Пролог (1/1)

Париж молчит, запрокинув бледное усталое лицо. Здесь наступил вечер, слишком серый, чтобы пустить даже звёзды и луну на небо. В Париже давно не было такой холодной весны, не было и во всей Франции: низко висят облака, лед не тает, а деревья дрожат на ветру, словно стаи продрогших собак.Париж сейчас?— словно отражение своего замерзшего короля.Закутаться бы посильнее, зажмуриться. Прижать к скулам длинный густой мех плаща, утонуть в нем. Но король не двигается и не уходит от узкого оконного проема. Молча вглядывается в тёмную пустоту своего города, изредка вздрагивая от сквозняка. Весны не будет, и он это знает.У Филиппа Августа непогода: в городе и на сердце, не первый день. Он почти не спит, а если засыпает, то вскоре просыпается от повторяющихся кошмаров. Его то и дело оставляет аппетит, а голова просто раскалывается. Впрочем, он знает причину и потому давно сдался и прогнал прочь лекарей. Они ведь не помогут. Пока Франция расправляет крылья, ее король камнем падает вниз. Ему дали слишком много времени. Казалось бы, всё так, как и должно быть. Даже лучше: перемирие с англичанами достигнуто, мятежи в западных провинциях подавлены, и Папа Римский благоволит к Филиппу. Снят позорный интердикт. Медленно, но всё же государство восстаёт из руин варварского мира и из собственных убогих руин. Франция крепнет, она ещё будет великой, и распустится блеклая больная лилия на ее гербах. Однажды.Но беспокойство не оставляет. Оно отдаётся приступами боли в теле: просыпаются все до одной старые раны, коих десятки. И они же ― беспокойство, непогода, ― не пускают в горло воздух, заставляют дрожать руки, а сияющие перстни ― расплываться перед взглядом. Филипп забыл себя прежнего. Филипп уже не живёт, а лишь по привычке делает всё, что делал раньше. Бездумно, поражаясь, что никто, никто ничего не замечает. Филиппу не хватает солнца. И можно было бы ждать лета, но… то солнце, которое отражается в водах Сены, не нужно Филиппу Августу?— великому крестоносцу и королю. Солнце у него всегда было своё. И оно погасло навсегда.Дорогой Филипп,в ту минуту, когда ты читаешь это, меня, наверное, уже нет, а может, я делаю последний вздох. Это неважно, но пока моя рука ещё более-менее тверда, я пишу тебе. Знаешь… я привык получать твой ответ на каждое письмо, хотя бы несколько строчек, хотя бы одно предложение. А это будет первым, на которое тебе отвечать не придётся. И к лучшему ― мы уже так давно не писали друг другу.Я и не думал, что подобное может со мной произойти. Я не думал об этом ещё вчера. Мне казалось, впереди очень много, бесконечно много миль пути. И наверно, это прозвучит наивно, но мне казалось, мою дорогу освещает солнце. Это ведь говорил мне ты, разве нет? А тебе я верил всегда, что бы ты ни делал. Значит, ты опять меня обманул.Филипп, как же нас изменили годы… Я стал злее и полюбил вид крови, текущей под моими ногами по грязным улицам. А ты научился плести интриги, в которых запутывались и гибли один за одним все твои враги, многие твои друзья… и я.Помнишь глупую детскую игру, ?задержи дыхание?? Кто дольше так продержится, без воздуха? Перед глазами плывут чёрные круги, кружится голова, а ты всё держишься и держишься, только бы не проиграть. Голова начинает болеть, сердце бьётся всё тише, всё слабее. А ты держишься, держишься… Такими были наши войны. А потом кто-то сдаётся, и наконец ты вдыхаешь воздух. И кажется, что никогда ещё ты не был так счастлив. Ты живёшь. Просто живёшь. Такими были наши перемирия.Иногда я не понимал, почему судьба заставляет нас так часто воевать друг против друга. Земли? Власть? Влияние? Да. Но когда ты, подойдя вплотную и привстав на носки, касался ладонями моего лица и заглядывал в мои глаза, всё теряло смысл. Твой взгляд всегда был настороженным и недоверчивым… даже в юности. Даже когда я шептал тебе слова любви, которых никому раньше не говорил. И эта настороженность влекла меня лишь сильнее… потому что я видел, как иногда она сменяется нежностью. Может быть, мой путь и был освещён солнцем. Но только этим солнцем был ты. Могло ли случиться иначе? Meus es tu sole. Tui sum. (*)Я очень устал. Наверно… и ты тоже. И есть кое-что, что всё не даёт мне покоя. Чей путь ты будешь теперь освещать? Знаешь… я даже не смог причаститься, и, может, теперь моя душа не будет прощена. Но одна мысль о прикосновении к Святым Дарам вызывает у меня боль… Я не вправе просить милости у Господа, сколько бы крови ни пролил за него. А ты всё время перед моими глазами. Твоя улыбка и взгляд, и мне кажется, что ты где-то здесь, рядом. Каждую твою обиду, каждое твоё предательство я ощущаю острее… но ещё острее?— каждый поцелуй. Многие верят, что я ненавижу тебя, Филипп. И эта вера защитит тебя, когда я умру. Прощай. Ричард Да-и-Нет (**), король английский. 27 марта 1199 года