Часть 1. Герцог. Глава 1. Дождь (1/1)
29 октября 1179 годаВ Париже холодно. Почти так же холодно и промозгло, как на Островах, где он не особенно-то любит бывать. Это оказалось первое, что Ричард, герцог Аквитанский, синьор Пуату и Мэна, почувствовал, едва ступив на земли своих венценосных соседей. Ему, да и почти всей его семье, были здесь не особенно рады?— это было второе. Правда, во втором ему предстояло убедиться позже, но он уже мысленно был к этому готов.А пока Ричард хмуро и сосредоточенно смотрел по сторонам, на жавшиеся друг к другу каменные дома, и прислушивался к цокоту копыт собственного коня?— великолепного гнедого с белой отметиной на лбу.Конь был подарен одним из родовитых баронов в знак величайшей преданности династии Плантагенетов до самой своей смерти. Барона казнили уже спустя год после этого подарка, ― когда он примкнул к мятежу против отца Ричарда, английского короля Генриха II. Мятеж был подавлен, замок барона?— разрушен. Но конь остался, и молодой герцог не променял бы его ни на какого другого. Не только потому, что предпочитал не расставаться с друзьями, но и потому, что конь был напоминанием о том, что предательство?— ещё не причина для необдуманных отказов и решений. Это лишь причина быть настороже и меньше верить тем, кто клянётся в верности. Лучше уж верить тем, кто вообще не даёт никаких клятв. И Ричард это понимал.Дождь усиливался. Капли становились крупнее, тяжелее. Джеффри, ехавший чуть впереди, кажется, начинал задрёмывать, и Ричард не преминул этим воспользоваться. Подскакав ближе, он потянул брата за край плаща. Джеффри дёрнулся во сне, завалился набок, с трудом усидел на лошади, вцепившись в поводья, и сердито огляделся:― Кто из вас двоих…― Конечно, Генри, ― Ричард усмехнулся, бросив взгляд на своего старшего брата, в молчании ехавшего по левую руку.Генри ничего не ответил. Среди трёх взрослых сыновей короля он вообще был самым молчаливым и спокойным, самым учтивым и сдержанным. Может, поэтому Людовик VII и благоволил к нему куда больше, чем к двум другим, и даже во время предстоящего помазания на царство именно Генри было доверено следовать за юным наследником престола и нести французскую корону.Сейчас Генри тоже не стал вступать в перепалку ― лишь зевнул и усмехнулся, продолжая размышлять о чём-то своём. Джеффри сердито посмотрел на Ричарда:― Я тебе обещаю: когда мы доберёмся до чёртова дворца, я тебе…― Жоффруа, Жоффруа! —?в притвором ужасе Ричард встряхнул головой и попытался убрать прилипшие ко лбу пряди: ― как вы можете позволять себе подобные выражения в адрес старшего брата и наследника английской короны!― Вообще-то это я старший брат и наследник английской короны, ― невозмутимо подал голос Генри.― Прости, я о тебе забыл, что немудрено, ― хмыкнул Ричард. Теперь уже оба брата?— и старший, и младший, ― смотрели на него сердито: ― Думаю, мать не будет довольна, если домой вы вернётесь без меня, так что придётся повременить с моим убийством. Хотя бы в течение недели.Произнеся это, он слегка пришпорил коня и выехал вперёд. Французский ветер тут же принял его в холодные колючие объятья, но и эти объятья были дружелюбнее, чем те, которыми встречал его, например, отец. Или братья, с которыми они не виделись иногда месяцами. Ричард нахмурился, даже удачная шутка над Джеффри не слишком подняла ему настроение. Да и погода не располагала к особой радости. Насколько же земли близ Парижа и сам Париж были скудными и серыми в сравнении с его, да, именно его, Аквитанией?— землёй виноградников и солнечных побережий. При воспоминании о тех местах Ричард невольно улыбнулся, но почти тут же снова вернулся к не слишком радостным мыслям?— о братьях.Да, конечно, Генри мог быть более чем доволен?— здесь его одного ждали с искренней радостью. Ричард хорошо помнил, что так было всегда. Впрочем… Генри были рады везде. Генри был спокоен, Генри был мягок. И ещё Генри всегда знал, когда нужно склонить голову и подчиниться. Джеффри поступал так же. В отличие от Ричарда, который подчиняться ненавидел. И это была ещё одна причина, по которой Ричард всегда был один?