king of fools (2/2)

Не в тот раз.

Быть может, Ланселот и не был единственным способным одержать победу над Мелегантом, но Артур в самом деле пришел зря. Гвиневре больше не нужен был спаситель, но, может быть…

— Я хотел, чтобы ты пришел, — говорит Мелегант, опуская глаза. Он проводит кончиками пальцев по горлышку последней, по-прежнему закупоренной бутылки, но не торопится ее открыть. — Ради этого я похитил ее.

Может быть, он нужен был Мелеганту.

Беспечно, безрассудно, Артур испытывал удачу, заявившись в логово врага с жалким десятком рыцарей за спиной, но он не встретил ни засады, ни ловушки — лишь нескольких воинов, охранявших замок.

Ланселот смог в одиночку пробиться к Мелеганту. Он победил его, а после…

После, когда Артур наконец прибыл на место битвы, все уже было кончено. Опасность не угрожала Гвиневре, враг был повержен. Болезненно гордый, Мелегант готов был забрать собственную жизнь, только чтобы не уступить удовлетворения сопернику — так Артур думал, но сомневается теперь.

— Отчего ты не убил меня? — спрашивает Мелегант.

Артур слышит иное.

“Отчего ты не позволил мне умереть?”Ни единого раза он не задавал себе того же вопроса.

В тот первый раз, когда он даровал Мелеганту жизнь, сомнение остановило его клинок — последний, смертельный удар. Оно смирило кипевшую в душе ярость и погасило жар битвы, позволив найти оправдания и причины, казавшиеся достойными тогда.

Второй раз Артур не сомневался. В тот миг, когда он забирал кинжал из чужих неестественно холодных, онемевших пальцев, в его сердце не было ничего, кроме абсолютной уверенности.

Он не хотел смерти Мелеганта.

Он так и не научился видеть в нем врага. Соперника, возможно, но куда ярче — человека глубоко несчастного, доведенного до грани отчаяния и совершившего немало ошибок, но ни одна из них не заслужила приговора.

Все, что произошло между ними, Артур готов простить и оставить в прошлом, и он надеется… Он хочет верить, что однажды Мелегант придет к этому тоже.

Тихо вздохнув, Артур выпрямляет ноги и прислоняется затылком к холодному камню стены. Он больше не смотрит на Мелеганта — знает, что его взгляд нежеланен в этот миг. Знает, что не сможет иначе найти слов, что прозвучат как должно.

— Потому что… — начинает он медленно. — Потому что я знал тебя. Порою слишком просто забрать чужую жизнь — особенно, когда убежден, что поступаешь праведно. Я прошел через множество сражений. Я убивал… слишком многих.

Его битвы длились днями, его войны — годами, его доспехи и клинок казались буро-алыми от крови. Артур умел убивать, и пусть никогда не находил в этом наслаждения, в нем не было и ненависти к возложенному на него долгу. Он никогда не чувствовал ни раскаяния, ни вины — не когда от его ударов погибали захватчики. Жестокие, беспощадные варвары, что грозились завоевать его родные земли и опустошить города.

Артур забирал и иные жизни. Воинов Мелеганта, зачинщиков подавленных на корню восстаний, вспыхивавших много чаще, чем было позволено верить большинству. Эти смерти оставляли в сердце горечь, но лишь от осознания раскола, что по-прежнему царил среди людей Британии.

Когда он едва видел лица за масками забрал, казалось так просто забыть их — стереть из памяти, оставив незапятнанной совесть.

Артур знал Мелеганта. Каждую его черту, каждую мельчайшую деталь, что сохранил в памяти в своей наивной, юношеской очарованности — с тех лет, когда ему казалось довольным восхищаться Мелегантом издалека. Лишь единожды он набрался смелости подойти ближе, заговорить…

Те чувства, что Артур испытывал тогда, были лишь обещанием чего-то большего, но их оказалось довольно, чтобы остановить его клинок. Их оказалось довольно, чтобы сочувствие в его сердце затмило гнев.

Возможно, это делает его слишком мягким — слабым, каким всегда считал его Мелегант.

Пускай.

— Мог бы убить еще одного, — говорит Мелегант, не пытаясь скрыть горечи в голосе. — Ты знал меня. Ты знал, что я заслуживаю смерти.

