп быстро провел рукой по своим глазам и улыбнулся, борясь с собой, с каждой секундой всё мучительнее. —?Вы говорите о временах слишком дальних. Я не уверен, что доживу до них. Пока мне нужен мир с Англией. И будет нужен ещё долго. Поэтому то, как вы действуете…Граф неожиданно поднялся во весь рост и подступил к креслу Филиппа. Фигура его на фоне вспышки молнии за окном казалась грозной, несущей опасность. Хищник наконец шёл в прямую атаку. Но Филипп не шевельнулся и не опустил глаз. Раймонд Тулузский, заметив это, замер и улыбнулся:—?Как же вы всё-таки ещё юны. Поверьте, я действую во благо?— и своё, и ваше. И всегда буду действовать только так.—?Я тоже,?— отозвался Филипп и, более не считая нужным соблюдать церемонии, забрался в кресло с ногами. —?И не пугайте меня подобными резкими движениями, я вас прошу.Граф отошёл с прежней терпеливой улыбкой, но в глубине глаз король Франции успел различить искорку раздражения. Раймонд недоволен был тем, как повел себя Филипп. Но, как и всегда, постарался не показать этого. Мужчина снова опустился в своё кресло и лениво взял кубок. Наблюдая за ним, юноша старался не думать о сказанных графом словах, в которых было слишком много правды.—?Так или иначе… —?Филипп снова подал голос,?— Ричард Плантагенет нужен мне сильным. И если только он попросит меня выступить посредником в вашем с ним перемирии…—?Давно ли вы получали от него письма?Вопрос оказался для Филиппа неожиданным. Писем не было с отъезда Плантагенета из Фонтенбло. И самому юноше тоже не хватало мужества написать хотя бы несколько строк, он слишком боялся не получить ответа. Снова. То, что Ричард не счел нужным даже попрощаться, мучило его, давая новые поводы для тоски.—?Давно,?— коротко ответил он.—?Ричард Плантагенет не отступит. Помните, что он упрям и опасен.—?Помню,?— холодно ответил Филипп.—?Мне нужны ещё солдаты. Хотя бы две сотни.—?У меня их нет.—?Найдите.—?У меня нет такой возможности сейчас. И если именно с этой целью вы прибыли…Раймонд поднял руки, как бы защищаясь:—?Нет, что вы, я…—?Мой долг,?— ощущая, что голос всё ещё предательски дрожит, и ненавидя себя за это, Филипп сделал ударение на второе слово,?— был уже выплачен. И мне не хотелось бы, чтобы после вашей войны с Ричардом вы оказались в ответном долгу у меня.—?Какая благородная позиция, —?граф снова улыбнулся, обжигая Филиппа ледяным взглядом. —?Что ж… я не посмею больше просить вас о помощи. Простите… —?некоторое время он сосредоточенно размышлял. Потом поднялся:?— Что ж… думаю, теперь гроза немного смилостивилась над нами и можно отойти ко сну. Вынужден откланяться, мой юный друг.Старый граф направился к выходу из гостиной, Филипп молча смотрел ему вслед. Уже очень давно он не чувствовал такого отчаяния?— ещё немного и он выдал бы себя. С новой силой мысли о Ричарде нахлынули на короля Франции, и он устало прикрыл рукой глаза. За окном снова сверкнула молния, но для этой ночи она была последней.Дурные предзнаменования закончились, а следующим утром из владений Папы Римского пришла весть, которой ждали все: Саладин с войсками взял Иерусалим и изгнал оттуда рыцарей. Палестина пала.*Ричард стоял на краю крепостной стены и держал в руках пришедшее несколько дней назад письмо от отца?— слишком долгожданное, чтобы теперь вызвать у герцога Аквитанского хоть какие-то эмоции. В письме Генрих просил мира и обещал вывести солдат из западных владений сына.Его было легко понять: бесконечная борьба на континенте истощала и без того оскудевшие силы островного королевства, отнимала последние средства и вселяла раздоры в отношения Генриха и его любимого сына. Это видно было невооруженным глазом: маленький Джонни не любил войны так, как любил её Ричард. И Плантагенет торжествовал бы… если бы настроение его не омрачалось другим. Филипп не ответил на письмо, а Раймонд Тулузский нанёс новый удар. Очевидным было лишь одно: Филипп не переговорил с ним по каким-то своим причинам. Причинам, о которых Ричарду не хотелось думать.Плантагенет устало прикрыл глаза. Этот замок был одним из его любимых?— в нём он принимал Филиппа в ту отчаянную весну… и воспоминания об этом ни по чём не хотели оставлять его разум. Ричарду вспоминалось многое?— то, как Филипп улыбался. Как вздрагивал от раскатов грома ночью и жался к нему. Как мчался верхом на своем вороном коне со стороны леса. И сейчас от этих воспоминаний ему хотелось выть.