— даже когда кто-то из братьев стоял с ним плечом к плечу в бою.Ричард поднял голову, прислушиваясь: братья за его спиной уже как ни в чём не бывало говорили. И тема у них была одна:― Как думаешь, какой он?— этот французский принц?В голосе Джеффри слышались явные нотки зависти, и Ричард мысленно усмехнулся: был ли среди них троих хоть кто-то, кто не завидовал юному Филиппу Августу, которому не исполнилось ещё и двадцати, но который уже скоро станет королём? Уж точно скорее, чем любой из них, даже любимец отца, Генри… Генри уже коронован, но разве можно назвать правлением его покорность отцу? А Филипп будет править по-настоящему.― Мальчишка на троне, совсем щенок. ― Впервые Ричард уловил в голосе старшего брата хотя бы какую-то эмоцию?— ту же зависть, но замаскированную под презрением и снисходительной жалостью.Не удержавшись, Ричард обернулся:― А отец тебе не говорил, что этот мальчишка уже сейчас опасен, потому что мыслит и действует так, будто умудрён опытом взрослого мужчины?― Я не принимал бы эти слова всерьёз, ― вмешался Джеффри. ― Знаешь ли, помимо духов есть лишь одна вещь, в которую я никогда не поверю, ― мальчишки, умеющие мыслить зрело.Герцог Аквитанский пожал плечами:― А я вполне ожидаю от него подобного. Не припомню, чтобы хоть раз отец ошибался.― В наших интересах, чтобы в этот раз он ошибся, ― произнёс Джеффри.Ричард фыркнул:― В твоих интересах, чтобы ошибались все, кроме тебя.И снова Джеффри сердито рявкнул:― Вот только слезь с этого коня, и…А Генри опять молчал. Генри, наверно, продумывал приветственную речь для французского короля. Чтобы отец им гордился, если, конечно, отец ещё может гордиться хоть кем-то из них троих?— после того, как они воевали против него вместе с матерью. Впрочем… он ведь тоже воевал против них всех.Иногда, особенно часто это бывало в детстве, Ричард задумывался: что такое семья? Не королевская семья, а просто семья. Где есть отец, мать и дети. Где сыновьям нечего отвоёвывать у отца, кроме лишней пары сапог или коровы. Где вместе все собираются не только на время Рождественских праздников, и где все… любят друг друга?Любят… Да, мальчишкой он очень переживал, что он про это ?любят? и его значение не знает почти ничего. Зато знает, что мать однажды чуть не убила отца в битве, кажется, это было под Пуату. После этого мать оказалась в заточении, и отец собирался держать её там до конца её дней?— как держат в клетках опасных диких зверей. Конечно, звери не живут в таких замках, как Солсбери, но всё же…А потом сам смысл этого ?любят? как-то немного поблек, и Ричард научился без него обходиться. Оно всё ещё оставалось где-то внутри него?— но наверно, оно принадлежало только матери и наставнику Гийому, а может, не принадлежало уже даже и им. Отца он уважал, братьев… можно сказать, что он просто мирился с их существованием. И упаси Господь, чтобы он лишний раз произнёс это странное слово?— ?люблю?.Так он и жил. И сейчас, под дождём на серой улице Парижа, этот путь снова показался ему самым правильным. Единственным правильным.*Когда Филипп вошёл в покои, отец попытался приподняться на своих высоких подушках. Но по тому, как судорожно дёрнулись кончики пальцев правой руки и как скривилось лицо, будущий король понял: усилие стоило слишком многого и к тому же оказалось бессмысленным. И тогда отец просто улыбнулся?— слабо и довольно жалко:― Здравствуй.Понять, что он произнёс именно это, было нелегко. Просто Филипп успел привыкнуть: новый приступ болезни разбил его отца несколько месяцев назад. На Людовике сказались многие волнения и беды последних лет, в большинстве из них Филипп винил себя. Чего стоила только та охота, когда он с несколькими сеньорами отбился от кортежа и заблудился в лесу?— так глубоко, что выбраться смог лишь спустя трое суток, да ещё и заболел от потрясения?