Артур качает головой.

— Нет, — говорит он твердо. — Нет, не заслуживаешь.

С губ Мелеганта срывается хриплый, невеселый смешок.

Он выглядит больным — измученным, сломленным, уязвимым.Артур лишь единожды видел его таким. В тот день, когда…

— В тот день… — шепчет он. — Неужто ты в самом деле искал смерти?

“Неужто ты ищешь ее до сих пор?”

Ответ страшит его. В груди щемит, и тяжело дышать, и Артуру страшно, потому что…

Потому что ему знакома боль. Знакома пустота в душе и ощущение бесцельности существования, и все же даже мимолетная мысль о том, чтобы положить всему конец, не приходила в его разум. Решиться на это, планировать это…

Как же невыносимо должно быть страдание Мелеганта?

Отчего он мучается так?

Мелегант не отвечает. Его пальцы судорожно сжимают горлышко бутылки, на его скулах проступают желваки, а складка между бровями обозначается только острее.

— Искал, — говорит он наконец. — Я хотел умереть. Я хотел, чтобы ты убил меня…Он замолкает на миг, но в его глазах по-прежнему клубится нечто беспокойное и тревожное. Кажется, будто признание горит на его языке, и потому Артур не смеет заговорить.

Его сердце бьется так болезненно часто, что он слышит шум крови в ушах.

— Я никогда не чувствовал себя удовлетворенным жизнью, — произносит Мелегант ровно и нарочито бесстрастно. — Я искал нечто, способное заполнить пустоту внутри меня — что-то, кого-то. Я пытался достичь невозможных вершин, убедив себя, что ничего иного попросту не может быть довольно. Я отдал все, чтобы добиться своих целей — перешагнул через собственную мораль, вывернул себя наизнанку, выпустил всю кровь до последней капли, оставив пустую, изломанную оболочку, и все же этого оказалось недостаточно. Я не смог заполучить трон. Я знал, что не смогу — с того самого дня, как ты одержал надо мной верх и отказал в смерти, но пережить это я был бы в силах. Я бы… — Он запинается и тяжело сглатывает. — Только в тот же самый день — в этот проклятый день я потерял свой последний шанс заполучить тебя.

Сердце Артура пропускает удар. В его мыслях — абсолютная пустота, только к горлу отчего-то подступает тошнота. Осознание так близко — стоит только протянуть руку, но он не может. Не может признать очевидного, не может отрицать…Возможно ли, что все эти годы Мелегант был одержим вовсе не властью, доставшейся Артуру? Возможно ли, что каждое его действие, каждый шаг были лишь попытками привлечь внимание, заполучить…

Признание? Любовь?

Артур не понимает.

Боги, он не понимает. Ни разу, ни единого мгновения Мелегант не смотрел на него иначе чем с презрением и неприязнью — ненавистью, что слишком глубоко пустила корни в сердце. Ни единого мгновения… кроме тех далеких и почти забытых, тех, с которых и началась их история.

Тогда, пусть ненадолго, но Артур позволил себе поверить, что его интерес не был нежеланным — не был неразделенным, не важно, сколь поверхностными и мимолетными казались те чувства.

Артуру было пятнадцать. В те годы любые его попытки привлечь внимание очаровывающих его рыцарей или дам неизменно заканчивались провалом: его считали излишне навязчивым и назойливым, его неловкие ухаживания — раздражающими, но с Мелегантом все было иначе. Тот не отмахнулся от Артура, не отослал его прочь. Быть может, он слишком часто поднимал глаза к небу и не сдерживал остроты насмешки, быть может, его замечания были резки, но взгляд не был. Порою, его усмешки смягчались до искренних улыбок, и Артур…

Артур чувствовал себя влюбленным в каждую из них. На миг, не больше. Воспоминания об этом чувстве поблекли слишком быстро, отошли на второй план, стоило заботе о судьбе Британии лечь на его плечи.

Возможно, Мелегант сумел сохранить в памяти яркость разделенных ими мгновений.

Возможно, он лелеял их — позволил своим чувствам окрепнуть, стать сильнее. Пускай за годы их отравила горечь, пускай ненависть переплелась с ними слишком тесно, они не ушли из его сердца.