Силуэт конника, возникший впереди, на дороге, заставил Ричарда резко податься вперёд. На миг ему показалось, что это призрак прошлого, порождённый его измученным рассудком. Но когда всадник приблизился, Ричард увидел герб французского королевского дома на плаще. Крикнув опустить мост, он стремительно направился вниз, навстречу гонцу. Спустя несколько минут он уже читал письмо, написанное знакомым почерком, казавшимся сейчас сухим и церемонным:Этим срочным письмом уведомляю вас, что сэр Раймонд, граф Тулузский, мой верный вассал и друг, пришел к верному решению и более нежелает враждовать с вами. Он просил моей помощи вдостижении мира между вашими землями и сердцами.Учитывая последние события в Палестине, навернякаВам хорошо известные, он поступает благородно. Я будуспособствовать вашему перемирию всеми силами и надеюсь нато, что и вы не станете упрямиться. Я помню вашу веру, вашервение и вашу искренность и жду скорейшего ответа.Если вы решитесь принять предложение графа, я надеюсьчерез несколько дней получить ваше ответное письмои иметь с вами беседу в том месте, которое выбранобудет, исходя из пожеланий всех сторон.Если дошедшие до меня слухи верны и отец сноварасположен к вам, то я надеюсь, наша встреча будетещё и первым шагом к заключению нового союза противГрозы из Египта, которую мы должны обуздатьи изгнать из Иерусалима.С надеждой жду вашего ответа и верю, чтоесть ещё между нами согласие.Будьте очень осторожны, отправляя письмо: частоя слышу разговоры о разбойниках в ваших лесах, якобы убивающих гонцов и уводящих коней. Я верю, что вы не будете глухи к моим мольбам и к мольбам поверженного Иерусалима, что простите старых врагов. Я никогда ещё не ожидал писем с такой тревогой.Искренне расположенный к вам Филипп Август, король ФранцузскийРичард тихо рассмеялся, складывая письмо. Удивительно, с какой быстротой Раймонд Тулузский узнаёт новости. Генрих попросил о мире лишь несколько дней назад, а граф уже выступил перед Филиппом разумным вассалом, мечтающим о мире. И, конечно же, он опередил Ричарда, чьё письмо по каким-то причинам не достигло Парижа. Было ли оно перехвачено? Этого Плантагенет не знал. Но желание проверить это было невыносимым. И, вновь спустившись вниз, он подозвал к себе одного из рыцарей:—?Вечером возьмите несколько надежных людей… и следуйте за гонцом, которого я отправлю в Париж. Вы проводите его через леса, что на границе с Тулузой, а потом проверите те места.Рыцарь, сэр Ульрик родом из Пуату, бросил на Ричарда тревожный взгляд:—?Там могут быть засады людей Раймонда, они часто подкарауливают путников. Как поступать с ними?Плантагенет усмехнулся:—?Так, как мы поступали всё это время. Но только до восхода луны.—?А что будет после её восхода?—?Мир,?— коротко ответил Ричард. И отправился писать ответ.Когда следующим утром Ульрик вернулся с четырьмя другими, Ричард лишь тихо спросил:—?Было что-то?—?Стоянка разбойников в трёх милях к югу от границы. Мы не дали задержать гонца, но большая часть этих людей скрылась. Мы не преследовали их через владения графа, но они направлялись именно туда.Ричард кивнул. Глубокие сомнения продолжали одолевать его. Но по крайней мере, он мог надеяться, что Филипп получит его письмо. И лихорадочно искал слова, которые скажет юному королю при встрече. Будут ли это слова извинения или обвинения? И каким будет ответ. Но оказалось, что время для слов ещё не наступило.Дорогой Филипп…Это ты никогда не прочтёшь. Я стал странным в последнее время, раньше мне не пришло бы в голову писать письмо, которое не прочитают, но теперь я, наверно, поглупел.Чувствуешь, какое странное лето в этом году? И какая осень пришла за ним? То дождь, то жар… такой, что невозможно выдержать, я просто задыхаюсь. Или задыхаюсь без тебя? Чёрт возьми, я уже не знаю.Мне так хочется сказать тебе множество слов, за многое просить прощения… и так же во многом тебя обвинить. Но больше всего этого я хочу только одного?— почувствовать твои руки в своих. И вспомнить, каково это?— целовать тебя и не думать о том, что завтра что-то снова поставит нас на разные стороны. Если бы я мог сказать, как сильно ты дорог мне, звёзды бы померкли. Но носить это желание в себе?— всё равно что носить в кармане мёртвых мотыльков и надеяться, что однажды они полетят. Поэтому я не буду надеяться. А буду просто ждать. И сожгу это письмо.