За те несколько дней король постарел сразу на десять лет. При встрече, когда отец трясущимися руками обнял его, принц ясно это увидел. Утерянные десять лет, наверное, были почти последними из отпущенных Людовику VII Господом. Окончательно запас сил был истрачен, пока Филипп лежал в лихорадке. Когда он опустился рядом с постелью, улыбка на сухих растрескавшихся губах дрогнула. У отца слезились глаза, кожа уже очень сильно обтянула похудевшее лицо. Филипп невольно содрогнулся от ужаса. Казалось, пока он сидел в изголовье, в изножье стояла сама смерть?— стояла и усмехалась. С её тёмного плаща стекала вода.Глаза старого короля обратились к окну, за которым серело небо Парижа. Утро было очень холодным, Филиппу казалось, что он ощущает промозглый ветер и капли дождя на своей коже.― Английские принцы не приехали? —?с усилием спросил отец.Филипп покачал головой:― Пока нет, отец. Думаю, буря на Ла-Манше могла сильно задержать их.Трёх сыновей короля Генриха II ждали сегодня, чтобы в составе большого французского кортежа они в канун Дня Всех Святых направились в Реймс?— туда, где всегда проходило помазание французских правителей на царство. Генри, Ричард и Джеффри всё ещё не приехали, и Филиппа это немного злило. Он не был близко знаком с ними, не помнил их лиц: в последний раз принцы приезжали семь лет назад, когда он был достаточно маленьким. Но он знал, что старшего сына Плантагенета отец очень хотел бы увидеть. Может, это принесло бы ему некоторое облегчение…― Я думаю, они скоро прибудут. Я сразу тебе сообщу.Произнеся это, Филипп протянул руку и сжал сухую ладонь отца. Он сделал это очень робко и тут же отстранился?— вообще всегда боялся проявлять хоть какую-то нежность к кому бы то ни было. Особенно к отцу и матери, так много сил тратившим на объединение земель и так мало?— на него. Даже в недолгие минуты, проводимые вместе, Филипп иногда ощущал себя немного чужим. Особенно теперь, когда недуг день за днём убивал отца и подтачивал мать: она, такая энергичная и решительная, казалось, таяла?— с каждым взглядом на умирающего мужа.― Тебе нужно что-нибудь? —?тихо спросил Филипп.Губы отца снова дрогнули:― Нужно. Чтобы ты стал хорошим королём.Филипп молчал, чувствуя ком в горле.― Я имею в виду...― Я понял, ― хрипло прервал его отец. —?Иди, Филипп. О приезде принцев мне сообщит герольд. Молодости не место рядом со смертью. Принц опустил голову:― Не говори такого.Отец с усилием выдохнул:― Спасибо, что не оставляешь меня. Я… я очень вас люблю. И тебя, и твою мать.Филипп закусил губу, чтобы рот не скривился в нервной усмешке. Он прекрасно знал обо всех увлечениях своего отца?— иногда довольно продолжительных. Да был ли хоть кто-то, кто о них не знал? И всё же принц понимал, что сейчас, на пороге смерти, отец говорит правду. По крайней мере, сам он искренне верит в то, что говорит, и было бы жестоко разубеждать его.― Позвать её? —?тихо спросил Филипп.― Я не хочу, чтобы она сидела со мной вот с таким лицом, как ты сейчас.― Прости, отец. ― На этот раз ему не удалось скрыть холодности в голосе. ― Я не умею притворяться весёлым. Вообще не особенно умею притворяться.Ответ был неожиданно спокойным:― Научишься, Филипп. Ещё придётся.Уже покинув покои отца, он встретил мать?— она шла бесшумно, придерживая платье и опустив голову. Даже плечи были ссутулены, хотя раньше Филипп просто не мог представить себе мать иначе, чем с прямой спиной и гордо вздёрнутым подбородком. На молчаливый вопрос ?как он?? Филипп только дёрнул плечом, отвернулся и ускорил шаг. В коридоре свистел ветер, хотелось скорее подняться к себе, туда, где уже должны были жарко растопить камин. Встречать английских гостей он не собирался, вообще не хотел видеть никого до коронации.Не дойдя до главной лестницы, он посмотрел в окно и заметил трёх проезжавших через главные ворота всадников. Тот, что ехал впереди всех, был на гнедом коне и казался очень оживлённым?— осматривался вокруг с интересом, говорил о чём-то со своими спутниками. Они отвечали неохотно, было видно, что им хочется скорее попасть в замок и отогреться. Интересно, кто же это? Какие-нибудь из вассалов отца явились без сопровождения? Сбруя на породистых лошадях была дорогая, но одежду или хотя бы какие-то геральдические знаки самих всадников принц рассмотреть не мог?