— Я зашел слишком далеко, — говорит Мелегант едва слышно. Он трет глаза тыльной стороной ладони, обнимает руками колени, будто стремясь стать меньше. — Я ошибся в самом начале. Выбрал не тот путь, сам обрек себя на провал. Я упустил свой шанс даже раньше, чем посмел протянуть за ним руку… может быть, его не было вовсе. Я ненавидел тебя. За слепоту, за то, что ты отказывался видеть, что делаешь со мной — и не важно, что я всеми силами скрывал правду даже от себя самого. Я ненавидел себя. В какой-то момент... в какой-то момент, для меня не осталось иного пути, кроме как покончить со всем — положить конец пытке, в которую превратилась моя жизнь, и я…

Слова будто застревают в его горле. Он влажно кашляет и крепче сжимает свои колени. Дышит прерывисто и часто.

Сердце Артура сжимается так сильно, что боль кажется реальной. Он закрывает глаза, отчаянно пытаясь распутать клубок противоречивых, слишком ярких эмоций.

Он чувствует сострадание. Понимание, что связывает его с Мелегантом неразрывной близостью, потому что Артур знает — он знает, как много муки способна причинить любовь. Как тяжело нести ее бремя в одиночку — неразделенной, нежеланной, пусть в этом нет ничьей вины.

Он чувствует и иное. Постыдное облегчение от мысли, что нужен кому-то — что способен быть не только ненавидимым, но и любимым ничуть не меньше.

Он чувствует…

Где-то в груди, у самого сердца, робкой надеждой бьется осознание, что он был прав — пускай единожды в своей жизни, но прав. Между ними существовала связь, невыдуманная и реальная, утраченная однажды, но, может быть, еще не поздно все вернуть. Мелегант по-прежнему жив.

Он жив, и ему больно, и…

Артур хотел бы сделать хоть что-то, чтобы облегчить его страдание. Заключить в объятия, погладить по волосам, коснуться поцелуем виска — отдать пусть толику нежности. Ее так много в сердце, что кажется, оно вот-вот разорвется на части.

Только будет ли этого достаточно?

Артур кладет ладонь на плечо Мелеганта, сжимает пальцы в немом и бессмысленном утешении. Он не уверен, что способен предложить большее. Он надеялся разрешить их затянувшееся противостояние — поставить точку или, может быть, начать все заново, но то, чего Мелегант хочет от него — то, в чем он нуждается…

— Не надо, — хрипло выдыхает Мелегант. — Мне не следовало говорить тебе всего этого. Я… оставь меня. Прошу, оставь меня, я не могу… Я слишком устал от этих чувств. Не дразни меня тем, чего мне никогда не суждено было иметь.

Боги, как бы Артур хотел сказать ему, что это не так, что они никогда не были чем-то невозможным, и если бы только он узнал правду раньше — раньше, до того, как встретил ту, что полюбил до потери рассудка, ту, что разбила его сердце на части, — он отдал бы Мелеганту все.

Но, может быть, в глубине души Мелегант уже знает об этом.

Будет жестокостью сказать ему, что он опоздал. Ничуть не меньшей — дать надежду на то, что все еще может сложиться иначе.

Артур проводит подушечкой большого пальца по обнаженной коже над воротником туники Мелеганта — позволяет себе эту короткую и успокаивающую, по-прежнему ничего не значащую ласку, прежде чем медленно и неохотно убирает руку прочь.

— Мне жаль, — шепчет он, и пусть это пустые слова, они искренни.

Если бы только Артур был немного внимательнее, если бы чуть лучше разбирался в людях, он доверил бы сердце тому, кто нуждался в нем по-настоящему, кто был бы бережнее с ним — хранил бы его с нежностью пусть редкой, но от того бесценной.

Если бы только Артур не был столь косноязычен, он нашел бы подходящие слова объяснить, что чувствует сейчас — свои сомнения, и надежды, и твердое намерение не сдаваться и не оставлять все так. Только не снова.

Сглатывая сожаление, он поднимается на ноги и забирает плащ. Ему не хочется уходить — куда охотнее он разделил бы с Мелегантом последнюю бутылку вина, неловкой шуткой попытался бы разрешить напряжение между ними. Он насладился бы близостью, по которой скучал, но не мог ощутить ни с кем невыносимо долго, но…Мелегант не позабудет меланхолию так просто. Чужое присутствие лишь ранит его сейчас, а Артур не может — не готов — предложить ему то, что будет способно утешить боль.