— все трое накинули простые грубые плащи, делавшие их фигуры довольно мрачными. Невольно Филипп задержался взглядом на том, что ехал впереди: он скинул капюшон, и принц мог видеть светлые с рыжеватым оттенком волосы, мокрые от дождя. Лицо с крупными, но приятными чертами иногда освещала улыбка?— светлая, очень светлая для такого серого дня. Незнакомец поднял голову?— и Филиппу показалось, что внимательные глаза устремлены прямо на него. Но едва ли это было возможно при таком дожде и такой мгле на улице. Скорее всего, молодого человека заинтересовала какая-нибудь из башен. И всё же, даже мимолётно брошенный, этот взгляд почему-то обжёг, заставляя застыть на месте. На секунду или две. Отвернувшись, Филипп всё-таки достиг лестницы и сделал шаг на ступеньку. С нижнего этажа он слышал приглушённые голоса и топот: кажется, гостей готовы были встречать всем двором. Значит, прибыл кто-то важный.Филипп стал подниматься наверх. Ему хотелось остаться наедине со своими неприятными мыслями. И гости его нисколько не интересовали.*В резиденции короля Людовика троих Плантагенетов приняли очень тепло и приветливо, Ричард не ожидал подобного. Правда, почти никто не улыбался, и королева, разделившая с ними утреннюю трапезу, тоже была мрачна и молчалива. Юный принц спуститься не пожелал. О предстоящей коронации говорили мало, в основном?— об отвратительной погоде, об отце, а также о волнениях, всё крепнущих в Палестине, где сравнительно недавно престол занял новый король, Балдуин IV. Такой же юный, как и Филипп.Королева была погружена в раздумья, и, глядя на неё, Ричард невольно вспоминал собственную мать. Эти две женщины были похожи?— жестами, рассеянной полуулыбкой, умением ровно и спокойно вести речь и даже формой ладоней. Впрочем, Ричарда нисколько не удивляло, что после развода с его матерью, великолепной Алиенорой Аквитанской, Людовик не смог выбрать новую королеву, которая хоть немного не была бы похожа на прежнюю (*).― Сэр Генри, его светлость вас очень ждал, ― подал голос Тибо де Блуа, брат королевы. —?Он будет рад, если вы навестите его.― Конечно, ― Генри улыбнулся?— умеренно грустно, умеренно оживлённо. —?Я буду счастлив увидеть его. Жаль, он не сможет присутствовать на церемонии, и жаль, что нам выдалось снова встретиться при таких плачевных обстоятельствах.Слушая брата, Ричард посмотрел на королеву Адель Шампанскую. Глаза у неё блестели, губа была прикушена, тонкие пальцы комкали край салфетки. Поймав взгляд герцога Аквитанского, она виновато улыбнулась и подняла бокал с вином, поднося его ко рту. Ричард огляделся: все отводили глаза, стараясь случайно не подавать виду, что увидели королевскую слабость. Здесь это было не принято… впрочем, наверное, не было королевской семьи, где слезам придавалось бы хоть какое-нибудь значение. Сочувствие?— привилегия простолюдинов, а двор?— не место для жалости.Одна слеза всё же скатилась по фарфорово-бледной щеке Адели Шампанской и упала в вино, оставив на коже влажный след. Старательно отворачиваясь, все говорили о буре на Ла-Манше, громче всех говорили Генри и Тибо. Королева сидела неподвижно. Она смежила веки, видимо, надеясь побороть таким образом слёзы. И даже для Ричарда, привыкшего к лицемерию в разных его ипостасях, всё это было слишком отвратительно. Он оглядел стол и увидел единственное блюдо с фруктами, стоявшее в десятке дюймов от его правого локтя. Взяв яркое зелёное яблоко, герцог приподнялся и протянул его королеве со словами:― Погода сегодня действительно дождливая, но ваше гостеприимство и этот цвет напомнили мне о моей родной земле. И я не могу не сказать об этом, поскольку именно вам и вашему супругу я обязан честью владеть Аквитанией.Фраза звучала достаточно формально, чтобы не нарушить общего тона беседы, но кажется, Адель Шампанская поняла по взгляду Ричарда всё, что он хотел сказать. Робко, благодарно улыбнувшись, она протянула руку в ответ:― И я не думаю, что кто-нибудь смог бы владеть ею лучше, мой дорогой друг. Вы молоды, но разве это плохо?Держа яблоко в ладони, она опустилась обратно. Разговор между вассалами продолжался, но Генри, как Ричард успел заметить, больше не участвовал?— вместо этого он сверлил брата взглядом. ?Ловко!? ― прошептал он с улыбкой, и герцог Аквитанский с трудом поборол желание его ударить. Брат всё же не отличался особым умом?— и проявлялось это в его полном неумении видеть искренность там, где она действительно была.Ричард выпил ещё немного вина и попытался сосредоточиться на чём-нибудь постороннем. Невольно он вспомнил их недавнее прибытие?— первый взгляд на богатую резиденцию, утопающую в совершенно выцветшем саду. Казалось, само это место замерло, ожидая чего-то?— не слишком радостного, обещающего большие перемены. А ещё… а ещё в узком оконном проёме он отчётливо увидел тонкий силуэт. Какой-то длинноволосый юноша, совсем ещё мальчик, смотрел сквозь пелену дождя. Сколько Ричард ни пытался разглядеть его, он так и оставался бледным призраком.Сейчас Ричард снова обвёл глазами присутствующих за столом?— но никакого мальчика здесь не было. Вообще ни одного лица, на котором приятно было бы остановить взгляд. Везде мрачное затаённое ожидание в переплетении с холодной вежливостью. Точно такое, какое он видел везде. Обычное. В мире вассалов и сюзеренов не было места другому.*Камин был натоплен жарко, огонь весело потрескивал. Это не согревало Филиппа, сидевшего в высоком кресле. Хмурое утро уже сменилось хмурым днём, и настроение не улучшилось.Впрочем, настроение Филиппа вообще мало зависело от погоды и в обычное время было ровным. Лишь в последние месяцы он стал часто проваливаться в какие-то не совсем понятные ему самому пучины отчаяния. Чем сильнее заболевал отец, тем глубже они становились.Когда в такие минуты будущий король Франции зажмуривался, ему казалось, что он действительно видит пучину?— плотную толщу серо-бирюзовой морской воды, сквозь которую не пробивается ни одного солнечного луча. Вода эта давила со всех сторон, и ему становилось ещё холоднее. Он открывал глаза, и вода исчезала. Холод оставался.Сегодня ему не помогло ни тепло камина, ни даже принесённое слугой вино. К завтраку он тоже почти не притронулся. Филипп устремил задумчивый взгляд на небольшую бутыль из мутного тёмного стекла (**). В ней плескался рубиново-бордовый напиток. Напиток богов и победителей. И Филипп был одним из них, он это знал. Мысль о предстоящей коронации окрыляла его с самого первого дня. Но нередко она не помогала.В последние дни он почему-то чувствовал то, чего не было никогда раньше, ― страх. Мать говорила, что это нормально?— ведь ему предстояло принять власть над несколькими доменами, держать в подчинении множество вассалов, почти все из которых были намного старше и могущественнее его, вести войны и идти защищать веру?— если Палестина падёт. А она падёт рано или поздно, ведь о новом её короле ― ровеснике Капетинга ― всё дальше и дальше расползается дурной слух.Конечно, бояться было естественным, но… ?Мальчишка на троне?. Филипп слышал о себе эти слова от некоторых баронов, приезжавших к отцу, и эти слова обжигали его, заставляя в злости сжимать кулаки. Но проходя мимо рассматривавших его мужчин, каждый из которых наверняка считал себя намного более достойным носить французскую корону, Филипп вздёргивал подбородок. Как мать. Это было именно её движение, полное гордости и спокойного вызова.Вот только эта гордость отнимала у него очень много сил.И сейчас, вылетев из своих покоев и проскочив несколько пустых галерей, он несся по чёрной лестнице наверх. Филипп забыл и о королевском достоинстве, и об осторожности?— ступени были очень крутыми. И всё же он бежал, и лишь когда в боку немного закололо, начал подниматься медленнее.