— Я… — он не знает, что хочет сказать.

Что угодно, только бы не молчать, но ни единого слова не приходит на ум.

Мелегант поднимает на него глаза — несчастные, больные. В них отражается слишком много — отчаяние, и уязвимость, и слабая, едва различимая тень надежды.

— Артур, — произносит он хрипло. — Смог бы ты… смог бы ты хоть когда-нибудь полюбить такого, как я? Меня?На его скулах темными пятнами проступает краска стыда, его слова болезненно откровенны, и, если бы не вино, он ни за что не произнес бы их вслух. Он пожалеет о них на следующее же утро, но... не забудет ответа.

Артур встречает взгляд Мелеганта с храбростью, которой не ощущает. Он ищет правду в глубине своего сердца — не важно, как сильно его страшит мысль довериться кому-то, допустить саму возможность полюбить вновь, он должен найти в себе силы на ответную откровенность.

— Я смог бы, — говорит он. — Однажды, я смог бы. Я… хотел бы.

В его словах нет ни капли лжи.

Пусть сердце его по-прежнему болит, пусть оно не станет вновь целым, и часть его всегда будет принадлежать Гвиневре, в нем осталось довольно места. Возможно, ему нужно открыться перед кем-то, заполнить зияющую пустоту, что приносит лишь муку.

Возможно, Мелегант способен стать этим кем-то. Он очаровал Артура однажды, небезразличен ему до сих пор. Его любовь пережила столько страдания, и, может быть, не угаснет и в счастье. Несовершенная, отравленная разочарованием, но истинная. Желанная. Не обреченная остаться невзаимной.

Как бы сильно Артур не хотел дать обещание, что так и будет — ради них обоих — он не может, но…

Пускай наивно, он хочет верить. Он хочет бороться за данную им надежду, как Мелегант боролся когда-то — спотыкаясь, совершая ошибки и выбирая неверные пути, но не сдаваясь.

Оставив позади беззаботную жизнь и юношескую первую любовь, предательства, разочарования и потери, Артур в самом деле не знает, кем стал, но в одном он уверен точно: в глубине души он по-прежнему совершеннейший глупец.

Удивительно, но эта мысль приносит ему лишь облегчение.

Мелегант закрывает глаза. Он выглядит уставшим — измотанным признанием, грузом собственных чувств, что отняли у него несправедливо много, но кажется, будто ему довольно данного Артуром ответа.

Чего бы тот ни стоил.

Артур по-прежнему не хочет уходить, но знает, что не может навязывать свое общество и дальше. Все будет в порядке. Мелегант не настолько пьян, чтобы не добраться до собственных покоев, и ему нужно побыть одному.

Ему нужно время, чтобы обо всем подумать, немного покоя и здоровый сон. Их пути не расходятся — не в этот раз, и ни к чему ставить точку.Завтра Артур обязательно отыщет его вновь, и тогда они поговорят обо всем — без дурмана вина, без отчаяния слишком долго сдерживаемых чувств. Не обнажая незаживших ран и не добавляя новых.

Когда-нибудь они восстановят хрупкую связь между ними, ослабшую и обветшавшую за годы вражды, от недоверия к собственным сердцам и сердцам друг друга.

Они станут… кем-то.

Быть может, всем — любовниками и партнерами, готовыми разделять боль, но не причинять ее. Быть может, они будут вместе до самого конца.Артур жаждет этого так сильно, что готов положить на это все, что имеет, преодолеть любые препятствия, не слушать собственных сомнений и заглушить те, что терзают Мелеганта.

— Доброй ночи, — говорит он тепло. Наклонившись, он отводит в сторону упавшую на лоб Мелеганта мягкую прядь волос, ловит взглядом легкую, едва заметную дрожь его ресниц. — Только не засыпай здесь. Ночи холодные, еще подхватишь простуду.

Он может поклясться, что уголки губ Мелеганта едва заметно дергаются вверх. Это не улыбка, лишь обещание ее, но однажды Артур увидит его исполненным.

Когда он наконец уходит, впервые за годы на его сердце нет тяжести.