Со двора крышу пристройки, частично прикрытую шпилем башни, почти невозможно было рассмотреть, но зато с высоты виднелся почти весь западный Париж, вплоть до строящейся дополнительной оборонной стены. Филипп случайно обнаружил это место четыре или пять лет назад, когда ещё любил шнырять по замку в поисках каких-нибудь тайн. Потом он о нём забыл, а недавно снова вспомнил. И уже не в первый раз он выбирался сюда. Наверно, только здесь будущий король мог остаться действительно в полном одиночестве.Глубоко вздохнув, Филипп поднял голову и подставил лицо дождю. Потом, опустившись на поверхность крыши, сделал новый глоток вина. Странно, но сейчас ему показалось, что здесь, под серым небом, намного теплее, чем в покоях, возле камина. Правда, это обманное ощущение исчезло очень быстро?— как только намокли длинные волосы и лёгкий плащ. Но возвращаться не хотелось. Филипп поджал колени к груди и ссутулил плечи, снова отпил из бутылки и стал смотреть вниз, на улицу. Он медленно погружался в прежние мысли.Когда кто-то приблизился, осторожно ступая по крыше, и остановился рядом, Филипп не вздрогнул?— он словно слегка оцепенел и не стал поднимать глаз. Он был уверен, что пришёл кто-то из случайно заметивших его слуг, но ошибся ― голос человека был незнакомым. Как и сапоги с блестящими рыцарскими шпорами?— единственное, что Филипп сейчас видел перед собой.― Вы не боитесь подхватить простуду на таком холоде?Принц наконец взглянул на незнакомца и с удивлением узнал?— по крайней мере, ему так показалось, ― всадника на гнедом коне, который первым въехал во двор резиденции. Поймав взгляд, молодой человек улыбнулся,?и Филипп понял, что прав: это была именно та улыбка. Тёплая и сочувственная:― Вы заблудились?Забавное предположение… чтобы он, будущий король, заблудился в собственном замке. Пока не отвечая, Филипп рассматривал своего высокого, худого, но довольно широкоплечего собеседника. Светлые с рыжиной волосы ещё не успели вымокнуть под дождём и поэтому напоминали скорее пышную львиную гриву. А голубые глаза, изучавшие лицо принца с таким же пристальным вниманием, казались отражением той самой пучины, в которую Филипп так боялся провалиться. Только… в отражении пучина была другой.Мысль эта была странной, и едва она пришла в голову, Филипп попытался её отогнать. Кажется, он не отвечал на вопрос слишком долго, потому что, потеряв терпение, собеседник склонился к нему ближе:― Вам нехорошо? Вы так замёрзли, что разучились говорить?Филипп отвёл глаза, хмурясь. Наверно, он выглядел сейчас смешно и жалко. Как можно холоднее и отстранённее он ответил:― Не беспокойтесь, я нисколько не замёрз и не отличаюсь слабым здоровьем, чтобы заболеть от пребывания под дождём. Просто это моя крыша.Густые брови удивлённо и весело приподнялись:― Ваша? Вы захватили её в бою?― Намного проще, ― по-прежнему хмурясь, ответил принц. —?Я её нашёл. Первым. О ней никто не знает. А зачем сюда пришли вы?Незнакомец слегка смутился. Потирая поросший короткой курчавой щетиной подбородок, он ответил:― Я тоже её нашёл. Когда искал в этом замке загадки.― Загадки? —?настала очередь Филиппа приподнять брови. —?Кажется, в вашем возрасте уже пора перестать искать загадки и начать искать супругу, силу веры и битву.Голубые глаза блеснули насмешкой, но голос прозвучал грустно:― У меня есть почти всё, что вы перечислили. Но это не мешает мне любить загадки. Особенно в мало знакомых местах, ведь я очень редко бывал в этом замке и почти ничего здесь не видел. А сейчас у меня вполне достаточно времени, и проводить его в беседах с баронами нет сил. Двор его светлости сильно изменился, вы не заметили?Если бы этот незнакомец полоснул его кинжалом, было бы не так больно. Филипп закусил губу. С некоторым усилием он ответил:― Да… раньше было веселее.И замолчал, делая новый глоток вина. Рыжеватый молодой человек тем временем окинул взглядом открывшийся ему вид и произнёс:― Зелень лесов хоть немного оживляет этот город… вам поэтому тут понравилось? На вашей родине тоже больше зеленого, чем серого?Ах вот как… Он принимает его всего лишь за кого-то из королевских вассалов. Оно и к лучшему. Не хватало ещё, чтобы этот странный рыцарь узнал, что застал в подобном мокром, жалком виде самого будущего короля… И Филипп кивнул:― Да…― А откуда вы, если не секрет?― Шампань, ― подумав, назвал первую попавшуюся провинцию Филипп. Больше ничего говорить принц не стал. Он надеялся, что незнакомец уйдёт. Но вместо этого тот приблизился и сел с ним рядом, вытягивая длинные ноги и упираясь в поверхность крыши иссечённой несколькими шрамами рукой:― Если хотите задержаться здесь ещё надолго, я останусь с вами. Буду развлекать вас беседой, чтобы вы не уснули и не свалились.― Потому что я кажусь вам напившимся мальчишкой? —?не удержался от ядовитой реплики Филипп и снова сделал глоток.― Потому что королева опечалена. Думаю, её ещё больше расстроило бы, если бы в день перед помазанием на царство её сына кто-то упал с крыши. Это дурной знак.Упоминание о матери укололо ещё больнее. Филипп быстро отвернулся и чуть запрокинул подбородок, позволяя каплям дождя падать на лицо. Он уже очень давно не плакал и не собирался делать этого сейчас. Он пытался думать о сияющей короне. Но она ускользала, её образ затмевал образ отца, безвольно распростёртого на кровати. Образы вассалов, провожавших его настороженными взглядами. И смутные образы Плантагенетов, мирные договорённости с которыми были под большим сомнением… даже несмотря на то, что дети Генриха были приглашены на церемонию и наверняка уже прибыли в замок.― Да… ― с усилием Филипп переборол себя и улыбнулся. —?Вы правы, это было бы очень неучтиво с моей стороны.Произнося последние несколько слов, он ощутил, как слегка стучат его собственные зубы. Незнакомец, видимо, тоже это услышал, потому что, приподняв свой широкий, отороченный мехом плащ, накинул его Филиппу на плечи. А когда тот попытался сбросить его, молодой человек прикрыл ему ещё и голову:― Думаю, смерть от горячки тоже не понравится королеве. И вашим родителям тоже.Странно, но в этом жесте не было ничего снисходительно-взрослого. Он был скорее просто дружеским и очень непосредственным, будто они уже давно знали друг друга. К тому же плащ почти не промокал, и принц сразу почувствовал, что ему стало теплее. Незнакомец замолчал, снова начиная внимательно смотреть вдаль, а Филипп разглядывал его?— изучал точёный гордый профиль и тонкую линию сжатых губ. Хотелось протянуть руку и отвести несколько прилипших ко лбу прядей, но Филипп не двигался. Опустив голову, он прикрыл глаза. Он ожидал увидеть знакомую непроглядную пучину и увидел её. Но где-то высоко над поверхностью он неожиданно различил маленький проблеск солнца.*На крышу Ричард выбрался совершенно случайно, и не меньшей случайностью было обнаружить там юношу, который сидел с небольшой бутылкой вина и смотрел вдаль. Взгляд был потерянным. До странности потерянным и слишком взрослым.Когда Ричард присел рядом, в глазах появилась настороженность, почти испуг. Но за ними угадывалось что-то ещё. Что? Герцог Аквитанский не мог сказать этого с уверенностью, он не считал себя знатоком человеческих душ. Понимал он только одно: незнакомцу грустно, он вымок под дождём и, кажется, уже довольно сильно пьян. Судя по богатой одежде, кто-то из детей местных баронов, но точно Ричард уверен не был. И просто молча сидел рядом, чувствуя, как юноша постепенно перестаёт дрожать. Когда тот протянул ему бутылку, Ричард усмехнулся:― Благодарю.Сделав глоток, он взглянул на собеседника внимательнее. Красивое лицо… прямой нос, гармоничные черты и очень глубокие зелёные глаза под тонкими бровями. Светло-каштановые волосы от влаги начали слегка завиваться, и это выглядело забавно. Ричард улыбнулся, но тут же спрятал улыбку, опасаясь, что юноша примет её на свой счёт.― А вы… ― неожиданно подал голос незнакомец, заправляя за ухо прядь, ― давно знаете французского короля и его сына?Ричард пожал плечами:― С моим отцом его светлость связывают не самые лёгкие, но сейчас довольно дружественные отношения. Я тоже имел возможность убедиться в его мужестве, уме и доброте. И не раз. И…Ричард осёкся, прогоняя воспоминание. Да. Людовик был ему и его братьям верным союзником. Пока ему, Ричарду, не пришлось снова покориться отцу. Та война между Генрихом и тремя младшими Плантагенетами была губительна для всех. Самую высокую цену заплатила, конечно же, мать, она лишилась свободы (***). Что же касается самого Ричарда, он расплатился ещё одним кусочком своего сердца?— окончательно понял, что настоящей семьи у него не будет. Уже никогда. Умение привязываться и доверять окончательно убила в нём эта глупая междоусобица.― Что-то не так? ― юноша робко дотронулся до его руки и тут же отдёрнул пальцы. Очнувшись, Ричард покачал головой:― Нет, просто дождь приносит иногда воспоминания, которых я не хочу. С вами такое случается?Ресницы слегка дрогнули:― Постоянно.Не давая молчанию снова воцариться, Ричард поспешно продолжил:― Вы спрашивали и о молодом принце. Его я в последний раз видел несколько лет назад.― Вы тоже считаете, ― он как-то оживился и посмотрел на Ричарда с любопытством, ― что ему не место на троне в таком юном возрасте?― Я считаю, ― герцог Аквитанский улыбнулся: ― что у мудрости нет возраста. Если Филиппу суждено стать хорошим королём, то даже лучше будет, если он получит власть так рано.Сказав это, Ричард поправил плащ на худых плечах юноши и невольно чуть задержал руку у шеи. Поспешно убрал ладонь и увидел, как снова приподнялись в робкой улыбке уголки губ:― А как вы думаете, ему суждено? Стать хорошим королём?― Я думаю, да. А вы?― Кто знает… ― неопределённо ответил он.Они замолчали. Дождь постепенно прекратился, но ветер ещё бушевал. Юноша смотрел вперёд, и глаза казались совсем светлыми. Помимо своей воли Ричард вдруг спросил:― А что вы думаете об английском короле и его детях?В обращённом на него взгляде было явное сомнение:― Я мало знаком с ними, лишь с отцом и старшим сыном, они кажутся мне достойными людьми и опасными врагами.― Врагами… ― глухо повторил Ричард. —?Значит, вы уверены, что будет война?― Рано или поздно войны всегда бывают. Даже если, ― собеседник зевнул, ― союз скрепить браком.Ричард кивнул. Молодой человек придвинулся ещё немного ближе?— принц теперь чувствовал тепло его тела совсем близко, видел мелкие капли дождя, подрагивающие на прядях волос. Просто удивительная красота, так трудно было отвести взгляд, особенно теперь, когда недавняя тоска исчезла из глубины глаз. Но кажется, вино давало о себе знать: голова юноши клонилась к плечу, и он всё больше падал на Ричарда. Тот легко толкнул его в бок:― Похоже, лучше вам вернуться в комнату и вздремнуть. Пойдёмте уже отсюда, а?С неохотой открыв глаза и сморщив нос, юноша всё же поднялся. Вдвоём они покинули крышу, спустились по лестнице и, пройдя несколько галерей, оказались в основном здании. Здесь принц остановился и подождал, пока новый знакомый догонит его. Ричард хотел сказать что-нибудь, но тут снова встретил светлый взгляд, от которого слова застряли в горле:― Спасибо за общество. Оно было приятным. Прощайте.И, стремительно развернувшись, юноша направился к главной лестнице. Ричард с трудом отказался от мысли его удержать и колебался в течение нескольких секунд, но всё же крикнул вдогонку:― Как вас зовут?― Жан, ― прозвучал спокойный ответ.Произнеся это, молодой человек быстро обернулся через плечо и снова окинул Ричарда взглядом. Тот молчал, не сводя с тонкой фигурки глаз, запоминая её. С некоторым усилием, перебарывая себя, спросил:― А… вы не хотите узнать, с кем говорили?На губах мелькнула лёгкая усмешка:― Не думаю, что мы ещё увидимся. Так что нет смысла.Ответ был вполне ожидаемым. В завтрашней толпе они едва ли найдут друг друга, да и вполне вероятно, что в суете не будет такого желания. Ричард нахмурился: почему-то это расстроило его. В мыслях он по-прежнему был там, на крыше, и… ему было хорошо. Всё же опять справившись с собой, он кивнул:― Дальновидно и мудро. Прощайте.Весь остаток дня он думал о странной встрече. Даже когда на рассвете следующего дня кортеж из вассалов короля Людовика тронулся в сторону Реймса?— города, где вот уже несколько поколений принимали власть короли франков.